Текст книги "Серена"

Глава 9

Когда пришла болезнь, Рейчел посчитала, что они могли подхватить что-то на церковной службе в лагере, ведь именно во вторник Джейкоба впервые охватил жар. Малыш беспрестанно ворочался, на лбу выступили капельки пота. Рейчел и самой было не лучше: от лихорадки платье и волосы пропотели, мир вокруг утратил равновесие и вертелся волчком. Она наложила на лоб малышу холодный компресс и покормила простоквашей. Смочив бумагу, обернула ею луковицу и испекла в углях; выдавила сок, смешала с сахаром и напоила Джейкоба с ложечки, а потом растерла ему грудь настоем гамамелиса, надеясь хоть немного облегчить дыхание. Рейчел помнила, как отец утверждал: жар обязательно спадает к вечеру третьего дня. «Надо просто ждать», – сказала она себе. Но настал третий день, а они продолжали трястись так, словно обоих разбил паралич. Рейчел подкинула в огонь еще одно полешко, разложила перед очагом соломенный тюфяк и улеглась на него вместе с Джейкобом, дожидаясь вечера. Они уснули, когда сумерки окрасили косые солнечные лучи густым янтарем.

Было совсем темно, когда Рейчел проснулась; ее по-прежнему била дрожь, хотя ситцевое платье насквозь пропиталось потом. Она поменяла сыну пеленки и подогрела бутылочку с молоком, но у Джейкоба совершенно не было аппетита: он не столько пил, сколько бесцельно катал во рту резиновый сосок. Рейчел прижала ладонь ко лбу малыша – тот оказался еще горячим.

– Если жар вскоре не отступит, придется нести тебя к доктору, – рассудила она вслух. Огонь в очаге почти угас, и Рейчел выложила на подставку толстое дубовое полено, присыпала хворостом, чтобы наверняка занялось, пошевелила угли внизу кончиком кочерги, и искры стайками светлячков взлетели в дымоход.

Наконец хворост разгорелся, и комната мало-помалу вернула себе знакомые очертания. По стенам хижины разбежались изменчивые тени. Рейчел разглядела в них самые разные фигуры: сперва кукурузные стебли и деревья, затем огородные пугала и, наконец, колышущиеся человеческие силуэты, все более и более отчетливые. Она прилегла на тюфяк к Джейкобу и вскоре вновь задремала, так и не перестав дрожать и обливаться потом.

Когда Рейчел проснулась опять, в очаге оставались тлеть всего несколько розовых углей. Она опять поднесла ладонь ко лбу Джейкоба и сразу ощутила тепло на коже. Сняла с полки фонарь, с которым ходила в хлев, и зажгла его.

– Нам нужно добраться в город, – сообщила Рейчел малышу и подняла его на локоть, а свободными пальцами другой руки уцепилась за жестяную ручку фонаря.

Они не успели еще толком выйти со двора, когда ноги Рейчел потеряли силу, а фонарь налился всей тяжестью полного молоком ведра. От фонаря на землю ложился неширокий тусклый кружок света, и Рейчел постаралась представить себе, что это плот, а она не идет по тропе, а плывет по речной глади. Течение тихо несет их обоих в сторону города. Так она добралась к дому вдовы Дженкинс, да только света в окнах не увидела. Она сначала удивилась, но затем вспомнила, что в первую неделю Нового года вдова собиралась навестить сестру. Рейчел прикинула, не стоит ли хоть пару минут отдохнуть на ступеньках крыльца, но страх, что она может не суметь подняться, погнал ее дальше.

Впервые с тех пор, как вышла из дома, Рейчел бросила взгляд на небо. Звезд высыпало так много, что для их сбора понадобилась бы большая корзина. Вполне достаточно света, чтобы благополучно довести их с Джейкобом до города, решила она и оставила фонарь в зарослях цикория и бородача, окаймлявших выгон вдовы. Рейчел опять пощупала лоб Джейкобу, но жар никуда не делся. Она перехватила малыша ровнее, чтобы устроить его голову у себя на груди, и они пошли дальше.

