Текст книги "Урожденный дворянин. Мерило истины"

Давно уже майор Глазов не чувствовал к своей работе такого искреннего интереса. Давно… Сколько уже? Лет, наверное, десять, а то и больше… А ведь когда-то работа являлась основным смыслом его жизни.

Майор Глазов привычным жестом провел ладонью по белой голове. Улыбка завяла на поджатых губах, но он не заметил этого.

Алексей Максимович избрал стезю охраны государственной безопасности вовсе не ради обеспечения себе достойного уровня жизни посредством приобщения к полагающимся сотрудникам льготам, как одни. И не из-за стремления к власти, как другие. Он был из разряда так называемых идейных. Да еще каких идейных! Привело его в ряды службы госбезопасности самое что ни на есть искреннее желание делать что-то действительно жизненно важное не только для него самого, близких и знакомых, а для всех, неблизких и незнакомых, граждан его страны. Он так четко помнил эту формулировку сейчас, потому что сам сложил ее в уме и записал в дневнике (да, он ведь вел дневник!) в выпускном классе советской еще школы. Так давно это было – дневник с юношески пылающими записями, лекции с беспрестанными упоминаниями о коварстве внутренних и внешних врагов и большая вера в большую страну, начавшую уже неудержимое падение в никуда. Так давно это было, что теперь и самому с трудом верилось: было ли?.. А сейчас о той поре даже и вспоминать смешно. Алексей Максимович почти и не вспоминал…

Но все же – когда это все началось? Когда главное в жизни перестало быть главным?

Должно быть, тогда, когда изменилась сама жизнь. Когда за окнами служебного кабинета стало твориться такое, что ничего не понимали и не могли объяснить те, кому как раз и вменялось в обязанности все понимать и все объяснять…

– Хватит, – оборвал себя майор Глазов, – развесил сопли…

Он опять склонился над ноутбуком, развернул файл с личным делом рядового Александра Вениаминовича Каверина. Вновь пробуждая у себя служебный азарт, еще раз бегло перечитал дело. Эх, вот с этим парнем явный перегиб вышел… Все чертов Гусев. Надо, надо его приструнить, а то больно много о себе думает. Прямо неприкасаемым себя почувствовал, творит, что пожелает…

Майор достал личный мобильник и набрал номер полковника Самородова.

Самородов ответил уже после второго гудка.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – проговорил Глазов.

– Здоров, Алексей Максимыч! – бодро откликнулся полковник. – Слушаю тебя, дорогой… Что-то случилось?

– Кое-что случилось, товарищ полковник, – суховато ответил майор.

– Что? – тут же насторожился Самородов. – У нас какие-то проблемы?

– У нас как раз все в порядке. А вот в части… небольшая проблемка образовалась.

– А-а… в части… – расслабленно выдохнул Самородов.

Иной реакции майор Глазов и не ждал. Всем давным-давно было известно, что происходящее в воинской части № 62229 полковника Семена Семеновича Самородова интересует мало. Самородов в первую очередь являлся известным в городе и его окрестностях предпринимателем, а вверенную ему воинскую часть воспринимал как место, где время от времени нужно появляться, чтобы иметь возможность получать зарплату. Ну и кое-что еще сверх зарплаты…

Тут дохлой рыбкой всплыла на поверхность сознания Глазова мысль о том, что теперь в обеспечении этого самого кое-чего задействован и он лично… но майор, поморщившись, эту ненужную в данный момент мысль быстро отогнал.

– Так что там в части-то? – поинтересовался полковник.

– Да ничего сверхъестественного, – сказал Алексей Максимович. – Нынешний призыв с предыдущим поконфликтовал. Можно сказать, малой кровью обошлось.

– Серьезно пострадавшие есть?

– Серьезно – нет.

– А-а… А от меня-то чего надо?

– Поставил вас в известность, – сообщил майор. – Чтобы вы не беспокоились. И пусть Киврин не лезет в это дело. Я все сам проконтролирую, так что…

– Понял, понял, – не дослушав, заторопился полковник. – Вот это хорошо, вот это правильно! Лады, Алексей Максимыч. Действуй, как тебе надо. Если что подписать, оставь у меня там… я к вечеру загляну…

Распрощавшись с Сам Самычем, майор Глазов вернулся к ноутбуку, но тут взгляд его случайно упал на часы в правом нижнем углу экрана.

