Текст книги "Мученик"

– Я еще доберусь до тебя, Шекспир. Я буду пить твою кровь. Тебя тоже касается, Болтфут Купер.

С этими словами он прошел в дом.

Шекспира трясло от ярости. Он попытался почистить свою испачканную и порванную одежду, а затем направился вслед за Топклиффом. Болтфут остался снаружи, наведя дуло аркебузы на спутников Топклиффа, которые делали вид, что происходящее их совершенно не заботит.

В комнате на втором этаже Топклифф мгновение пристально рассматривал труп Бланш Говард, затем схватил ее за волосы и поднял голову, чтобы взглянуть в ее мертвое лицо.

– Кто она?

– Вы все узнаете, когда господин секретарь или Тайный совет сочтут нужным вам сообщить.

– Тайный совет! – Топклифф презрительно фыркнул и швырнул почти отделенную от тела голову обратно на кровать. Он повернулся к Шекспиру и ухватил его своими широкими ладонями за пояс. – Если бы мы слушали мнения Тайного совета, то нашим королем сейчас был бы испанец.

– Я знаю, что должен делать, Топклифф.

– Правда? Ты, Шекспир, мальчишка, который пытается заниматься мужским делом. Ты что, действительно считаешь, что я не знаю, кто она? Она из Говардов. Так, а теперь, листки!

– Бумаги?

– Мне донесли, что здесь были найдены листки. Отдай их мне.

– Листки действительно были, но теперь их нет. Я их сжег.

– Все?

– До единого, Топклифф.

Шекспир едва сдержался, чтобы не скрестить руки на груди, где он спрятал листок.

– Если я выясню, что ты мне солгал, тебе, Шекспир, не сносить головы. Мне известна одна маленькая тайна твоего отца. Может, и у тебя она есть? Не расходятся ли твои слова с делом?

Лицо Шекспира пошло пятнами.

– Ты ничего не знаешь о моей семье, Топклифф.

Но было ясно, что Топклифф что-то знает, и его слова обеспокоили Шекспира.

Он поступил на службу к Уолсингему, полагая, что новая религия, эта англиканская церковь, и есть истинная религия, что римская церковь, торгующая реликвиями, погрязшая в предрассудках, с инквизицией и сжиганием на кострах, была порочна. Будь он предан этой английской версии христианства, он мог бы жизнь за нее отдать. Но все же верность семье разрывала его: его отец, нарушая законы, по-прежнему тайно исповедовал католичество и не посещал приходскую церковь по воскресеньям. В случае с Топклиффом подобные сведения становились пороховым зарядом в руках играющего с огнивом ребенка. В любой момент об этом могло стать известно, что разрушило бы жизнь его отца, да и его карьера была бы под угрозой.

Топклифф сплюнул Шекспиру под ноги.

– Я знаю то, что знаю, а ты знаешь, что мне известно. И вот что я тебе скажу. Дело Говарда – дело королевы, и я буду им заниматься. Я знаю, что здесь произошло. Это сделал Саутвелл, этот женоподобный папист. Такие, как он, способны сотворить подобное с женщиной. Я найду этого иезуита Роберта Саутвелла и покажу тебе убийцу. Я собственноручно повешу его, кастрирую и выпущу ему кишки. Я умоюсь кровью из его сердца и повеселюсь от души!

Глава 3

На Темзе еще продолжался прилив, когда Шекспир подошел к расположенному выше по течению сразу за Лондонским мостом спуску к воде, куда причаливали оснащенные навесом лодки, развозившие пассажиров. Предупредив суетящуюся там толпу криком «По королевскому делу!», в ожидании лодки Джон вспомнил слова Топклиффа об отце, и его снова охватил страх. Да, отец Шекспира был оштрафован за неповиновение и действительно придерживался старых религиозных взглядов. Это привело к бесчисленным спорам между отцом и старшим сыном, и в итоге в их отношениях появилась трещина, залатать которую теперь было весьма трудно. Шекспира охватила волна безмерной печали. Он любил отца, но считал, что тот заблуждается, упрямится понапрасну и причиняет ненужные страдания семье.

Теперь Топклифф говорит, что упрямство его отца может каким-то образом отразиться на его сыне. Шекспир прекрасно понимал опасность подобных заявлений, даже намек на папизм мог послужить поводом к тому, что среди ночи к нему нагрянут персеванты из наводящего ужас отряда вооруженных до зубов вояк, действующих по приказу таких государственных людей, как Топклифф.

