Текст книги "Все не так закончилось"

Рошелл Вайнштейн
Все не так закончилось

© Rochelle B. Weinstein, 2019

© Украинцева А., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Посвящается Натали Семере Бирнбаум, моей драгоценной подруге, которая изо дня в день учит меня, как бороться и как жить.

Всякая потеря есть приобретение.

Всякое приобретение есть потеря.

Любой конец – это начало чего-то нового.

Буддийская пословица

Часть 1

Глава 1

Июль 2018, настоящее время

Исламорада, штат Флорида

Говорят, что вся наша жизнь – это сплошная череда выборов. Перед нами простираются тропинки – иногда мы сами принимаем осознанное решение, а иногда вмешивается судьба и делает выбор за нас.

Знай я, что в эти утренние часы в моей жизни все перевернется с ног на голову, я, возможно, пошла бы выгуливать Санни где-нибудь в другом месте. Мы могли бы срезать путь к рынку на Оверсиз-хайвей и уйти оттуда на десять минут раньше. Но тогда бы Санни не набегался вдоволь и не прихлопывал бы так весело золотистым хвостом комаров, которые запутались в его лоснящейся шерсти. А я бы пропустила великолепный рассвет, зарождавшийся в утреннем небе, пока дощатые домишки на Олд-хайвэй пробуждаются к жизни.

Но мы ничего этого не знали и потому не стали срезать путь.

Войдя в двери рынка одновременно с каким-то мальчиком и его отцом, мы застали язвительную Люсиль за ее обычными жалобами на жару во Флориде. Мальчик лет девяти-десяти буквально впился в меня взглядом, и в зеркале его зеленых в крапинку глаз читался немой вопрос: «Можно погладить собаку?».

– Его зовут Санни, – сказала я, видя, как мальчик неловко застыл, из-за чего пес впал в смятение. – Сначала нужно дать ему понюхать руку.

Предсказать, к кому проявит свое расположение мой темпераментный пес, было решительно невозможно. Его логику еще никому не удавалось понять. Ему практически никогда не нравилось, когда хоть кто-нибудь приближался ко мне. Хоть собаки, хоть люди. Пес даже не особо любил Филиппа, а ведь именно он, Филипп, мне его подарил. Я потянула поводок, и Санни послушно сел, позволяя мальчику погладить свою густую шерсть. Глаз мальчишки теперь не было видно из-под бейсболки с логотипом «Ковбойз», и я могла разглядеть лишь прилипшие к шее вихры каштановых волос.

А я вышла лишь купить немного меда и ложку сахара для моего ежедневного стакана горячей воды с лимоном. Раньше бы я просто попросила мед и сахар у соседей, но все изменилось, когда в прошлом году ураган Ирма с яростным ревом обрушился на Исламораду и дом наших соседей сравняло с землей. Это было настоящее везение, что наш будущий дом уцелел.

Мужчина с мальчиком двинулись дальше по узким коридорам рынка, а я, удерживая Санни теперь поближе, мысленно благодарила его за то, что он не стал устраивать шумных «сцен». Я изучила весь ассортимент меда – органический, необработанный, мед из цветов авокадо, пастеризованный – и была впечатлена тем, что местному рынку есть чем сбить с толку кого угодно. И тут Санни потянул меня за собой. Я, не обращая на это внимания, одернула его обратно, но он сделал рывок посильнее и потащил меня к проходу.

– Санни!

Пес увлек меня за собой с такой силой, что баночка с медом в моей руке – медвежонок с животиком, наполненным медом, – полетела на землю. Санни рвался прямо к Люсиль, которая раздавала стаканчики с десертом на пробу. Мальчик, который минуту назад гладил Санни, там стоял, схватившись за горло.

– Ну же, Санни! – хотела я одернуть собаку, но все мое внимание уже было приковано к мальчику, который вцепился пальцами себе в горло и, казалось, задыхался. Его отца почему-то не было поблизости, и у меня болезненно сдавило в груди. А Санни, как одержимый, тащил меня дальше по проходу рынка.