– Ч-черт… – почувствовав мгновенный укол тревоги, прошипел майор, хватаясь за телефон.

Света должна ведь была позвонить! И давно уже должна была – результаты анализов в местной больнице получают с восьми до десяти тридцати… А сейчас почти два. А она до сих пор не звонит… Да чего волноваться? Может, лекции у нее, опаздывала в институт, не успела позвонить… Он набрал номер дочери.

– Ага, пап… – ответила ему Света. – Извини, у меня прямо из головы…

– У тебя лекция, наверное, была?

– У меня?.. Нет, я… – она на секунду замялась.

– Дома, что ли?

– Ага. Да не переживай, пап, все уже в порядке.

– Уже? – переспросил Алексей Максимович, по голосу дочери поняв, что не все все-таки в порядке.

Света вздохнула.

– Я как раз из больницы приехала, – начала она. – Открываю – тишина. А на полу в прихожей такая лужа… Из кухни натекло. Я на кухню – а она там лежит. Ну, как лежит… Она уже в себя приходила, шевелилась. Я ей укол сделала, а до кровати она сама дошла. Я ей почти совсем и не помогала. Говорит, чайник хотела поставить, и вдруг голова закружилась… Так я на учебу не пошла, мало ли что…

Алексей Максимович длинно-длинно выдохнул.

– Да сейчас-то все нормально, пап! – успокаивающе проговорила Света. – Правда, все нормально! Разговаривает, читает. Телевизор вот недавно попросила включить.

– Ладно, – сказал Глазов и, почувствовав зудящее першение где-то в глубине горла, откашлялся, прикрыв трубку ладонью. – Так что с ее анализами? Ты результаты ведь забрала?

– Забрала, ага…

– Ну?

– Не так чтобы уж очень отлично… – голос Светы звучал теперь… как-то очень по-взрослому. Таким тоном родители доносят до подросших детей нерадостную какую-нибудь новость. – В общем, опухоль меньше не стала. Даже увеличилась… Но немного! Давление на мозг, значит, тоже сильнее… немного.

– А кровь? – глухо спросил майор.

– Ухудшений нет, – быстро проговорила Света. – Все на том же уровне.

– Так ведь и улучшений нет?

– Так ведь и ухудшений нет, пап!

– Ладно… – Алексей Максимович с силой потер свободной рукой глаза. – Ухудшений хоть нет. Ты в институт, надо думать, не пойдешь уже?

– Да какой институт, третья пара заканчивается… Пап! – позвала майора дочь чуть посветлевшим голосом. – А ты в дом ездил сегодня?

– Нет, доча, не успел сегодня. Дела тут… по службе…

– Скорее бы первый этаж закончили, – со вздохом произнесла Света.

Они еще немного поговорили. Отключившись, Глазов немедленно закурил и пару минут, ожесточенно, со свистом, затягиваясь, бездумно смотрел в окно. День был тусклый-тусклый, и заоконный пейзаж воспринимался совершенно безжизненной затертой картинкой на старомодных фотообоях, поклеенных десяток лет назад.

Резкий звонок рабочего телефона вывел Алексея Максимовича из оцепенения. Звонил капитан Арбатов:

– Товарищ майор, разрешите обратиться?

– Так?

– Приходит в себя наш парашютист. Здоровый такой парнина; я думал, он еще долго не очухается.

– Понял, скоро буду.

– И еще, товарищ майор, – добавил, сильно приглушив голос Арбатов. – Киврин у меня в санчасти. Тоже рвется к парашютисту. Я его не пропустить не могу, сами понимаете.

– Понимаю. Правильно, что рвется. Должность у него такая.

Глазов закрыл ноутбук и вышел из кабинета, заперев за собой дверь. Усилием воли переключив себя в «рабочий режим», он с тайным удовлетворением почувствовал, как привычные тягостные мысли ушли на второй план, уступая место давно не ощущаемой боевой бодрости.

