Текст книги "Швейцарец. Война"

Между тем операция «по скидываю в море славянских свиней» всё больше и больше превращалась в натуральный бардак. Несмотря на указания Генерального штаба и OKWо первоочередной доставке продовольствия, Геринг сначала перебросил в Норвегию запчасти для своих самолётов, затем обеспечил продовольствием летчиков и только потом начал переброску всего остального… регулярно нарушая при этом согласованные графики снабжения в пользу снабжения своих штаффелей топливом и боеприпасами. Перед Гитлером, которому Гальдер немедленно доложил о подобном своеволии, он оправдался тем, что советская авиация ведёт постоянную охоту за его транспортниками, так что им нужна защита, которую и будут обеспечивать истребители, вернувшиеся в строй благодаря его усилиям. Так что, хотя голода удалось избежать, через неделю в армии «Норвегия» были вынуждены вдвое урезать пайки. Да и насчёт «избежать» тоже не всё было так однозначно. Скорее отодвинуть…

Геббельс, благословлённый Гитлером на осуществление столь высоко оценённой им идеи, лично вылетел в Осло, где развернул бурную деятельность. Он встретился с лидером «Национального единения» Видкуном Квислингом, и уже на следующий день было объявлено, что тот вступил в должность министра-президента Норвегии. В тот же день было сформировано национальное правительство, которое объявило, что начинает с рейхом прямые переговоры о мире. Причём шансы на скорое заключение договора о мире и вывод немецких войск «из всех регионов Норвегии, кроме непосредственно прилегающих к линии фронта совместной борьбы против большевизма», весьма высоки. Так что «нашу многострадальную родину» вскоре ждёт мир и свобода… если только «сыны Норвегии» помогут «арийским братьям» вышвырнуть со своей земли нового оккупанта! И тем докажут «дружественной Германии», что способны отстоять свою свободу и независимость. Пусть и «с небольшой дружеской помощью немецкой армии». Это была-а-а… очень вкусная морковка! Мир, независимость, вывод немецких войск из большинства норвежских городов и фюльке… Но она не сработала. Несмотря на весьма громогласное объявление новым министром-президентом Норвегии войны Советскому Союзу и повсеместно открытые пункты записи добровольцев во вновь организуемую норвежскую армию, ручеек этих самых добровольцев оказался весьма хилым.

Через девять дней к Гальдеру заявился Рёдер. В крайне расстроенных чувствах.

– Франц, мне нужна ваша помощь.

– Всё, что в моих силах, Эрих, – понимающе кивнул Гальдер. Гитлер вынудил гросс-адмирала бросить свои силы в бой, не успев до конца подготовиться. Тот сначала попытался ограничиться активизацией подводной войны, но у русских в тех водах оказалось слишком много противолодочных кораблей. Что и говорить – одних эсминцев в операции было задействовано более двух десятков штук! Так что переброшенные на Север «волчьи стаи» столкнулись с весьма серьёзной противолодочной обороной. И за неделю потеряли девять лодок. Ну так всем было известно, что все корабли своего «недофлота», как его презрительно именовали в военно-морских кругах всего мира, русские в первую очередь затачивали именно под ПВО и ПЛО. Так что всё было закономерно… Нет, понятно, что поддерживать такую численность группировки более месяца русским будет весьма затруднительно, но вся беда в том, что за этот месяц как раз всё и решится. Так что ждать было нельзя. И Рёдер вынужден был послать в бой тяжёлые корабли.

– Кофе?

– А? Да, конечно, – раздражённо кивнул гросс-адмирал, усаживаясь в предложенное кресло.

– Я так понимаю, русские оказались крепким орешком, – дипломатично начал Гальдер.

Рёдер скрипнул зубами, после чего тихо произнёс:

– Мы едва не потеряли «Тирпиц»… Фюрер бы мне этого ни за что не простил. Сам знаешь, как он относится к крупным кораблям, – он пожевал губами и добавил: – Но и так я не знаю, как ему доложить…

Гальдер понимающе кивнул и промолчал, ожидая продолжения.