Мальчик рухнул на пол, рядом с ним упал его рюкзак, и следующие шестьдесят секунд прошли для меня как в тумане. Я будто бы наблюдала за происходящим из окна поезда, едущего на полной скорости, так одна картинка сливалась с другой. Из-за угла появился отец мальчика, и зеленая пластиковая корзина из его рук полетела на землю. Ее содержимое рассыпалось в проходе – помидоры, огурцы, пакет молока.

Увидев болтающийся на запястье мальчика блестящий металлический медицинский браслет, я поняла, что дело плохо. Не иначе, тяжелая аллергия. Мужчина бросил взгляд в белый стаканчик и наклонился к сыну, который лежал, закатив глаза.

Покопавшись в сумке, он достал шприц «Эпипен».

Отец мальчика не сразу сумел сорвать колпачок, так дрожали его пальцы. Я присела рядом с ним, ожидая, когда мужчина проткнет шприцом кожу, но он внезапно застыл. Мы словно погрузились в жуткие клокочущие звуки – именно так звучало слабое дыхание его сына.

Вокруг нас начали собираться покупатели, и мой инстинкт взял верх. Я выхватила «Эпипен» из рук мужчины, а он стал держать голову мальчика. Мы действовали в тандеме, плечом к плечу, как будто уже делали это раньше. Тощие ноги мальчика торчали из шорт, и я действовала на автомате. Я воткнула «Эпипен» в его бедро и, мне показалось, что я услышала звук прокалывающей кожу иглы.

В инструкции к лекарству говорилось, что препарат действует незамедлительно, но ожидание показалось мне целой вечностью. Мужчина словно окаменел, продолжая держать руку мальчика. Я прикоснулась к его плечу, чтобы приободрить его, но он не поднял головы до тех пор, пока мальчик наконец не пошевелился.

– Он снова с нами, – сказала я, чувствуя, как воспрянуло мое собственное сердце. Его ровный ритм напомнил мне о том, что мальчика нужно отвезти в больницу.

Мужчина притянул мальчика к себе и шептал в его волосы: «Джимми… Джимми…».

– Джимми нужно в больницу, – произнесла я. Хоть и могло показаться, будто его состояние стабилизировалось, я знала, как протекает анафилактический шок. У многих пациентов часто случается повторный приступ после того, как концентрация эпинефрина снижается, и тогда может понадобиться повторная инъекция.

– Не знаю, что на меня нашло, – сказал мужчина, поникнув головой. – Я впервые запаниковал.

Его взгляд был прикован к маленькому Джимми, а Люсиль тем времени уже кричала в старый раскладной телефон: «Пришлите кого-нибудь. Немедленно. У мальчика тяжелая аллергическая реакция».

Я обратила внимание на табличку у стойки с пирожными брауни. «Веганские, без глютена». Видимо, у Джимми все же была аллергия на что-то в их составе. Я осмотрела наполовину съеденную сладость на полу и увидела в центре орех.

А отец продолжил говорить, с трудом произнося каждое слово:

– Мы… я… мне так давно не приходилось этим пользоваться.

Он снял бейсболку и взъерошил рукой волосы. Его подбородок покрывала темная щетина.

Джимми все еще корчился на земле. Покупатели стали разбредаться, осторожно переступая через его рюкзак. Глаза у мальчика были почти того же зеленого оттенка, что и у отца, хотя волосы казались светлее. На носу и щеках Джимми можно было разглядеть едва заметные веснушки.

Верный пес Санни, далеко не убегая, расхаживал вперед-назад. Я приказала ему сидеть, он пытался послушаться, но все равно то садился, то вставал от любопытства. Я гладила место укола на ноге мальчика, и это размеренное движение меня успокаивало. Я все еще держала пустой шприц, и мужчина протянул мне руку, чтобы забрать его.

