Текст книги "Три вентиля"

– О, это уже лучше.

– Что ты имеешь в виду?

– Как что? Похоже, малый впрямь жертва несчастного случая. Он поехал туда на рыбалку, а люди не ездят в чужие деревни, чтоб покончить с собой.

– Разве что дома у них электричество, а они решили отравиться газом.

– Верно. Кстати, гостиница как называется?

– «Бремя зол». Забавно, ей-богу.

– Давай-ка теперь посмотрим по карте.

– Уже смотрю. Ага, вот он, Баск. Ой, надо же, на Баске есть деревня под названием Моттрам.

– Где-нибудь поблизости от Чилторпа?

– Его я еще не нашла. Сейчас… Да, милях в четырех. И между прочим, всего в двадцати милях от Пулфорда. Ну так что? На машине поедем?

– Почему бы и нет? «Роллс» в отличной форме. Дня за два, за три управимся, должно быть; если повезет, остановимся в «Бремени зол», а юному Френсису отнюдь не повредит денек-другой побыть на попечении няни. Ты его избаловала, совсем мальчишка на шею сел.

– Ты не заслуживаешь иметь сына. Тем не менее, по-моему, ты прав. Я не рискну отпустить тебя одного в приход, где две с половиной тысячи жителей, среди которых есть и женщины. Майлз, дорогой, это же будет твой большой успех, да?

– Наоборот, я незамедлительно сообщу директорам, что усопший джентльмен неловко обращался с газом, и пусть их платят сполна, как спортсмены. Кроме того, я покажу им, что они вообще зря тратят деньги на содержание частного шпиона.

– Прекрасно, тогда я с тобой разведусь. А сейчас я иду спать. Смотри, еще один ряд, не больше, – завтра нам рано вставать.

Глава 3. «Бремя зол»

Наутро Бридон воспрянул духом. Ранней почтой он получил от Компании конфиденциальное письмо, в котором было изложено любопытное предложение мистера Моттрама и (естественно) высказана мысль, что состояние здоровья этого джентльмена вполне позволяет допустить самоубийство. Утро выдалось чудесное, машина проворно катила по шоссе, да и само шоссе было хоть куда. Еще и время пить чай не подошло, когда они свернули с этой прекрасной магистрали на дороги похуже, ехать по которым значительно труднее. Как повсюду в Англии, указатели то поминутно провозглашали ЧИЛТОРП, ЧИЛТОРП, ЧИЛТОРП, словно этот поселок самое примечательное место во всей округе, то обходили его суровым молчанием, предпочитая упорно твердить, что вы находитесь в пределах пяти фарлонгов[6]6
  Фарлонг – мера длины (201,17 м), используется обычно на скачках.


[Закрыть] от Литтл-Стабли. Кроме того, дорога бежала теперь среди холмов и изобиловала внезапными поворотами и крутыми уклонами: послушно одолевая эти повороты, автомобиль следовал извивам унылой долины Баска, который змеился внизу, между пустынных берегов, по гладким окатышам. Они успели пренебречь пятым приглашением в Литтл-Стабли, и тут Совет графства сыграл с ними дурную шутку: дорога раздвоилась, а куда ехать, непонятно – никакого указателя на развилке нет. Поэтому, заметив ярдах в двадцати старого джентльмена, который забрасывал удочку в многообещающую заводь, они окликнули его.

– Чилторп? – сказал старый джентльмен. – Ей-богу, кажется, чуть не весь свет устремился в Чилторп. А Совет графства, похоже, отнюдь не рассчитывал, что этот поселок привлечет столько народу. Что ж, если хотите полюбоваться природой, езжайте налево, вверх по холму. Если же вам по вкусу жидкий чай, лучше взять направо, через долину. В «Бремени зол» чай подают в пять и второй раз не заваривают.

Манеры и интонация старого джентльмена почему-то сразу вызывали искреннюю симпатию.

– Большое спасибо, – сказал Бридон. – Как я понимаю, «Бремя зол» – единственная гостиница, где тут можно остановиться?

