Текст книги "Голубой молоточек"

– Мне очень жаль.

– Так зачем же вы продолжаете его?

– Пытаюсь понять, возможно ли, что убийцей Пола Граймса является ваш муж.

– Это безумная мысль! Безумная и мерзкая!

– Кажется, Граймс так не думал. Перед смертью он произнес фамилию вашего мужа, миссис.

Она не упала в обморок, но, казалось, была к этому близка. Ее лицо под слоем косметики побелело, и она упала бы на пол, если бы я ее не поддержал за плечи. Тело ее было гладким, словно мрамор и почти таким же холодным.

Рико открыл дверь, толкнув ее плечом, и вошел в комнату. Я мгновенно оценил его весьма крепкое телосложение – в маленькой комнатке он помещался с трудом.

– Что происходит?

– Ничего, – ответила миссис Хантри. – Прошу тебя, Рико, выйди.

– Он не обидел вас, госпожа?

– Нет-нет. Но я прошу вас обоих выйти…

– Вы слышали, что было сказано, мистер? – обернулся ко мне Рико.

– Вы также слышали. Я должен поговорить с миссис Хантри об одном деле, – я глянул в ее сторону. – Вы не хотите узнать, что сказал Граймс?

– Наверное, я должна выслушать это. Рико, пожалуйста, оставь нас одних. Все в порядке.

Судя по всему, Рико не был в этом уверен. Он глянул на меня грозно и обиженно, словно маленький мальчик, поставленный в угол. Лакей был очень высок и в глазах женщин, любящих мужчин с весьма яркой внешностью, должен был выглядеть красивым. Невольно я задал себе вопрос, принадлежит ли миссис Хантри к числу таких женщин.

– Прошу тебя, Рико… – она говорила тоном хозяйки дикого сторожевого пса или ревнивого жеребца.

Рико выдвинулся из комнаты, я закрыл за ним дверь.

– Он уже давно работает у меня, – пояснила миссис Хантри, – был очень привязан к моему мужу, а когда Ричард покинул нас, перенес это чувство на меня.

– Это заметно, – сказал я.

Она слегка покраснела, но не поддержала эту тему.

– Вы хотели рассказать мне, что сказал перед смертью Пол Граймс.

– Разумеется. Скорей всего, он принял меня за вашего мужа. Сказал: «Хантри? Оставь меня в покое», а потом: «Я знаю тебя, сукин сын». Естественно, из этого можно сделать вывод, что человек, смертельно избивший его, был ваш муж.

Она опустила ладони, открыв бледное измученное лицо.

– Это невозможно… Ричард не был агрессивен… Пол Граймс был его близким другом…

– Я не похож на вашего мужа?

– Нет. Ричард был значительно моложе… – она вдруг смолкла. – Но ведь теперь он был бы намного старше, да?..

– Мы все стареем. Он был бы старше на двадцать пять лет.

– Да… – она склонила голову, словно внезапно ощутив тяжесть этих лет. – Но Ричард действительно ничуть не походил на вас. Разве что его голос несколько напоминал ваш.

– Но Граймс принял меня за Ричарда Хантри раньше, чем я заговорил. Я не сказал ему ни слова.

– И что же это доказывает? Я прошу вас уйти, мистер. Мне очень тяжело все это. И я должна снова вернуться к ним…

Она вернулась в столовую, через минуту и я отправился за ней следом. Миссис Хантри и Рико стояли, склонившись друг к другу, и о чем-то вполголоса говорили у заставленного свечами стола. Я почувствовал себя соглядатаем и прошел к окну. Вдали лежала пристань, путаница мачт и рей напоминала полный суровой красоты белый зимний лес. Отраженные в стекле огни свечей мигали вокруг далеких мачт, словно огни святого Эльма.

Глава 10

Я вернулся в зал. Артур Плантер, знаток искусства, стоял у одной из стен и всматривался в висящую на ней картину. Когда я обратился к нему, он не повернул головы и не ответил, но вся его худая фигура еще более вытянулась.

Я повторил его имя:

– Мистер Плантер?

Он неохотно отвел глаза от портрета какого-то мужчины.

– Чем могу служить?