«Ну что, Вася-Олег Иванов-Трегрей, – подумал майор, – непростой ты парень, но и тебя мы обломаем. Никуда не денешься…»

* * *

Единственная палата санчасти была оборудована шестью койками, из которых заняты были только две – у окна. На одной возлежал, закинув ногу на ногу, пялясь в потолок и энергично болтая ступней в такт музыке, слышной только ему, розовощекий паренек в майке и трусах. Никаких признаков травм или недомоганий у паренька не наблюдалось. На второй койке помещался укрытый одеялом до подбородка Александр Вениаминович Каверин. Голова Александра Вениаминовича была окутана глухим коконом бинтов, оставлявшим открытым распухшее и посиневшее лицо.

Когда в палату вошел Алексей Максимович, Командор медленно повернул к нему утяжеленную коконом голову и страдальчески пошлепал лиловыми, как у негра, губами. Розовощекий же на соседней койке на появление майора Глазова не отреагировал.

– Здравия желаю, бойцы! – громко отчеканил майор.

Командор чуть пошевелился, давая понять, что не в силах подняться и выполнить воинское приветствие. Розовощекий паренек продолжал, созерцая потолок, полосовать ступней насыщенный запахами хлорки и лекарств воздух. Алексей Максимович подошел к его койке и толкнул носком ботинка ножку кровати. Паренек лениво повернулся, увидел над собой майора, шустро вскочил на ноги, вырвав из ушей пуговки наушников.

– Ходячий? – осведомился Глазов.

– Хо… ходячий, товарищ майор, – подтвердил розовощекий.

– Вот и ходи отсюда.

Паренек вылетел из палаты, в спешке позабыв обуться в шлепанцы. А Глазов присел боком на койку Командора.

– Майор Алексей Максимович Глазов, военная контрразведка, – представился майор, – на тот случай, если вы, рядовой Каверин, обо мне еще не слышали… По распоряжению Управления ФСБ Уральского военного округа курирую воинскую часть № 62229, где вы, рядовой Каверин, в данный момент проходите срочную службу.

– Здравия желаю, – прошамкал лиловыми губами Командор. – Мне телефон не дают! – тут же пожаловался он. – Мне нужен телефон! Товарищ майор, вы же понимаете, что ни с какой кровати я не падал! Тут ко мне до вас сам комроты заходил – Кирин…

– Киврин Анатолий Павлович, – поправил Глазов. – Непосредственных командиров нужно знать, Каверин. Кстати, майор Киврин – заместитель комполка по воспитательной работе.

– По воспитательной работе? Это здесь так личный состав принято воспитывать? Он прямо с ходу начал на меня орать, что, мол, я сам виноват, что меня судить надо… А потом ему кто-то позвонил, и он убежал. Вы понимаете: этот Киврин все замять хочет!

– Безусловно, понимаю, – кивнул Алексей Максимович. – Имела место драка…

– Да! – невнятно и глухо вскрикнул Командор. – Да, драка! Не драка, вернее, а избиение. Дайте мне телефон! У вас же есть телефон!.. Ух, я их гадов!..

– Сожалею, – ровно ответил майор, – но пользоваться личными средствами мобильной связи проходящим срочную службу разрешается только на выходных и в увольнительных. Таковы установленные в нашей части правила.

– А… я думал…

Командор осекся и смолк, неподвижно уставившись на Глазова. То, о чем думал в ту секунду рядовой Каверин, без труда читалось на его лице: вспыхнувшая было надежда на то, что майор-контрразведчик, в отличие от зама по воспитательной работе, явился к нему, чтобы восстановить справедливость и сурово покарать обидчиков, сменилась жестоким разочарованием. Собственно, именно то, что предполагал Командор, Глазов и обязан был сделать по долгу службы, но в данном конкретном случае майор руководствовался совсем иными целями. В данном конкретном случае Алексею Максимовичу как раз было необходимо замять дело – чтобы успешно продолжить другое дело, связанное с рядовым Ивановым.

Командор оттопырил распухшие губы и забрызгал слюной:

– Отговаривать тоже будете, чтоб я не сообщал никуда, да, товарищ майор?! Чтоб, значит, сор из избы не выносить? Покрывать этих уродов собираетесь?! Не выйдет! Не на того напали! Я вам не какой-нибудь придурок малолетний, я… Знаете, кто я? Кто мой папа – знаете?..