Именно тогда я заметила, что на моем пальце нет кольца. Кольца, которое совсем недавно подарил мне Филипп.

Я бросилась искать кольцо на земле, и все внутри меня оледенело от страха. Мужчина наблюдал, тщетно пытаясь понять причину моего отчаяния. Должно быть, кольцо слетело с пальца во всей этой суматохе. Филипп предупреждал, чтобы я отнесла его на подгонку размера, но я была слишком занята тем, что постоянно любовалась им. Мужчина понял, что я ищу что-то важное, и стал искать вместе со мной, пока не наткнулся на что-то блестящее поблизости, под полкой с консервированной кукурузой.

Придерживая голову Джимми, он потянулся через проход и передал мне сверкающий бриллиант. Мужчина наблюдал, как я надеваю его обратно на палец, и тут воздух пронзили резкие звуки сирены. Нас обступили врачи скорой помощи, они осматривали и трогали терпеливо сидевшего Джимми, чем-то в него тыкали.

Санни следил за ослабевшим ребенком, как он часто наблюдал и за мной – положив лапу на плечо мальчика. Джимми медленно поглаживал его мягкие уши, улыбаясь то мне, то псу. У мальчика были безупречные белоснежные зубы.

Но ситуация и не думала заканчиваться. Принесли носилки, и на них положили Джимми. Его отец – к нему кто-то обратился по имени Бен – медленно встал.

Мы с Санни последовали за носилками на улицу, где палило ослепляющее утреннее солнце. Пока носилки с Джимми грузили в машину, медбрат, похожий на дюжего Дензела Вашингтона, стал подгонять меня, чтобы я забиралась в машину.

– Мальчику нужно, чтобы рядом была мама, – произнес он.

– Но я не его мама.

Затем Джимми что-то сказал, и его сиплый голос заглушило ветром.

Медбрат – имя которого я, к сожалению, не знала – «перевел»:

– Он интересуется, не можете ли вы поехать с ним вместе с собакой…

Я отступила, чтобы выдержать необходимую дистанцию:

– Я не могу… Я даже не знаю этих людей…

Несмотря на это, мне показалось, что будет неправильно сейчас уйти. А Санни был уже согласен – он сам потянул меня к открытому фургону, скребя землю так, что поднялось облако пыли.

– Обычно это запрещено правилами, но я сделаю исключение… для мальчика, – сказал медбрат.

– Я не могу, – ответила я, проклиная себя за то, что этим утром мне понадобился мед. И еще за то, что меня не будет дома, когда Филипп переступит через порог.

Отец мальчика, Бен, он изо всех сил сдерживал эмоции, и меня поразила его растерянная уязвимость. Не раздумывая, я позволила Санни потащить меня вперед, а сама тем временем отгоняла мысли о Филиппе, который с минуты на минуту должен был прибыть ночным рейсом из Лос-Анжелеса в Майами. Филиппе, который будет удивлен моему отсутствию, ведь он ждет нашего воссоединения и, конечно же, близости. Вместо этого я подумала о маленьком мальчике, невинном и яснолицем, как любой из моих бывших учеников, чьи нужды я всегда ставила превыше своих. Знакомое чувство кольнуло меня, и незаметно для себя я села в фургон.

Глава 2

Май 2016, прошлое

Рейс 517 авиакомпании «United Airlines»

из Майами, Флорида, до Канзас-сити, Миссури

Филипп любил рассказывать историю нашей первой встречи. Он называл ее причудливым сочетанием судьбы и обстоятельств, а я посмеивалась, потому что на самом деле познакомились мы в результате того, что в одном из крупнейших аэропортов страны произошла замена самолета. Говоря начистоту, мне не следовало тогда никуда лететь тем дождливым днем. А Присцилле, директору школы, в которой я преподавала, не следовало настаивать на том, чтобы я посетила семинар по профессиональному развитию чуть ли не накануне экзаменов, и не где-нибудь, а в городке Корал Гейблс. Но я никогда не умела отказывать Присцилле и отвергать ее абсурдные предложения, связанные с личностным ростом. Ведь это всегда означало дополнительную работу, но я, похоже, никогда ее не боялась.