По словам гросс-адмирала выходило, что шанс разгромить советский Северный флот у него был. И неплохой. Даже несмотря на то, что Гитлер выпнул кригсмарине в море, не дав Рёдеру как следует подготовиться и, например, подтянуть Атлантическую эскадру, дислоцированную во французском Бресте. Но и так соотношение сил не внушало особенных опасений. Тем более что, ошибившись в том, что русские смогут значительно усилить свой десант, фюрер оказался абсолютно прав в отношении реакции англичан. Да, после русского десанта на Нарвик активность британских кораблей и самолётов в Северном море резко возросла, но их основные усилия были сосредоточены на разведке. Тяжёлые же корабли остались на своих базах и, по сообщениям агентов, никакой подготовки к их выходу в море не велось. Британцы явно оставляли русских на растерзание кригсмарине.

Но, похоже, Господь или Судьба изначально обрекли все попытки помешать русским на неудачу. Едва только сформированная эскадра отошла от родных берегов, как с новенького, только-только введённого в строй тяжёлого крейсера «Зейдлиц» доложили, что у них сломалась система управления огнём главного калибра. Затем, при подходе к Ставангеру, разразился весьма частый в это время и в этих широтах шторм, вследствие чего ночью два эсминца отнесло гораздо ближе к берегу, и они пропороли себе днища на камнях. Нет, оба корабля остались на плаву и сумели самостоятельно добраться до Ставангера, да и ремонт обещал быть не слишком сложным и долгим, но-о… противолодочные возможности эскадры вследствие этого происшествия резко сократились. Что сказалось уже через полсуток. Как выяснилось, русские выдвинули в район острова Натууресерват свои подводные лодки, которые буквально засыпали движущуюся эскадру торпедами. Адмирал Цилиакс доложил, что по кораблям эскадры было выпущено до семидесяти торпед. Корабли умело маневрировали, так что в цель попали только три из них. И главным неудачником оказался тяжёлый крейсер «Адмирал Хиппер». Этот корабль все же остался на плаву, но идти в бой уже не смог. И командующий эскадрой отправил его ремонтироваться в Тронхейм. После чего соотношение сил, ранее не вызывавшее у Отто Цилиакса особенных опасений, стало выглядеть для немцев достаточно плохо. Русские способны были выставить против немцев двенадцать двенадцатидюймовок своего старого линкора, восемнадцать одиннадцатидюймовок своих тяжёлых крейсеров и почти полторы сотни орудий, калибра тринадцать сантиметров на лёгких крейсерах и эсминцах. Немцы же могли этому противопоставить восемь пятнадцатидюймовок «Тирпица», шесть одиннадцатидюймовок «Шеера» и восемь восьмидюймовок «Зейдлица», с весьма ограниченными возможностями. Поскольку восстановить централизованное управление огнём главного калибра на нём так и не смогли. Так что тяжёлый крейсер способен был вести огонь только побашенно, используя установленные в башнях дальномеры. Что же касается среднего калибра, то против полутора сотен русских тринадцатисантиметровок немцы могли выставить менее полусотни пятнадцати– и двенадцати– и семь сантиметровых орудий лёгких крейсеров и эсминцев… Нет, и в этом случае адмирал считал, что, благодаря почти в два раза большей эскадренной скорости, лучшей забронированности и выучке экипажей немецкая эскадра всё равно имеет преимущество, но-оо… потери ожидались тяжёлые.

– Русские явно нас ждали. И готовились. Поэтому они успели перебросить к Нарвику два полка морских бомбардировщиков и полк торпедоносцев. А также рискнули задействовать в эскадренном сражении свои подводные лодки, – глухо рассказывал Рёдер. – Цилиакс уже практически вывел эскадру в положение «палочки на Т», забрасывая снарядами русский линкор, который уже горел, но тут прилетели самолёты. И ему пришлось маневрировать. Отчего боевой порядок «поплыл». К тому же эсминцы вышли перед крупными кораблями, защищая их от авиации, чем воспользовалась притаившаяся «под берегом» русская подводная лодка, которая как раз в этот момент ударила ему в борт торпедами. Веером. Две из них попали в «Тирпиц»… – Гросс-адмирал не выдержал и жахнул кулаком по столу: – Этот русский подводник настоящий сумасшедший!

