Текст книги "Дело Уичерли"

Глава 6

Автострада номер 101 на Полуострове разветвляется. Западная ветвь, Камино-Реал, идет через город, протянувшийся на сорок миль, от Сан-Франциско до Сан-Хосе. Движение по ней медленное: то и дело приходится тормозить на светофорах. Муниципалитеты по дороге на юг сменяются часто, поэтому названия у этого бесконечного города все время разные: Дейли-Сити, Милбре, Сан-Матео, Сан-Карлос, Редвуд-Сити, Атертон, Менло-парк, Пало-Альто, Лос-Альтос.

Восточная же ветвь, по которой поехал я, огибает международный аэропорт и идет вдоль залива. На картах она обозначена «101-дубль», но местные жители называют ее «Береговой петлей».

Между заливом и горным хребтом живет около миллиона человек; те, кто победнее, ютятся на крошечных каменистых участках; другие, побогаче, расположились в ранчо или в особняках, а миллионеры – во дворцах Хиллсборо. Мне и раньше пару раз приходилось вести дела на Полуострове, и я знал: насилие и преступность не менее характерны для этих мест, чем Ассоциация родителей и учителей, слеты Юных республиканцев или дорожные происшествия. Жизнь в Лос-Анджелесе, более трудная в экономическом и социальном отношении, по сравнению с жизнью на Полуострове покажется детским садом.

С Береговой петли, в которую попалось уже немало водителей, я свернул в тихий, тенистый Атертон. Увидев, что меня обгоняет патрульная машина из Сан-Матео, я загудел, остановился, вышел из машины, и шериф объяснил мне, как найти Уайтокс-драйв.

Пустынная Уайтокс-драйв, вдоль которой тянулись большие, утопавшие в зелени участки, шла параллельно Береговой петле, находилась на полпути между побережьем и Камино-Реал и была больше похожа на деревенскую улицу, чем на городскую магистраль. Дом под номером 507 был обнесен восьмифутовой каменной стеной, а сам номер – выбит на массивном каменном столбе. На чугунных с инкрустацией воротах висел огромный замок на цепи.

К воротам была прикручена проволокой металлическая табличка. Уж не продается ли дом? Я посветил фонарем. Так и есть: «Дом продается. Агент Бен Мерримен». Телефон, адрес.

За деревьями виднелся белый фасад. При свете фонаря стоящий в самом конце дубовой аллеи особняк, казалось, находился на дне глубокой расселины, гравиевые дорожки были усыпаны желтыми листьями и пожелтевшими газетами. Дом колониальной постройки имел внушительный и в то же время заброшенный вид – возникало впечатление, будто колонисты, отчаявшись, решили в конце концов вернуться на родину предков. На всех окнах, наверху и внизу, жалюзи были опущены, шторы задернуты.

За воротами на земле валялись газеты, одни были завернуты от дождя в вощеную бумагу, другие втоптаны в грязь.

Прижавшись лицом к холодным прутьям ограды, я просунул руку и дотянулся до аккуратно перевязанной бечевкой «Сан-Франциско кроникл». Разорвав бечевку, я раскрыл газету и взглянул на дату – газета от пятого ноября, а Феба исчезла второго.

Я решил заглянуть в дом, надел автомобильные перчатки и, подтянувшись, забрался на каменную стену. Ни шипов, ни разбитого стекла – значит, перелезть будет несложно.

– Проваливай отсюда! – раздался голос у меня за спиной.

Я спрыгнул на землю и повернулся. Из темноты возникла мужская фигура в шляпе с загнутыми полями.

– Ты что здесь потерял?

– Ничего, просто смотрю.

– Посмотрел, и хватит. Тоже мне, Тарзан нашелся!

Я подобрал фонарь и направил свет ему в лицо. Это был крупный мужчина лет сорока, довольно красивый, если бы не вздернутый, как у клоуна, нос и бегающие глазки, какие бывают у ипподромных «жучков» или игроков в рулетку. На нем был темный строгий костюм и веселенький галстук в полосочку – такие почему-то носят неудачники.

Он повел своим курносым носом и осклабился:

– Убери фонарь. А то разобью.

– Попробуй.

Отдуваясь, как будто подымается в гору, он сделал несколько шагов в мою сторону, а потом остановился и стал раскачиваться на каблуках. При свете фонаря видно было, как он сучит в грязи своими остроносыми штиблетами!