Я была в Майами впервые, и на меня обрушилась вся «движуха» этого города вдобавок с его душным климатом.

Возможно, у меня хорошо получалось оставаться жизнерадостной и не терять головы из-за влажности благодаря тем знаниям, которые давали нам на семинарах по инновационным способам подъема вдохновения у детей. Тем утром я летела обратно в Канзас-сити. Местные новости обещали дождь, но нас ожидало кое-что гораздо хуже. На крышу моего такси обрушились крупные куски града, а по улицам хлынули пугающие потоки воды. Когда я прибыла в аэропорт, электронные табло спешили сообщить о множественных задержках рейсов, и когда прибывающий самолет перенаправили в город Уэст-Палм-Бич, мы были вынуждены сесть в другой самолет.

Я заняла свое место по билету в тринадцатом ряду, хорошо осознавая все предрассудки, связанные с этой цифрой. Пассажиры сворачивали в проход, их шарканье сливалось с цокотом капель снаружи. Я пристегнула ремень на своем месте у окна, с осторожным оптимизмом надеясь, что никто не займет пустующее место между мной и пожилой женщиной, севшей у прохода.

Так и было… пока в узкий проход не ввалился Филипп.

Как ни банально может прозвучать такое описание нашей встречи, но Филипп не просто появился в моей жизни, он в нее ворвался. Иначе и не скажешь. Филипп был зол. Его точеные скулы пылали, губы были поджаты, а сверкающие голубые глаза выражали откровенное замешательство. Если бы он не огрызался на стюардессу, то я бы сказала, что он был красив, как известный персонаж из «Игры престолов», но его раздувающиеся ноздри в сочетании с раздражительным высокомерием на лице лишили его, как и меня, малейших проблесков доброты.

– Это билет первого класса, – орал он с сильным британским акцентом на хрупкую стюардессу, которая привела его к моему ряду. Женщина с уложенными каштановыми волосами с сединой на корнях попыталась объяснить, что они не в силах повлиять на замену самолета, и так сложилось, что новый самолет оказался меньше.

– Ваш ряд был переведен в эконом. Мне очень жаль, но мы ничего не можем поделать.

Но странный пассажир так размахивал своим билетом первого класса, будто тот был в силах растянуть самолет и наколдовать еще один ряд, где можно было усесться. Я перебирала в голове всевозможные синонимы к словосочетанию «самодовольный придурок» и прочие оскорбительные слова для описания мужчины, которого собирались посадить рядом со мной.

– Какое безобразие! Мои ноги тут едва умещаются.

– Сэр, – продолжала женщина, – Мы приносим извинения за доставленные неудобства. Обещаю вам, что, когда мы приземлимся в Канзас-сити, наш представитель по работе с клиентами компенсирует вам разницу в цене. А сейчас попрошу вас занять место и пристегнуться.

– Компенсирует?! – завопил мужчина, – Да я могу купить этот крошечный самолет со всеми его потрохами.

Пассажиры, наблюдавшие сцену со сменой места, неодобрительно морщились, но стоявшая рядом с ним стюардесса в голубом джемпере сохраняла невозмутимость.

Мужчина неохотно протиснулся по узкому ряду и занял место слева от меня. Пожилая женщина, мимо которой он пробрался на свое кресло, любезно предложила ему поменяться местами.

– Может быть, здесь для вас будет больше места, – сказала она, улыбаясь.

Мужчина улыбнулся ей в ответ:

– Вы будете так любезны ради меня?

Моей единственной мыслью было: «Да, отличная идея. Не заставляйте меня сидеть рядом с этим типом».

Когда мужчина открыл рот, чтобы ответить, я уже была готова услышать просьбу поменяться местами, но ему удалось удивить меня и женщину с места 13D своим ответом:

– Я ни за что не допущу, чтобы прелестная дама пересаживалась ради меня на другое место.