– Я частный детектив…

– В самом деле? – ни на его худом лице, ни в выцветших узких глазах я не заметил ни тени интереса.

– Вы знали Пола Граймса?

– Я не могу сказать, что знал его. Мы вместе провели несколько сделок, очень немного, – губы его кривились, словно это воспоминание было горьким на вкус.

– Больше вы не сможете заключать с ним сделки, – произнес я в надежде, что встряска сделает его более общительным. – Сегодня вечером он был убит.

– Я в числе подозреваемых? – спросил он равнодушным усталым тоном.

– Скорей всего, нет. В его машине найдено несколько картин. Вы не хотели бы взглянуть на одну из них?

– С какой целью?

– Возможно, вы смогли бы сказать, кто ее автор…

– Хорошо… – принужденно сказал он. – Хотя я предпочел бы смотреть вот на это, – он указал на висящий на стене портрет мужчины.

– А кто это такой?

– Неужели вы не знаете? Это Ричард Хантри… его единственный автопортрет.

Я внимательней взглянул на картину. Голова мужчины несколько напоминала голову льва, у него были густые прямые темные волосы и густая борода, почти скрывающая скорее женские, тонкого рисунка губы. Глаза были красноватыми и глубоко посаженными. Складывалось впечатление, что весь он излучает силу.

– Вы были с ним знакомы? – спросил я Плантера.

– Более чем. В определенном смысле, я был одним из его первооткрывателей.

– Не думаете ли вы, что он все еще жив?

– Не знаю. Я искренне надеюсь, что это так. Но если он жив и продолжает работать, то не обнародует своих картин.

– Какие у него могли быть причины для такого исчезновения?

– Не знаю, – повторил Плантер. – Мне кажется, что он был человеком, подобно Луне, проходящим различные фазы. Возможно, предыдущая фаза кончилась, – он оглядел переполненный зал, несколько свысока окидывая взглядом остальных гостей. – А картина, которую вы хотите показать мне, – это его вещь?

– Понятия не имею. Возможно, вы мне об этом скажете.

Я провел его к своей машине и при свете прожектора показал ему маленький морской пейзаж, вытащенный мною из машины Пола Граймса. Он взял его из моих рук осторожно, словно демонстрируя мне, как нужно обращаться с картинами.

– К сожалению, это весьма скверная картина, – проговорил он в конце концов. – Наверняка она написана не Хантри, если вы хотели узнать это.

– Вы не могли бы определить, кто ее автор?

С минуту он думал над моим вопросом.

– Это может быть Джейкоб Витмор. Если так, то это очень старый Витмор – абсолютно и непоколебимо реалистичный. К сожалению, бедняга Джейкоб в своем творчестве шел в ногу с мировым искусством, но на поколение отставал от него. Додумался до сюрреализма, а перед самой смертью начал постигать символизм.

– Когда он умер?

– Вчера, – Плантер явственно забавлялся столь шокирующим характером этой информации. – Я слышал, что он отправился поплавать в море неподалеку от Сикамор-Пойнт, и в воде его хватил сердечный приступ, – он задумчиво посмотрел на картину в своих руках. – Интересно, что Граймс намеревался с этим делать? Цены на хорошего художника часто идут в гору после его смерти. Но Джейкоб Витмор не был хорошим художником.

– А его картины похожи на вещи Хантри?

– Нет. Абсолютно, – он испытующе глянул на меня. – А почему вы спрашиваете об этом?

– Мне говорили, что Граймс был не из тех, кто неспособен продать подделку под Хантри…

– Понимаю. Но эту картину ему трудновато было бы продать в качестве вещи Хантри. Это даже для Витмора слишком паршиво. Кроме того, вы сами видите, он и половины работы не сделал. Словно отомстил морю, так отвратительно рисуя его, – добавил Плантер с тонким, сознательно скрываемым чувством юмора.

Я поглядел на грязные полосы голубого и зеленого, перечеркивающие неоконченный морской пейзаж и подумал, что даже если бы это была худшая в мире картина, тот факт, что ее творец утонул в этом самом море, прибавляет ей глубины и выразительности.

– Значит, он жил неподалеку от Сикамор-Пойнт?

– Да, на пляже, к северу от университетского городка.

– У него была семья?