– Ты кто такой?

– Да вот, приехал навестить старую знакомую, миссис Кэтрин Уичерли.

– Она здесь больше не живет.

– А ты ее знаешь?

– Я на нее работаю.

– Кем же?

– Отвечаю за безопасность дома. Чтобы жуликам и бродягам неповадно было.

– А где я могу найти миссис Уичерли?

– Я здесь не для того поставлен, чтобы на вопросы отвечать. Я за частную собственность отвечаю.

В его визгливом голосе послышалась угроза, которая тут же материализовалась в виде маленького пистолета: он извлек его из заднего кармана брюк и направил мне в лицо:

– Убирайся.

Мой пистолет лежал в машине, на заднем сиденье. Впрочем, это уже значения не имело, и я убрался.

Когда я пересекал Береговую петлю, мне казалось, что я перехожу границу между двумя странами. На улице Восточного Пало-Альто попадались, конечно, белые, однако большинство жителей были цветными. Жалкие домишки перемежались казенными квартирами, за которые драли втридорога, и ощущение было такое, что едешь через гетто.

Сэмми Грин состоял в профсоюзе моряков, получал солидную зарплату и жил в одном из лучших домов, на одной из лучших улиц, куда не доносились ни шум транспорта, ни запахи из бухты. Его жена, красивая молоденькая негритянка в нарядном платье, со сложнейшей прической и с блестящими сережками в ушах, сообщила мне, что ее муж сегодня ночует в Гилрое – на другой день после возвращения из плавания он всегда навещает родителей и берет с собой детей. Нет, телефона у его родителей нет, а вот адрес она дать может.

Вместо этого, однако, я спросил у нее, как проехать в Вудсайд, где жили тетя и дядя Фебы.

Глава 7

Прежде чем я обнаружил на подымавшейся к прибрежным холмам дороге почтовый ящик с именем Карла Тревора, пришлось проехать пять миль по серпантину, огибавшему территорию Стэнфордского колледжа. Дом Тревора назывался «Тенистая аллея». Когда я въезжал в ворота, до меня откуда-то издалека донеслось ржанье, но отвечать на приветствие лошади я не стал.

За деревьями стоял ярко освещенный дом из камня и красной древесины. Дверь мне открыла, предварительно ослепив меня ярким светом фонаря, служанка в черной юбке и белой блузке.

– Миссис Тревор дома?

– Она еще не вернулась из Пало-Альто.

– А мистер Тревор?

– Раз не вернулась она, значит, не вернулся и он. – В ее голосе послышались назидательные нотки. – Миссис Тревор поехала на станцию встретить мужа. Они должны быть с минуты на минуту, сегодня что-то запаздывают.

– Я подожду.

Служанка окинула меня испытующим взглядом, по всей вероятности решая, где такому посетителю причитается ждать – в гостиной или на кухне. Я постарался всем своим видом изобразить джентльмена и был отведен в очень уютную гостиную, которую служанка почему-то называла библиотекой. Впрочем, на обшитых деревом стенах действительно висели полки с книгами – Треворы увлекались историей, в особенности же историей Калифорнии.

Только я начал листать номер «Американского наследия», как у ворот послышался шум мотора. Подойдя к окну, я увидел, как Треворы выходят из «кадиллака»: она – спереди слева, он – справа. Миссис Тревор была худой дамой лет пятидесяти с хищным лицом, а ее муж – широкоплечим мужчиной в фетровой шляпе, с портфелем в руке. Цвет лица у него был нездоровый.

Когда они стали подниматься по ступенькам, миссис Тревор хотела было взять мужа под руку, но он движением, в котором сквозили раздражение и ущемленное самолюбие, оттолкнул ее и взбежал наверх, перескакивая через две ступеньки. Жена наблюдала за ним глазами полными ужаса.

Когда через несколько минут миссис Тревор вошла в библиотеку, вид у нее был все еще испуганный. Она была в жемчугах и в скромном темном платье, из тех, что стоят бешеных денег – в данном случае, правда, выброшенных на ветер: оно еще больше подчеркивало угловатость ее фигуры и тощие, как у жареного цыпленка, плечи.

– Что вам угодно?

– Меня зовут Арчер. Я – частный сыщик. Ваш брат Гомер Уичерли нанял меня на поиски вашей племянницы Фебы. Впрочем, может, вы не в курсе?