– Он кавказец.

– Что? – Рёдер недоумённо воззрился на Гальдера.

– За пять минут до твоего прихода мне принесли выжимку из радиоперехватов, – пояснил тот. – Капитана русской подводной лодки зовут Магомед Гаджиев. Он из Дагестана. Это такая национальная автономная республика на Кавказе. На побережье Каспийского моря. Наверное, у них издревле были неплохие моряки. Так вот, за торпедную атаку линкора ему присвоено звание Героя Советского Союза, – начальник Генерального штаба сухопутных войск сделал паузу, после чего пояснил: – Это у красных что-то вроде нашего «Железного креста».

– Значит, фюрер уже знает… – гросс-адмирал сгорбился.

– Каковы общие потери? И сколько потеряли русские? – уточнил начальник Генерального штаба сухопутных войск.

– Безвозвратных нет. Но «Зейдлиц» требует не менее чем месячного ремонта, а «Шеер» и «Трипиц» могут задержаться в доках и на полгода. Русские… не определено. Максимум пара эсминцев. Но их тяжёлым кораблям тоже досталось. Я думаю, что свой старенький линкор они вряд ли вернут в строй раньше чем через год. Если вообще вернут. Уж больно сильные у него повреждения, по словам Цилиакса. Так что, когда мы перебросим с Атлантики «Шарнхорст» с «Гнейзенау» – набег можно будет повторить с гораздо большими шансами на успех.

– Если в нём тогда ещё будет какой-то смысл, – невесело усмехнулся Гальдер. – Ладно, поднимайся. Меня вызвали к фюреру на два часа. Поедем вместе. В случае чего недовольство фюрера распределится на двоих. И ещё, с потерями русских – не «не определено», а именно два эсминца и один лёгкий крейсер. А может, и больше. Плюс ещё сколько-то подводных лодок. Подумай сам. А что нет подтверждений – так это же русские. Унтерменши. Красные. Они всегда врут и скрывают правду даже от собственного народа. Эх, жаль, русские заявили, что награду этому Гаджиеву будут вручать в Кремле. Так что объявить, что лодка, атаковавшая «Тирпиц», тоже потоплена, не получится. – Франц вздохнул и, повернувшись к вешалке, на которой висела генеральская шинель, тихо добавил: – Я, кажется, начинаю понимать, почему в штабе фон Бока последнее время стали так популярны мемуары Коленкура…

Глава 7

– Да уж, впечатляет… – Виталий, прихрамывая, обошёл вокруг стоящей машины и уважительно похлопал по одному из исполинских винтов. Машина реально впечатляла. Всем. Размерами, количеством двигателей, даже формой фюзеляжа, который был не округлым, как на большинстве других машин, а скорее прямоугольным, вытянутым в высоту.

Нога у него так окончательно и не зажила. Хотя ходил он уже без палочки. Но всё ещё прихрамывая. Вследствие чего через медкомиссию он не прошёл. То есть дорога в истребители для него была заказана. Но вот в лётчики вообще… Отказываться от одного из своих Героев Советского Союза ВВС не захотели. На самолётах, где требовались или хотя бы были весьма вероятны резкие манёвры, ему летать было противопоказано. Нога пока реагировала с большой задержкой. Так что и истребители, и пикировщики ему были недоступны. Штурмовики… тоже. Как и разведчики и корректировщики. Нет, он хотел, и в высоких кабинетах его горячо поддержали, но врачи упёрлись. Так что оставались только транспортники, морские разведчики и дальняя авиация. И из всего выше перечисленного он выбрал именно её. Если уж не сбивать, так бомбить. И побольше, побольше. Чтоб в щебень, в песок, в каменный век…

