Текст книги "Мученик"

Пришла Джейн и принялась промывать раны на лице Слайда. Шекспир налил ему большой бокал вина со специями.

– По крайней мере, я узнал, где найти Валстана Глиба, – сказал Слайд. – Похоже, на Флит-лейн у него стоит печатный пресс. Мне сказали, что бывает он там нечасто – у лисы много нор, – но, возможно, он появится там завтра рано утром.

– Болит сильно?

Слайд отпил вина.

– Голова гудит так, словно меня обухом по голове огрели, но жить буду.

– Ты уж, пожалуйста, живи. Переночуй здесь. Джейн постелет тебе наверху.

– Хорошо, господин Шекспир. Но мне нужно рассказать вам еще кое-что.

– Я слушаю.

– Может, это пустяк, но два дня тому назад в «Маршалси» состоялся странный обед. К двум священникам пришли четверо посетителей. Вместе они преломили хлеб и пили вино[35]35
  Здесь: совершили таинство причащения.


[Закрыть], а один из священников отслужил мессу.

Шекспир уже слышал о подобных вещах, это случалось и раньше. Режим в тюрьмах «Маршалси» и «Клинк» был довольно свободным для сидящих в них католических священников. Его это не особенно заботило.

– Ты узнал, кто были эти люди?

Слайд улыбнулся, и тут же пожалел об этом: улыбка оказалась слишком болезненной.

– Ну, – начал он, – имена священников не так важны. Это Пигготт и Пламмер. Пиггот – жалкое создание, по которому виселица плачет, а Пламмер – мой информатор. Он давно отошел от католической церкви, и ему платят за то, чтобы он оставался в тюрьме. Католики оплачивают ему еду, а я – информацию.

– А остальные?

– Три благородные дамы, все из известных католических семей – леди Френсис Браун, молодая девица по имени Энн Беллами и леди Танахилл.

Шекспир удивился.

– Леди Танахилл? Она сильно рискует, ведь ее муж в Тауэре. А эта девица, Беллами, уже потеряла двух братьев – их повесили за связь с заговорщиками из Бабингтона.

Слайд кивнул.

– Но был еще и шестой, последний член этой компании, который заинтересовал меня больше всего. Его зовут Коттон, и он – священник-иезуит.

Шекспир нахмурился.

– Еще один иезуит?

– Да, господин Шекспир. Еще один. Сомнений быть не может, если верить Пламмеру.

Как, размышлял Шекспир, этого иезуита могли не заметить люди Уолсингема? Его шпионы в Риме и других английских колледжах знали имена и перемещения всех английских иезуитов, во всяком случае, так все думали. Уолсингем получил информацию о том, что Саутвелл и Гарнет на пути в Англию, еще до того, как они подняли парус во Франции. Это была зловещая новость, ибо означало, что по Англии свободно разгуливают уже три иезуита. Уолсингема такое известие не порадует. Да и королеву тоже. Ей не понравится, что по ее королевству шастают священники-иезуиты.

– Конечно, есть и другая вероятность, – произнес Слайд уголком разбитых губ. – Мне кажется, что Коттон – не настоящее имя этого священника. Возможно, он тот, кого мы ищем. Роберт Саутвелл.

– Как он выглядел?

– Мне сказали, что он был хорошо одет. Золотистые волосы, живые серые глаза, держался уверенно. Ходят слухи, что Саутвелл – красавец. Один священник говорил мне, что в Дауэй[36]36
  Католический колледж.


[Закрыть] все называли Саутвелла «Прекрасный английский юноша».

– Что ж, Гарри, нужно узнать о нем все.

Слайд, морщась от боли, встал и потер шею.

– Еще кое-что, господин Шекспир.

– Да?

– Человек, который избил меня, уходя, сказал мне кое-что на прощанье.

– Что именно?

– Трудно было разобрать. В ушах звенело, но, кажется, он произнес следующее: «Это еще не конец, Слайд». Откуда ему известно мое имя, если он всего лишь воришка?