– «Лебедь» и прежде ничем особенно не мог похвастаться. А в «Бремя зол» постояльцы теперь и вовсе летят как мухи на мед; нечасто ведь выпадает возможность заночевать по соседству с трупом самоубийцы. Вдобавок полиция в доме – ни один поклонник жутких сенсаций не устоит.

– Полиция? Когда они приехали?

– Приблизительно в полдень. Ведут себя так, будто им все ясно. Но, по-моему, собираются обшаривать реку. Полицейские вечно обшаривают реки, когда ничего другого придумать не в состоянии.

– Вы, очевидно, живете в этой гостинице?

– Да, я уцелевший постоялец. Вот отведаете тамошнего кофе, сразу поймете, откуда берется желание покончить с собой, но мне пока удается дать этому соблазну отпор. Кстати, надеюсь, вы не родня усопшему?

– Нет, я из Бесподобной. Он, знаете ли, был у нас застрахован.

– Должно быть, очень неплохо умереть в этаких условиях. Впрочем, я, наверно, многовато на себя беру, утверждая, что бедняга Моттрам покончил самоубийством, ведь это всего лишь предположение, но не факт.

– Это версия полиции?

– Кто ее знает. Вообще-то я ушел до того, как они приехали. Это версия хозяйки, и, когда вы поближе познакомитесь с этой особой, вам станет ясно, что не согласиться с ней нельзя, хотя в принципе дело спорное.

– Она, видимо, очень расстроена.

– Просто извелась. Говорит, едва на ногах держится, перышком тронь – она и упадет. И клиентуру, мол, всю теперь растеряет, а между прочим, вы уже вторые постояльцы, которые остановятся у нее как раз в результате этого происшествия, да и спиртное у нее нынче, как никогда, прямо нарасхват. «Отряд надежды»[7]7
  Одно из английских обществ трезвости.


[Закрыть] явился чуть не в полном составе и хлестал пиво в надежде подхватить какую-нибудь сплетню.

– А первые кто были? Родственники?

– О нет, полицейский, настоящий полицейский из Лондона. Секретарь, видать, совсем голову потерял и вознамерился сделать из этой истории cause celebre[8]8
  Громкое дело, сенсация (фр.).


[Закрыть]. Я-то хорош, напрочь о нем забыл! Маленького роста, зовут Бринкман, живет тоже в «Бремени»… Простите великодушно, там рыба плещется, а я непременно должен понаблюдать за этим редким событием. – Старый джентльмен приветливо кивнул и зашагал к берегу.

Чилторп – вытянутый в длину, беспорядочно разбросанный поселок, с деловой частью (все как положено!) в нижнем конце, где находится церковь, и «Бремя зол», и несколько магазинчиков; здесь же Баск протекает под широким каменным мостом, каковое зрелище в течение дня собирает изрядные толпы местных зевак. Дома выстроены из серого камня и крыты голубоватым шифером. Остаток поселка карабкается по склонам долины, растянувшись вдоль одной-единственной улицы; дома лепятся по гребню крутого откоса, едва ли не слишком крутого для садов, хотя немногочисленные кусты смородины и крыжовника все же кое-как умудряются найти опору. Пейзаж этот по-своему привлекателен; но когда осенью его затягивает пеленой тумана или в тихие летние вечера над крышами курится дымок, он почему-то выглядит до странности не английским.

