Текст книги "Дело Уичерли"

Глава 10

До реки Сакраменто шоссе шло по залитой лунным светом, похожей на прерию равнине. При свете луны мост через реку напоминал въезд в средневековую крепость, хотя вместо старинных башен и крепостной стены на противоположном берегу маячили трущобы современного городка, а крадущиеся по ночным улицам проститутки и застывшие в подъездах подозрительные типы походили на призраки.

Отель «Чемпион» мало чем выделялся среди окружавших его трущоб; это было узкое шестиэтажное здание конца прошлого века с закопченным каменным фасадом, в котором когда-то, должно быть, размещался почтенный семейный пансион и которое теперь имело вид второразрядной гостиницы, где можно снять дешевый номер без удобств – за удобства ведь надо платить – и где останавливаются либо на ночь, либо навсегда.

В гриль-баре по соседству пели хором «Старую дружбу»[3]3
  Шотландская народная песня в обработке Роберта Бернса.


[Закрыть], а у дверей «Чемпиона» с суровым видом, будто от постояльцев отбоя не было, стоял небритый старик в выцветшем бордовом мундире. Увидав машину, он отделился от двери и мелкими шажками засеменил в мою сторону. Из-за старческих мозолей туфли у него были разрезаны в подъеме, да и сам он, маленький, высохший, с резким писклявым голоском, был похож на мозоль.

– Здесь стоянка запрещена, мистер. Если вам в отель нужно, заезжайте за угол – стоянка там. Хотите у нас переночевать?

– Почему бы и нет?

– Тогда – за угол и налево. Направо, впрочем, все равно нельзя: эта улица уже лет пять с односторонним движением. – Последнюю фразу швейцар произнес таким тоном, словно всю жизнь люто ненавидел одностороннее движение. – Машину лучше заприте, а вернуться в гостиницу можно переулком – так короче. Я включу свет над боковым входом. Взять ваш чемодан?

– Спасибо, он у меня легкий, – сказал я, а про себя подумал: «Легче не бывает».

Стоянка представляла собой прямоугольный дворик, со всех сторон окруженный высокими стенами опустевших на ночь контор. Прихватив с собой – исключительно для вида – портфель, я прошел переулком к боковой двери, где старик уже ждал меня. При ярком свете висящей над входом голой лампочки лицо его приобрело лимонно-желтый оттенок. Портфель он взял у меня как-то нехотя, словно на чаевые не рассчитывал.

В пустом холле за конторкой сидела женщина с глазами навыкате и дряблыми щеками. Она предложила мне на выбор комнату с ванной за два пятьдесят или без ванны – за два доллара. Ночевать мне здесь, по правде говоря, не хотелось – уж больно неуютный, жалкий вид был у этого заведения.

«Капитан, скорее всего, ошибся, а может, и обманул меня: едва ли миссис Уичерли могла остановиться в этой дыре», – подумал я и решил сначала попытаться что-нибудь про Кэтрин разузнать, а уж потом, если понадобится, коротать здесь ночь.

Женщина ощупывала меня своими выпученными глазами, мучительно соображая: то ли я слишком разборчив, то ли просто без гроша в кармане.

– Ну? Хотите с ванной за два пятьдесят или без ванны за два? Деньги вперед, – добавила она, метнув наметанный взгляд на мой потрепанный портфель, с которым застыл старый швейцар.

– Я готов заплатить вперед, но мне вдруг пришло в голову, что моя жена уже въехала в люкс.

– Ваша жена остановилась в «Чемпионе»?

– Должна была.

– А как ее... ваша фамилия?

– Уичерли.

Толстая женщина и небритый старик обменялись взглядами, значение которых осталось для меня неясным.

– Ваша жена недолго жила здесь, – вкрадчивым голосом сказала администратор, словно бы утешая, даже жалея меня. – Но сегодня вечером, всего час назад, она уехала.

– Куда?

– К сожалению, своего адреса она нам не оставила.

– Она уехала из города?

– Простите, сэр, но нам это неизвестно. – Судя по всему, администраторша говорила правду. – Комнату брать надумали или нет?

– Я возьму номер с ванной, – сказал я. – Всю жизнь мечтал принять ванну.

– Пожалуйста, – невозмутимо отозвалась она. – Я поселю вас в 506-м. Распишитесь.