Глава 12

На рассвете Шекспир и Слайд сели на лошадей, пересекли Лондон и через Нью-Гейт выехали за пределы городской стены. Они держали путь на Флит-лейн, где надеялись застать Валстана Глиба врасплох.

– Там, – наконец произнес Слайд. – Вот это место. – Падал снег, копыта лошадей бесшумно ступали по заснеженной пустынной дороге. Они остановились, и Шекспир проворно спрыгнул со своей серой кобылы. Он передал поводья Слайду, у которого все болело после вчерашнего нападения, но он настоял на том, чтобы сопровождать Шекспира.

– Останься здесь с лошадьми. Я пойду один.

– Зовите, если понадоблюсь.

– Хорошо.

Это был высокий дом с деревянными перекрытиями и с огромным нависающим вторым этажом, заслонявшим почти весь свет от занимающейся зари. Замка не было, поэтому Шекспир сразу вошел в дом. В прихожей было пусто. Он прошел в другую комнату, побольше, где обнаружил печатный пресс в окружении коробок с литерами. Стоявший у стены пресс высотой в человеческий рост был довольно хрупкой конструкцией. Шекспир прекрасно знал, как он работает; свинцовые литеры буква за буквой вставлялись вместе с гравюрами на дереве в печатные формы на специальной стойке, похожей на двухстороннюю подставку в форме буквы «А». Затем заключкой – специальными клиньями – формы стягиваются и покрываются чернилами, после чего вставляются в дно пресса, где на форму кладется бумага. В процессе печати пресс прижимали к листку бумаги. Рядом лежала стопка газетных листков. Это были отпечатанные экземпляры «Лондонского вестника», чернила уже высохли, и оставалось только распространить газету. Шекспир взглянул на листки и едва сдержал смех.

«В Темзе обнаружено невероятное морское чудовище» – гласил первый заголовок. Под ним было следующее: «Предсказатели считают чудище знамением дьявола».

Очевидно, Валстан Глиб прекрасно знал читательские вкусы своих клиентов, но упустил то, что Шекспиру показалось самой яркой новостью дня: Мария, королева Шотландии, скоро останется без головы.

Шекспир поднялся по ступенькам. На втором этаже из-за двери раздавался храп нескольких человек. Он отодвинул щеколду и вошел. В комнате стояла огромная кровать под балдахином, в которой, как ему показалось, лежала монолитная груда из человеческих тел. Пройдя в комнату, окна которой были закрыты ставнями, он увидел, что в кровати находилось трое: две женщины и один мужчина. Мужчина спал посередине и громче всех храпел, хотя его подружки от него не отставали. Шекспир наклонился и, протянув руку над лежащей на спине одной из женщин, дородной проституткой с широко открытым ртом и обрамлявшими ее лицо темными волосами, потряс мужчину за плечо.

Он приоткрыл глаза.

– Чего надо?

– Вставай. По королевскому делу.

– Какому делу?

– Королевы Елизаветы, и если не хочешь провести день у позорного столба, советую пошевеливаться. Сию же секунду!

Мужчина резко сел и осмотрелся.

– Что все это значит?

– Меня зовут Джон Шекспир, я здесь по королевскому делу. Вставай, Глиб.

Мужчина зевнул и почесал в затылке.

– Вам нужен другой. Меня зовут Фелбригг.

Шекспир наклонился, схватил мужчину за взъерошенный чуб и запрокинул ему голову. На лбу красовалась большая буква «Л».

– «Л» – означает «Лжец», Глиб. Тебя заклеймили за то, что ты присваивал плоды труда других. – Шекспир отпустил его.

Глиб пожал плечами и осклабился, словно ученик, которого застукали за тем, как он списывает у товарища.

– Ладно, дайте мне одеться.

Две женщины начали просыпаться.

– Что случилось? – спросила одна.

– Ничего. Спи.

– Милый, ты меня уже разбудил.