И вот теперь Виталий стоял перед своей новой машиной. Четыре двигателя, причём такие же, как и на его старой «сушке», то есть не только мощные, но и высотные, отсюда потолок пусть и чуть меньше, чем на «Су-3ПВ», но всё равно впечатляющий – почти одиннадцать тысяч метров. Далее – максимальная скорость более пятисот километров, дальность – четыре тысячи, максимальный взлётный вес под сорок тонн. Экипаж – аж девять человек. Даже не вагон – корабль! Какие уж тут резкие манёвры… Из вооружения – до шести тонн бомб и десять спаренных пулемётных установок. Причём благодаря всё тому же вытянутому в высоту фюзеляжу бомбоотсеки у него были просто гигантские. Так что малокалиберных фугасок или тех же «зажигалок» в них можно было набить ну просто туеву хучу.

– Товарищ старший лейтенант, техник самолёта старший сержант Горелов!

Чалый развернулся. У второго левого двигателя выстроилась короткая шеренга из четырёх человек. Ну да: большому кораблю – большое обслуживание. Командир экипажа этого «воздушного линкора» по должности и потолку звания приравнивался к командиру звена. Так что техническая группа, приписанная к его «Петлякову», включала в себя не только техника, но и механика, а также механика по вооружению и механика по бортовому электрооборудованию.

– Здравия желаю, орлы!

– Здрав жела… тарщ… старш… лейтенант!

– Чего-о-о? А ну повернитесь! – Чалый изумлённо воззрился на левофлангового. Баба?! Бли-ин…

– Я, между прочим, авиамоторный техникум окончила, – обиженно произнесла… хм-м… ефрейтор. – И уже на фронте была. Механиком по вооружению у штурмовиков.

Виталя, хмурясь, рассматривал невысокое стройное и-и-и… отчаянно рыжее создание с пронзительно зелёными глазами, сверлящее его сердитым взглядом.

– Кхм… понятно, – неопределённо произнёс он спустя минуту. – Хорошо. Разберёмся.

Разговор с командиром полка никакой пользы не принёс. А комиссар его ещё и отругал.

– Ты что, Чалый, отказываешь нашим женщинам в праве защищать Родину? Ефрейтор Кивелиди, между прочим, тоже награждена. Медалью «За боевые заслуги». Подменила стрелка в одном из вылетов и сбила немецкий истребитель! Так что не только у тебя в полку есть сбитые… И вообще она – комсомолка и в армию пошла добровольцем.

Поэтому на следующий день вокруг самолёта всё время мелькала тугая рыжая коса, заставлявшая старшего лейтенанта Чалого регулярно коситься в ту сторону. Исподтишка. Тайком. Уж больно хороша была, чертовка. Но старший лейтенант старательно убеждал себя в том, что причиной того, что глаза всё время косятся в сторону стройной девичьей фигурки, почти по пояс забравшейся под капот крайнего правого двигателя и гремящей там ключами, являлось исключительно его недовольство этой «неправильной ситуацией». А вовсе не дерзкая торчащая попка, туго обтянутая ушитым по фигуре комбинезоном. Мол, не место женщинам на войне. Здесь кровь, грязь, смерть и всё такое… А ефрейтор Кивелиди оказалась девушкой с характером. Когда младший сержант Степанько, шустрый разбитной малый родом из Запорожья, улучив момент, хлопнул её по этой самой весьма, на взгляд всех окружающих мужиков, аппетитной части тела, развязно начав:

– Ох и сладкая у тебя попка, Настюх… – закончить фразу он не успел. Потому что полетел с крыла на траву самолётной стоянки от удара весьма увесистым гаечным ключом. Причём одним ударом дело не ограничилось. Разъярённая рыжая фурия слетела на землю вслед за оглушённым Степанько, и уже там с размаху приложила его ногой по яйцам. А потом выхватила из-за обрезанного голенища ушитого точно по ножке сапожка нож и, схватив незадачливого ухажёра за волосы, ткнула его остриём в те же яйца.

– Ещё только раз до меня дотронешься – отрежу!

– Ох и горяча девка! – восхищённо пробормотал Горелов, наблюдавший эту картину вместе с Чалым и-и… половиной полка. – Вот кому-то повезёт… – потом сделал паузу и, хмыкнув, добавил: – Коли выживет.

