Текст книги "Бронзовые звери"

Внутри раскинулась комната размером с приличный танцевальный зал. Множество посетителей в масках в форме улыбающихся тигров или же человеческих лиц, с застывшей гримасой радости или ужаса, кружились по залу. Сотворенные подносы, заставленные хрустальными рюмками, наполненными амаро[5]5
  Травяной ликер.


[Закрыть], и с мисками со льдом парили сквозь толпу, наполняя комнату горькими ароматами аниса и мирта. Вокруг разливался голос невидимого оперного певца, заглушаемый шуршанием шелка и тихим смехом гостей. У входа в салон человек в маске в виде большого черного овала с нарисованной зубастой улыбкой склонился в поклоне перед Северином и Евой.

– С этого момента мы отказываемся от лиц, которые являем миру, и преподносим нечто более важное, – сказал человек. – Добро пожаловать, друзья, желаю вам найти то, что вы ищете. Желаю вам покинуть наше святилище, обретя возможность взглянуть на мир по-новому.

Весьма странное святилище, подумал Северин, разглядывая зал. Высоко над головой десятки сияющих металлическим светом лучей медленно вращались в воздухе. Созвездия шелковых нитей покрывали эти лучи, и с них свисали сотни масок. Некоторые были незамысловатыми, с изображением всего лишь чувственных губ на гипсовой поверхности маски. Некоторые напоминали живые лица – Сотворенные маски обладали способностью улыбаться, а длинные ресницы моргали, открывая прорези для глаз. Среди них были и традиционные венецианские маски: Баута, с крупным выдающимся подбородком и золочеными полосами вокруг глазниц, полумаска Коломбина, украшенная толченым жемчугом по краям. На балконах в глубине зала усердно трудились масочники. На их лицах виднелись замысловатые забрала, напоминавшие жидкие зеркала, плотно прилегавшие к лицу, так что каждый, кто пытался бы угадать, кто скрывается под маской, увидел бы лишь свое отражение.

Северин вдруг что-то заметил на дальней стене. На первый взгляд это выглядело как обычная тяжелая изумрудная портьера, свисавшая от потолка до пола. Но, присмотревшись, он увидел, что сквозь ткань высовывались десятки рук.

Некоторые гости не обращали внимания на руки, проходя мимо. Другие совали в них монеты, письма и ленты. Один из гостей в маске кошки слегка коснулся протянутой руки. Похоже, приглашение было одобрено, и мгновение спустя человек в кошачьей маске со смехом был втянут в складки портьеры.

Северин все еще смотрел на портьеру, когда Ева коснулась его руки.

– Жди здесь. Я сама достану маски.

Северин запротестовал, но Ева подняла руку.

– Хотя Руслан и послал нас сюда вдвоем, Орден будет искать именно тебя. Возможно, у них даже есть информаторы среди масочников, работающие под прикрытием. Тебе… тебе будет безопаснее остаться здесь.

Ева была права, хотя Северин не понимал, зачем ей защищать его, если она совершенно ему не доверяла. Возможно, они с ней похожи, и она надеялась, что все-таки правильнее было бы довериться ему.

– Спасибо, – сказал Северин.

– Я скоро разыщу тебя, – ответила Ева. – Мне понадобится не более получаса.

И с этими словами она скрылась в толпе. Северин смотрел ей вслед. Обрывки плана заполняли мысли, вызывая беспокойство, но ему некуда было их привязать. И еще оставалась проблема с лирой. Руслан не пошел с ними, а значит, лира останется у него. Возможно, Северину удалось бы подменить лиру предметом, похожим по весу на божественный инструмент, но как ему сделать это без Евы?

– Не желаете испытать другую судьбу, синьор? – прервал его мысли незнакомый голос.

Обернувшись, Северин увидел невысокого бледного мужчину в большой маске лягушки с выпученными стеклянными глазами.

– Здесь вы можете быть, кем пожелаете, – сказал незнакомец, указывая на заднюю стену и портьеру с множеством рук. – Вам просто надо выдернуть изображение из воздуха… а возможно, вы решитесь распахнуть руки навстречу судьбе и увидеть, какая удача и любовь выпадут на вашу долю…

Северин уже собирался отмахнуться от незнакомца, как вдруг его внимание привлекла изящная фигурка. Женщина. Она стояла слишком далеко, чтобы он мог разглядеть ее черты, но было что-то манящее в ее движениях. Именно так он представлял себе шествующую по ночному небу богиню, которой касаются звезды, которой отлично известно, что легкое касание ее ноги или поворот бедра способны круто изменить судьбу мужчины.