– Жил с девушкой, – ответил Плантер. – Она даже сегодня звонила мне, хотела, чтобы я приехал и посмотрел оставшиеся после него картины. Насколько я знаю, она потихоньку распродает их, но, честно говоря, я бы их и даром не взял.

Он отдал мне картину и объяснил, как доехать до места. Я сел в машину и, направившись на север, миновал университет и оказался в Сикамор-Пойнт. Девушка, оставленная Джейкобом Витмором, оказалась угрюмой блондинкой, несколько засидевшейся в девичьем возрасте. Жила она в одном из нескольких бараков и лачуг, разбросанных по песчаной полоске у края вдающейся в море материковой плиты. Она всматривалась в меня сквозь приотворенную дверь, приподняв брови, с таким видом, словно я был вестником грядущей катастрофы.

– Что вам угодно?

– Меня интересуют картины…

– Их осталось уже не так много. Я собираюсь уезжать. Джейк вчера утонул, разве вы не знаете? А я осталась, как черт знает что…

Ее угрюмый голос дышал горечью и печалью. Грустные мысли, казалось, переполняли ее голову. Она смотрела над моей головой вдаль, на море, по которому перекатывались едва заметные волны, будто дозированные отрезки вечности.

– Нельзя ли мне войти и посмотреть?

– Да, разумеется…

Она открыла дверь и захлопнула ее за мной, борясь с ветром. В комнате стоял запах моря, вина, марихуаны и плесени. Немногочисленные предметы меблировки были старыми и поломанными. Создавалось впечатление, что домик с трудом пережил начальный этап той самой баталии, что прокатилась потом через дом Джонсонов на Олив-Стрит.

Девушка на минуту скрылась в соседней комнате и, вернувшись со стопкой необрамленных картин, положила их на погнутый дощатый стол.

– Я хочу за них по десять долларов за штуку или сорок пять за все пять. Джейк обычно брал больше – он продавал их на распродажах картин по субботам на пляже в Санта-Терезе. Недавно всучил одну картину за кругленькую сумму одному антиквару. Но я не могу ждать.

– Этот антиквар был Пол Граймс?

– Сходится, – она глянула на меня слегка подозрительно. – А вы тоже торгуете картинами, мистер?

– Нет.

– Но вы знаете Пола Граймса?

– Немного.

– Он порядочный человек?

– Не знаю. А почему вы спрашиваете?

– Мне он не показался порядочным. Играл жуткую комедию, притворяясь, как ему нравятся картины Джейка. Он должен был всячески их разрекламировать, чтобы мы заработали на этом. Я думала, что мечты Джейка, наконец, сбудутся, антиквары начнут стучаться в нашу дверь, цены возрастут… Но Граймс купил пару скверных картинок и на этом все кончилось. Одна из этих картинок даже не была вещью Джейка… это кто-то другой писал…

– Кто?

– Не знаю. Джейк не говорил со мной о делах. Думаю, он получил эту картину у кого-то из своих дружков на пляже.

– Вы не могли бы описать ее?

– Изображена там была какая-то женщина, может, это был портрет, может, автор рисовал по воображению. Красивая, с волосами как у меня… – она коснулась своей короткой стрижки и это движение словно бы пробудило в ней подозрения или страх. – Почему все так интересуются этой картиной? Она что, очень ценная?

– Понятия не имею.

– Думаю, да. Джейк не хотел говорить мне, сколько он за нее получил, но я знаю, что на эти деньги мы жили последние два месяца. Вчера они кончились… И Джейк тоже, – добавила она бесцветным тоном.

Она повернулась и разложила на столе полотна без рам. Большинство из них показались мне оконченными. Это были небольшие морские пейзажи вроде того, который я показывал Артуру Плантеру и который теперь лежал в моей машине. Видимо, их автор был слегка завернут на море и я не мог избавиться от мысли, что, возможно, его гибель была не просто делом случая.

– Вы не думаете, что Джейк утопился сам? – задал я вопрос.

– Нет. В общем-то нет… – она быстро сменила тему. – Я отдам вам все пять за сорок долларов. Сами полотна этого стоят. Вы должны это понимать, если вы художник.

– Я не художник.