Этот случай произвёл столь неизгладимое впечатление на весь личный состав полка, что теперь с ефрейтором Кивелиди все обращались исключительно вежливо. Даже интенданты и официантки из лётной столовой. А «разбор персонального дела комсомолки Кивелиди» превратился не столько в разбор дела Кивелиди, сколько в публичную порку слегка оклемавшегося Степанько. Потому что почти каждый выступающий ритуально начав: «Комсомолка Кивелиди, конечно, поступила неправильно…», тут же обрушивался с критикой на понуро сидевшего здесь же Степанько. По существу, единственным реальным критиком «комсомолки Кивелиди» на собрании оказался Виталий, в своём выступлении заявивший, что не потерпит в экипаже неуставных взаимоотношений. И что если подобная выходка повторится, он сразу подаст рапорт на исключение ефрейтора Кивелиди из экипажа и отправке в тыл. За что удостоился жгучего взгляда отчаянно зелёных глаз и полупрезрительного фырканья.

Первый вылет на своём самолёте Виталий сделал седьмого февраля. Машина была новенькой, только что с завода, к тому же совершенно новой серии… вследствие чего проблем с ней была уйма. Так что, несмотря на то, что остальной полк, машины которого только прошли ремоторизацию, к тому моменту уже неделю как летал, обкатывая новые моторы, экипаж старшего лейтенанта Чалого до седьмого февраля сидел на земле, лишь время от времени совершая рулёжки по аэродрому, а чаще всего просто гоняя двигатели и остальное оборудование на разных режимах прямо на стоянке. И это в тот момент, когда разворачивались такие события…

Десант на Нарвик закончился разгромом немецкой армии «Норвегия» и пленением почти сорока тысяч голодных и обмороженных немецких солдат. В попытке спасти эту армию от разгрома Гитлеру удалось втянуть в войну Норвегию, спешно созданное коллаборационистское правительство которой объявило войну СССР, но это ничем не помогло. Советский Союз несколько раз отказывался считать себя в состоянии войны с Норвегией, заявляя, что её коллаборационистское правительство не является истинным представителем норвежского народа, но «господин министр-президент» Норвегии с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом посылал свои войска в атаку на советские. Так что после налёта на Мурманск, совершённого «первой бомбардировочной эскадрильей Армии освобождения Норвегии», СССР наконец сдался и, в свою очередь, объявил войну этой стране.

Но одним десантом на Нарвик дело не ограничилось. В самый разгар боёв на Севере перешли в наступление войска Калужского фронта. Удар оказался не столько сильным, сколько неожиданным. Ну не ожидали немцы, что в самый разгар боёв на северном театре русские окажутся способны на наступление где-то ещё. Вследствие чего уже к концу первой недели наступления советские войска отбили у фрицев города Брянск и Рославль. Но немцы перебросили подкрепления с других участков советско-германского фронта, и советское наступление остановилось. Однако, как выяснилось, на этом сюрпризы товарища Сталина немецким оккупантам только этими ударами не ограничились. Двадцать пятого декабря, аккурат наутро после немецкого Рождества, началось мощное наступление Прибалтийского и Центрального фронтов. Немецкая группа армий «Север» к тому моменту оказалась изрядно ослаблена. Заметная часть её авиации была переброшена в Финляндию, где задействована в операциях по спасению армии «Норвегия», которая к тому моменту уже прекратила любые попытки отбить Нарвик и пыталась спастись сама, для чего пробивалась через леса и болота в союзную Финляндию. Через леса и болота, потому что более-менее удобные дороги оседлал советский десант, выброшенный на Сиковаару и Ивало… А существенная часть танковых и моторизованных частей этой группы армий после начала наступления Калужского фронта была отправлена на помощь группе армий «Центр». Так что парировать удар советских войск в первые дни оказалось практически нечем. Вследствие чего продвижение советских частей в первые шесть дней наступления оказалось очень большим. Тем более что удар наносился с совершенно неожиданного направления – через скованные сильнейшими морозами новгородские болота, в которых были уложены и ещё и наморожены гати, способные выдержать на себе даже танки. Так что к четвёртому января конно-механизированная группа генерала Доватора, являвшаяся авангардом 1-й Ударной армии Рокоссовского, вышла к предместьям Риги. На фоне этого сдача в плен остатков армии «Норвегия» прошла как-то весьма буднично.