– В курсе. Брат звонил сегодня днем. Просто не знаю, что и думать. – Она заломила руки с такой силой, что хрустнули суставы. – А какие идеи у вас? Она что же, убежала?

– У меня, миссис Тревор, пока никаких идей нет. Я только что был в Атертоне и обнаружил, что пропала не одна Феба. Дом ее матери продается, и вид у него нежилой. Я, признаться, рассчитывал узнать у вас, где сейчас миссис Уичерли.

– Кэтрин? – Элен Тревор опустилась на стул и жестом пригласила меня сделать то же самое. – А при чем тут Кэтрин?

– Последний раз Фебу видели вместе с матерью. Они сошли с парохода в день отплытия вашего брата. Вскоре после этого миссис Уичерли покинула свой дом. Куда она могла поехать, не знаете?

– Я за перемещениями Кэтрин не слежу. Она сама предпочла выйти из нашей семьи. – «И слава богу», хотелось, наверно, добавить моей собеседнице. – Гомер, должно быть, говорил вам, что они развелись прошлой весной в Рино.

– А оттуда, значит, она переехала в Атертон?

Миссис Тревор утвердительно кивнула своей хищной седой головкой:

– Вот именно. Не нашла ничего лучше, как поселиться по соседству с нами! Впрочем, я ее понимаю. Она надеялась воспользоваться нашим положением в округе. Но в наши планы это не входило. У Кэтрин – своя жизнь, у нас – своя. – Элен Тревор поджала губы. – Ничего удивительного, что в конце концов она из Атертона уехала.

– И все-таки как вы думаете, почему?

– Я же сказала вам, понятия не имею. В любом случае я уверена, вы пошли по ложному следу. Феба едва ли могла уехать с матерью. Они ведь не ладят.

– Возможно. И все же мне надо поговорить с миссис Уичерли.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. – Миссис Тревор вскинула голову, словно прислушиваясь к голосу собственного рассудка. – Не сочтите меня плохой христианкой, мистер Арчер, но моя невестка, как говорится, в печенках у нас сидит. Я ведь для нее в свое время сделала немало: еще до того, как она вышла замуж за брата, я взяла ее к себе в дом и попыталась научить всему тому, что полагается знать воспитанной женщине. К сожалению, мои наставления своего действия не возымели. Последний раз, когда я ее видела... – Миссис Тревор осеклась и крепко сжала губы – семейная черта.

– Когда вы видели ее последний раз?

– В тот самый достопамятный день, когда Гомер отправился в далекие края. По принципу: чем дальше, тем лучше. Кэтрин, как видно, узнала из газет, что он уезжает, и решила напоследок испортить ему настроение. Странно, что ее вообще пустили на пароход. Я и раньше не раз видела ее пьяной, но такой наглой и грубой – впервые.

– Что ей надо было?

– Деньги. Так, во всяком случае, она заявила. Ведь Гомер со своими миллионами отправлялся на край света, а несчастная Кэтрин должна была перебиваться с хлеба на воду на то нищенское пособие, которое он ей выделил. Меня очень подмывало сказать Кэтрин, что немного поголодать ей только полезно. Я шучу, разумеется: она ведь, как всегда, сильно преувеличивала – Гомер, я точно знаю, заплатил ей единовременно сто тысяч и вдобавок выплачивает три тысячи ежемесячного содержания. А она тратит все до последнего цента.

– Каким образом?

– Откуда я знаю! Кэтрин всегда любила жить на широкую ногу – поэтому, собственно, она и вышла за брата замуж – лично я ни минуты в этом не сомневаюсь. Я слышала, что за дом Мандевилла она отдала семьдесят пять тысяч – немалая сумма, вы не находите, тем более для женщины в ее положении?

– Дом Мандевилла?

– Тот самый дом в Атертоне, который сейчас, по вашим словам, продается. Она купила его у капитана Мандевилла.

– Ясно. Возвращаясь к сцене на пароходе, вы не заметили, как реагировала на происходящее ваша племянница?

– Точно не помню. Наверняка она была в ужасе. Как и все мы. Мы с мужем ушли, когда скандал был еще в самом разгаре. У мистера Тревора больное сердце, и ему нельзя волноваться. Если Кэтрин ставила своей целью испортить нам проводы, то это ей удалось как нельзя лучше.