Хозяйка – надо полагать, та самая Дж. Дэвис, которая имеет лицензию на продажу вина, спиртных напитков и табачных изделий, – встретила их на пороге и тотчас разразилась многословной тирадой. Судя по всему, она твердо решила впредь ни под каким видом не допускать в своем доме самоубийства постояльцев. Бридон, опасаясь, что может вспылить, предоставил переговоры с хозяйкой Анджеле, и она проявила столько деликатности, так уместно выражала сочувствие, что уже через десять минут миссис Дэвис считала их приезд редкой удачей и, приказав буфетчице поскорее подать чай, провела их в гостиную. По дороге хозяйка не уставала повторять, что, как только наведет порядок, сразу устроит их наверху. Целый день то одно, то другое, жаловалась она, неизвестно, за что хвататься, а ведь дом у нее солидный, респектабельный. Клиентура в Чилторпе, видимо, была невелика, от магистральных шоссе далеко, вдобавок невольно напрашивался вывод, что в гостиницах, включенных в перечни Британского автоклуба, самоубийства – дело обычное и тамошнее руководство знает, как поступать в таких случаях. У самой же миссис Дэвис никогошеньки нет, только буфетчица и коридорный, да и тот однорукий. Мальчишки так и вьются возле дома, в окна глазеют – стыд и срам, сказала она, – а полиция даже ухом не ведет, хотя, казалось бы, должна положить этому конец, иначе зачем она нужна? А репортеры – только за сегодняшний день она выставила шестерых! – шныряют вокруг и суют свой нос в чужие дела. Между прочим, из нее они словечка не вытянули.

Хотя сами подумайте: кто знал бедного мистера Моттрама лучше, чем миссис Дэвис? Несчастный джентльмен год за годом приезжал сюда на рыбалку; спокойный такой человек, положительный. Откуда же она могла знать, чем все это кончится? Утечки газа не было, трубы сто раз проверяли, да и не жаловался никто. Будь что-то не так, мистер Поултни не преминул бы сообщить, он из тех, кто ни малейшей безалаберности не спустит, это уж точно… Да, наверняка он, другого такого любителя рыбной ловли днем с огнем не сыщешь. Кстати, большой оригинал, и характер у него тяжелый. Вот вчера утром, когда она пришла сообщить о том, что случилось ночью, он даже глазом не моргнул, только и сказал: «Раз такое дело, миссис Дэвис, я нынче утром буду рыбачить на Долгой заводи», и все. Зато уж мистер Бринкман, секретарь Моттрама, ужас как переживал, сам себя не помнил, да-а, мистер-то Бринкман… А подумать, сколько газу растранжирили, ведь всю ночь хлестал почем зря, а с кого за это деньги взыскивать – одному богу известно. Под конец миссис Дэвис высказалась в том смысле, что мир вообще юдоль слез и человек гибнет будто сорванный цветок, так уж ему на роду написано. Все в руце Всевышнего, и чему быть, того не миновать.

Бридон выслушал хозяйкину диатрибу[9]9
  Резкая речь с нападками личного свойства (греч.).


[Закрыть] довольно безучастно. Он слишком хорошо знал подобных людей и ни секунды не обольщался, что перекрестный допрос принесет хоть какие-то плоды. Анджела и ворковала, и вздыхала, а в нужную минуту нет-нет да и утирала платочком глаза, заслужив этими действиями горячее одобрение деспотичной собеседницы. И тут атмосфера резко переменилась: в комнату вошла служанка с чайным подносом в руках; воинственно вскинув голову, она молча шваркнула его на стол – дескать, там, за кулисами, ее вот только что отругали, а она плевать на это хотела. Девушка была рослая, бесспорно, миловидная, единственное, что чуточку ее портило (романские народы сказали бы: красило), это легкая косинка на одном глазу. При отсутствии мало-мальски серьезных соперниц она вполне могла претендовать на роль первой красавицы поселка. В ее молчании сквозила такая решительность, что Анджела, которая сумела бы развязать язык даже камню, и та инстинктивно сочла за благо отложить расспросы на потом. Неизбежную паузу, разделяющую появление молочника и чайника, она провела, лениво листая старомодную книгу отзывов. Некую мисс Харрисон добрая и внимательная хозяйка определенно окружила самой нежной заботой. Пулфордский клуб велосипедистов устраивал здесь ежегодную загородную вечеринку, и все участники написали, что они «в восторге и непременно приедут на будущий год». Молодожены хвалили Чилторп как тихое и спокойное место; а вот следующий постоялец приписал ниже: «Ничего подобного», да еще поставил несколько восклицательных знаков. Семейство Уодерспун, весьма многочисленное, уверяло, что потрясающе провело время в этом старинном подворье. Преподобный Артур Стамп с супругой увез с собой массу приятных воспоминаний о Чилторпе и окрестностях.