– Синьор? – снова обратился к нему коротышка.

– Да, – ответил Северин, отвлекаясь от раздумий. – Я хочу раскрыть руки навстречу судьбе.

Он услышал легкое жужжание, когда незнакомец подвел его к парчовой портьере. Женщина скрылась из глаз, пройдя через тескатский портал, спрятанный в зеркальной стене. Ее исчезновение причинило боль. Перед ним гости в масках порхали мимо портьеры, усеянной руками. Северин увидел, как один господин остановился перед протянутой ладонью, поцеловал ее, а затем быстро удалился. Ладонь сжалась, а затем полностью исчезла.

Северин проходил мимо ряда протянутых рук. Не меньше дюжины манили его к себе, но ни одна не влекла, как могла завлекать сирена. В самом конце ряда он остановился около бронзовой женской кисти. У него перехватило дыхание, когда он увидел ее указательный палец. Знакомый побледневший от времени шрам привлек его внимание. Он хорошо знал эту отметину. Когда это случилось, он был рядом, стоя рядом с ней на кухне в Эдеме, и жутко разозлился, что кастрюля осмелилась обжечь ее руку.

Я не в силах выносить твою боль.

Не раздумывая, Северин ухватился за запястье женщины. Он ощутил такое же бешеное биение пульса, как и у него. И, возможно, этот легчайший намек, что она испытывала то же предчувствие, что и он, заставил его сделать следующий шаг. Северин поднес ее ладонь к своим губам, поцеловав ее в то место, где ее пульс трепетал, словно пойманная в силки птичка.

Секретный механизм, скрытый под паркетным полом, потянул его через тескатскую портьеру, и он оказался в небольшой, отделанной шелком комнате. Парящие Сотворенные свечи проливали озера золотого света.

Перед ним стояла Лайла, ее глаза казались огромными от удивления.

Всего несколько дней назад он рисовал в воображении поэзию ее черт. Увидев ее столь внезапно, он почувствовал себя так, словно его пронзил удар молнии. Он понимал, что она имела полное право оставить его одного под Мостом Вздохов. Знал, что должен упасть на колени и славить мгновение, когда увидел ее, но сейчас он ничего не мог с собой поделать. Его переполняла радость.

Северин улыбнулся.

И в этот момент Лайла отвесила ему пощечину.

13. Лайла

В тот вечер Лайла уже не впервые разбивала сердце мужчине. Час назад Гипнос устроил настоящую истерику, прежде чем она покинула безопасное убежище матриарха.

– Я сказала, мне жаль, – произнесла Лайла, коснувшись дверной ручки. – При других обстоятельствах я бы непременно взяла тебя с собой.

Гипнос лежал, уткнувшись лицом в пол безопасного убежища матриарха. Несколько минут он не желал шевелиться. Энрике вздыхал, скрестив руки на груди, Зофья жевала спичку, с любопытством глядя на Гипноса.

– Похоже, горе оказалось настолько непосильным, что придавило его к земле? – спросила она.

– Это тяжесть несправедливости, – простонал Гипнос, уткнувшись в ковер. – Я почти пять лет ждал, что отправлюсь в маскарадный салон, а теперь из-за того, что повсюду шныряют ищейки Ордена, не могу этого сделать. Все вокруг хотят навредить мне, а я не знаю, почему.

– Да, это абсолютно неоправданная паранойя со стороны Ордена, – заметил Энрике. – Нет ничего ужасного в том, чтобы отправиться на Зимний Конклав, а затем оказаться парализованным на несколько часов, а после воскреснуть и спасаться бегством от психопата, который, увидев тебя, сразу поймет, что и остальные живы, и, скорее всего, убьет нас всех.

– Ладно, отлично, я все понимаю, – воскликнул Гипнос, переворачиваясь на спину. – Но не могу смириться с абсолютной несправедливостью происходящего.

Зофья осторожно тронула его руку носком туфли, слегка сдвинув ее с места.

– Смотри!

– Ты меня исцелила, – безучастно ответил Гипнос.

Лайла подавила смех.

– А я должна идти.