К настоящему моменту бои в Прибалтике ещё не закончились. Немцам удалось оттеснить советские войска на восток, к Сигулде, но особенно это им не помогло. Большинство дорог, ведущих к Риге с севера, по которым части и соединения группы армий «Север» могли бы вырваться из почти замкнувшегося кольца, были перерезаны, а единственная оставшаяся шла вдоль самого побережья и потому постоянно подвергалась ударам авиации и мощным обстрелам с кораблей Балтийского флота, в составе которого имелось аж два линкора. Силы же немецкого флота были подорваны не очень удачно обернувшимся для немцев сражением с советским Северным флотом…

Взлетела машина достаточно легко. Ну ещё бы – без боевой нагрузки-то и с половинным запасом топлива. До скороподъёмности не то что «сушки», но даже и «ЛаГГов» ей, конечно, было весьма далеко, но, по меркам тяжёлых машин, высоту «Петляков» набирал довольно шустро.

– Командир, шесть тысяч, – раздался в наушниках голос штурмана-бомбардира, – подержи этот эшелон – я прицел погоняю.

Виталий мягко отдал от себя штурвал, прекращая подъём, и расплылся в улыбке. Он снова летит!

С самолётом Чалый освоился довольно быстро. Слетавший с ним замкомандира полка после полёта уважительно пожал ему руку.

– Молодец, старший лейтенант. Чувствуешь машину. На боевом курсе как по ниточке идёт. И на эшелон выходишь чуть ли не лучше всех в полку. И в строю держишься как привязанный. Даже сомкнутом. Обычно у бывших истребителей с этим проблемы. Вы же больше в паре действовать привыкли и вообще те ещё шалопаи…

Так что на первое боевое задание их экипаж вылетел двенадцатого февраля. То есть всего через четыре дня после первого полёта.

Перед полётом их собрали в классе на постановку задачи.

– Идём на Будафу. Загрузка полная. Первые машины эскадрильи – фугаски-пятисотки, остальные – зажигательные. Дозаправляться и грузить бомбы будем в Тамбове…

По выходе из класса Виталий спросил у лейтенанта Косычева, командира экипажа из его эскадрильи, призванного с началом войны из гражданского флота:

– А почему у машин загрузка разная?

– У-у-у, милай, – усмехнулся сорокалетний бывший пилот ГВФ Косычев, за двадцать лет своей работы излетавший вдоль и поперёк весь советский Север и Дальний Восток и потому относившийся к Чалому слегка по-отечески покровительственно. Мол, герой-то ты, конечно, герой, но и мы тоже того – не лыком шиты. Ты вот сначала полетай с моё… – Мы нефть бомбить летим. Против неё зажигалки, сам понимаешь, самое милое дело! Но для того, чтобы её, родимую, поджечь, надобно сначала эту самую нефть наружу достать. Из труб, нефтяных танков, накопителей и всего такого прочего. А вот против них зажигалки – ни о чём. Стенку танка или накопителя не прожгут – уж больно они толстые, а вот трубопровод могут. Но ты попробуй в него ещё попади. Так что те, кто первыми на цель заходить будут, должны вот это всё фугасами расхреначить. А уж потом остальные всё и подожгут, – он остановился, прикурил сигарету и, сладостно затянувшись, продолжил: – А то что на Будафу летим – это хорошо.

– Почему?