– Стало быть, вы не видели, как она вместе с Фебой покинула корабль?

– Нет, я же говорю, мы ушли раньше. А вы уверены, что так оно и было? Что-то не верится.

– Мне об этом сообщил один из членов команды. По его словам, мать и дочь вместе сошли на берег и уехали на такси. Куда – неизвестно.

– Ситуация хуже некуда. – Миссис Тревор прижала к груди руки. – Мой муж пришел в ужас, когда узнал. Надо было сначала дать ему отдохнуть – домой с работы он приезжает такой усталый. Но я не удержалась и прямо на вокзале выложила ему все, как есть.

– По словам мистера Уичерли, ваш муж очень привязан к Фебе.

– Не то слово. Мы с Карлом относились к ней как к родной дочери. Особенно муж. Если вы найдете девочку, он будет просто счастлив. Мы все будем счастливы, но он – особенно. – Миссис Тревор прижала руку к горлу и стала теребить жемчужное ожерелье. – Не представляю себе, как муж переживет это потрясение. Он редко так волновался, как теперь. И знаете, в том, что случилось, он винит меня.

– Вас?

– Да. Когда Феба не ответила на наше приглашение провести у нас Рождество, Карл испугался, что она заболела, и собрался в Болдер-Бич, однако я его от этой поездки отговорила. Во-первых, ему нельзя водить машину. Во-вторых, мне казалось, что Феба уже взрослая и имеет право проводить праздники как ей заблагорассудится. Я решила, что на этот раз она сочла себя свободной от семейных обязательств. Кроме того, если честно, я на нее немного обиделась – на наше приглашение она могла бы, согласитесь, ответить. Короче говоря, мы не поехали. Как теперь выясняется – очень напрасно. Надо было поехать или по крайней мере позвонить.

Хозяйка дома с таким остервенением теребила бусы, что нитка порвалась, и жемчужины рассыпались по всей комнате.

– Черт побери! – вскричала она. – Сегодня все из рук валится!

Наступая на лежавшие на полу бусы, она кинулась к двери и большим пальцем надавила на кнопку звонка. Прибежала служанка, опустилась на колени и стала подбирать рассыпавшиеся жемчужины.

В это время в дверях появился очень бледный мужчина средних лет в клетчатой домашней куртке. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и с явным интересом, еле сдерживая смех, наблюдал за происходящим. Огромная, ушедшая в плечи лысеющая голова этого человека напоминала пушечное ядро.

– Что происходит, Элен? – спросил он низким, хорошо поставленным голосом.

– Жемчужное ожерелье рассыпалось. – Миссис Тревор злобно прищурилась, давая понять, что виноват в случившемся муж.

– Это же не конец света.

– Просто кошмар какой-то! Когда не везет, так уж не везет.

Стоящая на коленях служанка искоса посмотрела на нее снизу вверх, но промолчала, а миссис Тревор накинулась на мужа:

– Немедленно иди ложись. Нам только твоего приступа сегодня не хватало. – Эти слова воспринимались как очередной ход в сложной словесной игре, где победителей не бывает.

– Не волнуйся, – отозвался мистер Тревор. – Мне уже полегчало. – И он с любопытством посмотрел на меня своими умными голубыми глазами.

– Мистер Тревор, мне бы хотелось поговорить с вами.

Я пустился было в объяснения, кто я такой, но тут вмешалась миссис Тревор:

– Нет, мистер Арчер, прошу вас, не впутывайте в эти дела моего мужа. Я готова ответить на все ваши...

– Чепуха, Элен. Позволь мне поговорить с ним. Сейчас я чувствую себя превосходно. Пойдемте со мной, мистер... Арчер, кажется?

– Арчер.

И, не обращая ни малейшего внимания на протесты жены, Тревор повел меня к себе в кабинет, маленькую комнатку за библиотекой. Закрывая дверь, он издал вздох облегчения.

– Все женщины одинаковы, – сказал он вполголоса. – Виски? «Скотч» или «бурбон»?

– Нет, благодарю. Я за рулем, а Береговая петля и для трезвого водителя не подарок.

– Вы находите? А я, знаете ли, предпочитаю ездить в Сан-Франциско по автостраде «Сазерн-Пасифик». А теперь садитесь и рассказывайте, что там у Фебы. Мне о ее исчезновении рассказала жена, а я ей не слишком-то доверяю.

Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, сам сел напротив и внимательно выслушал мой рассказ. Когда я кончил, Тревор довольно долго сидел молча и совершенно неподвижно – казалось, он стоически переносит немыслимые физические или душевные страдания.

– Я сам во всем виноват, – сказал он наконец. – Надо было мне самому за ней присматривать, раз Гомер устранился. Бросил девчонку на произвол судьбы и как ни в чем не бывало уплыл себе по морям по волнам... – Он в сердцах стукнул кулаком по колену. – Впрочем, сейчас важно другое. Что делать будем?

– Искать.

– Если еще есть кого.

– Обычно они остаются в живых, – успокоил его я, хотя сам не очень-то в это верил. – Как правило, они либо считают мелочь в Лас-Вегасе, либо накрывают на стол в ресторане «Тендерлойн», а бывает, обслуживают клиентов в курильне марихуаны или же позируют в Голливуде.

Тревор насупил густые брови, похожие на злобно выгнувших спину гусениц.

– С какой это стати девушка из хорошей семьи станет болтаться по притонам?

– Современных молодых женщин побуждают к бегству выпивка, наркотики или мужчины. Все это, впрочем, лишь разные проявления бунтарства, которому они учатся в школе, да и не только в школе.

– Но ведь Феба по характеру никогда бунтаркой не была. Хотя, видит бог, у нее для этого имелись все основания.

– Вот меня и интересует, какие у нее могли быть основания для бегства. Разговор с Уичерли мне, по сути дела, ничего не дал. Когда он говорит о дочери, то создается впечатление, что он витает в облаках и на землю опускаться не желает.

– Естественно. Это одна из причин ее бегства.

Я ждал, что Тревор скажет еще что-нибудь, но он умолк, и я решил изменить тактику.

– Я слышал, что прошлой весной ваша племянница обращалась к психиатру. Вам об этом что-нибудь известно?

Тревор поднял брови:

– Нет. Но меня это нисколько не удивляет. Когда Феба вернулась в Стэнфорд после пасхальных каникул, она ужасно тосковала. Я знаю, что учиться она стала гораздо хуже.

– Из-за чего же она тосковала?

– Мне она об этом ничего не говорила, но, по словам жены, в Медоу-Фармс на Пасху разразился скандал. Как будто бы из-за каких-то анонимных писем.

– А вы сами их читали?

– Я – нет. Элен читала. Говорит, что довольно гадкие письма. Из-за них, собственно, и разразился очередной – и последний – скандал в семье. – Он доверительно наклонился ко мне: – Терпеть не могу сплетен, но по секрету скажу: Гомер и Кэтрин жили плохо. Им бы развестись лет двадцать тому назад или не жениться вообще. В свое время, когда мы с Элен еще жили в Медоу-Фармс, я часто бывал у них дома и должен сказать, что в такой обстановке жить ребенку несладко, отец с матерью постоянно ссорились.

– По какому поводу?

– По любому. Кэтрин ненавидела Медоу-Фармс, Гомер же ни под каким видом не желал переезжать. Да и вообще между ними не было ничего общего. Когда они поженились, ему было уже за тридцать, а ей не было и двадцати. И не только в возрасте дело. Они абсолютно на все смотрели по-разному, а Феба – до того, как уехать учиться, – между ними разрывалась. Это вовсе не значит, что у Гомера плохой характер – просто в его семье всегда водились деньги, а богатство делает человека в каких-то вещах податливым, а в каких-то, наоборот, несговорчивым, даже жестоким. – Он слабо улыбнулся: – Мне ли не знать, ведь я на него уже двадцать пять лет работаю.

– А что собой представляет Кэтрин? Многие о ней плохо отзываются.

– Неудивительно. – Его улыбка преобразилась в гримасу. – После развода, как это часто бывает с женщинами, Кэтрин пошла по рукам. Раньше же это была уверенная в себе, вполне красивая женщина – на любителя, конечно: пышная, довольно вульгарная блондинка. У меня с ней были неплохие отношения, ведь у нее, как и у меня, жизнь складывалась нелегко. Если, конечно, не считать того, что уже в восемнадцать лет она выскочила замуж за богатого человека.

– А что она делала до брака?