Пока что дорога следовала речному берегу. Над водой пискнула летучая мышь, и Рейчел вспомнился тенистый сеновал на чердаке хлева. На одной из балок висела словно бы грязная тряпочка, но стоило Рейчел, пробираясь мимо, задеть край темных лохмотьев – и те сразу ожили, захлопали и запутались у нее в волосах. Кожистые крылья с коготками на концах отчаянно бились, силясь обрести свободу, хлестали Рейчел по лицу. С воплем испуга рухнув на пол чердака, она принялась яростно прочесывать пальцами волосы – и не успокоилась, даже когда на крики прибежал отец, а зверек давно упорхнул в разверстый зев хлева.

Плавно изогнувшись, дорога спустилась ближе к реке. Рейчел слышала, как плещет о берег вода, чувствовала запах свежей земли, разрыхленной недавним дождем. Пискнула еще одна летучая мышь, теперь уже ближе. Дорога сузилась; слева к ней прижался гранитный утес, скрывший собой добрую половину звезд. По обочине справа выстроились вдоль реки ивы с повисшими ветвями. Потом дорога нырнула еще ниже, и звезды скрылись вовсе.

Рейчел остановилась; ее бросило в жар, и она уже не понимала толком, где находится. Девушке стало казаться, что она свернула не туда и в итоге вышла на крытый деревянный мост, хотя оставалось загадкой, как можно заблудиться на единственной дороге. Волос вскользь коснулось нечто невесомое, а чуть позже – еще раз. Во тьме Рейчел пыталась различить собственные ноги, как вдруг ей в голову пришла новая мысль: наверняка за последние дни река размыла дорогу, а наскоро сложенный деревянный мост позволяет вернуться на сухую почву. Нет, бессмыслица какая-то.

– Может, я просто забыла, что мост всегда здесь был? – вслух спросила она у темноты.

Теперь, когда Рейчел застыла без движения, пот хлынул с нее с новой силой: не хороший пот, как после прополки поля, а какой-то липкий и склизкий – как след, оставленный улиткой. Рейчел вытерла лоб тыльной стороной кисти. На таком длинном и темном деревянном мосту просто обязаны обитать летучие мыши, это она хорошо понимала, – и не несколько штук, а целые сотни мышей, липнущих к стенам и потолку; невзначай коснешься стены – и спугнешь одну, а та поднимет остальных, и все они начнут метаться вокруг них в едином вихре из ветра и бьющихся крыльев. Что-то опять колыхнуло ей волосы. «Ветер, это всего лишь ветер», – твердо сказала она себе, опустила Джейкоба пониже и прикрыла ему голову свободной рукой.

Рейчел никак не могла отделаться от мысли, что впервые бредет этой дорогой и та может завести куда угодно. «Нужно идти дальше, – повторяла она про себя, но страх сковывал ноги. – Думай о том, что эта дорога приведет тебя в новое место, где ты еще не бывала, в замечательное место. Думай о нем, о том, что с каждым шагом это чудесное место становится ближе, – и тогда, возможно, страх развеется». Рейчел попыталась вспомнить карту окрестностей, висевшую в классе мисс Стивенс, но цвета на карте расплывались, и очень скоро ей стало ясно, что эта дорога все равно на карте не обозначена. Тогда она вообразила себе женщину, стоящую в палисаднике перед своим домом: вот уже совсем скоро та увидит идущую по дороге Рейчел и, несмотря на пролетевшие годы, узнает ее, назовет по имени и выбежит навстречу, чтобы обнять и помочь.

«Иди прямо вперед, никуда не сворачивай», – велела себе Рейчел. Она медленно пробиралась во тьме, шажок за шажком, как ходят по полям между тесными рядами кукурузы. При этом Рейчел представляла себе маму в ослепительно-белом, как цветок кизила, платье, а пуговицы на нем сверкали драгоценными камнями, освещая им с Джейкобом путь.

Через несколько ярдов небо вернулось на место, цветком раскрывшись над головой; дорога пошла на подъем, и Рейчел поняла, что все-таки идет в верном направлении. Она остановилась перевести дух, достала из кармана юбки платок и утерла пот со лба, но слезы, оросившие щеки, трогать не стала. Опять подняла глаза к звездам: те разгорались и тускнели в такт дыханию, будто стоило дунуть посильнее – и все они погасли бы, как свечи. Когда девушка двинулась дальше, каждый шаг напоминал путешествие сквозь песчаные дюны по колено высотой. Она запретила себе думать об отдыхе: если проскользнет хоть одна мысль, тело с радостью ее подхватит и будет гонять в голове до тех пор, пока Рейчел не сдастся на ее милость. «Еще чуть-чуть пройти, и ты поднимешься на холм», – сказала себе девушка. Еле передвигая ноги, она упорно двигалась вперед, и наконец дорога выровнялась.