Майлз бесцельно слонялся по комнате, разглядывая художественные шедевры – непременный атрибут парадных комнат во всех мелких провинциальных гостиницах. Здесь, конечно же, стояло пианино, до ужаса расстроенное, с беспорядочной кипой разномастных сборников церковных гимнов и забытых танцевальных мелодий на крышке. На стене две картины, изображающие ссору и примирение влюбленных, герой и героиня облачены в костюмы для верховой езды. Узенькая книжная полка уставлена наградами из воскресной школы, среди них виднелись один-два новых романа в дешевом издании, наверняка забытые кем-то из прежних постояльцев. Вид Борнмута в уродливой ракушечной рамке. Фотография то ли какого-то местного сквайра[10]10
  Почетный титул в Великобритании. Термин часто употребляется в значении «джентльмен».


[Закрыть], то ли иного лица верхом на лошади. Несколько портретов, предназначенные увековечить память покойного мистера Дэвиса; он был весьма плотного телосложения, но, судя по всему, предпочитал носить слишком тесные костюмы и особенно рубашки. На каминной полке – целая выставка фотографий: молодые джентльмены в военных мундирах; матрос, вероятно, тот самый, что собрал диковинную коллекцию открыток с видами (она лежала в альбоме под специальным столиком); три свадебные группы, должно быть родня, – словом, детектив, заинтересованный подобными проблемами, мог наглядно ознакомиться здесь с необычайно долгой и запутанной историей бедняков.

У Бридона все это вызвало только сильнейшую досаду. Осматривая место преступления или какого-то загадочного происшествия, он любил походить там, потолкаться среди мебели, поглазеть на книги и безделушки – вдруг да расскажут что-нибудь о людях, с которыми он имеет дело. Если даже улик против них не найдешь, говаривал он, по крайней мере проникнешься обстановкой их жизни. Моттрам не потрудился соблюсти правила игры, умерев в деревенской гостинице, где его индивидуальность никак не могла оставить следа; эта парадная гостиничная комната ничем не отличалась от других парадных комнат, в других гостиницах, и мертвое тело наверху, изъятое, вырванное из привычного окружения, окажется нелегкой загадкой. В номере наверняка висит над умывальником коврик с изречением, наверняка есть там и большой гардероб с одеждой, пересыпанной шариками от моли, и дешевый оттиск «Пробуждения души» – типичная гостиничная комната, ничего собственно моттрамовского в ней не было и нет.

– Слушай, – неожиданно сказала Анджела, – Моттрам, по-видимому, наезжал сюда весьма регулярно, притом обязательно в сезон рыбной ловли. Тут есть несколько превосходных образчиков его подписи; последний автограф оставлен всего два дня назад!

– Гм, да ну? – отозвался Бридон. – Уже и подпись в книге оставил? С датой?

– Угу. Вот смотри. И. У. Моттрам, тринадцатого июня, а дальше тире и пробел. Наверно, он не знал точно, до какого числа пробудет.

– Ну-ка, ну-ка… Нет, знаешь, все вообще как-то не так. Это ведь не журнал регистрации постояльцев, а книга отзывов. Люди, оставляющие в ней записи, не указывают, до какого числа пробудут.

– Вообще никогда не указывают?

– Никогда. Взгляни, к примеру, Артур Стамп. И почерк, и слог сразу выдают педанта. Приехал он двадцать первого мая и пробыл до двадцать шестого. Уилкинсоны приехали на день позже, двадцать второго, а уехали двадцать четвертого. Но отзыв Уилкинсонов идет первым, ведь они и уехали первыми, понимаешь? И с Вайолет Харрис та же история: ее запись стоит прежде отзыва участников сандемановского праздника. Или вот прошлогодний автограф Моттрама. Никакого пробела он тогда не оставлял и дату отъезда не вписывал. Если что-то вписано позже, так или иначе заметишь, потому что места оставляют либо слишком много, либо слишком мало. Нет, Моттрам изменил своим привычкам, когда написал «тринадцатое июня», поставил тире и оставил пробел, да и вообще, я в жизни не встречал людей, которые помечают отзыв двумя датами.