А как насчет предположения Топклиффа о том, что иезуит Роберт Саутвелл и есть убийца? Саутвелл действительно находился в розыске; возможно, он был самым разыскиваемым человеком во всей Англии, но разве это причина для того, чтобы считать его убийцей? Быть может, у Топклиффа были сведения, о которых Шекспир не знал.

Сев в лодку, Джон еще сильней ощутил зловонный запах реки: прибывающая с приливом вода несла фекалии и гниющие туши животных из Дептфорда, Гринвича и тех мест, что находились дальше по течению. Зато этот хороший полноводный поток быстро нес лодку вверх по течению Темзы к Суррею и Барн-Элмсу, загородному дому сэра Френсиса Уолсингема.

Уолсингем называл Барн-Элмс своей «бедной хижиной», хотя в действительности это был прекрасный особняк на излучине реки с большой площадью прилегающих земель, среди которых были как сады, так и фермерские угодья. Летом грандиозно вздымающиеся на сто футов ввысь вязы, давшие поместью имя[9]9
  Элмс (англ. «elms») – вязы.


[Закрыть], укрывали дом и все вокруг причудливой пятнистой тенью. Зимой же, мрачные и голые, они напоминали черных воронов на пашне. Конюшни были особо примечательными: около семидесяти великолепных лошадей содержались в стойлах из кирпича – в таких рабочий люд и сам не побрезговал бы поселиться. С лошадьми занимались целый день, чтобы скакуны не утрачивали навыка ровного бега, искусный кузнец с подмастерьями работали не покладая рук, подковывая лошадей, а конюхи кормили, обслуживали и чистили животных. К тому же в особняке постоянно находилось не менее дюжины почтовых гонцов, способных скакать день и ночь, развозя послания в Вестминстер, Лондон, Гринвич и более отдаленные места и обратно.

Это был центр разведывательной сети Уолсингема, опутавшей своими нитями все европейские столицы и даже восточные базары и караван-сараи.

К тому времени, когда Уолсингем принимал у себя в кабинете Шекспира, он уже знал о смерти леди Бланш Говард и отправил послание с гонцом ко двору, чтобы оповестить о преступлении ее семью, Тайный совет и королеву.

Кабинет Уолсингема был обставлен просто, мебели и лепнины было немного, что говорило о его аскетизме. Эта комната была предназначена для работы: множество книг, писем и пергаментных свитков были сложены в стопки и лежали на полках. В этих документах содержались сведения из разных уголков света, даже из Индии и самого сердца испанских колоний. Уолсингем был посвящен во все тайны; он знал, что содержится в любом отрывке письма или документа, а также, где тот или иной документ или письмо находится в этом на первый взгляд полном хаосе. В комнате стояли два больших дубовых стола, на одном из которых были расстелены карты и чертежи, как добытые с испанских судов, так и составленные его личными картографами. Второй стол был пуст, если не считать письменных принадлежностей и перьев для письма.

Уолсингем, по обыкновению в темной строгой одежде и наискромнейшем гофрированном воротнике, сидел неподвижно, мучимый болями в спине и почках. Рядом стояла небольшая серебряная чаша. Он кивнул своему главному агенту.

– Плохо дело, Джон.

Шекспир поклонился Уолсингему. Джон не стал спрашивать начальника о его здоровье или потакать прочим его слабостям. Вместо этого он достал из-за пазухи газетный листок.

– Еще хуже, господин секретарь, – ответил Джон и передал листок Уолсингему.

Уолсингем быстро прочитал текст.

– Кто-нибудь еще об этом знает?

– Думаю, да, но только не о содержании листка. Констебль и глашатай не умеют читать. На месте преступления неожиданно объявился Топклифф. Он слышал о листках, но к тому времени я уже сжег остальные и не сказал, что оставил себе этот.

– Почему, Джон?

– Я решил, что это касается только вас.

Уолсингем бросил на Шекспира серьезный взгляд. Его темные пронзительные глаза были способны заглянуть в самую душу.

– Твоя накидка в грязи, а одежда порвана. Если не будешь аккуратен, то придется одеваться так же неприглядно, как и мне.

Шекспир рассмеялся над типичной для Уолсингема самоуничижающей шуткой. Однако скрывать что-либо было бессмысленно: господин секретарь всегда все знал.

– Меня стащили с лошади.

– Топклифф?

Шекспир кивнул.

