Текст книги "Путь к Порогу"

И остановился.

– Ну что вы, маменька, пустое болтают… Я же на глазах у вас каждый день,– говорила матушка голосом усталым и глухим.– Если всякого слушать…

– А и послушать иной раз добрых людей стоит,– тараторила Бабаня.– Добрые люди, они все видят. Уж ежели мне не первый и не второй говорит, что подолом машешь перед каждым встречным, так не зря, верно!

– Маменька, да как же это!..

– Ты, Анна, руками тут не маши, а меня послушай. Живем мы, сама видишь как. С хлеба на воду, да и хлеб-то не каждый день видим. Силы у меня уж не те, чтобы тебя, бабу здоровую, бессовестную, с пацаном твоим кормить. Он малый-то малый, а жрет не меньше большого. И работать не заставишь, вечно с Танком полоумным крутится. Попомни мое слово, варнаком, душегубом вырастет!

– Маменька, так ведь…

– Тише ты,– вдруг раздался гулкий голос Лара.– Дай сказать. Дело тебе говорят, так слушай.

У Кая сильно забилось сердце. По тону старика и Бабани он понял, что происходит что-то серьезное. Недоброе что-то начинается. Чего еще старики надумали?

– Баба ты в годах уже,– продолжала Бабаня.– Лет пять еще пройдет, на тебя уж никто и смотреть не будет. Сейчас самое время мужика справного найти, при деньгах, чтоб и с нас хоть немного заботы снять. Хороший-то парень, из семьи доброй, тебя вряд ли возьмет – хоть недолго ты у нас, да натуру свою бесстыжую показала…

– Маменька! – воскликнула снова матушка и, видимо, заплакала – голос ее прервался.

– Раз люди говорят, так оно и есть,– отрезала Бабаня.– Ни с того ни с сего никто языком трепать не станет. Да и я сама видела – мужики гогочут и свистят вслед, знать, повод даешь. Вон кто из наших по улице пройдет, небось не свистнут. Ты вот что, Анна,– тут голос старухи изменился, она заговорила с расстановкой, вкрадчиво.– Я уж покумекала, как быть, теперь за тобой дело. Ты господина Симона, графского мытаря, видала? Монетки у мужика водятся. За ним бы надзор еще хороший, чтоб опамятовался… Слышь, Анна?

Матушка долго молчала. Кай ждал, сдерживая взволнованное дыхание.

– Как баба за мужиком встанет, так никто про нее худого слова говорить не будет,– произнесла еще Бабаня.– Ты ж и нас пойми – тяжко нам, старым, вас кормить. Денег у него уйма. Вместо того чтобы пропивать, дом бы поставили хороший, нам бы помогали. Мы-то, чай, не чужие люди. Ежели б не мы, ты бы со своим кутенком с голоду давно померла бы. Ну что?

Матушка заговорила, и Кай с трудом узнал ее голос.

– Пьяница ж он,– сказала матушка.

– А тебе не принца ждать! – прорезался снова старый Лар.– Бери что есть да за добро не забывай благодарить.

После этих слов матушка опять замолчала. Бабаня трещала еще долго, и все одно и то же. Сердце Кая внезапно угомонилось и забилось не как раньше, а медленно и натужно, словно захолодело у него в груди. Он опустил голову и побрел в козлятник. Там, прижимаясь к теплым козьим тушам, сворачиваясь клубком, чтоб накопить тепла на всю ночь, он еще подумал: «Надо с Танком потолковать завтра. Может, что присоветует… Да что он может посоветовать?»

* * *

Проснувшись с первыми лучами солнца, Кай прокрался в хижину. Бабаня с Ларом еще спали. Пошарив в охапке соломы, мальчик нашел кусок кукурузной лепешки – матушка давно приноровилась оставлять завтрак так, чтобы ему лишний раз не приходилось просить еды у старухи. Сунув лепешку за пазуху, мальчик прихватил деревянное ведро и попытался было выскользнуть во двор, но на скамье закопошилась куча тряпья, и послышался сиплый кашель – это проснулась Бабаня.

– Шаромыжничает все,– закряхтела старуха.– И днем, и ночью покоя нет…

– Я воды наносить хотел,– буркнул Кай, предъявив ведро. Вчерашний разговор мигом вспомнился ему. Бабаня проворчала что-то, переворачиваясь на другой бок.