– Иногда я думаю, был ли художником Джейк. Рисовал все последние тридцать лет – и вот все, чего он достиг, – она обвела широким жестом лежащие на столе картины, дом со всем содержимым и смерть Джейка. – Только вот это и я.

Она усмехнулась, вернее, частью лица исполнила невыразительную гримасу. Глаза ее, всматривавшиеся в туманное и унылое прошлое, оставались холодными, как глаза морской птицы.

Заметив, что я присматриваюсь к ней, она взяла себя в руки.

– Я не такая плохая, как вы думаете, мистер. Вам интересно, почему я все это продаю? Я должна купить ему гроб. Мне бы не хотелось, чтобы его похоронили на средства округа в одном из этих сосновых ящичков. И я не могу допустить, чтобы он продолжал лежать в морге окружной больницы.

– Хорошо, я куплю эти пять картин.

Я вручил ей две бумажки по двадцать долларов, подумав при этом, отдадут ли мне когда-нибудь Баймееры эту сумму.

Она брезгливо взяла деньги и держала их в руке.

– Это не рекламная кампания. Вы не должны покупать эти картины только потому, что знаете, зачем мне нужны деньги.

– Мне нужны эти картины.

– Зачем? Может, вы все-таки антиквар?

– Не совсем.

– Значит, я права. Я знала, что вы не художник.

– Откуда вы это знали?

– Последние десять лет я жила с художником, – она сменила позу и облокотилась об угол стола. – Вы не похожи на художника и говорите не как художник. У вас глаза не такие, как у художника. Даже запах от вас другой. – Какой?

– Может, запах полицейского. Когда Пол Граймс купил у Джейка те две картины, мне сразу это показалось подозрительным. Я не права?

– Не знаю.

– Так зачем же вы это покупаете?

– Потому что Граймс купил те.

– Вы думаете, что если он потратил на это деньги, то они чего-нибудь стоят?

– Я очень хотел бы узнать, зачем они были ему нужны.

– Я тоже, – сказала она. – А зачем они нужны вам?

– Потому что они были нужны Граймсу.

– Вы что, во всем ему подражаете?

– Надеюсь, что не во всем.

– Да, я слыхала, что временами он мог обмануть, – она кивнула головой, послав мне свою холодную полуулыбку. – Я не должна говорить этого. Я ничего не имею против него. Даже можно сказать, что я дружу с его дочкой.

– С Паолой? Это его дочь?

– Да. Вы ее знаете?

– Мы как-то встречались. А откуда знаете ее вы?

– Познакомились на каком-то приеме. Она говорит, что ее мать была наполовину испанка, наполовину индеанка. Паола красивая женщина, правда? Мне нравится испанский тип красоты…

Она зябко пожала плечами и потерла ладони, словно греясь в свете воспоминания о Паоле.

Я вернулся в Санта-Терезу и нанес визит в морг, помещавшийся в подвалах больницы. Знакомый мне помощник коронера, молодой человек по имени Генри Пурвис, проинформировал меня, что Джейкоб Витмор утонул во время купания. Он выдвинул большой ящик и показал мне голубоватое тело с большой курчавой головой и маленьким членом. Когда я выходил из холодного зала, меня била дрожь.

Глава 11

Помощник коронера Пурвис вышел со мной в приемную, словно его тяготило одиночество. Тяжелые металлические двери бесшумно закрылись за нами.

– У властей нет ни малейших сомнений в том, что смерть Витмора – это несчастный случай? – спросил я.

– Пожалуй, нет. Он был уже староват для плавания в прибрежных волнах возле Сикамор-Пойнт. Коронер признал это несчастным случаем. Даже вскрытия не производили.

– Думаю, Генри, вы должны потребовать вскрытия.

– Но зачем?

– У Витмора были какие-то дела с Граймсом. Это не случайно, что оба они оказались здесь. Вы же намерены производить вскрытие тела Граймса? Пурвис кивнул.

– Да, завтра с утра. Но я уже провел предварительное расследование и могу приблизительно утверждать, что явилось причиной смерти. Он был смертельно избит каким-то тяжелым предметом, предположительно, монтировкой.

– Орудие убийства не найдено?

– Нет, насколько мне известно. Спроси об этом полицейских, орудие убийства – это их парафия, – он внимательно присмотрелся ко мне. – Ты знал Граймса?