Вскоре он уже покупал нам напитки и интересовался внуками Маргарет, которые остались в Хомстеде. Мне решительно не хотелось испытывать к нему никакой симпатии. Я буквально заставляла себя вспоминать, как отвратительно он ныл из-за понижения класса и как вызывающе кичился своими деньгами, но было что-то в его красивых голубых глазах, что заставило меня его простить. И я тут же простила ему это высокомерие, списав все на мелкую аэропортную драму, в которой любой из нас может преобразиться до неузнаваемости. Он принес свои извинения Энн, проходившей мимо с тележкой с напитками, и даже та сочла обаяние Филиппа достаточным для того, чтобы простить ему его вспышку дерзости. Когда он говорил мягким, деликатным тоном, его акцент меньше резал слух, а еще Филипп заказал всем пассажирам напитки за свой счет в качестве извинения за свое неподобающее поведение.

Полет до Канзас-сити должен был занять три часа двадцать минут. Но в тот день из-за града во Флориде это время неприятно растянулось до пяти часов. Рейс 517 оказался в самом конце длинной вереницы вылетающих самолетов, а когда до него наконец дошла очередь, нам пришлось ждать еще пятьдесят минут, пока не пройдет мимо группа молний.

К моменту, когда мы поднялись в воздух, Маргарет, которой никогда не доводилось выпивать днем, похрапывала в своем кресле, а я была поглощена фильмом, загруженным на iPad. Филипп был таким высоким, что его ноги то и дело случайно задевали мои, а наши плечи соприкасались над подлокотником. Мы находились чересчур близко для людей, которые не были даже знакомы. Я чувствовала, как его взгляд скользит по моей коже, оценивая меня и будто изучая что-то.

Время от времени я отрывала глаза от экрана, чтобы украдкой взглянуть в его сторону. По аккуратной одежде и розовому платку, заправленному в нагрудный карман темно-синего пиджака, было видно, что этот мужчина утончен и привык добиваться своего. Когда он извинился за то, что задел ногой столик передо мной, я заметила, как его губы изогнулись в усмешке, а щеки залила бледность. Случайные мелочи побудили меня поставить фильм на паузу, и началось легкое прощупывание почвы.

– Я из Канзас-сити, – ответила я на первый из множества последовавших вопросов, – Приехала на конференцию.

– На самом деле я впервые встречаю кого-то из Канзас-сити, – начал он, но потом передумал.

– Нет, беру свои слова обратно. Я никогда еще не встречал такую прелестную женщину из Канзас-сити.

Я рассмеялась, что, кажется, разочаровало его.

– Прелестную, – повторила я, – А ведь вы сказали то же самое Маргарет.

– Да, действительно, – ответил он, указывая на мой столик, – А что вы смотрите?

На экране застыла стройная блондинка.

– Габриэлла Уайлд, а рядом с ней Алекс Петтифер.

– А она привлекательная, – сказал он, и мне понравилось, как это слово прозвучало у него на языке.

– Вы похожи на нее, – добавил он, указывая на светловолосую богиню на экране. Алкоголь и высота явно повлияли на него в лучшую сторону. Я выглядела в лучшем случае так, как будто проглотила Габриэллу Уайлд.

– Ну, – сказала я, рассматривая профиль актрисы на экране, – У нас одинаковый цвет волос… и глаз.

Но я не стала указывать на более очевидное. А именно, что мои черты лица не были такими точеными, как у нее, и что никто никогда не называл меня красивой, а его эпитет «прелестная» был не самым лучшим из тех, что мне доводилось слышать в свой адрес.