Серебристая полумаска в ее руке поблескивала в угасающем дневном свете. Впервые надев ее, она ощутила силу Творения разума, словно кто-то пробрался в ее мысли. Теперь она не просто знала, где находится салон, но твердо понимала, что следует делать: ей необходимо показать серебряную маску мастеру, и каждая маска, которую он изготовит, станет билетом на праздник.

Гипнос издал громкое хмыканье. Лайла протянула ему руку, и, издав еще один полный тоски стон, Гипнос ухватился за ее руку и встал.

– Прошу, выбери для меня маску, которая подчеркнет мои лучшие черты, – сказал он.

– Какие черты? – поинтересовалась Зофья. – Твое лицо будет скрыто.

Улыбка Гипноса сделалась озорной.

– Ах, ma chère, я польщен, но никто не станет спорить, что моя лучшая черта, на самом деле…

– Пожалуйста, не выбирай желтый цвет, – произнес Энрике погромче, перебивая Гипноса. – Он делает меня изможденным.

Гипнос выглядел оскорбленным. Лайла вскинула бровь, а затем взглянула на Зофью.

– А у тебя будут пожелания эстетического плана?

– Эстетика не имеет значения, – ответила Зофья. Энрике и Гипнос у нее за спиной скорчили оскорбленные мины.

– Важнее всего – польза, – сказала Зофья. – Нам нужно как-то спрятать инструменты.

– Какие инструменты? – В голосе Энрике прозвучала подозрительность.

– Полезные.

– Феникс…

– Хм?

– Ты ведь не думаешь о том, чтобы спрятать крупное взрывное устройство рядом с нашими лицами, правда? – спросил Энрике.

– Нет, – ответила Зофья.

– Отлично!

– Это совсем крошечное взрывное устройство. Не больше шести сантиметров.

– Нет, – в один голос отозвались Гипнос и Энрике. И Лайла сочла это знаком, что пора уходить.

ЧАС СПУСТЯ она наконец приняла решение.

Маскарадный салон оживленно бурлил, и Лайла вдруг ощутила острую тоску по Палэ де Ревс. Она скучала по запаху натертого воском пола бального зала, по кружению пылинок в лучах света огромных люстр, звонкому хрусту нитки жемчуга, крошащейся под каблучками ее туфель. Несколько недель назад она обещала своему стейдж-менеджеру, что Энигма вернется «как раз к Новому году». Но совершенно ясно, что этого не произойдет. Лайла задумалась, что тогда они подумали бы о ней? Что она погибла? Или просто исчезла? Другие танцоры часто поддразнивали ее, говоря, что она собирается сбежать с русским принцем.

Она надеялась, что они верили в то, что это ее судьба.

– Синьора? – обратился к ней Сотворенный мастер.

Лайла обернулась к рабочему столу, располагавшемуся справа, в дальнем углу от входа в помещение, напоминавшее огромный бальный зал, разделенный портьерами на несколько частей. Атмосфера в этой части зала казалась несколько мрачноватой. Здесь было довольно тихо, благодаря Сотворенной портьере, не пропускавшей посторонние звуки.

– Вот четыре маски, которые вы просили, – произнес Сотворенный мастер.

Лайле оказалось нелегко смотреть на этого человека. Его лицо скрывала маска, напоминавшая жидкую зеркальную поверхность, сливавшаяся с чертами его лица, скрывая даже глаза, и, глядя на него, Лайла видела только свое отражение.

– Grazi, – наклонившись над столом, ответила Лайла.

В конечном итоге она выбрала одинаковые маски для них всех.

– Il medico della peste, – сказал мастер, и в его голосе прозвучало легкое беспокойство.

Маска чумного доктора.

Все четыре маски полностью скрывали лица. Близко расположенные круглые прорези для глаз закрывало сияющее стекло, а отверстия для носа и рта заменял вытянутый и изогнутый клюв. Все четыре маски были выкрашены в цвет яичной скорлупы и разрисованы нотами.

– E perfetto, – любезно воскликнула Лайла.

И, в своем роде, это действительно было безупречно. Зофья просила маску, под которой можно было спрятать инструменты, а маска была достаточно большой и позволяла это сделать. Кроме того, маска выглядела символом цели их путешествия – Чумного Острова.