– Ну, ты иной раз и завернешь!.. Нет-нет, чай ты будешь пить за столом. Мне вовсе не хочется, чтобы ты заплескал всю комнату… Зачем он, по-твоему, это написал, а? Никто же не собирался проверять, был он тут или не был. А вдруг это фальшивка, сделанная по прошлогодней записи? Тогда, значит, наверху вовсе даже не Моттрам.

– Не спеши, придет время – узнаем… По-моему, смысл имеет только одна версия: он приехал сюда, заведомо зная, что живым не уедет. Потому и решил сделать в книге запись, которая создаст впечатление, будто он прибыл сюда как обычно и намеревался уехать в добром здравии. В таких ситуациях люди упорно не желают замечать, что грубо перегибают палку. Нелепо, конечно, делать отсюда далекоидущие выводы, но, насколько я понимаю, вполне допустимо предположить, что Моттрам всерьез собирался покончить самоубийством, однако хотел обставить все так, будто ни о чем подобном и не помышлял.

– Дата хотя бы правильная, а?

– Разумеется. Какой смысл ее фальсифицировать, если всегда можно проверить по счету. Хозяйки привыкли точно записывать, когда приезжают постояльцы.

– Тогда смотри: он приехал тринадцатого, а вчера утром, во вторник, был найден мертвым. Тринадцатое – это понедельник, выходит, он провел здесь всего одну ночь.

– Ладно, надеюсь, мы сумеем разузнать обо всем у его секретаря. Не больно-то мне охота лишний час наслаждаться обществом миссис Дэвис. А теперь плесни-ка мне еще чайку, если там осталось. Ужас как хочется пить.

Глава 4. Гостиничный номер

Бридоны не убереглись от еще одной порции миссис Дэвис: очень скоро она пришла сообщить, что для них приготовлена наверху большая комната, если угодно, она их проводит, только осторожно – потолок над лестницей низковат, можно ушибиться. Дом и правда был несуразный, как обычно в провинциальных гостиницах, на трех или четырех уровнях; даже из одного номера в другой так просто не попадешь – непременно ходи вверх-вниз или вниз-вверх по ступенькам. На лестничной площадке миссис Дэвис обернулась и театральным жестом указала на дверь, помеченную цифрой «5».

– Здесь! – возгласила она, и целая гамма чувств, прозвучавшая в ее голосе, не оставила сомнений в том, что именно здесь находится. В этот миг, явно повергнув миссис Дэвис в замешательство, дверь отворилась, и в коридор вышел невысокий смуглый джентльмен; как позднее выяснилось, Бридоны совершенно правильно угадали в нем секретаря. Следом за ним, в штатском, шагал полицейский – сей факт не скроешь никакой маскировкой. Обыкновенно Бридон вел свои разыскания самостоятельно, а зачастую и без ведома официальных представителей закона. Однако нынче судьба сыграла ему на руку.

– Ба! – воскликнул он. – Лейланд!

Он не ошибся; однако я не стану утомлять читателя дальнейшими подробностями встречи – удивленными возгласами, расспросами, воспоминаниями, объяснениями. В войну Лейланд и Бридон два с лишним года служили в одном батальоне; было это в ту пору, когда власти наконец осознали, что в Англии определенно не хватает молодежи из хороших семей, которую можно одеть в офицерский мундир, и инспектор полиции, зарекомендовавший себя как результативный работник, с легкостью получил офицерский чин, а после демобилизации с такой же легкостью вернулся на прежнее место. Воспоминаниям о давнем армейском братстве конца-краю не предвиделось, на людей сугубо штатских они только скуку наводили, поэтому Бринкман спустился вниз, а Анджела Бридон ушла к себе, не дожидаясь, когда приятели вдоволь наговорятся; более того, даже миссис Дэвис, которой не удавалось вставить ни словечка, ретировалась на кухню.