– Право, не знаю. Гомер познакомился с ней на юге и привез в Медоу-Фармс. Перед свадьбой она какое-то время жила у нас с Элен. Вести хозяйство Кэтрин абсолютно не умела, и Элен, хозяйка превосходная, многому ее научила. Мне кажется, что до брака Кэтрин работала секретаршей.

– Сколько ей сейчас лет?

– Думаю, около сорока. – Тревор помолчал и исподлобья внимательно посмотрел на меня: – Похоже, вас больше всего интересует Кэтрин Уичерли. Чем это объяснить?

– Последний раз Фебу видели вместе с матерью.

– Правда? Когда же?

– В день отъезда Уичерли. Мать и дочь сошли с корабля и куда-то уехали на такси. Сейчас я пытаюсь это такси разыскать.

– А не проще было бы напрямую связаться с Кэтрин?

– Конечно, но я не знаю, где она. Отчасти поэтому я к вам и приехал.

– Со второго ноября я ее не видел ни разу. В тот день, на борту парохода, она закатила такую истерику, что лучше не вспоминать. Сейчас Кэтрин, надо полагать, в Атертоне, у нее ведь там свой дом.

– Нет, оттуда она уехала, причем, насколько я могу судить, не меньше двух месяцев назад. Дом в Атертоне продается.

– Вот как? Я этого не знал. Вы уверены?

– Я был там всего час назад. Какой-то подозрительный тип увидел, что я забрался на стену, и угрожал мне пистолетом, – я описал Тревору субъекта в веселеньком галстуке. – Вы случайно не знаете, кто это? Мне он заявил, что его наняли сторожить дом.

– Тревор покачал головой:

– К сожалению, нет. И куда могла уехать Кэтрин, тоже понятия не имею.

– У вас с ней есть общие знакомые?

– Здесь, на Полуострове, – нет. Скажу вам откровенно, мистер Арчер: мы с Кэтрин Уичерли всегда были и останемся людьми совершенно разного круга. Мы с женой предпочитаем не общаться с такими, как она.

– А в какой среде вращается Кэтрин?

– Боюсь, что сейчас она не слишком разборчива в выборе знакомых. Впрочем, не хочу сплетничать.

– А жаль.

– Нет-нет, Кэтрин этого не заслужила. Да и мне самому было бы потом стыдно. – Его бледные щеки покрылись легким румянцем, глаза сверкнули. – Впрочем, мы с вами отвлеклись, – заметил он как бы невзначай. – Вернемся к моей племяннице, а то уже время позднее. Скажите, чем я могу вам помочь?

– Вы можете обратиться в полицию. Если пойду к ним я, они и пальцем не пошевелят. И потом, Уичерли как огня боится огласки. А вы могли бы конфиденциально навести справки о своей племяннице, и тогда дело, быть может, сдвинулось бы с мертвой точки.

– Обязательно заявлю в полицию. Завтра же.

– А еще лучше – сегодня вечером.

– Хорошо. – У этого человека сердце, возможно, было и слабое, зато характер очень сильный: он на мелочи не разменивался. – Как мне себя вести?

– Это дело ваше. Главное, чтобы власти как можно скорее приступили к розыску Фебы – и не только в Сан-Франциско, но и по всей округе. Кроме того, им следует осмотреть все неопознанные трупы, найденные с первых чисел ноября.

Тревор опять побледнел:

– Вы же сами говорите, что обычно беглянки остаются в живых.

– Обычно да. Но бывает всякое. У вас есть ее фотографии?

– Я фотографировал Фебу прошлым летом, когда она гостила у нас. Сейчас принесу.

Тревор встал, причем на удивление легко, без всякого усилия, его усталость выдавали одни глаза: на какое-то мгновение они погасли, словно фитиль от керосиновой лампы – на ветру.

Тревор вернулся через пять минут с пачкой цветных фотографий, сел и стал передавать их мне по одной. Вот Феба широко улыбается, стоя в белом летнем платье среди камелий; вот она в желтой майке с теннисной ракеткой в руке, а вот несколько пляжных кадров: девушка стоит, сидит, лежит на желтом песке, на фоне ярко-синего моря, на некоторых фотографиях на заднем плане виднеются скалы.

По-своему она была даже хорошенькой, хотя по-настоящему красивой Фебу, как, впрочем, и большинство ее сверстниц, назвать было трудно. В ее улыбке, особенно на пляжных карточках, сквозила застенчивость; ей ужасно хотелось хорошо получиться, и она пожирала глазами объектив фотоаппарата, выставив вперед свои маленькие острые груди.