– А матушка где? – спросил мальчик.

– К ручью ушла твоя матушка,– не сразу откликнулась Бабаня.– Белье полоскать. Оно вон как у нас – добрые люди с вечера все дела поделают, а не с утра пораньше спохватываются.

Не говоря больше ничего, Кай с ведром в руках вышел во двор. Теперь вот придется возвращаться от колодца, едва с Танком поздоровавшись. А старуха еще дело найдет, как только он на глаза покажется. Умывшись во дворе, Кай вылил остатки воды и припустил по пустынной улице, залитой холодным утренним солнцем.

Набрав воды из колодца, Кай подумал немного и решил не ходить домой. Ну ее, эту Бабаню! Недавно только целую бочку натаскал, хватит ей. От недалекой кузницы едко пахло дымом, и слышались шумные вздохи – точно дракон готовился чихнуть. Громадный Танк, как обычно голый до пояса, раздувал мехами огонь.

Взяв ведро, Кай побежал на кузницу.

* * *

С Танком он познакомился осенью. Вот у этого самого колодца и, надо сказать, не по своей воле. С того времени, когда они с матушкой перебрались со скамьи на охапку соломы в углу хижины, когда Бабаня переложила на матушку всю работу, никакого желания налаживать с деревенскими близкие отношения у Кая не было. Уж очень непонятно и круто поменялось отношение к ним жителей Лысых Холмов. Местных детей Кай видел, конечно, и раньше, но близко они к нему не подходили. Заметив его, проходящего по улице, чумазые и оборванные пацаны прекращали свои игры и, раскрыв рты, провожали настороженными и удивленными взглядами, точно какого-нибудь диковинного уродца. Постепенно настороженное удивление сменилось веселыми ухмылками, и в один прекрасный день Кай получил это идиотское прозвище.

– Барон! – захлебываясь от восторга, кричали пацаны из-за плетней.– Гля, барон идет! Эй, ваше высочество, вон корова нагадила, не запачкайтесь!

Память о выходках Аскола и его шайки, а особенно о бесславном конце атамана городской ребятни, была еще свежа, поэтому Кай сначала вовсе не обращал внимания на крики в спину. Никакого страха он не испытывал. Лишь недоумение и обиду – и то не столько за себя, сколько за матушку. Северная Крепость вставала перед ним каждое утро, как солнце; но и ночью Крепость не покидала его в снах.

Так получилось, что к одиннадцати годам Кай осознал, что мир людей может быть гадок и жесток, но помимо этого мира есть и еще кое-что. Начертанный судьбой путь, ступить на который может лишь тот, кто достоин. А Кай хотел быть достойным. У него было время – три года. И эти года стоило потратить с пользой, не отвлекаясь на всякие гнусные мелочи.

Да, Кай не боялся. Но он по опыту знал, что лишь словесными оскорблениями деревенская детвора не ограничится. Рано или поздно им придется столкнуться лицом к лицу.

Так и случилось.

Прошлой осенью, когда уже землю покрыли первые заморозки, Кай отправился за водой. Утро было холодным; перекинув веревочную ручку деревянного ведра через плечо, мальчик бегом добрался до колодца. То, что у колодца стоит компания деревенских пацанов, он заметил слишком поздно. Но отступать и не подумал. Просто остановился на секунду от неожиданности, затем пошел вперед.

Мальчишек было четверо. Двое – очень похожие друг на друга, должно быть, братья-близнецы, ровесники Каю, но пониже ростом и пошире в плечах. Кай не знал их имен. Еще один, долговязый и белоглазый, с длинным лошадиным лицом и вечно полуоткрытым слюнявым ртом, был Каю знаком, потому что жил в хижине по соседству – кажется, имя его было Арк. Несколько раз мальчик слышал, как папаша Арка драл своего отпрыска за какие-то шалости, а тот по-девчоночьи визжал на всю деревню. Четвертого Кай видел только издали. Это был парень много старше его – лет, наверное, четырнадцати, нынешним летом уже работавший в поле вместе со взрослыми. Имя его тоже было Каю известно – Гилль; и приходился он каким-то дальним родственником старому Лару, а значит, почти родственником Каю. Бабаня частенько ставила Гилля в пример, говоря: «Вот уж молодец так молодец! И старших почитает, и работа в его руках спорится. Справный мужик растет, не то что некоторые городские белоручки…» Этот Гилль даже в гости заходил к Бабане и Лару, в те дни, когда у матушки еще звенели в кошельке серебряные монеты. За стол его не сажали, он стоял у двери и исподлобья пялился то на матушку, то на Кая, то на угощение на столе…