Теперь Рейчел видела россыпь городских огней. На краткий миг они слились со звездами в единую панораму, и внутри вдруг возникло ощущение полета: они с Джейкобом словно бы оторвались от земли. Крепче прижав к себе малыша, она даже зажмурилась. Потом снова распахнула глаза и уставилась под ноги; оказалось, Рейчел шла босиком, чего прежде совсем не замечала, но теперь была даже рада. Затвердевшая грязь и пыльные камни под ступнями служили надежными якорями, привязывая ее к реальности этого мира.

Рейчел медленно осмотрела дорогу перед собой, пользуясь взглядом как рычагом, способным вернуть все на свои места, и пошла дальше. Как им и положено, звезды вернулись на небо, а городские огни опустились, вновь приникая к земле. Затянутые тенями очертания моста проявились, чтобы остаться позади. Джейкоб очнулся и заворочался, хотя был так слаб, что его плач скорее напоминал мяуканье котенка.

– Надо идти дальше, – сообщила сыну Рейчел. – Еще один маленький холм, и мы будем на месте.

Она двинулась вниз к очередному мосту, который, в отличие от предыдущего, был ей знаком. Деревья, теснившиеся в низине, становились все выше; их ветви заслоняли горизонт, бросали тени на выгнутые непогодой доски настила и перил. Они почти дошли до реки, когда Рейчел заметила на мосту какое-то движение: впереди суетливо кружили какие-то грязные вихри, вроде бы клубы тумана, только более плотные. Лишь сделав новый шаг, Рейчел ясно увидела: три бродячие собаки, сопя и огрызаясь, дрались за окровавленную белую тряпку. Пара псов вцепились в болтавшиеся рукава, ткань натянулась – и Рейчел признала в тряпке рубашку, принадлежавшую ее отцу.

Медленно отступив назад на два шага, молодая мать застыла без движения. Джейкоб опять захныкал, и она, склонившись к его уху, попыталась утешить сына нежным шепотом. Когда же она вновь подняла голову, собаки уже не грызлись из-за рубашки. Встав плечом к плечу, вздыбив загривки и оскалив зубы, они не сводили с нее и Джейкоба жадных глаз.

– Вы не настоящие! – объявила им Рейчел и подождала, пока слова не заставят псов растаять в ночном воздухе. Однако те никуда не делись.

Тогда Рейчел бочком отступила к обочине дороги, прикидывая, удастся ли ей перейти реку вброд. Сваленный здесь гранитный щебень впивался в ступни, заставляя девушку морщиться, пока она высматривала удобный для побега просвет между темными стволами. Вот только тропинку к воде найти не удавалось: деревья сомкнули ряды, не позволяя хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. Рейчел вспомнила про фонарь, но тот остался слишком далеко позади – уже не дотянуться. Руку, державшую Джейкоба, вдруг свела судорога, и девушка переложила малыша на другую сторону. Острые камни под ногами натолкнули Рейчел на мысль, показавшуюся удачной. Шагнув с обочины в темноту, она пошарила босой ногой в сухих зарослях чертополоха и бородача и наконец нащупала обломок гранита с кулак размером. С трудом наклонилась и подняла его, а затем поплелась обратно к мосту.

– Пошли вон! – скомандовала Рейчел собакам и швырнула в них камень, но те не сдвинулись с места.

Лоб Джейкоба по-прежнему оставался горячим: лихорадка и не думала стихать. «Эти бродяжки не настоящие. Но даже будь они настоящими, у меня все равно нет иного выхода, кроме как пройти мимо, – сказала себе Рейчел. – Смотри под ноги, не поднимай глаз и ничего не бойся, потому что собаки способны учуять твой страх». Она сделала шаг вперед и ненадолго замерла. Сделала еще один; земля и мелкие камни хрустели под ногами. Еще четыре шага, и правая ступня нащупала доску. «Чувствуешь, насколько мост крепкий? – спросила себя Рейчел. – Собаки тебе примерещились, а мост – нет. Вот он, настоящий и прочный, и он приведет тебя вместе с младенцем прямиком в город».