– Не совсем. Знал, что он торгует картинами.

– Он никогда не был наркоманом? – спросил Пурвис.

– Я не знал его настолько, чтобы быть в курсе этого. Какие наркотики ты имеешь в виду?

– Пожалуй, героин. У него старые следы уколов на предплечьях и запястьях. Я спрашивал об этом ту женщину, но она как воды в рот набрала. Устроила такую истерику, что, может, и сама наркоманка. Их полно даже здесь, в больнице.

– О какой женщине ты говоришь?

– Такой черненькой – испанский тип. Когда мы показали ей тело, она чуть по стенам бегать не начала. Я проводил ее в часовню и попытался вызвать к ней какого-нибудь священника, но в такое время ни одного не удалось найти… это ведь было среди ночи. Я звонил в полицию, они хотят с ней поговорить.

Я выяснил у него, где находится часовня. Это оказался небольшой узкий зал на втором этаже с единственным небольшим витражом, указывавшим на его предназначение. В зале стояла кафедра и восемь-десять обитых кожей кресел. Паола сидела на полу, свесив голову и обхватив руками колени, темные волосы почти полностью скрывали ее лицо. Когда я приблизился к ней, она заслонила голову руками, словно я намеревался ее убить.

– Оставьте меня в покое!

– Я не причиню тебе зла, Паола.

– Откинув гриву волос, она прищурилась и всмотрелась в меня, скорей всего, не узнавая. Даже здесь ее окружал ореол мрачного и безудержного эротизма.

– Вы не священник…

– Разумеется, нет.

Я присел рядом с ней на ковре, рисунок которого повторял мотивы витража. В моей жизни бывали минуты, когда я всерьез жалел о том, что я не священник. Меня все больше печалили несчастья других людей и я порой думал, а не является ли сутана надежной защитой от них. И понимал, что никогда не узнаю этого. Когда мы жили в округе Контра-Коста, бабушка предназначила меня для духовной карьеры, но я вырвался из-под ее власти. Глядя в черные непроницаемые глаза Паолы, я подумал, что в сочувствии, оказываемом нами женщинам в их несчастьях, всегда есть определенный процент желания. По крайней мере, иногда можно уложить ее в постель и пережить вместе минуты нежности, которые для священников являются запретным плодом. Но к Паоле это не относилось. Она, как и женщина из Сикамор-Пойнт, этой ночью принадлежала умершему. Часовня была наилучшим местом для них обеих.

– Что случилось с Полом? – спросил я.

Она испуганно глянула на меня, опираясь подбородком о руки и чуть надув нижнюю губку.

– Вы не представились. Вы из полиции?

– Нет. У меня небольшая фирма… – я передернулся, выговаривая эту полуложь – атмосфера часовни начинала действовать. – Я слышал, что Пол покупал картины…

– Уже не покупает. Он мертв. – Вы не собираетесь продолжать его дело в магазине?

Она резко вскинула плечи и затрясла головой, словно ей грозила внезапная опасность.

– Нет! Вы что считаете, что я хочу быть убитой, как мой отец?!

– Он действительно был вашим отцом?

– Да, был…

– Кто убил его?

– Ничего я вам не скажу! Вы ведь тоже неразговорчивы, – она наклонилась ко мне. – Это не вы сегодня были в магазине?

– Да.

– В связи с картиной Баймееров, правда? Чем вы занимаетесь? Вы антиквар?

– Меня интересуют картины.

– Это я успела заметить. На чьей вы стороне?

– На стороне порядочных людей.

– Порядочных людей не существует! Если вы не знаете этого, вы просто идиот! – она поднялась на колени, отмахиваясь от меня гневным движением руки. – И лучше валите отсюда!

– Я хочу помочь вам, – это не вполне было ложью.

– Разумеется! Вы хотите помочь мне! А потом захотите, чтобы я вам помогла! А потом загребете прибыль и пропадете! Вы ведь это имели в виду?! – Какую прибыль? Что у вас есть, кроме груды тревог и разочарований? Какое-то время она молчала, не спуская глаз с моего лица. В ее глазах я читал отражение процессов, происходивших в этой красивой головке. Ощупью она искала правильный выход, будто играла в шахматы или карты и задумалась, не стоит ли довериться мне, чтобы выиграть побольше.