Сотворенный мастер улыбнулся. Даже его зубы были серебряными. Он ловко свернул маски, пока они не стали тонкими, как носовые платки, и легко поместились в сумочку, висевшую у нее на запястье.

Лайла уже собралась уходить, как вдруг снова испытала знакомое ощущение.

Пустота.

Пустота налетела, словно внезапный ливень. Ее ноздри вдруг обжег запах сигаретного дыма, в ушах зазвенело от переливов гортанного женского смеха, и она впилась пальцами в жесткие жемчужины, которыми была вышита ее сумочка.

В следующее мгновение Лайла почувствовала себя, словно цепкая тень. Материя исчезла. Звуки растворились. Краски померкли.

Нет, взмолилась она. Не сейчас… только не сейчас.

Пустота не тревожила ее с момента посещения Изола ди Сан-Микеле. Ей почти удалось убедить себя, что это был кошмар наяву. Лайла опустила глаза.

Четыре.

Ей оставалось жить четыре дня.

Лайла пыталась набрать полные легкие воздуха. Она не чувствовала, как расширяется грудная клетка, не ощущала пропитанного духами воздуха. Она должна справиться, а иначе умрет прямо сейчас, но, возможно, она была сделана по-другому.

От этой мысли ей сделалось нехорошо.

Подняв глаза, она уставилась на вращающиеся маски. На мгновение она вспомнила родную деревню в Пондичерри в Индии. Разве не это сделал для ее родителей джаадугар[6]6
  Волшебник.


[Закрыть]? Возможно, он просто провел своей высохшей рукой вдоль лент, свисавших с потолка, выбирая лицо, которое ей пришлось носить следующие девятнадцать лет?

– Синьора, вы выглядите так, словно хотите все начать сначала.

Лайла медленно обернулась к заговорившей с ней женщине. Та была высокой и темнокожей, золотистые глаза едва различимы за бархатной маской моретто. Женщина указала на ту часть комнаты, которую Лайла поначалу не заметила, когда вошла. Руки, тянущиеся сквозь портьеры, гости, прогуливающиеся мимо, бросали в протянутые ладони всякую всячину, от монет до конфет.

– Позвольте судьбе вести вас, – сказала женщина. – Возьмите приятные мгновения этого мира и начните заново…

– Я… – Лайла попыталась заговорить, но язык ее не слушался.

– Пойдем, пойдем, – сказала женщина. – Это любимый обычай всех, кто посещает наше святилище. Только здесь вы можете избавиться от лица, которое носите в этом мире. Только здесь сможете вкусить любовь в новой форме или обрести совершенно новую судьбу.

Новая судьба.

Она медленно последовала за женщиной. Оцепенение не покидало ее. Скорее, усиливалось. Мир вокруг сделался расплывчатым. Ее пульс замедлялся, становясь все слабее.

– Сюда, синьора, – ласково произнесла женщина. – Просто попросите, чего желаете, и увидите, что подарит вам судьба.

И с этими словами женщина задернула портьеры. Лайла замерла, чувствуя, как мир вертится вокруг. Шелковая ткань портьеры перед ее глазами казалась вратами в другой мир. Лайла просунула руку сквозь ткань. Она не ощутила тяжести или шершавого прикосновения необработанного шелка к коже. Пустота поглощала ее. Лайла ощущала себя отрезанной от мира, всего лишь легким обрывком сознания, балансирующим на грани бытия, прежде чем снова низринуться во тьму.

Лайла откашлялась и прошептала:

– Я хочу жить.

Несколько мгновений она ждала. Ничего не происходило, и Лайла уже собралась отдернуть руку, как вдруг ощутила легчайшее прикосновение к запястью. Она замерла.

Кто-то на другой стороне поднял ее руку. Она смутно ощутила шершавую тяжесть портьеры, уловила едва различимый запах сигар, впитавшийся в ткань. Незнакомец коснулся губами ее запястья, и Лайла ощутила жар поцелуя, словно раскрывающийся бутон цветка. Краски вокруг сделались ярче. Доносившийся издалека шум, на который она раньше не обращала внимания, нарушил тишину. И едва трепещущая душа крепче вцепилась в ее тело.