– А она самая дальняя! Следовательно, у неё самое слабое прикрытие. Да и мы на неё уже, почитай, месяца три, а то и четыре не летали. Так что особенного противодействия мы там, скорее всего, не встретим. А вот если бы на Кунмадараш или, пуще того, на Плоешти полетели – там бы мы кровью умылись…

– Так ведь их же тоже бомбили. И успешно. Я ж сам в газете читал…

– Так это когда было, – пыхнув дымом, улыбнулся Костышев. – Ещё в августе! С тех пор немцы туда столько зениток натаскали, что – мама не горюй! Да и свои истребители туда перебросили. Оно, с одной стороны, конечно, хорошо. Чем больше немецких истребителей там – тем их меньше на фронте. А работают они там, дай бог, раз в месяц. Редко – раз в две недели. Чаще туда даже дальняя разведка не летает. В целом для общей стратегической ситуации – явный выигрыш. Ну ещё бы – столько машин и умелых пилотов на месте сидит и ни хрена не делает. А вот конкретно для нас… м-да…

– А в августе не так было?

– В августе-то? В августе против нас только румыны были. Ну почти… А сам понимаешь, какие из румынов вояки. Да и техника у них? – капитан презрительно сплюнул. – Они на своих «пулавчиках» если и могли что догнать, так только «ТБ-3». Но к тому моменту, как те подошли, все румынские машины уже на земле догорали.

– Там и «ТБ-3» отметились? – удивился Виталий.

– Там все отметились. Штурмовики «Ил-2» зенитки давили. Они из-под Одессы летали. Лёгкие пикировщики «Пе-2» по вышкам работали. Тяжёлые пикировщики «Ту-2» – тоже. И ещё по насосам и трубопроводам. Ну а мы с «тэбэшками» – по нефтеперегонным заводам. Мы трёх– и пятитонками рушили там всё, а они обломки ровным слоем зажигалок засеивали. А что? Пять тонн тянут, летят медленно, следовательно, бомбят точно – самое милое дело при отсутствии зенитного и истребительного прикрытия.

– А кто ж тогда «пулавчики» завалил?

– А все понемногу. Они ж, считай, картонные. И скорости никакой. Так что там и бортстрелки отметились, что штурмовиков, что бомбардировщиков, ну и истребители, конечно. Там флотские на прикрытии были. Из Севастополя. Потому как им над морем привычно летать. А до Плоешти больше половины маршрута как раз над морем. Так что подвесные баки повесили и вперёд! Ну и, едва ли не большую часть прямо на аэродромах пожгли. Во время первого налёта. На рассвете… Только там не одни «пулавчики» были. Ещё и «мессеры». Правда, не знаю, кто там за ручками сидел – чи румыны, чи немцы, но вот эти сумели немного порезвиться. А всего наши где-то с дюжину машин потеряли. И в основном именно от «мессеров». Плюс зенитчики. Ну, пока они ещё стреляли… Но это им ни хрена не помогло. Потому что во время того налёта одних «тэбэшек» более двух сотен штук задействовано было. И не менее пяти сотен штурмовиков и пикировщиков. Которые, к тому же, минимум по два вылета за день сделали… У меня дружок по ГВФ на «Ту-2» летает – так он рассказывал, что когда они в последний вылет уже ночью над Плоешти заходили, так никаких САБов сбрасывать не понабилось. Как днём всё просматривалось. От пожаров. Хотя дыму было… А когда отходили – так зарево аж от побережья видно было. Больше чем за двести пятьдесят километров…

Перелёт до Тамбова был лёгким. Они шли без загрузки и с половинным запасом топлива, днём, на двух тысячах, чтобы не тратить кислород, да ещё и над своей территорией. А вот взлёт с аэродрома под селом Донское, расположенного в трёх километрах к северу от Тамбова, оказался для Виталия довольно тяжёлым. Он впервые поднимал в воздух машину с такой взлётной массой. Почти сорок тонн! «Петляков» разгонялся тяжело и очень долго. Только в конце полосы машина с трудом оторвалась от земли и, громко ревя моторами, начала карабкаться вверх. Виталий поспешно крутанул кран уборки шасси (хотя под ложечкой противно засосало – а ну как не вытянет), и самолёт, слегка дёрнувшись, пополз вверх уже чуть-чуть поживее.