Кая, верно, не ждали увидеть у колодца. Пацаны, собираясь куда-то по своим мальчишечьим делам, наполняли водой небольшой мех. Увидев Кая, подходящего к колодцу с ведром, они посторонились, но вовсе уходить, кажется, не собирались. Кай укрепил ведро на крюке и стал спускать веревку вниз, слыша краем уха, как они возбужденно шушукались за его спиной. С тех пор как он оказался в деревне, меча Кай не вырезал – он совсем оставил свои игры. И теперь первый раз пожалел об этом.

Ведро гулко плюхнулось в колодец. Подождав, пока оно утонет, Кай с трудом вытащил его, обжигаясь о промокшую веревку, и поставил на камни колодца, оттирая заледеневшие от холодной воды руки о штаны.

– Эй! – услышал он голос Гилля позади себя.– А здоровкаться кто будет?

Кай не успел ответить.

– Городской, а невежливый,– поддакнул один из близнецов.

Обернувшись, Кай увидел, что они стоят полукругом, закрывая ему дорогу назад. Арк раззявил рот, запустив туда грязный палец и смотрел на Кая с тупым интересом. Близнецы, стоявшие плечом к плечу, посмеивались, а Гилль, скрестив руки на груди, постукивал обутой в деревянный башмак ногой по подмерзшей земле.

«Начинается»,– подумал Кай. Страха не было. Он был уверен в себе. Он еще помнил ощущение победы, когда враг, минуту назад грозный и сильный,– поверженный, скулит на земле.

Взяв в руки ведро, Кай двинулся на деревенских.

– Может, он глухой? – предположил Гилль.

Арк глупо хихикнул шутке.

– Так лечить надо,– сказал один из близнецов, а второй прикрикнул: – Эй, Барон! С тобой говорят! Что, себя лучше нас считаешь, раз поздоровкаться не хочешь?

Кай остановился, потому что мальчишки расступаться не собирались.

– Здравствуйте,– сказал он.

– Дошло,– усмехнулся Гилль.– Однако все равно полечить не помешает. Слышь! Для тебя стараемся. Как жить-то дальше будешь тугоухим?

В следующее мгновение парень, не размахиваясь, открытой ладонью ударил Кая по уху. Это произошло так быстро, что мальчик не успел ничего сообразить. В голове больно зазвенело. Он пошатнулся, выронив ведро. Близнецы расхохотались. Арк извлек палец изо рта и тоже загыгыкал.

– Для тебя, говорю, стараюсь,– повторил Гилль.– Теперь лучше слышишь? А раз так, дай монетку! Чего молчишь? Братва, да он еще и немой!

Взметнувшуюся во второй раз руку Кай углядел, но защититься не успел. Гилль ладонью разбил ему губы. Кай не удержался и упал на колени.

– Теперь две монетки должен,– с притворным сожалением вздохнул Гилль.

Оторопь прошла, уступив место злости. Кай вскочил на ноги и кинулся на Гилля. Но тот неожиданно легко увернулся, пнув Кая ногой в бедро. Взбесившись от бессильной злобы, Кай наугад замахал кулаками, и один из его ударов вдруг достиг цели: Арк, схватившись за ушибленный подбородок, с воем отбежал прочь.

– Ну га-ад! – удивленно протянул Гилль.– Ну сам напросился…

Хищно оскалившись, он оглушительно свистнул. Близнецы, почему-то оказавшиеся сзади Кая, отлично поняли сигнал. Двумя одинаковыми рыбками, они кинулись ему в ноги, крепко стиснув колени мальчика. Кай рванулся, стараясь освободиться, но не смог и повалился ничком.