Рейчел сделала еще шаг, и теперь обе ее ноги стояли на шероховатой древесине настила. Она не стала поднимать глаз. Собаки молчали, и только бурная речная вода шумела под досками. Ненадолго зажмурившись, Рейчел вновь вообразила несомый водою плот – но теперь там были не они с Джейкобом, а три одичавшие собаки, и с каждой секундой течение уносило зловещую троицу все дальше и дальше. Открыв глаза, она продолжила путь и довольно скоро вновь почувствовала под ногами землю; дорога пошла вверх.

Рейчел не поднимала взгляда, пока не спустилась с последнего холма на главную улицу Уэйнсвилла. У первой же двери она остановилась спросить, где живет доктор Харбин. Открывший на стук мужчина окинул их с Джейкобом быстрым взглядом и сразу помог войти в дом. Жена хозяина держала малыша на руках, пока ее муж звонил врачу.

– Полежите пока здесь, на кушетке, – предложила женщина, и Рейчел не смогла отказаться. Комнату сильно качнуло, а потом и вовсе заволокло туманом. Пришлось смежить веки. Темнота за ними просветлела было на краткий миг, но затем опять сгустилась: будто кто-то отодвинул занавес, чтобы тут же вновь опустить его.

Когда Рейчел пришла в себя, утро уже настало. Далеко не сразу девушка сообразила, где находится, но знала: еще никогда в жизни она не испытывала такой усталости. Даже в поле, отмахав мотыгой целый день.

В кресле рядом с кушеткой сидел мужчина, чьи черты медленно обретали четкость, превращаясь в лицо доктора Харбина.

– Где Джейкоб? – спросила Рейчел.

– В спальне позади, – ответил врач, поднимаясь со стула. – Лихорадка спала.

– Значит, он поправится?

– Да. – Склонившись к Рейчел, доктор Харбин задержал ладонь у нее на лбу. – А вот у тебя температура еще высокая. Мистер и миссис Саттлс разрешили вам остаться сегодня у них. Я загляну после обеда, осмотрю вас еще раз. Если тебе станет лучше, мистер Саттлс отвезет вас обоих домой.

– У меня нет денег, чтобы заплатить вам, – пробормотала Рейчел. – Пока нет, во всяком случае.

– Это меня не беспокоит. Позже рассчитаемся. – Доктор кивнул на ступни девушки, и та лишь теперь заметила бинты. – Ты сильно порезала ноги, хоть и не настолько глубоко, чтобы накладывать швы. Шла едва не с милю с больным ребенком на руках, сама чуть дыша от лихорадки, да еще и босая. Понятия не имею, как у тебя сил хватило. Должно быть, ты в этом ребенке души не чаешь?

– Я пыталась запретить себе его любить, – призналась Рейчел, – но просто не смогла удержаться.

Часть вторая

Глава 10

Затянувшиеся холода жестоко посмеялись над календарем: с декабря по самый май хребты окрестных гор были укрыты снегами и льдом. В лагере лесозаготовителей несколько человек погибли, не устояв на ногах в попытке спастись от падения стволов или сучьев. Еще один сорвался с края обрыва, другой напоролся на собственный топор, оборвавшийся трос обезглавил третьего. В январе во время снежной бури в лесу заплутала, сбившись с пути, целая бригада лесорубов. Когда через несколько дней бедолаг откопала поисковая команда, на рукоятях топоров, вырванных из окоченевших ладоней, остался слой намертво вмерзшей в дерево кожи. Отмороженные пальцы на руках или ногах даже не считались за большую потерю.

Пережившие эту зиму рабочие делились множеством россказней, живописующих ее суровость. Один человек, которому однажды довелось зимовать на Аляске, объявил, что нынешняя зима оказалась даже страшнее, и стащил с ноги ботинок, подтверждая сказанное демонстрацией пяти черных пальцев. Совы обращались в ледышки на ветвях деревьев, луна заворачивалась в облака, лишь бы согреться, сама земля мелко тряслась от холода, – всякие небылицы ходили, и в них почти верилось. Кое-кто из рабочих уверял, будто из-за оголившихся склонов зима так глубоко забралась в долину, что угодила в ловушку и уже не может выбраться, будто кролик в силках или мышь в мышеловке. Днями и ночами люди крутили головами, высматривая признаки окончания зимы: опрокинутую луну, летящих на север гусей, неопрятную зелень по берегам ручьев…