– Джон, вы враждуете, и я не стану этого терпеть. Когда на ферме у крестьянина происходит раскол, его хозяйство приходит в упадок, урожай не всходит, животные болеют и умирают. Мы боремся против общего врага. Пока испанцы стоят у наших дверей, угрожая нам флотом из Лиссабона и армиями Пармы из Нижних земель, у нас нет времени сражаться друг с другом.

– Я знаю, что…

– Вам не нравятся методы друг друга. Топклифф считает вас слабым и сомневается в вашей приверженности делу Иисуса и Англии. Вы считаете его жестоким. Что ж, я знаю, что он ошибается. Вы не слабы, а скорее… серьезны. Но послушайте меня, Джон, сейчас, когда мы стоим перед лицом жестокого врага, такой человек нам необходим. Такие, как Топклифф, достигают своими методами хороших результатов, королева уважает и восхищается им, и никто не запретит ему действовать так, как он считает нужным. Если перейдешь ему дорогу, пеняй на себя. Это касается и твоего слуги с аркебузой, который, похоже, обрел врага на всю жизнь.

Шекспир едва заметно улыбнулся.

– Не думаю, что из-за этого Болтфут Купер потеряет сон. Человек, который совершил кругосветное путешествие вместе с Френсисом Дрейком, сразился и победил голод, бури и испанцев, вряд ли испугается Ричарда Топклиффа.

Уолсингем не повысил голоса, но тон его стал жестче.

– Быть может, вы правы. Но вам придется подчиниться моим желаниям. Джон, как вы думаете, почему я вас назначил помощником министра и начальником своей разведки?

– Признаюсь, порой мне и самому хотелось бы это знать.

– Я выбрал вас, Джон, потому что в вас я увидел что-то от себя. Мы, конечно, разные. В вас меньше… строгости в делах, касающихся религии. Но вы, Джон, усердны и надежны. И, что самое важное, вы не безразличны. Именно ваше беспокойство – наше беспокойство – заставляет нас внимательнейшим образом относиться к мельчайшим деталям нашей работы. И именно детали приводят к результату. Эта задача не для тех, кто полагает, что проблемы можно решать пылкими речами и широкими жестами. Нам, подобно кротам, приходится усердно трудиться в кромешной тьме. Каждый дюйм пути сквозь этот туннель обернется для вас настоящей мукой. Если нет, то я ошибся в вас, Джон. И зарубите себе на носу: наша цель стоит того, чтобы за нее сражаться. Враг желал бы разрушить все, во что мы оба верим.

Шекспир ни капли не сомневался в серьезности намерений Уолсингема. Он еще раз низко поклонился главному государственному секретарю в знак того, что все понял.

– Я понимаю, господин секретарь. Однако я никогда не разделял ваших методов. Я согласен с тем, что, когда на кону безопасность нашей королевы и государства, необходимо прибегнуть к крайним мерам. И если это означает применение пыток, чтобы получить информацию, пусть будет так. Но я не стану терпеть человека, который пытает мужчин – а иногда и женщин – ради удовольствия.

Уолсингем гневным жестом заставил его замолкнуть.

– Довольно. Не желаю больше слушать о вашем отношении к господину Топклиффу. – Он знаком пригласил Шекспира сесть, и его голос смягчился. – Это еще не все, Джон. Хотел бы я иметь бездонную казну, чтобы нанять армию истинных джентльменов и вести эту тайную войну, но сейчас трудные времена и мы должны жить по средствам. Вы продолжите расследование дела Бланш Говард. Боюсь, что на кону гораздо большее, чем просто смерть женщины. Выясните, с кем она водила дружбу. Обратилась ли она в католичество? Кто сделал это и почему? Что означает этот текст и кто стоит за ним? Иезуиты? Больше привлекайте к делу Слайда. Используйте его сеть. Он – мой должник, и Слайд, вероятнее всего, знает, кто стоит за всем этим. Также найдите Роберта Саутвелла. Он опасен. Саутвелл виновен в смерти Бланш Говард? Я слышал, что Топклифф считает именно так. Это был бы не первый случай, когда кто-то из Саутвеллов помогает разделаться с членами семейства Говардов. Разве не отец Саутвелла, сэр Ричард, выступил главным обвинителем против Генри Говарда, графа Суррея, и приговорил его к смерти? Между этими семьями нет любви, Джон.

– Но это совсем другое.