Гилль тут же прыгнул мальчишке на спину и принялся молотить костистыми, твердыми, будто булыжники, кулаками ему по голове. Ревущая боль оглушила Кая. Он едва слышал, как кричали пацаны. Он дергался, брыкался, пытался перевернуться и сбросить с себя парня, но ничего не получалось. Кай был ошеломлен. В первый раз он столкнулся с такими противниками. Как же так? Он не боялся драться, он не сомневался, что сможет защитить себя так, как делал это раньше: переступив страх и нанеся первый решительный удар. Но сейчас вдруг выяснилось, что этого вовсе не достаточно.

Близнецы держали его за руки, Гилль долбил его кулаками. Кай извивался, стараясь достать его, но кулаки месили воздух, ударяясь в землю. Сколько это продолжалось, Кай не помнил. Он пару раз закричал – не от боли, а от ярости, от невозможности сделать хоть что-то. И шквал ударов вдруг стих. Гилль, отдуваясь, чуть откинулся.

– Поори, поори,– тяжело дыша, разрешил он.– Может, кто и услышит… Гнида городская… Что, уже разнюнился?

Кай перевел дух и тут же, отчаянно извернувшись, цапнул Гилля зубами за колено. Немедленно заныли зубы, со скрипом впившись в покрытую грубой холщовой тканью плоть, и Гилль пронзительно закричал, повалившись набок. Глубоко вдохнув воздух в смятые легкие, Кай задрыгал ногами. Правую ему удалось высвободить сразу. И он наугад влепил пяткой кому-то из близнецов в морду, второй отвалился сам.

Кай поднялся. Он задыхался, кровавые пятна плавали перед его глазами. Во рту было солоно, а голова жутко гудела. Он все еще не был напуган. Он был ошарашен. Он чувствовал себя примерно так же, как и в ту страшную ночь в хижине дедушки Гура – лицом к лицу с настоящим кровожадным врагом. О том, что мальчишечья драка может быть такой по-взрослому жестокой, он никогда не думал.

Перед ним появился Гилль с искаженным от ненависти лицом. Кай тут же упал от тяжкого удара в челюсть. Он поднялся опять, но парень умело достал его еще раз. Кай запрокинулся назад, и его моментально снова сбили с ног.

– Ну теперь молись, гнида!..– услышал он.

Не имея сил встать, он сжался, ожидая очередной серии ударов. Но почему-то его никто не трогал. Капали медленные секунды, но ничего не происходило.

– Вот разбойники! – послышался чей-то незнакомый голос совсем рядом.– Вот уж душегубы! Четверо на одного…

Кай поднял голову. Мальчишек не было видно. А над ним стоял здоровенный мужик. Наголо бритая большая голова его сияла под утренним холодным солнцем. Лицо тоже было брито до синевы. Несмотря на холод, мужик был гол до пояса, а на его широченной груди, покрытой давними шрамами, блестели капли пота. Такого великана Каю еще не приходилось видеть – мужик, наверное, всего на голову был ниже огра Ххара, а по объему мускулов, пожалуй, не уступал ему.

– Давай-ка… – проговорил мужик и, взяв Кая за руку, легко вздернул на ноги.– Ух, как тебя… Рожа прямо как яичница. А я слышу, орет кто-то. Выглянул, а тут вон оно что… Ну разбежались, конечно. Знают меня… Досталось тебе, брат. Ну чего молчишь? Меня Танком кличут. Кузнец я здешний. А ты, я слыхал, Барон?

Кай прокашлялся.

– Не Барон,– выговорил он.– Кай…

Мужик как-то по детски удивился. Вообще, приглядевшись, Кай заметил, что в лице его было много детского: бесцветные брови, широко распахнутые голубые глаза, пухлые губы и, главное, простовато-наивное выражение, будто этот человек каждую секунду был готов добродушно рассмеяться

– Ишь ты!.. Не барон. А я-то думал, и впрямь голубых кровей… А оно во как.– Он все-таки рассмеялся.– Нашим-то только дай языком помолоть… Барон, вишь как. А чего с этими головорезами не поделил?

Кай пожал плечами.