– Знаю, – сказал Алексей Максимович, и Командор неожиданно заткнулся – тяжело, с сопением, дыша и подрыгивая под одеялом ногами. – Каверин Вениамин Максимович, мэр города Разинска Саратовской области.

– Ну?! Ну?! Думаете, у него влияния не хватит вас тут всех разогнать?! Р-развели дедовщину! Да ему только один звонок сделать…

– Кстати, по поводу неуставных отношений – я бы не стал делать поспешных выводов, – заметил Глазов. – Конфликт – да. И то, что конфликт разрешился посредством рукоприкладства – дело для мужского коллектива, в принципе, нормальное. А факт неуставных отношений еще доказать надо.

– И докажем! И докажем! Вот папа кое-кому позвонит…

– Странно, – снова спокойно и веско прервал визгливый речитатив рядового Каверина майор Глазов, – что ваш отец до сих пор не потрудился связаться с командованием части и предупредить, что в ней, в части, будет проходить службу… один особенный солдат. Поверьте мне, влиятельные родители именно так и поступают. Всегда.

Командор опять смолк. Но ненадолго. Он откинул одеяло и, морщась и кривясь, сменил лежачее положение на сидячее.

– А чего ему сюда зря названивать?.. – тихо проговорил он. – Он же думает, все нормально… в современной армии. Он же не знает… – голос Командора снова начал набирать громкость, – какой тут беспредел творится! Но как только узнает – такое начнется!.. Дайте мне телефон! Дайте мне телефон, я сказал!

– Лично у меня создалось такое впечатление, что вы, рядовой Каверин, чем-то своего родителя очень расстроили, – сказал майор. – По этой причине он и решил не беспокоить командование части насчет дополнительной заботы о вашей персоне. И еще кое-что. Наша часть, она… как бы сказать… совсем не образцовая. Если откровенно, то большинство офицеров – это те, кто в других частях каким-то образом проштрафились. Проворовались. Или еще в каких недостойных деяниях замечены были. Как с такими поступают? Либо под суд, либо в часть, подобную нашей. Да и среди личного состава немало бойцов, которые служить начинали где-то еще, но… в армейскую систему не вписались, а дисциплинарного батальона счастливо избежали. Вот где вы оказались, рядовой Каверин. Видно, родитель ваш не особенно старался прояснить, в какую именно часть вас направят. Понимаете, о чем я?

И снова очередной довод Глазова оглушил Командора. Этот диалог начинал напоминать поединок опытного боксера и неумехи-новичка. Новичок сломя голову бросается в схватку, размахивая всеми конечностями, а умелый боец точными ударами раз за разом отшвыривает противника на канаты.

– Ну и что?.. – уведя в сторону взгляд, забормотал Командор. – А вы все знаете, да?.. Ну правильно – ФСБ, все дела…

– Таким образом, – продолжил, не сбившись, майор, – лично у меня создается впечатление, что служба в вооруженных силах для вас является не только средством уйти от уголовной ответственности, но и хорошим горчичником… в целях коррекции дальнейшего поведения.

Тут Командор и вовсе съежился. Это был, конечно, не нокаут, но уж точно нокдаун.

– И все равно, – пробурчал он, – можете мне зубы сколько угодно заговаривать, но я рано или поздно дам знать… кому надо, что у вас здесь творится. Дедовщина у них процветает! Времена сейчас не те! Мало ли, что там на гражданке было! Деньги решают все, знаете, да? В командование округа бабло поплывет, и вся эта часть сраная загремит погремушкой! Дадите мне телефон? А?

– Ну, хорошо, – слегка пожал плечами Алексей Максимович и достал из кармана мобильник. – Возьмите.

Командор схватил телефон и, сопя, принялся тыкать пальцами в кнопки.

– Только учтите, что поднимать шумиху вовсе не в ваших интересах, рядовой Каверин, – говорил дальше майор Глазов.

Командор ненадолго задумался. Затем изуродованное лицо его прояснилось:

– А я, может быть, и не буду… поднимать никакого шума… мы с папой все по-тихому решим – через высшее командование. Черт, как тут у вас блокировка снимается?