Но самый верный признак долгожданного прихода весны явился в конце мая, когда Кэмпбелл, проводивший разведку на склонах горы Шанти, убил полосатого гремучника. Прознав об этом, Серена велела складывать всех мертвых змей в тележку у ворот конюшни – поди догадайся зачем. Один лесоруб заявил, ссылаясь на собственный опыт, будто в Колорадо мясо гремучих змей употребляют в пищу; самому рассказчику оно по вкусу не пришлось, хотя местные почитали такое угощение за деликатес. Другой рабочий высказал догадку, что дохлые змеи предназначены на корм орлу, поскольку в родной Монголии он ими и питался. Когда же бригадир отважился спросить доктора Чейни, на кой миссис Пембертон сдались змеи, врач не задумываясь ответил, что та сцеживает яд из клыков и мажет себе язык.

В последующие недели Серена, поднявшись на рассвете, направлялась в дальнее стойло конюшни и снимала орла с присада. Вдвоем с птицей они проводили утро на лишенной деревьев равнине под хребтом Хаф-Акр. Первые четыре дня Серена выезжала туда с орлом в тележке, под накинутым на клетку одеялом. Уже на пятый день птица сидела на правой руке хозяйки: голова покрыта черным клобучком, похожим на капюшон палача; пятифутовый ремешок-должик одним концом подвязан чуть выше правого локтя Серены, а другим – к кожаным браслетам на лапах хищника. Из раздвоенной ветки белого дуба Кэмпбелл вырезал для жены начальника специальную подставку-подлокотник, которую укрепил на луке седла. С определенного угла могло показаться, будто орел сидит прямо на седле, а на приличном расстоянии силуэты лошади, орла и человека и вовсе сливались воедино в крылатую шестиногую химеру из древних мифов.

Была уже середина лета, когда Серена сняла орла с присада и вдвоем с птицей поскакала на запад к хребту Форк-Ридж, где на ближнем склоне трудились Гэллоуэй и его бригада. День стоял жаркий, и многие мужчины работали без рубашек. При появлении хозяйской жены они даже не стали прикрываться, давно уяснив, что ей это безразлично.

Распустив кожаную шнуровку, Серена сняла с орла клобучок, а затем отцепила от браслетов и должик. Подняла правую руку и, словно отдавая воинственный салют, вскинула ее ввысь вместе с орлом. Птица взмыла в небо и принялась чертить сложные круги над двадцатью акрами пней за спинами работников бригады Гэллоуэя. Третий по счету круг остался незавершенным: птица замерла в воздухе, кажется вовсе не связанная с неспешно вращающимся внизу миром. Затем орел даже не столько упал, сколько пронзил воздух: тело устремилось вниз неумолимым лезвием топора. Оказавшись у земли, среди пней и валежника, хищник распростер крылья, точно распахнутый на ветру плащ, сделал молниеносный выпад, застыл на миг и вновь нырнул вперед; желтые когти вступили в схватку с каким-то существом, скрытым под сухими обломками ветвей. Спустя минуту орел гордо поднял голову с ошметком клейкой розовой плоти в клюве.

Из седельной сумки Серена извлекла металлический свисток и аркан, на чьем пеньковом конце болтался кусок окровавленной говядины. Она дала орлу короткий сигнал, и тот немедленно повернул к ней голову. Тогда Серена взмахнула над головой приманкой.

– Боже правый, – выдохнул кто-то из рабочих, стоило орлу вновь взлететь: в когтях у него была зажата гремучая змея в добрых три фута длиной. Птица полетела к вершине хребта, но затем, описав плавную дугу, устремилась вниз, к Серене и команде Гэллоуэя. За исключением самого бригадира, рабочие метнулись в разные стороны, как от зажженной динамитной шашки, спотыкаясь о пни и оскальзываясь на ветках. С чуть неловкой элегантностью орел опустился на землю подле лошади; змея еще извивалась, но ее телодвижения служили лишь напоминанием о том, что совсем недавно она еще была жива. Серена слезла с мерина и предложила орлу кусок сырого мяса; птица тут же выпустила змею из когтей и набросилась на говядину. Когда орел завершил трапезу, Серена вернула клобучок ему на голову.

– Позволите оставить себе змеиную кожу и погремушку? – осведомился Гэллоуэй.

– Да, – ответила Серена, – но только не мясо. Оно принадлежит птице.

Поставив каблук на голову змее, Гэллоуэй быстрым взмахом складного ножа отсек тело. К моменту несмелого возвращения остальных рабочих бригадир успел освежевать рептилию, а кожу и погремки спрятал в свой обеденный судок.