– Ага,– серьезно проговорил Танк.– Понял. Чужака они в тебе видят,– глубокомысленно заключил он.– Теперь проходу не дадут. Ты вот что… – неожиданно сменил он тему.– Ты в следующий раз, как полезут, сам первый не кидайся. А то получается, на одного кинулся, других не видишь, а они-то как раз в это время… – Кузнец еще раз оглядел мальчика с головы до ног, сочувственно поцокал языком и, прицепив ведро к крюку, спустил его в колодец. Вытащил ведро и сказал: – Ну-ка, подставь руки. Умоешься немного, а то глядеть страшно. Мамка небось перепугается…

Кай тогда сразу почувствовал в этом Танке что-то неуловимо родное, что-то притягивающее. Хотя деревенский кузнец вовсе не был похож на менестреля Корнелия, все-таки что-то общее у них было. К тому же Танк казался проще и ближе рыжего менестреля.

Этот верзила разговаривал с мальчиком так, как взрослые никогда не разговаривают с детьми – будто ничуть не считал себя выше Кая. Пока он умывался, Танк, помогая ему, спрашивал про матушку, про папеньку, про то, как живется в городе и почему случилось так, что Кай с матушкой стали жить в Лысых Холмах. Кай отвечал искренне и подробно. Сколько уже времени никто так не разговаривал с ним!

– Забавный ты малый,– заключил Танк, когда Кай привел себя в порядок.– А насчет этих разбойников… Заклюют они тебя. Вишь, смелость в тебе есть, а вот силенок маловато. Да и драться совсем не умеешь.

Последнее высказывание поставило Кая в тупик. Как это – он не умеет драться? Да сколько поединков на деревянных мечах он провел, из скольких выходил победителем! Если бы у него сейчас был с собой меч, он бы показал!..

Выслушав мальчика, Танк расхохотался:

– Показал бы!.. Как носом землю пахать! Да рази ж ты не видишь: этот Гилль тебя и с завязанными глазами уложит. Потому как сноровка у него имеется… Ну ладно, вали домой. И я пойду. А то зябнуть начал после кузницы-то. Забегай, если что… Вона я где живу.

Обернувшись, Танк указал мускулистой ручищей на крытую камышом кузницу и низкую хижину, притулившуюся рядом с ней. Из маленького окошка вдруг выглянуло некрасивое рябоватое женское лицо, и Кай первый раз услышал пронзительный голос горбатой Аины:

– Чего ты там рассусоливаешь, орясина! А ну быстро к горну! Господин Карл уж два раза присылал, а у тебя все не готово! Четвертый день, как господин Карл решетки заказал, а он языком стоит мелет непонятно с кем!.. А ну живо!..

Огромный Танк втянул голову в плечи и заторопился.

– Пойду я, ага… Вишь, как она… Дело делать надо…

Вернувшись домой, Кай матушку не застал. А на ворчанье Бабани, что, мол, бандитом растет, в драку лезет, перед добрыми людьми позорит, морду полосует да штаны рвет, а штаны не морда, сами не заживут, их чинить надо, отделался невнятными объяснениями своей невиновности, ничуть, впрочем, не подействовавшими. Когда старуха успокоилась, он попытался расспросить ее о кузнеце и в ответ получил следующее:

– Вот уж истинно – варнак к варнаку тянется! Нашел себе приятеля! Да этот Танк-то самый главный душегуб в округе и есть! Нездешний он, перекати-поле, сам мать-отца своих не знает. Одно название, что кузнец, а на самом деле – разбойник! Он разбойником и был. Сам-то не похвалялся, нечем тут похваляться, понятное дело, добрые люди сказывали. По восточным морям на кораблях плавал, прибрежные города грабил и торговых людей топил. Там и выучился людей калечить!

Кай оторопел. Никак ему не верилось, что добродушный верзила был когда-то морским разбойником. Шрамы у него на груди… Так мало ли где пораниться можно. Врут, поди, деревенские. О том, что болтать и напраслину наговаривать жители Лысых Холмов горазды, мальчик уже по собственному опыту знал. Он и сказал об этом Бабане. Вернее, только начал говорить, старуха так раскричалась, что Каю пришлось прикусить язык.