Пока я думала, что он отвратительный тип, меня не волновало, что я смотрю римейк всем надоевшей «Бесконечной любви». Дело в том, что я включила этот фильм в свой план уроков в старшей школе. Мои ученики, современные подростки, воротили нос от любых книг, и поэтому я регулярно пополняла длинный список классической литературы современными произведениями и их визуальными аналогами. Я оценивала теорию Стефани Липпман, которую она подготовила по нашему последнему заданию. В ней поднималась тема запретной любви – в своей работе она рассматривала социальные классы, религию и причины, по которым нас привлекает то, чего мы не можем иметь.

– У вас губы как у нее, – он показал на экран, прервав мои размышления. И, потирая собственные губы изящными пальцами, добавил:

– Чудесные губы.

– Вы заигрываете со мной? – спросила я прямо.

– Да, – и тут же добавил, – Извините. Вы правы. Это было совершенно грубо с моей стороны. Я ведь даже не знаю вашего имени. Мне следовало бы представиться, прежде чем приставать к вам. Я – Филипп.

Он протянул мне свою красивую руку:

– Я больше не сделаю вам ни единого комплимента. По крайней мере до тех пор, пока мы не познакомимся должным образом. Обещаю. А свои обещания я никогда не нарушаю.

Мы обменялись рукопожатием, и я сказала ему, что меня зовут Шарлотта.

Он улыбнулся дерзкой улыбкой, показавшись мне теперь честным и искренним, и стена, которую я пыталась возвести между нами, дала трещину. В этот миг самолет тряхнуло.

– Тебе не нравится турбулентность? – спросил Филипп, заметив, что я вцепилась в подлокотники.

– Мне не нравится летать.

– Но как, скажи мне, ты собираешься повидать мир, не летая? Не нужно бояться полетов, невозможность летать – вот что гораздо хуже.

Он расспросил меня про мои немногочисленные путешествия. Судя по его реакции, он посчитал, что я не живу, а существую.

– Я побывала везде, куда мне было нужно попасть, – ответила я. – В местах, где ты никогда не был… тебе не понять…

Конечно, я имела в виду книги, истории. Благодаря ним я чувствовала себя живой, они переносили меня в любую точку мира – на такие расстояния, которые сравнимы только с глубинами жизни, которые я стала понимать лишь недавно.

– Тебе не обязательно переноситься куда-либо физически, чтобы почувствовать что-нибудь волшебное.

Выражение лица Филиппа изменилось, как будто он впервые увидел меня.

– А ты интересная, Шарлотта. Чем ты занимаешься, когда не очаровываешь немолодых мужчин в самолетах?

Конечно, он не был таким уж немолодым, но он определенно был старше меня. Его влажные волосы начали подсыхать, и на золотистых прядях проявилась легкая седина. Мне недавно исполнилось тридцать. Ему же могло быть сорок, а может и больше.

– Надеюсь, что очаровываю учеников старших классов на уроках английского, – ответила я. – Фильм снят по книге, которую мы с ними читаем. Одна из моих учениц выдвинула блестящую теорию о желании обладать тем, чего в принципе не можешь получить.

Вместо того чтобы потерять интерес, он стал забрасывать меня вопросами:

– И в чем ее суть, по-твоему?

– Запретный плод, – ответила я, – Такова человеческая природа. Когда нам говорят, что мы не можем что-то получить, наше желание только возрастает.

– Так ли это ужасно? – спросил Филипп, подзывая Энн, чтобы заказать нам еще по напитку. – Я принял несколько очень разумных деловых решений, когда мне говорили, что мне чего-то не заполучить. Мне кажется, что для одних это имеет благоприятные результаты, а для других может обернуться чем-то плохим. Думаю, моя жена была бы не очень рада услышать, что твое пристальное внимание ко мне в самолете было вызвано тем, что ты не можешь меня заполучить.

Парни вроде Филиппа были предсказуемы. Я знала несколько таких ребят – уверенные до самодовольства, обаятельные и словоохотливые, поэтому я даже не удивилась.

На его пальце не было кольца, хотя это никогда ничего не значило. Он смотрел пристально, будто видел меня насквозь, и я почувствовала, что где-то в глубине души немного расстроилась.