– Правда? Тогда, может, выясним это? Еще несколько недель и, если будет на то Божья воля, шотландскую дьяволицу обезглавят, и после этого нужно быть готовыми к ответной реакции. Порох будет подожжен. Любой обрывок информации, любое неверное слово, оброненное в забегаловках и на постоялых дворах Лондона и за его пределами должно привлекать наше самое пристальное внимание. Мы должны пресечь любые попытки покушения на жизнь нашей государыни.

Шекспиру показалось, что его желудок скрутило узлом. Временами у него возникало ощущение, что будущее Елизаветы и ее подданных зависит только от него. Как мог он, в одиночку, противостоять угрозе, исходящей от так называемой Английской кампании, – растущей армады кораблей Филиппа Испанского, которая собиралась вторгнуться на территорию его страны и уничтожить королеву?

Враги были повсюду: Лондон и графства, казалось, наводнены католическими священниками, засланными из семинарий и колледжей Рима, Реймса и Дауэйя. С какой целью? Подстрекательство к мятежу, восстанию и совращение душ. Обычные священники не годились для этих целей. Нужны были иезуиты, дисциплинированные и непоколебимые, которые, пусть и в небольшом количестве, являлись угрозой государству: дьявольская армия контрреформации.

– Есть еще одно дело, Джон, – продолжал Уолсингем, понизив голос, словно у стен были уши. – Оно касается сэра Френсиса Дрейка.

– Что за дело?

Уолсингем отпил из маленькой серебряной рюмки сладкого рейнского вина. Его лицо наполовину скрывала тень из-за слабого зимнего дневного света. В камине горел огонь, но одно-единственное полено тлело без особого энтузиазма и практически не грело. Уолсингем поднялся и взял листок бумаги из кипы возле одного из столов и вручил его Шекспиру. Джон мгновенно распознал, что текст написан испанским шифром.

– Берден перехватил это в Париже. Бумага была послана Мендозой испанскому королю.

Шекспир прекрасно знал, что любой обмен сообщениями между Мендозой, испанским послом в Париже, и королем Филиппом был для Уолсингема делом чрезвычайной важности. Никому не удавалось навредить Елизавете и государству больше, чем это сделал дон Бернардино де Мендоза; его выслали из Англии три года тому назад за бесконечные заговоры, но, даже покидая страну в сопровождении вооруженной охраны, он обратился к одному из членов Тайного совета и заявил, что вернется, но уже как завоеватель. Что же до Бердена, то Шекспир знал его как одного из лучших тайных агентов Уолсингема. Нет причины сомневаться в подлинности перехваченных сведений.

– Полагаю, вы уже расшифровали письмо?

– Понимаю, Джон, дешифровка – твой конек. Фелиппес взломал шифр, и мы получили следующее сообщение: «Убийца дракона отправлен в Англию». Далее запрашивается сумма в размере семидесяти тысяч дукатов в случае успешного исхода. Джон, эта записка – ордер на убийство. Она сообщает нам, что убийца уже послан в Англию, чтобы разделаться с Дрейком. У нас нет возможности узнать, когда он был послан, как долго он уже находится здесь или каковы его планы. Но нет сомнения в том, что сообщение получено, и в том, что ситуация весьма серьезная.

Шекспир кивнул в знак согласия. Он знал, что Томас Фелиппес, эксперт-шифровальщик Уолсингема, не сделает ошибки в расшифровке текста подобного документа. Именно ему удалось взломать хитроумный шифр королевы Шотландии и выяснить, что она готовит заговор. А теперь, если верить этой шифровке, чтобы уничтожить сэра Френсиса Дрейка, нанят убийца. Испанцы боялись Дрейка и называли его «Эль-Драке», что означало «Дракон». Дрейк был вице-адмиралом Англии, однако его репутация затмевала любые титулы. Среди сонма величайших мореплавателей, таких как Уолтер Рейли, Мартин Фробишер, Томас Кавендиш, Хамфри Джилберт, Ричард Гренвилл, Джон Хаукинс и Говард Эффингемский, Дрейку не было равных. И его ненавидели испанцы. Когда в 1568 году товарищи по оружию и друзья Дрейка потерпели неудачу при Сан-Хуан-д’Улуа, что в Новом Свете, и попали в лапы инквизиции, то их подвергли страшным пыткам. Их имена до сих пор бередят Дрейку душу, он часто их вспоминает: девонширец Роберт Барретт сожжен заживо на костре в Севилье; Уильям Орландо умер от загноившихся ран, сидя в темнице в том же городе; Майкл Морган после пыток был запорот до полусмерти, а потом отправлен рабом на галеры; Джордж Рибли из Грейвсенда был казнен гарротой[10]10
  Орудие казни, род железного ошейника.