– Дожила, на старости лет вруньей называют! И кто? Кутенок паршивый, голодранец! Да этот Танк еще лет пять назад шестерых покалечил… Чуть до смерти не убил. Трое через полгода умерли, двое – через год. Один только из тех шестерых посейчас живет – Бад. И у того левая рука с той самой ночи не поднимается. Потому и зовут – Сухоруким. Праздник был! Добрые люди что на праздник делают? Вино пьют, песни поют да шутки шутят. А этот верзила тогда и месяца у нас не прожил, никто его и не знал толком. Не говорил ни с кем – бирюк бирюком. Вот и решили его немного растормошить…

И вышло по рассказу Бабани, что «добрые люди», попив вина и попев песен, возжелали в честь выдавшегося в тот год обильного урожая пришляка раздеть догола, свиным жиром вымазать, обвалять в кукурузной трухе, что после обмолота остается, и выпустить на поле бегать. Так в старину делали, чтобы духов посмешить в награду за урожай. И двинулись почти что всей деревней к наскоро сложенной из камыша хибаре, где тогда Танк жил. С факелами и дубинами пришли. Только пришли своим ходом, а обратно бегмя бежали. Правда, не все. Шестеро у хибары лежать остались. Еще трое сами уползли. О той ночи долго судачили. Говорили, когда к хибаре подошли, Танк уже не спал. Вышел глянуть, что за шум. Тут и кинулись на него со всех сторон. А что случилось потом, наутро никто толком сказать не мог. Здоровые мужики разлетались, будто котята. Через пару минут Танк стоял один над шестью бесчувственными телами. У двоих были переломаны руки и по нескольку ребер – и эти двое отделались легче остальных. Четверо видимых повреждений не имели, но, очухавшись, стали жаловаться, что «нутро болит». Так и померли, кто через полгода, а кто через год. Те трое, что уползли своим ходом,– их Танк даже не тронул. Их свои же деревенские посшибали, когда наутек ринулись.

Кай на Бабанин рассказ ничего не сказал. «Врет она все»,– подумал он. А на следующее утро, хоть спина и лицо здорово ныли после вчерашнего, первым делом побежал в кузницу. На его счастье, Аины дома не оказалось – ушла к какой-то соседке по своим бабьим делам. А Танк приветствовал мальчика дружески. Он был в кузнице, заканчивал решетки для Жирного Карла. Кай вызвался раздувать горн и за работой осторожно завел разговор о той драке, случившейся пять лет назад. Тут и выяснилось, что ничего Бабаня не врала.

Кузнец отложил молот, тяжело вздохнул и присел на точильный камень. Он даже в лице изменился: бесцветные ресницы задрожали, а пухлые губы заметно побелели.

– Не хотел я… – тихо проговорил Танк.– Зарок давал не убивать никого, а вишь, как оно вышло. Я ж и старался, чтоб осторожно, да их слишком много было. Головой понимаю, как бить надо, а руки не слушаются… Вишь как, помнят руки мои… Я ж этими руками…

Он не договорил, глянул на мальчика виновато, словно тот его обвинял. Потом, будто оправдываясь, продолжил:

– Что душегубом меня называют, так то верно. Душегуб я и есть. Только не по своей воле. Родился-то я на Востоке, далеко отсюда, в Марборне. Таким, как ты, был соплегоном, когда меня парни из Морского Братства умыкнули. Почитай, лет тридцать я с ними по морям скитался. Так что промысел разбойный с молоком материнским впитал, как говорят. Правда, молоком меня не поили, а матушка… Я уж и забыл на лицо, какая была. Я ж малый был, а малый – что слепой: в какую сторону повернут, в такую и пойдет. Я года на три постарше тебя был, а уж в портовых драках моряков уродовал да на абордаж ходил. Знаешь, что это такое? У-у, брат!.. Это когда два корабля бортами сцепляются и на обеих палубах рубка идет – люди, как мясной ком многорукий да многоногий, с одной палубы на другую перекатываются. Охрана торговая – вся сплошь с мечами да топорами, а мы – кто с ножами, кто и вовсе без ничего. В свалке так сподручнее, там мечом не помашешь. Там за один вдох все решается – или ты его, или он тебя. Особая наука есть у Морского Братства, веками отточенная: как живого человека голыми руками вмиг жизни лишить. Не каждому она дается, да и сила тут нужна редкая. А я, вишь как, способный оказался… Насмотрелся я, брат, мастеров этого дела: на десять жизней хватит. По три ребра одним хватом вырывали… Хребет рвали прямо из тела, вишь как… Ну и ладно. Не нужно тебе этого слушать, ага…

– Мне тоже надо,– проговорил Кай, когда кузнец замолчал.

Танк вытаращился на него.