– Да, я попала в скверную ситуацию, – она подняла с колен руки ладонями вверх, словно хотела отдать мне часть своих тревог. – Но мне кажется, что вы сами не просто живете. Кто вы, собственно, такой?

Я сказал ей, кто я и как меня зовут. Выражение ее глаз изменилось, но она не произнесла ни слова. Я сообщил, что Баймееры наняли меня, чтобы я нашел их пропавшую картину.

– Об этом мне ничего не известно, я вам уже говорила это днем в магазине.

– Я вам верю, – сказал я без уверенности. – Дело в том, что кража картины может быть связана с убийством вашего отца.

– Откуда вам это известно?

– Мне это не известно, но кажется вполне вероятным. Откуда взялась эта картина, мисс Граймс?

Она скорчила гримасу и зажмурила глаза.

– Называй меня Паола! Я никогда не пользуюсь отцовской фамилией. И я не могу сказать, откуда взялась эта картина. Я была только статисткой, он никогда не говорил со мной о делах.

– Не можешь или не хочешь?

– И то, и другое.

– Картина была подлинной?

– Не знаю… – воцарилось долгое молчание, мне даже казалось, что она перестала дышать. – Ты говоришь, что хочешь мне помочь, а сам без конца задаешь вопросы… А я должна отвечать на них… Разве мне поможет, если мои ответы доведут меня до тюрьмы?!

– Может, для твоего отца было бы лучше, если бы он попал в тюрьму?

– Не исключено. Но я не хочу так кончить! И в могилу не хочу! – ее беспокойный взгляд, казалось, отражал нервно переплетающиеся мысли. – Ты думаешь, что тот, кто украл картину, убил моего отца?

– Возможно. Мне кажется, что именно так и произошло.

– Значит, Ричард Хантри еще жив? – спросила она тихо.

– Не исключено. А что заставило тебя об этом подумать?

– Эта картина. Я не так хорошо разбираюсь в картинах, как отец, но мне кажется, что это в самом деле был оригинал Хантри.

– А что говорил о ней отец?

– Этого я тебе не скажу! И не стану больше говорить об этой картине! Ты продолжаешь задавать вопросы и хочешь, чтобы я отвечала, а у меня нет сил! Я хочу домой…

– Я отвезу тебя.

– Нет. Ты не знаешь, где я живу и не узнаешь этого. Это мой секрет.

Она встала с колен и слегка покачнулась, я поддержал ее за плечи. Ее грудь коснулась моего бока. С минуту она, тяжело дыша, опиралась на меня, потом отстранилась. Излучаемое ею тепло пронзило мое тело насквозь и я почувствовал себя словно бы менее уставшим.

– Я отвезу тебя домой.

– Нет, спасибо. Я должна дождаться здесь полицию. В данный момент мне остро не хватает именно связи с частным детективом!

– С тобой может случиться и что-нибудь похуже, Паола. Не забывай, что твой отец был убит, возможно, тем самым человеком, который написал эту картину…

Она легко схватила меня за плечо.

– Ты все время говоришь мне об этом, но сам-то ты в этом уверен?

– Нет, не уверен.

– Ну так перестань пугать меня! Я и так достаточно боюсь.

– Думаю, у тебя есть для этого причины. Я видел твоего отца перед смертью. Это вышло случайно, недалеко отсюда. Уже стемнело, а он был тяжело ранен и принял меня за Хантри, собственно, произнес его фамилию, обращаясь ко мне. Из того, что он говорил, можно сделать вывод, что убийца – Хантри.

– Зачем Ричарду Хантри было убивать моего отца? Они дружили еще в Аризоне. Отец часто говорил о нем, был его первым учителем…

– Наверное, это было давно.

– Да, тридцать лет назад.

– За тридцать лет люди меняются…

Она кивнула и застыла с опущенной головой. Волосы упали ей на лоб, стекая по лицу, будто черная вода.

– Что было с твоим отцом в течении этих лет?

– Мне немного известно об этом… За исключением последнего времени, когда я была ему нужна, я нечасто его видела…

– Он не употреблял героин?