– Все в порядке, – сказал он утешающим шепотом, приблизив губы к моему уху.

– Я просто проверял твою гипотезу. Сейчас я свободен. Сработало? – добавил он.

Это было забавно. Филипп показался мне весьма занятным. Подошла Энн с вином для меня, бурбоном для Филиппа и пакетиками орешков.

Я сказала, что у меня аллергия на орехи и протянула пакетик обратно. Я понимала, что не стоило больше пить. Компания Филиппа уж слишком начала мне нравиться, но мы все равно соприкоснулись бокалами.

– Расскажи мне, как раскрывается теория запретной любви в этом фильме с красоткой?

Я посмотрела на экран и на прекрасную пару на нем. Несчастные возлюбленные.

– Синдром богатой девушки и бедного парня. Мама и папа не одобряют их связи. Назревает драма. Сопротивление. И к моменту, когда они наконец вместе, у них уже накопилось столько нереализованных чувств, столько дофамина… что это как наркотик… все заканчивается эйфорией… и это приносит несравнимо больше удовлетворения, чем в случае, когда парень встречает девушку, они влюбляются и живут долго и счастливо. Борьба, конфликт, настоящие чувства… и вот тогда это действительно счастливый конец.

– Но ты говоришь мне, что их любовь не настоящая, а просто передозировка дофамина? Эти два чудесных создания, – он снова указал на мой экран, – Когда они наконец будут вместе, все разрушится?

Его любопытство льстило мне. Большинству мужчин подобные теории казались по-детски наивными и скучными.

– Не всегда, – сказала я, – К тому же, все переоценивают хрестоматийные «долго и счастливо». Это все очень запутанно.

Он посмотрел на часы и произнес:

– У нас полно времени.

– Я думаю, дело вот в чем, – поправила я себя, – Мысль, к которой подводит моя ученица, в том, что определенное начало вызывает преувеличенные, сбивающие с толку чувства, и, хоть и не всегда, но бывает следующее. Когда возлюбленные наконец вместе, они забывают, почему они вообще стремились друг к другу.

Он внимательно смотрел на меня.

– Подобное стремление может оставить человека очень одиноким и раздосадованным.

– Ты одинока и раздосадована, Шарлотта?

Я повернула голову к бескрайним облакам за иллюминатором, но его пальцы коснулись моего подбородка, и вот я уже смотрела в его глаза, говорящие без слов.

– Если ты спрашиваешь о том, в отношениях ли я, – сказала я, чувствуя всю настойчивость его прикосновений, – То я избегаю подобных обязательств. Мне вполне достаточно шести классов подростков пять дней в неделю.

Он отпустил мой подбородок, и мой взгляд упал на пластиковый стаканчик. Я провела кончиками пальцев по его краю.

– Знаешь, люди одиноки не потому, что они одни. Это потому, что они рядом не с теми людьми.

– Отношения! – протянул он, допив свой напиток и бросив на язык кубик льда. – Проклятье всей моей жизни. Если следовать твоему рассуждению, то все хорошее довольно быстро сменяется полным разочарованием.

– Я не очень хорошо умею встречаться на современный лад, – добавил он, с треском раскусив кубик льда. – Можешь спросить у моей бывшей жены, Наташи. Храни ее Господь! У нее было ангельское терпение. Неужели все увлечения обречены на провал? Ты веришь в это?

– Я этого не говорила, – напомнила я ему. – Ты цитируешь сейчас Стефани Липпман. Старшеклассницу, у которой каждую неделю новый парень.

– Но ты все же в это веришь? – спросил он снова.

Я выдержала паузу. В голове всплыл образ моего отца, пересекающего дорогу и садящегося в машину, чтобы больше в моей жизни не появиться.

– Я не знаю, во что верю.

– Но во что-то же ты должна верить.

Я посмотрела на него:

– А ты во что веришь?