– Здорово все-таки, – сказал наконец Лейланд. – Я наверняка останусь здесь на несколько дней, пока мало-мальски не проясню ситуацию. Если ты занимаешься этим же делом, ссориться мы с тобой не станем. Хотя, откровенно говоря, я не вполне понимаю, с какой целью тебя сюда прислали.

– Видишь ли, этот человек застрахован на очень крупную сумму, а Компания по той или иной причине склонна подозревать самоубийство. Если это подозрение подтвердится, они, конечно, платить не будут.

– Я бы на твоем месте повременил с выводами денек-другой. Вам с миссис Бридон не грех и передохнуть немножко… Хотя версия самоубийства в данном случае сразу отпадает.

– Но ведь, оставляя газ открытым, люди кончают с собой, верно?

– Да, однако они не встают и не закрывают газ, чтобы затем лечь и умереть. И окно не отворяют, и не забывают его закрыть…

– Газ был закрыт? А окно распахнуто? Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, если это было самоубийство, то очень уж странное, а если несчастный случай, то опять-таки очень странный. Заметь, я говорю это тебе, но ты, уж пожалуйста, держи язык за зубами. Кое-кто здесь, в гостинице, знает больше, чем надо. Словом, молчок!

– Понятно. Давай-ка посмотрим, кто у нас тут есть. Моттрамовский секретарь, потом, очевидно, тот старый джентльмен, которого я видел у реки, миссис Дэвис, буфетчица и коридорный – больше я пока ни о ком не слыхал. Правильно, подозрения с них снимать нельзя. Но я бы хотел, если ты позволишь, взглянуть на комнату. Мне кажется, там найдется кое-что любопытное.

– Тогда, по-моему, лучше сделать это прямо сейчас. Вечером приедут за покойником, а пока в комнате почти ничего не трогали. И светло еще, можно все осмотреть.

Гостиница явно знавала лучшие дни, потому что этот номер, как и бридоновский, был весьма просторный и определенно мог служить этакой однокомнатной квартиркой. Но обои давно требовали замены, мебель вытерлась, отделка не могла похвастаться изяществом – короче говоря, пулфордский богач приезжал сюда наверняка лишь потому, что здешние края славились превосходной рыбалкой и другой приличной гостиницы поблизости не найдешь. В Чилторпе, хотя поселок стоял возле бурной реки, электричества не было; однако гостиница и один-два соседних дома освещались ацетиленом, который поступал от генератора, снабжавшего квартиру священника и приходский дом. Этот-то газ, чей неприятный запах еще и теперь, два дня спустя, висел в воздухе, надо полагать, и был виной тому, что на кровати перед Бридоном и Лейландом покоился хладный труп.

Бридон на него даже не смотрел. В медицине наш детектив был профаном, да и причина смерти не вызывала сомнений – и местный доктор, и врач, приглашенный полицией, единодушно заявили, что все симптомы характерны для отравления газом, иные симптомы отсутствуют, нет ни следов насилия, ни даже следов борьбы; человек, вероятно, умер во сне, как если бы принял слишком большую дозу наркотика. У изголовья кровати стоял стакан с засохшими остатками какой-то белесой субстанции. Заметив его, Бридон вопросительно взглянул на Лейланда.

Тот покачал головой:

– Без толку. Мы делали анализ, это какое-то слабенькое снотворное. Моттрам изредка принимал его, когда плохо спал, особенно не дома. Штука совершенно невинная, по словам врачей, человека не убьет, даже если он целое ведро выпьет.

– Да, теперь ясно, почему он так крепко спал, что не почувствовал утечки газа.

– Верно, но коли уж на то пошло, тут есть над чем поразмыслить. Я имею в виду, если это убийство, то совершил его, видимо, кто-то хорошо знавший привычки Моттрама.