До линии фронта успели забраться только на шесть тысяч метров. Так что стрелки бдительно крутили головами, боясь пропустить немецких «ночников». И только когда фронт остался в трёхстах пятидесяти километрах за спиной, а высота превысила девять тысяч, все немного расслабились. По характеристикам «Петляков» способен был забираться почти до одиннадцати тысяч, но не с полной же нагрузкой. Так что выше не полезли.

Над целью оказались около четырёх часов утра. Дальний бомбардировщик был оборудован автопилотом, но довольно грубым, так что его всё равно надо было контролировать и минимум раз в пятнадцать минут корректировать курс и высоту. Но поскольку на «Петлякове» имелся второй пилот, Чалому даже удалось подремать пару часов, откинув спинку пилотского кресла. Тем более что на маршруте получилось три раза скорректировать курс. Поскольку на земле имелись какие-то метки, позволявшие засечь отклонение. Что это были за метки – никто не знал, но установленное на самолёте устройство под названием «радиолокационный засетчик» видело их достаточно хорошо. Ходили слухи, что метки эти установили ещё перед войной наши разведчики, но не все в них верили. Потому что если это было правдой – значит, о войне знали и к ней готовились. Так почему тогда немцы дошли до Луги, Орла и Харькова?

В небе было ещё темно, но при подходе самолёты командира полка и командиров эскадрилий включили габаритные огни. Так что в черноте неба появились визуальные ориентиры.

Сам налёт Чалого не слишком впечатлил. Сначала спокойно снизились до трёх с половиной тысяч, потом головной самолёт сбросил КАБ, то есть «контрольную авиабомбу», представлявшую из себя сделанный из авиационной «дельта-древесины» и наполовину заполненный песком муляж бомбы, внутри которого было установлено устройство под названием «радиоотражатель», и оснащённую ещё и ярко горящим трассером, по скорости падения и сносу которого штурманы замерили скорость и направление ветра, после чего вводили поправки в прицелы. Затем Виталий, повинуясь коротким указаниям своего штурмана: «Три градуса влево…», «Так идём…», «Ещё один влево…», «Так…», «Поднимись на сто выше…», вывел уже немножко облегчившуюся вследствие выработки топлива и потому заметно лучше слушающуюся рулей машину на боевой курс. После чего с полминуты ничего не происходило, а потом штурман выдохнул:

– Пошли родимые… – и «Петляков» будто всплыл, разом освободившись от пяти тонн боевой нагрузки.

Полыхнуло уже потом, секунд через двадцать. За хвостом. Причём взрывы сразу же пошли один за другим. А когда они, ложась на обратный курс, пошли на разворот, на земле далеко справа начало быстро разгораться гигантское зарево.

– Хорошо приложили, – удовлетворённо произнёс правый лётчик. И на этом всё.

Далее пошли обычные будни, которые у Виталия как-то язык не поворачивался назвать боевыми. Армейские – да, но боевые? Ну, по сравнению с теми, что было, когда он ещё был в истребителях. Взлетел, подремал в кресле, снизился, отбомбился, прилетел обратно. Ну какой это бой? Так, работа… Даже стрелкам удавалось пострелять не то что не в каждом, а, дай бог, в одном из десятка вылетов. И без особых успехов. Впрочем, как сказать… Их самих же не сбили! Хотя пытались. Дырки-то они привозили регулярно. А один раз немецким истребителям удалось даже зацепить правый внешний двигатель. Слава богу, на отходе, когда самолёт был максимально облегчён – и бомбы уже сбросили, и топлива оставалась меньше половины. Ну и система пожаротушения отработала штатно. Так что добрались. Хотя все четыре часа, пока летели, насторожённо поглядывали в сторону повреждённого двигателя. Но обошлось… И вообще, самолёты полка больше страдали от зениток, а не от истребителей. Может, потому, что чаще летали ночью. Но те самые «метки» помогали не сильно отклоняться от курса, так что эффективность ночных бомбардировок, по мнению начальства, была вполне на уровне. Уж точно повыше, чем у немецких налётов на Москву…