– Не хребет рвать,– заторопился Кай.– Мне, чтобы это… Чтобы голяком по кукурузному полю не бегать,– неожиданно закончил он.

Танк фыркнул и расхохотался. Потом надолго о чем-то задумался.

– Ладно,– сказал он.– Моя старушка все меня пилит, чтоб я камин сложил, как у людей. А у меня что-то руки не доходят, вишь как. За Круглым озером овраг есть, знаешь?.. Там ручей течет. Когда храм Нэлы складывали, камни там брали, в ручье. Натаскаешь мне две сотни булыжников, будем дальше разговоры разговаривать. Только мелкие не бери. С мою голову бери, не меньше… – и, крайне довольный собой, Танк снова расхохотался.

Кай даже не улыбнулся.

– Хорошо,– сказал он.– Можно прямо сегодня начать?..

С тех пор так и пошло. Всякий раз, когда у него выпадала свободная минута, Кай бежал к кузнецу. Работа для него находилась всегда, а если не было работы, Танк обязательно выдумывал какое-нибудь занятие: Кай карабкался на деревья, переплывал ледяную Лиску, таскал камни, бегал, обливаясь потом, вокруг деревни. Камни для камина давно уже были перенесены к хижине, камин давно был сложен, но Танк все не спешил обучать мальчика своему смертельному искусству. «Вишь, оно как,– говорил он, когда мальчик заводил об этом речь,– только силу и сноровку в себе почуешь, как удаль дурная наружу проситься будет. Покажется, что ты лучше других, что никто тебе не ровня, а это нехорошо, брат… Лучше вот что… лучше принеси мне сорочье гнездо…» И Кай шел в лес искать гнезда, а сороки, как известно, птенцов на верхушках самых высоких деревьев высиживают, низко не гнездятся…

О дружбе кузнеца и городского Барона быстро стало известно всей деревне. Взрослые, видя мальчика, перетаскивающего с места на место громадные камни или безо всякого повода несущегося по пыльным тропинкам, останавливались и, качая головой, крутили пальцем у виска. Бабаня то и дело поднимала крик о том, что «на всю деревню опозорил, голодранец городской, добрым людям на смех выставил». Сколько раз она обещалась сходить к «этому дурню здоровенному», потолковать с ним, чтобы он отстал от парнишки, а то «стыда не оберешься», но все не шла. Старик Лар ничего не говорил, только сопел в бородищу. И матушка помалкивала. Она совсем мало стала говорить. А плакать по ночам – больше. Теперь она вовсе не отличалась от деревенских баб: одежда ее истрепалась, а лицо потемнело. И руки сделались грубыми. Кай сам понимал, что ему бы стоило больше помогать ей, несмотря на всю ее неохоту, но к Танку тянуло сильнее, и ничего он не мог с этим поделать.

С Гиллем и его компанией Кай снова столкнулся примерно через неделю после первой драки. Пацаны уже сознательно подстерегли мальчика и, напомнив про «две монетки», излупцевали почище прошлого раза, потому что никто Каю на помощь не пришел. Кай явился в кузницу с распухшим носом и губами, превратившимися в две синие лепешки. Он думал, что уж теперь кузнец покажет ему, как защищать себя, но тот, вызнав от мальчика детали драки, подумал и сказал:

– Значит, быстрый Гилль для тебя слишком? Оно так и есть… Ну-ка, встань-ка вон туда… – и, набрав в пригоршню мелких камней, принялся швырять их в Кая один за другим, требуя, чтобы мальчик камни ловил. Хотел Кай обидеться и уйти, но… остался. На следующий день упражнения с камнями повторились, а потом и на следующий, а потом и на третий. Через две недели мальчик упустил только пару десятков из доброй сотни. А через полтора месяца он не упускал ни одного камешка.

А еще через пару дней Кай встретил Гилля недалеко от дома. Гилль был один, тащил дрова для очага, и драки, возможно, и не случилось бы, но Кай напал первым. Может быть, потому, что Гилль не ожидал нападения, может быть, потому, что он оказался без поддержки своей компании, может быть, еще по какой причине, но этот бой закончился вничью. Пацанов растащила мамаша Гилля – отправила сынка домой, а Кая, держа за ухо, приволокла к Бабане.