– Тогда одевайся и проваливай. И сестрицу не забудь. – Глиб повернулся к Шекспиру. – Простите, сэр. Тяжелая ночь, крепкий эль. – Он встал с кровати и начал натягивать рубаху и штаны. Кивнув в сторону двух женщин, он произнес: – Неплохо для холодной февральской ночи. Если хотите, могу познакомить.

У Шекспира не было настроения для фривольных шуточек.

– Спускайся вниз, Глиб. У тебя неприятности.

Глиб стоял в комнате, где находился пресс, и, опустив плечи, почесывал в паху.

– Что, последствия «французской любви»?

– Да это тут у всех, кого я знаю, господин Шекспир.

– Это многое говорит о твоих знакомых. – Шекспир указал на пресс. – Есть лицензия от Стейшнерз-Холл[37]37
  Стейшнерз-Холл – здание в Лондоне, где до 1911 года хранился обязательный список всех произведений, изданных в Великобритании.


[Закрыть], выданная Тайным советом?

– Конечно, господин Шекспир.

– Тебя заклеймили как лжеца, Глиб, ты таким и остался. Если не скажешь правду, твой пресс ликвидируют, а листки уничтожат. Но это еще не все, Глиб, ты будешь отвечать по всей строгости закона за подстрекательство к мятежу, что, на мой взгляд, синоним слова «измена».

– Господин Шекспир, но это всего лишь слухи, безобидные новости для лондонцев. В них нет ничего такого. Вот, взгляните, сэр. – Глиб протянул экземпляр Шекспиру. – Всем интересно узнать об этой гигантской рыбе. Весь город только об этом и судачит. Какой от этого вред?

Шекспир вырвал листок из его руки, смял и бросил на пол.

– Меня не это интересует, Глиб. Меня интересует убийство леди Бланш Говард. Откуда ты узнал об этом? – с этими словами Шекспир вытащил листок из-за пазухи камзола.

Неожиданно Глиб забеспокоился. Он умоляюще протянул руки. Глиб был невысоким мужчиной тридцати лет, с узким лицом, заостренными зубами, умными глазами и несходящей с губ хитрой улыбочкой, почти ухмылкой. Только теперь его лоб покрылся морщинами.

– Это слухи, господин Шекспир. Во всех тавернах, постоялых дворах и харчевнях от Вестминстера до Уайтчепела только и разговоров, что о леди Бланш. Такая трагедия, сэр. Я просто подслушал и записал.

– В листке была строчка, обвиняющая иезуитского священника Саутвелла в убийстве с использованием того, что ты описал как «распятие, мощи и клинок». Что это значит и где ты это слышал?

У Глиба забегали глаза, словно ему было тяжело смотреть Шекспиру прямо в лицо.

– Сэр, это все городские сплетни о том, что этот распутный папист и есть убийца. Уверен, вы и сами это слышали.

Шекспир терял терпение.

– Я мог услышать о предположении, но не о доказательстве. Но мы отвлеклись. Что означают слова «распятие, мощи и клинок»?

Глиб мялся, словно не понимал вопроса. Он весь вспотел, несмотря на утренний холод.

– Господин Шекспир?

– Распятие, мощи. Что ты знаешь об этом?

– Ну, сэр, ничего. Я употребил их только как метафору. Это же символы дьявольских католических ритуалов. А вы что подумали, господин Шекспир?

Раздражение Шекспира росло. Он не верил ни единому слову Глиба. Этот человек был скользкий как угорь.

– А как насчет обвинений против леди Дуглас и леди Френсис в том, что они не оплакивают смерть кузины?

– Так и это – слухи.

– Хватит болтать, Глиб. Клеймо тебе уже поставили. За то, что ты собираешь подобные сплетни, ты можешь лишиться ушей. А если ты будешь их повторять, то советую выдернуть себе язык и скормить его ястребам. Хватит с меня этих бредней, Глиб. Мы продолжим нашу беседу в тюрьме. Ты арестован. Следуй за мной.

Глиб выставил руки, словно желая остановить Шекспира.

– Господин Шекспир, что вы хотите узнать? Клянусь, я расскажу вам правду.