Он ни на секунду не замешкался:

– Во многое. Не вера, а организованный культ – корень разногласий. Люди могут удивлять других, но далеко не все. Любовь – предвестник ненависти.

– Цинично. И никакого пессимизма.

– А как насчет тебя?

– Ожидания, – сказала я. – Реалистичные. Верю в пользу неподчинения, но все это приманка в виде хорошей истории.

– А из того, как мы познакомились, могла бы выйти чудесная история, не так ли? – спросил Филипп.

– Возможно.

– Реальная жизнь разочаровывает, – сказал он. – Ты ведь поэтому и уходишь с головой в эти фильмы?

– Книга всегда лучше. Безграничный полет фантазии. Мы сами выбираем, что увидим… людей и места.

– Расскажи мне об одном месте. Что за город Канзас-сити?

– Он сильно протяжен с севера на юг и очень узок с востока на запад. Центр города – это настоящая паутина дорог… Это город фонтанов, и кроме Роялсов[1]1
  Канзас-Сити Роялс – профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной лиге бейсбола.


[Закрыть], которые победили в мировом чемпионате 2015 года, все наши команды, как правило, продували. Но зато именно у нас изобрели «хэппи мил[2]2
  Детский обед в меню Макдональдс.


[Закрыть]».

– О, этот щебет. Ты очаровательна, Шарлотта.

Признаться, я всегда так разговаривала, когда нервничала.

– Теперь я хотел бы услышать о твоем Канзас-сити. Что прелестного находишь в нем лично ты?

Он произнес слово «прелестный» так, будто звук «л» был пуховым одеялом.

– Стэйк и Ламар Донатс, – ответила я без колебаний. – Эрнест Хемингуэй начинал свою карьеру в газете «Канзас Сити Стар». Говорят, он спал в ванной отеля Мюлебах, который сейчас стал частью отеля Мариотт в центре.

Лицо Филиппа ничего не выражало, и я не могла определить, был ли он заинтересован или скучал.

– Ты увиливаешь, дорогая. Но ты не можешь увильнуть от мастера увиливания.

– Там живет моя мама, – сказала я наконец, не договаривая печальную часть этой истории. – Мы очень близки. И у меня никогда не было другого дома.

Филипп даже вытянул шею:

– Дом. Это такое изменчивое понятие.

Затем, опустив подбородок, он поймал мой взгляд:

– Говорят, что дом находится в сердце. Быть дома – значит быть с людьми, которых любишь.

– Я верю, что это так.

– Только почему сердце всегда разбивается первым?

У меня захватило дыхание от его мудрости, и трепет, возникший в груди, навел на мысль, что, возможно, между нами было гораздо больше общего, чем мы предполагали.

Когда мы выходили из самолета, он спросил мою фамилию.

– Майерс. Шарлотта Майерс, – охотно сказала я.

Я знала, что Филипп приехал в город на несколько дней для деловых встреч, и что у него был номер в «Рафаэле» в миле от моей квартиры в Вестпорте. Я ожидала, что он сейчас побежит впереди меня к месту выдачи багажа, но он остался со мной, и мы пристально рассматривали друг друга.

– Какой чудесный цвет у твоей одежды, – сказал он. Мне пришлось бросить взгляд на свою одежду, чтобы вспомнить, что она была бледно-голубой.

– Он так восхитительно подходит под цвет твоих глаз. Но, Шарлотта, как утонченно ты бы выглядела в черном. Просто обворожительно.

Я покраснела от его комплимента. В этом было некоторое очарование – встретить кого-то в самолете и провести вместе короткое мгновение, зная, что ваши пути, возможно, никогда больше не пересекутся. И тем не менее, когда мы разошлись при получении багажа, он пошел к джентльмену с табличкой «Филипп Стаффорд», а я к желтому такси у обочины и Филипп остановил меня до того, как дверца такси захлопнулась.

– Вот, – сказал он, передавая мне визитку. – На случай, если тебе вдруг захочется снова обсудить теории своих учеников.