– Конечно, если это убийство. Но если мы имеем дело с самоубийством, напрашивается вывод, что человек накачался снотворным, рассчитывая умереть не так мучительно. А вот несчастный случай однозначно отпадает: больно уж все складно – свалился от снотворного в ту самую ночь, когда газ остался открытым. Ну-ка, посмотри, что тут с газом…

Неподалеку от двери на стене был газовый рожок, первоначально комната не имела другого освещения. Но когда из нее сделали «первоклассный» номер, для газа смонтировали еще один выход и длинной резиновой трубкой соединили его с лампой, которая стояла у окна на письменном столе. Итак, всего было три вентиля, рядышком, возле рожка. Один открывал горелку самого рожка, второй обеспечивал работу настольной лампы, а третий, наиболее старый, ближний к стене, перекрывал поступление ацетилена к обеим горелкам сразу. Сейчас этот третий вентиль был закрыт; точно так же закрыт был вентиль рожка, а вот вентиль настольной лампы – открыт.

– Они были в таком положении, когда нашли труп? – спросил Бридон.

– Да. Мы, конечно, успели покрутить их туда-сюда, проверили, обе ли горелки действуют нормально. Оказалось, все исправно. Кроме того, проверили, нет ли на вентилях отпечатков пальцев – ну, ты знаешь, с помощью порошка.

– И как?

– «Пальчики» есть только на общем вентиле: его открыли, надавив справа большим пальцем. И ни малейших следов, показывающих, что газ закрывали.

– Чертовски странно.

– Перчатки?

– A-а, ну да, ведь, по-твоему, это убийство. Все равно, если даже так, убийца, очевидно, сперва открыл вентиль, а потом закрыл. Почему же в одном случае он прятал следы, а в другом нет?

– Видишь ли, газ-то открыл Моттрам. Общим вентилем. Вентиль от настольной лампы, похоже, был открыт все время – по крайней мере, следов на нем нет. Тоже странно.

– Да, если он хотел всем внушить, что покончил с собой. Если же нет, сам понимаешь, ситуация весьма смахивает на блеф.

– Понимаю, ты считаешь, что это самоубийство, замаскированное под несчастный случай. А по-моему, это убийство, замаскированное под самоубийство. Для тебя главная трудность, как я полагаю, – объяснить, каким образом вентиль оказался закрытым.

– А для тебя?

– Не буду скрывать: дверь была заперта, и ключ торчал изнутри.

– Но как же тогда вошли в комнату и обнаружили труп?

– Взломали дверь и вошли. Она от старости трухлявая, как и все в этом доме, петли выскочили вместе с шурупами. Вот, гляди, шурупы пришлось заменить.

– Дверь, значит, заперта изнутри. А окно? – Бридон пересек комнату. – Решетка?

Окно было старинное, с частым переплетом, зарешеченное изнутри – чтобы кто попало не совался. Створки открываются наружу, но до самой стены не доходят: под углом сорок пять градусов к ней срабатывают пружинные защелки. Как раз в таком положении и застал окно Бридон.

– Ишь ты! Оно и тогда было в таком положении? – спросил он.

– Точь-в-точь. Открыто настежь. Вот и пойми, отчего газ не выдувало сразу на улицу, ведь, по словам Бринкмана, ночью в понедельник был сильный ветер. С другой стороны, при этакой решетке влезть в комнату никто вроде бы не мог.

– Думаю, ты еще хлебнешь трудностей с твоей версией.

– А ты, Бридон, с твоей. Взгляни-ка на эту рубашку. Запонки были аккуратно вставлены еще с вечера, и рубашка, заметь, чистая – видно, что ее еще не надевали. Скажешь, человек, который собирается покончить с собой, станет валандаться с какими-то дурацкими запонками?

– А по-твоему, человек пойдет на рыбалку в крахмальной сорочке?

– Да, если он преуспевающий фабрикант. Мысль о том, что для занятий спортом надо надевать специальную одежду, принадлежит имущему классу. Если хочешь знать, я видел фермера, который косить вышел в манишке, лишь бы всем было ясно: он фермер, а не поденщик.