– Разве ты еще не понял? Я хочу знать, кто сообщил тебе о мощах и распятии. Я хочу знать, кто упомянул имя Роберта Саутвелла. Или ты немедленно выкладываешь мне эти сведения, или сегодня вечером будешь делить ночлег с ворами и убийцами, а возможно, подвергнешься допросу с пристрастием.

Узкие глазки Глиба заблестели. Шекспир знал, что добился своего: Глиб был в отчаянии, он напуган.

– Господин Шекспир, все это я услышал в таверне, об этом говорили подмастерья и торговцы, сэр. Это же сама кровь Лондона – всем нужны новости. Я смог продать в два раза больше экземпляров «Лондонского вестника», сэр.

– Я тебе не верю. Ты пойдешь со мной.

– Дайте мне сначала одеться. На улице мороз.

– Возьми накидку и сапоги.

Шекспир услышал тихий свист за спиной и резко повернулся. У лестницы, менее чем в трех футах от него, демонстративно выставив свои груди, стояли две обнаженные проститутки, сестры, если верить словам Глиба. Они действительно были очень похожи, эти пышущие здоровьем девицы.

Девицы были такими соблазнительными, что уже через мгновение Шекспир ощутил возбуждение, как и любой другой мужчина, будь он на его месте. Джон обернулся, и вовремя: Глиб пытался сбежать через заднюю комнату. Шекспир хотел было погнаться за ним, но женщины обступили его с двух сторон и принялись обнимать, ласкать, пытаясь поцеловать, хватать за руки, не давая ему уйти. В гневе он оттолкнул их и бросился за Глибом, но тому удалось бежать.

Женщины расхохотались.

– За это придется заплатить, – в ярости бросил им Шекспир, и тут же почувствовал себя дураком.

– Заплатить, милый? Для тебя – бесплатно и в любое время. – Они снова расхохотались, и Шекспир понял, что дело проиграно. Позже он пришлет людей, чтобы те уничтожили пресс. Женщины, веселясь, удалились наверх, видимо, чтобы одеться, а тем временем Шекспир принялся обыскивать комнату. Он нашел оттиск поэм Аретино[38]38
  Пьетро Аретино – итальянский писатель Позднего Ренессанса, сатирик, публицист и драматург.


[Закрыть] и несколько гравюр на дереве, иллюстрирующих памфлеты. Кроме того, обнаружилась кипа сборников нелепых предсказаний французского мошенника Нострадамуса и рассказ о недавнем путешествии сэра Уолтера Рейли в Новый Свет. Шекспир взял по одному экземпляру поэм и сборника, а также – последний листок «Лондонского вестника», и понес их на улицу, где его поджидал Слайд с лошадьми.

– Он там, господин Шекспир?

– Лучше не спрашивай, Гарри.

Глава 13

Неподалеку от собора Святого Павла, в Стейшнерз-Холл, в зале заседаний правления в одиночестве сидел Джоб Моллинсон и через высокое окно рассматривал унылые зимние сады компании. Рукой он поддерживал подвязанную нижнюю челюсть, словно это могло облегчить зубную боль, которая мучила его с самой ночи. Обычно, когда его голова не гудела, словно наковальня, по которой бил кузнечный молот, Моллинсон почти всегда пребывал в прекрасном настроении и слыл великолепным рассказчиком. Теперь его бил озноб и хотелось, чтобы день поскорей закончился. Он пришел сюда, потому что дома жена замучила его своей заботой. Ее утоляющие боль бальзамы помогали плохо, а болтовня лишь усиливала страдания. Прогулка на свежем воздухе до Стейшнерз-Холл показалась ему лучшим способом отвлечься.

Вошел слуга в ливрее и заговорил с ним. Несколько мгновений Моллинсон раздумывал, затем кивнул, слуга исчез, а спустя минуту появился уже вместе с Джоном Шекспиром.