– В таком случае вашему родителю придется объяснять высшему командованию, как это у него получилось отмазать вас от следствия и отправить в ряды вооруженных сил, я уж позабочусь, чтобы ему подобные вопросы задали, – заверил Алексей Максимович. – А при таком раскладе всплывут все ваши недавние подвиги… И даже если у вашего папаши все-таки получится увести вас от заслуженного наказания, представьте, какую вы приобретете репутацию. Вы ведь задумывались, наверное, о своем будущем? Как правило, молодые люди с возможностью такого жизненного старта, как у вас, стремятся сделать карьеру в сфере общественной деятельности или внутренней политики. Одно дело, если срочная служба в армии будет проходить в вашей биографии этаким… славным эпизодом, доказывающим вашу близость народу и личную доблесть. И совсем другое дело, если все узнают, как вам, здоровенному двадцатитрехлетнему парню, спортсмену, надрали уши сопляки восемнадцати-девятнадцати лет, после чего влиятельный и состоятельный батюшка примчался на помощь и вытащил вас из части. Ну, это так… к слову.

Командор вздрогнул и схватился за голову.

– Ухо! – завопил он. – Мое ухо! Мне же ухо оторвали!

– Успокойтесь. Все с вашим ухом в порядке. Капитан Арбатов лично провел эту несложную операцию. Капитан – отличный хирург, военврачом прошел все горячие точки за последние десять лет. Хорошую карьеру бы сделал в армии или в медицине… – тут Глазов замолчал и договорил фразу уже мысленно: – если бы не пил запоями.

Рядовой Александр Вениаминович Каверин отнял руки от головы, поднял с колен майорский мобильник… принялся было снова терзать клавиатуру, но уже не с таким энтузиазмом, как раньше. А вскоре и вовсе отложил телефон. Совокупный смысл всего сказанного Глазовым начал доходить до рядового Каверина.

– Между прочим, – проговорил еще Алексей Максимович, – пока вам оказывали помощь, я уже допросил очевидцев и участников происшествия. И все как один утверждают, что драку начали именно вы.

– Я? – разинул рот Командор.

– Припомните, кто кому нанес первый удар: рядовой Мазур вам или наоборот?

Командор, припоминая, нахмурился (отчего оба его заплывших глаза превратились в две вовсе неразличимые щелочки).

– Я же не это… – неуверенно сказал он, – не попал в него…

– Это говорит только о несовершенстве ваших боевых навыков. Мазур защищался. Его товарищи за него заступились. Повреждения, нанесенные вам, для жизни не опасны. Сейчас вид у вас, рядовой Каверин, не особо приглядный, но уже через неделю опухоль спадет, гематомы рассосутся… и масштаб последствий будет представляться уже не столь внушительным. Конечно, – поспешил сообщить Глазов, – все виновники инцидента будут наказаны занесением в личное дело соответствующих замечаний – так что инцидент, как вы выражаетесь, никто заминать не собирается. Что касается «сора из избы» – тут, рядовой Каверин, вы правы. В каждом коллективе случается всякое, и желание ответственных за порядок в этом коллективе решить проблему своими силами, а не создавать вокруг нее совершенно не нужный резонанс в сферах, лежащих вне этого коллектива, тем самым только усугубляя положение, вполне естественно. И, как вы уже, я надеюсь, поняли, в данном конкретном случае «выносить сор из избы» лично для вас чревато большими и нехорошими последствиями. О чем, собственно, я и зашел вас предупредить.

Алексей Максимович взял из несопротивляющихся рук Командора свой телефон, отключил на нем блокировку и положил телефон обратно.

– Скажу честно, – добавил он еще, – никто не собирается вас запирать здесь, лишая возможности связи с внешним миром, да это и не получится. Рано или поздно… сами понимаете… Поэтому вот вам телефон. Звоните, рядовой Каверин. Думаю, у вашего родителя тут же появится желание переговорить с кем-нибудь из старших офицеров, на этот случай я весь в его распоряжении.

– Будет он с вами разговаривать… – процедил Командор, и в голосе его Алексей Максимович Глазов с удовольствием уловил растерянность.

Парень повертел в руках телефон… и положил его на койку.