Старуха, причитая, что «кутек вовсе свихнулся, на людей кидается», сурово отодрала Кая хворостиной, а на следующий день Кай получил еще и от Гилля, который поспешил взять реванш, собрав всю свою кодлу и подкараулив Кая в сумерках у плетня его же дома.

– Камешки будем кидать? – спросил мальчик у Танка наутро, щурясь обоими подбитыми глазами.

– Сколько их было? – подумав, спросил Танк.

– Пятеро,– ответил Кай.– Четверо тех же и еще один… Не знаю, как зовут. Конопатый такой…

– Племянник Бада Сухорукого,– кивнул кузнец.– Но это неважно… Значит, пятеро. Сложно увернуться от пятерых…

– Будешь меня учить?

Кузнец ничего не ответил, поставив у наковальни молот, почесал бритый затылок и, оглянувшись на окно своей хижины, проговорил:

– В лес пойдем. Давно собирался угля нажечь.

В лесу, стащив сваленные древесные стволы в угольную яму, Танк разжег костер, велев Каю стоять на месте, отошел на полсотни шагов. Потом подозвал Кая. Когда мальчик подбежал, стряхивая с опухшего от побоев лица лесную паутину и выбирая из волос листья, кузнец рассмеялся.

– Вернись к яме,– сказал он.– И подойди ко мне еще раз. Постарайся сделать это так, чтоб я не слышал.

– Как это? – оторопел Кай.

– Скользи меж ветвей,– пояснил кузнец.– Как это… как рыба. Ни одной ветки задеть не должен… вишь как…

Кай усмехнулся. Он понял.

– А тебя тоже так учили? – спросил он.

– Ага,– сказал кузнец.– Только вместо веток деревьев Братья с ножами были… И на месте они не стояли. Давай. Сначала медленно, потом быстрее.

Кай бегал по лесу туда-обратно до самого вечера. Ночевать он ушел домой, а Танк остался в лесу. На следующий день все повторилось. Через неделю на вечерней улице его встретили трое: Гилль с близнецами. Каю досталось в драке здорово, но и Гилль вернулся в тот вечер домой с расквашенным носом, а один из близнецов надолго зажмурился на один глаз. За ту зиму Кай сталкивался с компанией деревенских еще четырежды. Два раза его подкарауливали, два раза они встречались случайно. В пятый раз, когда Кай наткнулся на Гилля с компанией у пастбища, куда вел Бабаниных коз, деревенский атаман, оглянувшись на своих прихвостней, сплюнул себе под ноги и молча обошел мальчика. В тот день Кай понял, что отвоевал себе право ходить по деревне, не боясь быть избитым.

Когда Танк узнал об этом, то сказал:

– Теперь можно.

Они опять на целый день ушли в лес. Вопреки ожиданиям мальчика Танк показал Каю лишь ничтожно малую часть из того, что знал. «Большего не жди,– сказал он вечером,– и тому не следовало учить, но раз уж слово дал… А лучше всего – забудь все это. И вспомни лишь тогда, когда жизни твоей угроза есть…»

Это произошло месяц назад, когда на земле еще лежал снег.

* * *

– А, брат, явился! – приветствовал тащившего ведро Кая кузнец.– По воду послали? А я, вишь как… проторговался маленько. Плуги-то у поселян деревянные были, легкие. Еле уговорил их железные купить. И то – монетки давать не хотели, яйца да шкуры сулили. А на что мне их шкуры?.. Не надо было соглашаться совсем, да… – Он махнул рукой и добродушно рассмеялся.– Не торговец я. Надули меня, сволочи. Эти плуги деревянные – тьфу! А они… задурили башку. Я, считай, задаром товар отдал… Как жизнь-то вообще?

– Хорошо,– ответил Кай, но тут же вспомнил про вчерашний разговор, подслушанный у окошка хижины Бабани и Лара.– Ну… нормально… – добавил он.

– Чего так? – Танк уловил изменение интонации.– Опять, что ли?..– Не договорив, он испуганными глазами ощупал Кая, особо задержавшись на лице и костяшках пальцев.

– Не дрался я,– бормотнул Кай.

– Вишь как! – выдохнул Танк.– А я-то забоялся… Помни, брат, только для спасения жизни можно то, что я тебе показывал, применять. А чего кислый? Старики опять бухтят?..