Моллинсон поднялся, приветствуя его, и мужчины пожали друг другу руки. Они встречались раньше, на званом обеде в ратуше в честь начала экспедиции Джона Дэвиса, отправляющейся на поиски северо-западного морского пути, затем два или три раза по государственным делам, когда были найдены документы, подтверждающие заговор мятежников.

– Сочувствую вам, господин Моллинсон, – произнес Шекспир, указывая на повязку.

– Зуб, – превозмогая боль, ответил он.

Шекспир, зная, что Моллинсону трудно разговаривать, сразу же начал с главного.

– Господин Моллинсон, мне нужны кое-какие сведения касательно обнаруженных мною оттисков. – Он протянул клочок бумаги. – Можно ли определить, на каком прессе это было отпечатано? – Он протянул экземпляр газетного листка Валстана Глиба. – Оба листка могли быть отпечатаны на одном и том же прессе?

Моллинсон внимательно осмотрел листки. Он надзирал за служащими Книжной компании и немного разбирался в книгопечатании. Слабым голосом он ответил:

– Да, это возможно, но я не смогу помочь. Вам нужен человек с большим опытом в подобных делах.

С этими словами он вздрогнул, и струйка крови потекла из уголка его рта.

– А здесь кто-нибудь может мне помочь?

Моллинсон покачал головой, затем закрыл глаза. Прежде чем ответить, он глубоко вздохнул, превозмогая боль.

– Нет, не здесь. Но есть один человек, который мог бы вам помочь. Его зовут Томас Вуд. Он книготорговец и представитель типографии Христофора Плантена из Антверпена. Вуд разбогател на печати театральных афиш и владеет монополией на этот бизнес. В Доугейте, рядом с Темзой, у него дом. Вы его сразу найдете: все здание в строительных лесах. Если кто-то и сможет помочь вам, так это Томас. Он – хороший человек.

– Спасибо, господин Моллинсон. Желаю, чтобы ваш зуб вас больше не беспокоил. Еще одно. Распорядитесь, чтобы ваши люди сломали нелегальный печатный пресс на Флит-лейн. На нем работает один грубиян по имени Глиб.

Моллинсон попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.

– О да, господин Шекспир. Знаю я этого Валстана Глиба. Некоторое время тому назад мы следили за ним. Наши люди с удовольствием разобьют его пресс на тысячи кусочков.

Старлинг Дей и ее кузина Элис на широкую ногу кутили в «Бель-Саваже», пребывая в полной уверенности, что им удалось замести следы. Полчаса тому назад, в публичном доме Когга, они наговорили дерзостей Парсимони Филд и удалились, хохоча и отпуская остроты, и вот теперь охотно угощали выпивкой любую не занятую работой девушку, да и вообще любого, кто заходил в таверну.

Парсимони, лучшая проститутка Когга и по совместительству еще и управляющая его публичным домом, была просто ошарашена такой наглостью Старлинг и Элис. Еще ни одна проститутка не осмеливалась на подобное, а если и пыталась, то сильно рисковала: за длинный язык ее могли избить до полусмерти. Высокая и сильная Парсимони могла дать отпор сразу нескольким мужчинам, не говоря уже о женщинах, да и Когг не оставил бы ее в беде. Но поведение Старлинг и Элис обезоруживало. Придя в себя, Парсимони проследовала за ними в «Бель-Саваж», где эти девицы с каждой минутой становились все пьянее.

Первой ее заметила Элис.

– Давай, Арси-Парси, заходи и выпей с нами. Хочешь, куплю тебе пасленового ликеру, неудачница? – И Элис в приветствии подняла два пальца вверх.

Парсимони вдруг захотелось схватить их обеих за волосы и притащить обратно в публичный дом, но она опасалась, что не справится, да и не хотелось унижаться на глазах у остальных работниц заведения. Однако нужно было хоть что-то предпринять. Коггу не понравится, если она потеряет двух проституток.