Майор поднялся. В этот момент в палату вошел капитан Арбатов. Командор дернулся и сделал движение, чтобы спустить ноги с койки.

– Ложись, ложись, рядовой, – разрешил Арбатов – тучный немолодой мужик с удивительно крупным и бесформенным багровым носом, напоминавшим паразитический древесный нарост.

– Что ж, рядовой Каверин, – оглянувшись на капитана, сказал Глазов. – Если у вас остались ко мне какие-нибудь вопросы, задавайте.

Командор, улегшись, подавленно молчал. Арбатов, возвышаясь над ним, принялся отчитываться перед майором:

– Состояние нормальное, стабильное… сотрясение мозга легкое… внутренние органы в порядке… – перечислял капитан монотонно, словно вел неторопливый счет над нокаутированным боксером. – Денька через два-три сможет вернуться в строй.

– Вот и хорошо, – подытожил Глазов, – вот и не будем больше пострадавшего беспокоить.

Вместе с капитаном Алексей Максимович вышел из палаты. На крыльце санчасти они закурили. Капитан Арбатов шмыгнул чудовищным своим носом и чихнул, распространив вокруг себя облако коньячного запаха. Глазов покосился на него, но капитан опередил его вопросом:

– Что-то вы, товарищ майор, какой-то сегодня…

– Какой?

– Не такой, как обычно. Расцвели. Праздник, что ли, у вас?..

– Вы мне скажите лучше, капитан, чем это у вас болен боец, с Кавериным соседствующий?

Арбатов едва заметно хмыкнул, почесывая желтым ногтем нос.

– Видимо, надорвался, когда коньяк вам в клювике тащил, – предположил Глазов. – Смотрите, капитан…

– Вас понял, товарищ майор, – с деланым смущением ответил Арбатов. – Состояние больного резко улучшилось, сегодня же вернется в расположение.