С минуту она молчала. Волосы по-прежнему закрывали ее лицо, но она их не убирала. Была похожа на женщину без лица.

– Ты знаешь ответ на этот вопрос, иначе не задавал бы его, – произнесла она наконец. – Когда-то он был наркоманом. Потом попал в федеральную тюрьму и полностью там вылечился, – она глянула на меня, разведя руками волосы, словно желая удостовериться, что я ей верю. – Я бы с ним сюда не приехала, если бы он продолжал колоться. Я видела, до чего он доходил, когда была еще ребенком, в Тьюксоне и Копер-Сити.

– И до чего же он доходил?

– Он был уважаемым человеком, был кем-то, даже преподавал в университете. А потом превратился в кого-то совершенно другого…

– В кого?

– Не знаю. Начал интересоваться мальчиками. А может, он был таким всегда… Не знаю…

– А от этих привычек он тоже вылечился, Паола?

– Думаю, да… – но голос ее был полон боли и сомнения.

– Картина Баймееров была подлинная?

– Не знаю. Он считал, что да, а ведь он был экспертом.

– Откуда ты знаешь?

– Он говорил мне об этом в тот день, когда купил ее на пляже. Утверждал, что это должен быть Хантри, потому что никто другой не мог ее написать. Что это – величайшее открытие в его жизни…

– Так он тебе сказал?

– Примерно. Зачем ему было обманывать меня? У него не было ни малейшего повода, – она внимательно всматривалась мне в лицо, словно моя реакция могла служить доказательством правдивости или лживости ее отца.

Она была перепугана, а я измучен. Усевшись в одном из кресел, я некоторое время вслушивался в собственные мысли. Паола подошла к двери, но из часовни не вышла. Опершись на косяк, она смотрела на меня с таким выражением, словно я мог украсть ее сумочку или даже уже сделал это.

– Я тебе не враг, – сказал я.

– Так перестань меня мучить! У меня была тяжелая ночь… – она отвернула лицо, словно стыдясь того, что собиралась сказать. – Я любила отца. Когда я увидела его мертвым это меня страшно потрясло.

– Мне очень жаль, Паола. Будем надеяться, что утром станет легче.

– Будем надеяться… – повторила она.

– Кажется, у твоего отца была фотография этой картины?

– Да, она у коронера.

– У Генри Пурвиса?

– Я не знаю, как его зовут. Но так или иначе, фотография у него.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам мне ее показал. Говорит, что нашел ее в кармане отца и спрашивал, не узнаю ли я эту женщину. Я сказала, что нет.

– Но картину ты узнала?

– Да.

– Та, которую твой отец продал Баймеерам?

– Да, та самая.

– Сколько они заплатили за нее?

– Этого он мне не сказал. Думаю, ему нужны были эти деньги для уплаты какого-то долга, и он не хотел, чтобы я об этом знала. Но я могу рассказать тебе кое-что, что он мне говорил. Он знал эту женщину с портрета и именно поэтому был уверен, что картина подлинная.

– Значит, это действительно Хантри?

– Отец утверждал, что да.

– Он не говорил тебе, как звали эту женщину?

– Милдред. Она была натурщицей в Тьюксоне во времена его молодости. Красивая девушка. Он говорил, что картина, должно быть, создавалась по памяти, так как Милдред теперь уже старуха, если вообще жива…

– Ты не помнишь ее фамилию?

– Нет, кажется, она брала фамилии мужчин, с которыми жила.

Я оставил Паолу в часовне и вернулся в морг. Пурвис сидел в приемной, но фотографии картины у него не было. Он сказал мне, что отдал ее Бетти Джо Сиддон.

– Зачем?

– Она хотела отнести ее в редакцию и сделать копию.

– Да, Генри, кажется Маккендрик будет доволен…

– Черт бы его побрал, он сам велел мне дать фотографию! Шеф полиции в этом году уходит на пенсию, и капитан Маккендрик начал думать о рекламе.

Я двинулся было к воротам клиники, но внезапно остановился, сообразив, что не выполнил задания. Когда я наткнулся на умирающего Граймса, я направлялся в клинику, чтобы поговорить с миссис Джонсон, матерью Фреда.