– Допустим, ты прав, но разве человек, решивший покончить с собой, не может вставить в рубашку запонки только затем, чтобы, глядя на это, никто и не подумал о самоубийстве? Не забывай, речь идет о полумиллионном наследстве. Невелик труд – ради таких-то денег!

– Я вижу, ты совершенно уверен, так что спорить бессмысленно. А не то бы я добавил, что он еще и часы завел.

– Ну и что? Педанту куда труднее оставить часы незаведенными. Кстати, он курил? – спросил Бридон.

– Бринкман говорит, не курил. Судя по всему, так и есть.

– Надо бы издать закон, обязывающий людей курить. Особенно в постели… Если б он курил в постели, мы бы небось добыли очень неплохую информацию насчет его истинных планов. Но как я понимаю, в спальне он, уж во всяком случае, не курил; спичка тут всего одна – ею зажгли газ, и она даже на четверть дюйма не сгорела.

– Мне эта спичка тоже покоя не дает, – кивнул Лейланд. – На каминной полке целый коробок лежит, но там спички самые обыкновенные. А эта размером поменьше, и в карманах у него я таких больше не нашел.

– Может, служанка заходила зажечь газ?

– Исключено. По крайней мере, миссис Дэвис говорит, что у них это не принято.

– Он лег спать, когда уже стемнело?

– По словам Бринкмана, было около десяти. Дорогу под ногами разглядишь, но и только. Вот ему и пришлось зажечь газ, чтобы вставить в рубашку запонки… Между прочим, на столе осталось письмо, вероятно написанное позавчера, поздно вечером, хотя доказать это мы не в состоянии.

– Письмо? Что-нибудь важное?

– Адресованное в какую-то местную пулфордскую газетенку. Вот, прочти, если хочешь. – И Лейланд, взяв из бювара лист бумаги, подал его Бридону.

Текст гласил:

«Редактору «Пулфорд игзэминер».

Милостивый государь!

Ваш корреспондент, некто «Брут», выражая недовольство закрытием Моттрамовского центра отдыха в семь часов вечера, пишет, что этот подаренный городу Центр «сооружен на деньги, отнятые у бедняков». Так вот, милостивый государь, я не имею касательства к решениям муниципалитета об открытии Центра отдыха и закрытии оного. Я пишу вам как частное лицо, как гражданин, который сделал все, что в моих силах, чтобы жизнь граждан Пулфорда стала повольготней, и хочу знать, зачем нужно вовлекать мое имя в эту дискуссию, да еще в таких оскорбительных формулировках, которые использовал «Брут». Этот Центр отдыха подарен мною пулфордским жителям двенадцать лет назад, и вовсе даже не потому, что я надумал «откупиться», а потому как мне шибко хотелось, чтобы они, особенно ребятишки, кое-когда подышали свежим воздухом. Ежели «Брут» соизволит предъявить документы, которые обскажут, где и как мои работники получали меньше, чем положено…»

На этом месте письмо обрывалось.

– Пером он не больно-то ловко владел, – заметил Бридон. – Думаю, утречком нашему приятелю Бринкману пришлось бы переводить все это на английский. Да-да, я знаю, что ты сейчас скажешь: если б он решил покончить с собой, то или не стал бы вовсе начинать письмо, или потрудился бы дописать его до конца. Но как бы там ни было, мне это письмо не нравится… Между прочим, пора нам идти обедать, а то они бог весть чего напридумывают! Еще вообразят, что мы тут слишком долго вынюхиваем, а? Ладно, Лейланд, я не буду портить тебе музыку. Как насчет пари на пять фунтов – самоубийство или убийство?

– А что? Я не против. Тогда давай без секретов.

– Давай. Играем в открытую. Но каждый будет ежедневно записывать свои подозрения и аргументировать их, а потом мы сравним свои заметки. A-а, миссис Дэвис? Да, конечно, сейчас идем.