[Закрыть], после чего его тело сожгли. Эти мысли наполняли сердце Дрейка мужеством и жестокостью и подогревали ненависть к его заклятым врагам, испанцам. Эту ненависть подпитывало любое очередное преступление испанцев: массовое убийство мужчин, женщин и детей в голландском городе Наарден в 1572 году; убийства, изнасилования и грабеж в Антверпене. Воспоминания об этих трагедиях жгли Дрейку мозг, и его гнев кипел как раскаленное железо. Враждебность Дрейка лишь усилилась из-за короля Филиппа II, который давно решил, что Дрейк должен умереть.

Пять лет тому назад, будучи младшим следователем на службе у Уолсингема, Шекспир помогал предотвратить очередной испанский заговор против Дрейка. Сумма, которая предлагалась за его убийство, тогда составила двадцать тысяч дукатов. Шекспир должен был выяснить, кто является заговорщиком. Это был простой и неумелый заговор: Педро де Зубиаур, испанский агент в Лондоне, завербовал купца по имени Патрик Мейсон, чтобы уговорить старого врага Дрейка убить его. Врага звали Джон Даути, это был мстительный единокровный брат Томаса Даути, которого Дрейк казнил на глазах Джона, когда они находились в кругосветном плавании. После короткого допроса с пристрастием Мейсон назвал имена. Насколько было известно Шекспиру, Даути до сих пор гнил в тюрьме «Маршалси».

А теперь король Филипп поднимал ставки. Семьдесят тысяч дукатов легко могли соблазнить кого-нибудь из отчаянных голов.

Уолсингем продолжал:

– На мировой сцене Филипп – неповоротливый тяжеловес. Забавно, когда он, как девчонка, жалуется на Дрейка, Хоукинса и всех остальных, кто решил поживиться его сокровищами. Но хоть Филипп и неповоротлив, у него есть определенный вес, благодаря богатствам Нового Света. И он способен уничтожить. Я бы сказал, что в море мой добрый друг Дрейк скорее умрет от цинги, чем падет от меча или пули наемного убийцы, но сейчас, когда он на суше, оснащает и снабжает провиантом флот на Темзе, адмирал – легкая добыча. Джон, он уязвим при свете дня на верфях, да и по вечерам, появляясь при дворе вместе со своей женой, вряд ли в большей безопасности. Дрейк – в опасности, и именно тогда, когда он нам больше всего нужен. Санта-Круз, адмирал короля Филиппа, намеревается выдвинуться вместе со своим флотом в поход этой весной или летом. Мои агенты сообщают, что он замышляет объединение с войсками герцога Пармы в Голландии и собирается прикрывать их, когда те двинутся морем к берегам Англии. Если Дрейка не будет, их морская кампания обернется безмятежной прогулкой.

Шекспир колебался. Из того, что он слышал о Дрейке, он мог сделать вывод, что тот не нуждался в чьей-либо помощи, чтобы защитить свою жизнь.

– Дрейк в состоянии позаботиться о себе сам, – наконец произнес Шекспир.

– Уверены, Джон? В море – безусловно, но на суше, в толпе на верфях, где полно иностранцев всех мастей и убеждений? Кто обратит внимание на человека с аркебузой или арбалетом среди сотни людей, занятых своими делами? Дрейку нужна защита – и вы ее обеспечите.

Тугой воротник сдавливал Шекспиру горло. Его бросило в жар, хотя в этой мрачной комнате было довольно прохладно.

– А леди Бланш Говард?

– А теперь, что касается леди Бланш Говард и всех прочих ваших обязанностей. У всех нас дел столько, что и вздохнуть некогда. Но как бы там ни было, у вас есть слуга, которому вы сможете поручить Дрейка, бывший моряк, господин Болтфут Купер. Полагаю, он хорошо знает сэра Френсиса.

Шекспир чуть не расхохотался. Спорить было бессмысленно. Уолсингем знал, что Болтфут в ссоре с Дрейком из-за того, что тот не отдал Болтфуту положенную долю крупного трофея, взятого на борт «Золотой Лани» с испанского корабля «Какафуэго». А еще он говорил, что после трех лет в море в компании Дрейка он больше никогда не ступит на палубу корабля, и уж точно не на борт судна, принадлежащего Дрейку. Вряд ли Болтфут обрадуется перспективе снова очутиться в обществе знаменитого Дракона.