Тем временем веселье в заведении набирало обороты. Старлинг и Элис повернулись к Парсимони задом, задрали юбки, наклонились и пукнули, после чего со смехом повалились на усыпанный опилками пол. Когда они наконец поднялись на ноги, Парсимони увидела то, чего прежде не замечала: девицы были увешаны драгоценностями, ожерельями и браслетами, похоже, что настоящими, золотыми, а не вульгарными побрякушками, которые обычно носят проститутки. Парсимони нужно было немедленно увидеться с Коггом. Он должен об этом знать. Что-то здесь нечисто, попахивает похлеще тухлой макрели. Выскользнув из таверны, она подобрала юбки и помчалась к дому Когга на Кау-лейн.

Дома его не было, но дверь была не заперта. Парсимони удивилась. Когг никогда не выходил из дома, слишком тяжело ему было носить свою тушу. Она поднялась в спальню. На столе стояла тарелка с объедками, куриными косточками или чем-то вроде того, постельное белье было смято. Парсимони села на кровать и попыталась собраться с мыслями. Когг должен быть здесь. Она не припоминала, чтобы он выходил куда-нибудь в последнее время. Когг даже до публичного дома у «Бель-Саважа» не мог дойти, поэтому проститутки приходили к нему сами. В последний год он сильно сдал. С ним что-то случилось.

Задумчиво накручивая локон своих прекрасных волос на пальцы, Парсимони сидела и вспоминала, как познакомилась с Коггом, когда ей было шестнадцать, а ее муж-каменщик сбежал, пожелав стать актером и писать пьесы. Семь лет уже прошло. Ей сразу понравилась жизнь проститутки: так легко зарабатывать себе на жизнь, отдаваясь мужчинам за деньги, а иногда даже приятно. Больше всего ей нравились моряки, которые возвращались из долгого плавания: у этих веселых с сильными, закаленными морем телами мужчин всегда водились денежки. К тому же Когг и Парсимони прекрасно понимали друг друга. В награду за работу управляющей заведения он разрешал Парсимони оставлять себе в два раза больше денег, чем остальным проституткам. По ее подсчетам выходило, что, еще до того как ей исполнится двадцать пять лет, она скопит столько денег, что хватит на собственный бордель.

Парсимони принялась искать Когга и очень скоро обнаружила его тело внизу, в огромной бочке, где прежде хранились кожи и меха из земель Балтии. Груда из кож, сваленных рядом с бочкой, походила на спящего медведя. Бочку опрокинули на бок, чтобы впихнуть огромную тушу Когга, но он туда не поместился. Бочку развернули к стене, чтобы скрыть тело, и Парсимони не сразу заметила его раздутые обнаженные ступни. Конечно, так его невозможно было долго прятать.

Выходит, эти грязные, подлые шлюхи убили Когга. Да еще и ограбили, решила Парсимони. Что ж, она поквитается с ними. И Парсимони уже придумала, как.

Но где же Когг прятал свое богатство? Все ли они нашли или что-то осталось? Несколько минут она обыскивала дом, но тщетно, посему поспешила обратно в «Бель-Саваж», опасаясь, что Старлинг и Элис улизнут.

Она распахнула дверь таверны. Ей в нос ударила смесь дыма от очага и паров эля. Старлинг Дей и Элис напились до бесчувствия и, неуклюже раскинув руки и ноги, храпели на полу. Другие проститутки пили эль, оплаченный Старлинг и Элис, и развлекались с торговцами.

Мгновение Парсимони никто не замечал. Затем одна из девушек, увидев ее, пихнула локтем соседку. Пирушка мигом прекратилась и наступила тишина. Проститутки со страхом смотрели на Парсимони, глаза которой горели гневом. Она подошла и наотмашь ударила одну из них по лицу, затем указала на Старлинг и Элис и приказала остальным:

– Оттащите их назад и не спускайте с них глаз, – произнесла она холодным тоном, которого, как она знала, не посмеют ослушаться. – Смотрите, чтоб не сбежали. Я поговорю с этими подлыми мошенницами позже, когда протрезвеют. Во дворе стоит бочка – разбейте лед и окатите их водой. Пусть остынут.