Алексей Максимович кивнул капитану и двинулся прочь от санчасти. Ничего предпринимать по поводу Арбатова он не собирался, и сам Арбатов это прекрасно знал. У каждого свои слабости, никуда от этого не денешься; главное, чтобы эти слабости другим жизнь не портили. Нынешний командир санчасти, хоть и пил, но дело свое знал. А вот капитан Гургенидзе, командовавший санчастью до Арбатова, припомнил Глазов, спиртного в рот не брал, что для грузина (к каковой нации Гургенидзе и принадлежал) было удивительно. Предшественник Арбатова вообще был человеком необычным: непонятно, какого рожна ему вздумалось связать свою жизнь с вооруженными силами. Гургенидзе писал великолепные картины, охотно даря их местному музею, сочинял стихи, некрупное региональное издательство даже выпустило два его сборника. При этом начальник санчасти обладал обыкновенным для творческого человека, но совершенно фантастическим для военного качеством – чрезвычайной рассеянностью. Как Гургенидзе умудрился дослужиться до капитана (его перевели откуда-то из Ставрополья) – являлось загадкой. Командир части, менее занятый внеслужебными делами, чем полковник Самородов, давно бы поставил на должность Гургенидзе кого-нибудь другого, но полковник Самородов в период властвования капитана-поэта над санчастью как раз был увлечен очередным своим бизнес-проектом: строил придорожное кафе на въезде в Пантыков. Строил себе и строил, не имея ни времени, ни желания обратить внимание на то, что санчасть распустилась хуже некуда – до такой степени, что никто уже никого не лечил, а в одной из палат наиболее «шарящие» и наглые старослужащие устроили себе что-то вроде клуба джентльменов (как они сами тогда выражались, Клуб Авторитетных Чуваков), который небескорыстно покрывал заместитель Гургенидзе, вороватый и хитрый старлей-контрактник. Капитан Гургенидзе нечасто выныривал из мира тонких материй и вспоминал о своих прямых обязанностях, возвратившись на бренную землю… Конец его карьеры оказался фееричен. По городу Пантыков и его окрестностям в тот год вдруг прокатилась волна заражений какими-то особо пакостными кишечными паразитами, настолько пакостными, что было зафиксировано даже несколько случаев летального исхода. В область зачастили проверочные комиссии, руководителей всех без исключения учреждений области обязали принудить подчиненных к сдаче анализов мочи и кала в поликлиниках. Воинская часть № 62229 исключением не стала. Но, прочитав приказ от минобороны, командир санчасти капитан Гургенидзе не приступил к выполнению приказа немедленно, как и следовало, а отложил это дело на неопределенный срок (может, у него поэма не законченной оставалась или пейзаж надо было срочно дописать). А потом и вовсе напрочь о приказе забыл. И вспомнил только тогда, когда из минобороны пришел сигнал комполка Самородову, а комполка (находящийся в тот момент, по обыкновению, на стройке своего кафе) кое-как отбоярился, спихнув вину на нерасторопных лаборантов местной больницы, долженствующих проводить исследование солдатских отходов жизнедеятельности, и немедленно позвонил в санчасть. Оглушенный матерным грохотом из динамика телефонной трубки, Гургенидзе пробормотал, что материал для лаборантских исследований будет обеспечен в течение ближайшего часа. Самородов ответил, что через час прибудет в часть, и если анализы не будут готовы к отправке в лабораторию, туда вместо анализов отправится лично капитан Гургенидзе, потому что он и есть самое настоящее дерьмо и исключительно вредоносный паразит в одном лице. Перепуганный командир санчасти начал действовать оперативно. А именно – дал всему личному составу части индивидуальные баночки и ровно сорок минут, чтобы эти баночки наполнить. Понятное дело, что готовность солдат к произведению отходов во внимание капитаном Гургенидзе не принималась. И прикативший полковник Самородов узрел следующее: вокруг санчасти клубилась толпа срочников. Те счастливцы, чей организм благосклонно откликнулся на призыв капитана, гордо несли наполненные баночки в приемную санчасти. Остальные вились вокруг счастливцев и канючили: «Одолжи дерьмеца… Жалко, что ли? Я тебе завтра сколько захочешь отдам!» Самые предприимчивые тут же, на ходу, налаживали бойкую торговлю – продавали свежайшее содержимое собственных желудков за сигареты и наличные. Старослужащие кулаками и руганью напрягали новобранцев, чтобы те поднатужились и выдали каждый по нескольку порций… И среди всего этого бедлама бегали ошарашенные офицеры, пытаясь даже не навести порядок, а для начала понять, что, собственно, происходит… В общем, воинская часть № 62229 лишилась капитана Гургенидзе не просто в тот же день, а в тот же час…

Припомнив все это, майор усмехнулся. Сколько же на свете уникальных личностей!.. И в данный момент ему, Алексею Максимовичу Глазову, предстоит изучить одного из таких… уникумов.

Предположению, что скорее и глубже личность раскрывается в экстремальной ситуации, майор Глазов следовал неукоснительно. Две первые попытки создать для Василия-Олега подобную ситуацию… можно сказать, что провалились. Иванов-Трегрей быстро и, кажется, без особого труда обе эти ситуации разрешил.

Но понятнее он для Алексея Максимовича не стал. Ну не мог до сих пор разобраться майор, что за человек перед ним, и все тут. Да и осталось все-таки впечатление у майора, что эти ситуации, рассматриваемые им как экстремальные, для самого Василия-Олега таковыми не являлись.

«Что ж… – мысленно сам себе сказал Глазов. – Значит, будем заходить с другого бока… Значит, будем усложнять. До тех пор, пока ты, гражданин Иванов-Трегрей, не раскроешься…»

Он вернулся в свой кабинет и уселся за стол. Победа, легко одержанная им над рядовым Кавериным, вдохновила его.

Решение относительно дальнейших действий окончательно созрело в голове майора. Для осуществления плана следовало прямо сейчас сделать две вещи. Во-первых, еще раз вызвать к себе рядового Гусева: формально – для дополнительного уточнения деталей ночного инцидента, а фактически – чтобы дать своему секретному сотруднику кое-какие инструкции. А во-вторых, поставить в известность командование о том, что рядового Иванова необходимо временно изолировать от коллектива, направив его для этого в наряд на пару суток… куда-нибудь подальше… Скажем, на территорию офицерской бани. Причем сделать это немедленно.

Алексей Максимович взялся за телефон.