До конца июля орел прикончил семь змей, в том числе здоровенного полосатого гремучника – тот изрядно напугал бригаду Снайпса, посреди полета выскользнув из когтей птицы и упав на землю. Люди не замечали орла над головой и пережили немалое потрясение, когда громадная змея рухнула прямо им под ноги, подобно сброшенному с небес очередному врагу рода людского. Гремучник приземлился совсем рядом с оторопевшим Макинтайром, и у рептилии хватило сил проползти еще несколько дюймов и ткнуться головой в носок ботинка проповедника. При виде этого Макинтайр и сам повалился наземь, лишившись чувств.

Данбар поспешно расправился со змеей с помощью топора, а Стюарт привел своего духовного пастыря в чувство, наполнив широкополую шляпу Макинтайра водой из ручья и окатив ею распростертого толкователя библейских истин. Тут же заключили несколько пари, а деньги перекочевали из рук в руки, когда рулетка Снайпса показала шестьдесят три дюйма[16]16
  Ок. 160 см.


[Закрыть] от кончика треугольной головы до последнего из двенадцати колец на трещотке.

– Едва ли орел сумеет принести хозяйке чудище покрупнее, – объявил Росс, победитель пари.

– Если только не слетает в джунгли Южной Америки, чтобы приволочь обратно какого-нибудь анакондера, – поправил его Снайпс. Он как раз рассовывал по карманам рулетку и очки без линз, которые все же приносили, по убеждению бригадира, некую пользу, ведь овальная проволочная оправа помогала зрению фокусироваться.

– А если миссис Пембертон вздумается прикупить себе целую стаю таких птичек? – вопросил Данбар.

– Тогда змеи поползут отсюда с такой скоростью, будто за ними гонится сам святой Патрик, – хмыкнул Снайпс.

– И это, будьте уверены, станет благословением, – подхватил Данбар. – Больше не придется с замиранием сердца заглядывать под каждое бревно или сук, прежде чем поднять их.

Росс ссыпал собранную горсть мелочи в карман.

– Будь моя воля, я бы оставил гремучих змей там, где поселил их Господь, – заметил он. – По крайней мере, не придется переживать о том, что они вдруг посыплются с неба.

Стюарт и Данбар настороженно задрали головы.

– Не дело это, расстраивать естественный порядок вещей, совсем не дело, – подытожил бригадир. – В точности как Пембертон, пообещавший вручить двадцать долларов золотом всякому, кто предъявит ему пантеру. Если эта тварь действительно существует, до сей поры она никого не обижала. А вот если растормошить этакую зверюгу по-настоящему, еще неизвестно, каких бед можно накликать.

– Все равно, – с тоской вздохнул молодой Данбар, обводя взглядом панораму гор Восточного Теннесси. – Наткнись я сам на эту пантеру, на двадцать долларов золотом смог бы купить новую шляпу, да еще какую – с ярко-желтым околышем и пером в придачу. А оставшихся деньжат хватило бы и на приличный костюм с отливом…

– Если его будет кому носить, – внес ясность Росс. – Может статься, в нем тебя и похоронят.

Макинтайр, который уже пришел в себя, но продолжал валяться на земле, тоже приподнял голову. Похоже, его посетила какая-то новая пугающая мысль. Проповедник пытался заговорить, но из горла вырвалось лишь несколько невнятных хрипов, после чего глаза Макинтайра закатились, и он вновь обмяк.

– Я слыхал, Кэмпбелл справил этому орлу особый насест в конюшне, – сказал Данбар.

– Да, я его видел, – восторженно кивая, подтвердил Снайпс. – Склепал присад из свинцовой трубы и железок, которые спаял со старого вагона. А еще добавил большой кусок гикори, обмотав пенькой, чтобы орлу было куда вонзить когти. Думаю, Кэмпбелл и фонарь соорудит из консервной банки да светоносного жучка, такой он человек. А птица сидит на своем насесте этаким гордым старым петухом. Не моргает даже, ничего такого. Мрак в конюшне ей всего милее. Он дарует орлу спокойствие, как и тот колпак, что надевают ему на башку.