Мир вокруг демонстрировал свое красноречие разнообразным богатством ароматов и ярким сиянием люстр, плюшевой дремотой плавно раздвигающихся портьер, сучковатыми узкими щепками, втыкающимися в подошвы ее туфель. Лайла чувствовала, как все это опьяняет ее. И все же на свете существовал лишь один человек, заставлявший так отчетливо видеть яркость этого мира, и, словно угадав ее мысли, комната вдруг потянула незнакомца внутрь.

На мгновение Лайла забыла, где находится. Крошечная комната, скрытая от посторонних глаз шелковыми портьерами, полная Сотворенных свечей, растаяла, когда она увидела его. Лайла всегда считала Северина предостережением… волком в овечьей шкуре. Яблоком в руке колдуньи.

Однако он был гораздо опаснее, чем персонажи со страниц сказок.

Он был тем, кто верил в них.

Кем-то, кто считал, что волшебство и чудеса сделали для него исключение.

Северин уставился на ее запястье, потом перевел взгляд на ее лицо, а затем… улыбнулся. Это была беззаботная улыбка восторга, словно он знал, что был единственным, кто смог заставить ее снова ощутить себя живой. Словно считал, что имеет на нее право.

Она возненавидела его за это. В следующее мгновение ее рука рванулась вперед против ее воли.

Северин поморщился от пощечины, прижав ладонь к красной отметине, заалевшей на скуле.

– Я, без сомнения, это заслужил, – сказал он, взглянув на нее.

Впервые за долгое время, казавшееся вечностью, Лайла внимательно посмотрела на него. Последние несколько дней сильно изменили его. Его черты сделались еще более резкими. Он выглядел, словно идеальный меч, грань между опасностью и великолепием слишком тонка, чтобы различить ее. В красивых чертах его лица сквозило что-то лихорадочное, и, казалось, воздух вокруг них раскален от жара. Его черные волосы отросли и, падая на лоб, подчеркивали необычные глаза, цвета сна.

– Лайла… – произнес он. Его глаза расширились, в них вспыхнуло безумное отчаяние.

– Я знаю, что совершил ошибку. Знаю, что говорил непростительные вещи, и горю, которое я причинил, нет оправданий. Я буду казнить себя за это всю оставшуюся жизнь, но… Я могу все исправить. Клянусь. Они здесь? – Северин обвел взглядом комнату, на его лице вспыхнул отблеск надежды. – С ними все в порядке? Я могу их увидеть?

Лайла сумела покачать головой.

– Прошу, Лайла. Я могу все уладить.

Наконец она смогла заговорить.

– Но ты этого не сделал, – холодно ответила она.

Северин замер.

– Я знаю, что вел себя невообразимо жестоко на Байкале.

– На самом деле, нет, – сказала Лайла. В горле саднило. Слова, которые она так жаждала сказать, полились наружу: – Хотелось бы мне сказать, что я удивлена, но все же это не так. Ты уже многое изменил. Все вокруг… каждый из нас был для тебя средством для достижения своих целей. – Она наступала на него, ее руки дрожали. – Все это время ты думал, что тебе сойдет с рук вред, который ты причиняешь, пока он оправдывает иррациональные расчеты в твоей голове. И вот теперь ты просишь прощения за «невообразимую жестокость»? – Лайла расхохоталась. – Твои поступки полностью соответствовали тому, кто ты на самом деле, и, придя в себя, я захотела больше не иметь ничего общего с тобой. Я раздавила мнемонического жука, потому что знала, что тебе нечего показать мне из того, чего бы мне хотелось. Ты не смог бы оставить мне что-то, к чему бы я хотела стремиться.

Улыбка Северина окончательно погасла.

– Ты раздавила его?

Она кивнула. Его брови поползли вверх. Это могло сойти за удивление, но она хорошо знала это выражение его лица. Не удивление, но настороженность.

– Что я могу сделать, Лайла? – наконец спросил он. – Ты можешь до самой смерти меня ненавидеть, но позволь мне помочь тебе самой выбрать этот день. Позволь мне воспользоваться лирой, чтобы помочь тебе… помочь всем нам.

Лайла застыла на месте. Северин шагнул к ней и наклонился к ее уху.

– Скажи лишь, чем я могу искупить свою вину, и я все исполню.

Он был так близко, что Лайла уловила исходящей от него запах мяты и дыма. Раньше она часто представляла, что Северин выжигал новую тропу там, где ступала его нога, и этот дымный запах огня окутывал его шаги. Но теперь она мудрее, и ее разум распознавал то, что не способно было понять тело. Она вспомнила запах мяты и дыма, исходивший от погребальных костров, пылавших на берегах реки в ее детстве. Даже его запах был роковым.