Когда я встретился глазами с Тревором, то выяснилось, что все это время он внимательно меня изучал.

– Неординарная натура... – сказал он. – Тонкая, глубокая... Жаль, что детство у нее было тяжелым – Феба заслужила лучших родителей.

– Вы, я вижу, питаете к ней слабость.

– Я люблю ее как дочь. Своих детей у нас с Элен нет, и мне следовало бы больше заботиться о Фебе. Впрочем, сейчас об этом говорить уже поздно.

– Это прошлогодние фотографии?

– Да, у меня есть, разумеется, и более ранние карточки Фебы, даже детские сохранились. Но я решил показать вам только самые последние – тут она больше всего на себя похожа. В детстве Феба была полнее.

– Она проводила вместе с вами прошлое лето?

– Всего несколько дней, в августе. У нас с женой есть коттедж на океане, возле Медсин-Стоуна. Предполагалось, что Феба проживет у нас дольше, но они с Элен что-то не поделили, и девушка уехала раньше времени. Я в ее отношения с теткой не вникал.

– Вы не помните парня, с которым она познакомилась в Медсин-Стоуне? Красивый такой, рыжеволосый.

– Я издали видел, как он плавал на серфинге. Мне-то самому серфинг категорически противопоказан. Они с Фебой и еще несколько молодых людей барахтались в волнах. – Последнюю фразу Тревор произнес с нескрываемой завистью.

– Но сами вы с ним не знакомы?

– Нет, Феба почему-то решила нас не знакомить. Думаю, что из-за этого у нее и возникли трения с Элен – девушка явно предпочитала его общество нашему.

– Вы что-нибудь про него знаете?

– Нет. На вид здоровый, красивый самец. Надо сказать, что Феба очень им увлеклась. Но чести лично познакомиться с ним меня, увы, так и не удостоили. А вам что-нибудь про него известно?

– Сегодня утром я беседовал с ним в Болдер-Бич. Он там учится.

– И все еще за Фебой ухаживает?

– Ухаживал, пока она не исчезла.

– Вы подозреваете, что он в этом деле замешан?

– Нет.

– А по-моему, подозреваете. – Тревор поедал меня глазами.

– Я всех подозреваю – это у меня профессиональная болезнь. Что же касается этого парня, то у него нет никаких мотивов для преступления и есть алиби.

– Вы, я смотрю, с пристрастием его допросили. Как его зовут?

– Бобби Донкастер, – ответил я и сменил тему: – На какой фотографии Феба похожа на себя больше всего?

С ловкостью карточного шулера Тревор веером разбросал фотографии по столу и, выбрав ту, где Феба была в белом платье, заметил, что с теннисной ракеткой она вышла ничуть не хуже. Я попросил фотографию Фебы с теннисной ракеткой и тут же ее получил.

– Чем еще могу быть вам – вернее, Фебе – полезен?

– Размножьте, пожалуйста, ее фотографии. Пусть у нас будет пятьдесят или даже сто штук – на тот случай, если Гомер Уичерли по-настоящему возьмется за дело.

– То есть?

– То есть воспользуется услугами сыскных агентств, средств массовой информации, объявит общегосударственный розыск – возможно даже, с привлечением агентов ФБР. Уичерли богатый человек, он может многое.

Тревор захлопал в ладоши:

– Прекрасно. Если возникнет необходимость, я все это ему организую. Так вы считаете, что следует объявить розыск?

– Подождем до завтра. Если бы мне удалось связаться с Кэтрин Уичерли, возможно, что-то бы прояснилось. Кстати, имя Бена Мерримена, агента по продаже недвижимости, вам что-нибудь говорит?

– Боюсь, что нет. – Тревор в задумчивости сдвинул брови. – Мне кажется, я видел рекламный щит с его именем на Камино-Реал. А зачем он вам?

– Это он занимается продажей дома миссис Уичерли, Может быть, Мерримен даст мне ее новый адрес. Завтра я сам с вами свяжусь, а сегодня вечером вы пойдете в местное отделение полиции, как договорились.

– Сразу же после вашего ухода.

Я понял намек и встал. Когда я шел через библиотеку, мне под ноги попалась жемчужина.