Макинтайр со стоном приоткрыл глаза и снова зажмурился. Стюарт принес еще воды, но потом, видимо, счел за лучшее не поливать проповедника и опустил шляпу на землю. Вместо этого он стащил с оглушенного наставника пальто и расстегнул верхние пуговицы на рубахе, а затем обмакнул в воду грязный носовой платок и прижал его ко лбу Макинтайра, точно припарку. Остальные рабочие молча наблюдали за тем, как ресницы проповедника сперва легонько затрепетали, а чуть позже поползли вверх. На этот раз он не пытался заговорить, а лишь степенно стащил с шеи платок и повязал вокруг головы, наглухо закрыв им глаза.

– Впервые вижу его в таком состоянии, – обеспокоенно сказал Стюарт и помог Макинтайру подняться на ноги. – Пожалуй, отведу преподобного в лагерь и вверю заботам доктора Чейни.

После чего оба начали неторопливый спуск по склону; Стюарт с осторожностью поддерживал своего духовного наставника под руку, точно уводя с поля битвы ослепшего солдата.

– Думаю, ты не постесняешься объявить, будто змея не попала тебе на голову только из-за твоего пестрого наряда, – сказал Росс Снайпсу.

– Даже и рта не открою, – возразил бригадир. – Мы с тобой оба прекрасно видели, куда она упала.

– Что ж, – протянул Данбар, обозревая убогость собственного костюма. – Есть у меня одна рубашка… Красная, как помидоры на запряженной мулами телеге, но я все равно не надену ее в горы. Нужно же иметь на вешалке хоть одну яркую вещицу, чтобы привлечь женское внимание.

Мужчины помолчали, наблюдая за тем, как Стюарт ведет вниз по хребту проповедника, который останавливается через каждые несколько шагов, чтобы опасливо воззриться в небеса.

– Эта птичка не из местных орлов, – заметил Снайпс, набивая табаком свою трубочку. – Она азиатка, прямиком из Монголии, и цена ей пятьсот долларов, так что палить по ней никому не советую. Как заверил меня Кэмпбелл, точно такого же орла брал с собой на охоту сам старина Кубла-хан[17]17
  Правитель монгольского государства Юань, описанного Марко Поло. Персонаж одноименной поэмы Самюэля Кольриджа (опубл. 1816).


[Закрыть].

– Ваш с Кэмпбеллом разговор был, наверное, самым длинным за всю его жизнь, – заметил Данбар. – Этот парень точно из тех, кто держит свои мысли при себе.

– Мудрые люди предпочитают помалкивать, – рассудил бригадир.

– Похоже на то, – хмыкнул Росс.

– Один повар из столовой рассказывал, что видел однажды, как миссис Пембертон натаскивает свою птицу, – встрял Данбар. – Ходит кругами, волоча на веревке дохлую змею, и всякий раз, когда орел бросается на гадину, вручает ему кусок говяжьей мякоти.

Развернув свой обед, Росс с сомнением уставился на сэндвич. Медленно приподнял размокший кусок белого хлеба, будто отдирал от ссадины кровавую корку, и открыл лежавший внутри свиной хрящ – серый комок в неприглядной слизи. Несколько секунд лесоруб молча его разглядывал.

– Да ради сочного стейка я и сам побегал бы за дохлой змеей, – с тоской в голосе признался он наконец. – Давненько не запускал зубы в хороший кусок говядины.

– А положить его меж двумя ломтями свежей сдобы на топленом масле, так я и сам подумаю, не перевесит ли такой сэндвич мои надежды на райские кущи, – подхватил Данбар.

Над головами рабочих пролетел ворон; тень от его крыльев скользнула по отдыхающим рабочим, словно мимолетная тоска. Вздрогнув, Данбар покосился вверх.

– Похоже, ты был прав, Росс, – отрешенно сказал он, все еще глядя в небо. – Теперь ищи беды, только головой успевай крутить.

Лесорубы провожали ворона взглядами, пока тот не скрылся за вершиной горы Бальзам.

– Она оставляет своего орла в конюшне на всю ночь, – продолжал Данбар. – Как ей не боязно, что лиса или еще какой зверь загрызут птицу?

Оторвав глаза от сэндвича, Росс кивнул на мертвую змею:

– Если орел может прикончить такого грозного гремучника, тогда ему по силам справиться с любым четвероногим существом – или с двуногим, коль на то пошло. Лично у меня нет никакого желания ссориться с этой птицей, как нет охоты связываться и с теми, кто способен приручить такую тварь, – заключил лесоруб.