– И как же ты собираешься это сделать? – спросила она. – Превратившись в божество?

Его глаза вспыхнули.

– Если потребуется, – ответил он.

Но в его голосе прозвучала отстраненность, и, снова заглянув в его глаза, Лайла прочитала слова, которые раньше не могла разобрать.

Он жаждал божественности.

Более того, он надеялся заполучить ее. Она прочитала это в его взгляде. Лед в его глазах растаял, уступив место сияющей одержимости.

– Ты не в себе, Северин.

– Я увидел и испытал то, что ты не сможешь понять, – страстно заговорил он. – И я знаю, что в конце нас ждет огромная власть. Она поможет продлить твою жизнь. Исправить то, что я разрушил. Возможно, даже вернуть то, что мы утратили. Но я никогда больше не покину тебя во тьме. Я хочу, чтобы мы вместе шли к свету.

Лайла не сводила с него глаз.

– И как ты можешь в это верить?

В свете мерцающих свечей сияние его глаз казалось неземным.

– Лайла, должна быть причина всему этому, причина, по которой у меня появилась эта способность, почему наши пути пересеклись и почему мы, в конечном счете, оказались здесь. Как еще ты это объяснишь? Как еще ты объяснишь, что я оказался по ту сторону той портьеры? Как я узнал, что ты где-то здесь, увидев крошечное запястье.

– Перестань, – громко произнесла она.

Северин замер. Свет в его глазах погас, и когда он снова заговорил, его голос прозвучал сухо и отрывисто:

– Ты не хуже меня знаешь, что вместе нам проще будет добраться до Повельи. Полагаю, завтра ты будешь на Карнавале. Давай встретимся там, найдем карту и вместе отправимся на Повелью. И тогда… тогда я смогу доказать тебе, что я не глупец… доказать, что я говорю правду.

Лайла прищурилась.

– А Руслан?

На его щеке забилась жилка, словно он пережевывал нечто невидимое. Лайлу охватило странное желание сунуть ему в руки банку с гвоздикой.

– Завтра на рассвете я отправлю весточку на площадь, чтобы сообщить о своих планах, – сказал он.

Лайла кивнула. Ей хорошо была известна знаменитая площадь в Венеции.

– А потом?

– Я буду на празднике в полночь.

– Как ты нас найдешь?

Грустная улыбка появилась на его лице.

– Я везде тебя разыщу.

Его слова тронули душу Лайлы. Он мог быть таким нежным, когда хотел. В памяти невольно всплыло воспоминание о том дне, когда она обожглась о горячую кастрюлю, и он пришел в такой ужас при виде ее боли, что ей потребовалось полчаса, чтобы убедить его, что ей не нужен врач. Лайла отодвинулась от него, но Северин схватил ее за запястье.

– Ты знаешь, что мы не можем вот так уйти, – тихо произнес он ей на ухо. – Мы пробыли здесь, в этом месте, предназначенном для любовных свиданий или происков судьбы, можешь называть его как угодно, не более получаса. Если мы сейчас выйдем отсюда, это вызовет подозрения.

– Как беспечно с моей стороны, – ответила она.

Прижала ладонь к губам, а затем грубо прижала ее к губам Северина. Помада заалела в уголках его губ и на подбородке. Она потянула за ворот его рубашки, наслаждаясь звуком рассыпающихся по полу пуговиц. Ее перстень повернулся камнем в сторону ладони, и когда она провела рукой по его груди, он вздрогнул. Острые грани камня оцарапали его кожу, оставляя красный след.

А затем она схватила его за волосы. В ее движениях чувствовалась жестокая фамильярность. Прошло всего несколько дней с той ночи в ледяном дворце, когда их сердца бились в унисон и все вокруг было пропитано надеждой. Но, убрав ладонь, она увидела, сколько ей осталось. Грудь сжало болью, и ее обожгла мысль: Больше не могу. Я больше не могу.

– Вот этого ты хочешь, Лайла? – спросил Северин. В его голосе не было насмешки, лишь странный оптимизм. – Собственноручно пустить мне кровь?

– Нет, – ответила она, потянувшись к портьере. – Мне от тебя вообще ничего не нужно.