Я поставил подпись Гомера Уичерли – в конце концов он же оплачивал расходы – и вручил администратору пятидесятидолларовый банкнот, разменять который оказалось делом непростым. Пересчитывая сдачу, я поймал на себе плотоядный взгляд швейцара.

Когда мы со стариком, поднявшись на пятый этаж, остались одни в комнате, он поднял окно и в ожидании – возможно, напрасном – чаевых сказал:

– Я, может быть, смогу помочь вам найти вашу супругу.

– Ты знаешь, где она?

– Я этого не говорил. Я сказал «может быть». Глаза и уши ведь у меня имеются. – Он ткнул пальцем в свой слезящийся глаз и подмигнул.

– Что же подсказывают тебе твои глаза и уши?

– Так прямо вам все и расскажи. Вы ведь ей как-никак муж, а я ей вреда не хочу. Она, бедняжка, и без того натерпелась. Да вы сами знаете, жена-то она ваша, не моя.

– Я ей тоже зла не желаю.

– И на том спасибо. Ей зла в жизни хватает. Впрочем, это вы тоже знаете, так ведь?

– Какая разница, что знаю я. Лучше расскажи, что ты знаешь!

– Я никому вредить не хочу. – Его подслеповатые глаза скользнули по портфелю, который он поставил на плетеную подставку у стены. – У вас там случайно пистолета нет? На ощупь вроде бы есть. А я стрельбы страх как не люблю.

– Никакой стрельбы не будет. Мне нужно только найти миссис Уичерли и поговорить с ней.

Я уже начинал жалеть, что решил выдать себя за Гомера Уичерли. Я-то надеялся, что таким образом кое-что узнаю про его жену, а на меня свалилась масса совершенно не нужных сведений.

– Вам пистолет не понадобится, – сказал старик, пятясь к двери. – Джерри Дингмен плохого не сделает.

– Пойми, я прихватил пистолет, потому что у меня с собой много денег.

– Правда? – Старик замер.

– Я готов заплатить тебе за информацию, Джерри.

Он опустил голову и уставился на свои разрезанные туфли, из которых, точно крупные картофелины, выступали распухшие пальцы ног.

– Мне пришел счет на пятнадцать долларов от доктора Броха, который лечит мне ноги, а заплатить нечем.

– Я этот счет оплачу, не беспокойся.

– Вот спасибо, сынок, – с чувством сказал швейцар. – И много ты мне заплатишь?

– Чем больше расскажешь, тем больше заплачу. Деньги у меня есть, ты же сам видел. Куда она поехала, Джерри?

– По тому, что говорилось, пока я укладывал вещи в машину, получается, что в отель «Гасиенда». Во всяком случае, она спросила своего спутника, хорошо ли там, а он ей ответил, что место хорошее, только далеко ехать, и это чистая правда. «Гасиенда» – роскошный курортный отель за городом, – пояснил старик.

– Стало быть, она поехала туда не одна.

– Эх, черт, проговорился. Вот что значит длинный язык.

– Опиши-ка мне ее спутника.

– Да я его толком не рассмотрел. В машине он сидел отвернувшись: не хотел, наверно, чтобы его видели. А до этого он поднялся к ней по черной лестнице, лифтом не воспользовался, да и в отель вошел потихоньку, не через центральный вход, а сбоку. Я сразу сообразил, что он у нас не живет, и пошел за ним следом – мало ли что он там задумал. Поднимается он по лестнице, стучится к ней, входит, слышу – он ее нежно так, нараспев, по имени называет. Ну, думаю, значит, все в порядке. Знаете, я даже подумал, что он и есть ее муж.

– Почему ты так решил? Из их разговора?

– Какой там разговор! Я слышал только, что он, войдя, назвал ее «Кэтрин» и голос у него вроде бы очень ласковый был. А потом дверь закрылась, и больше я ничего не слышал. Минут через двадцать она пошла выписываться, а он спустился к машине.

– Какая у них была машина?

– Новый «шевроле», кажется.

– А она охотно с ним поехала?

– Не то слово. Я ни разу не видал ее такой счастливой, как в тот вечер. Раньше-то она понурая ходила, как в воду опущенная. В жизни не встречал женщины несчастней.

– И сколько же времени она прожила здесь?

– Недели две. Честно говоря, странно было ее здесь видеть. Отель у нас вполне приличный, но такие, как она, обычно в нем не останавливаются. У нее ведь и туалетов полно, и чемоданы дорогие. Да вы это и сами знаете.

– А что она здесь делала, как по-твоему?

– Пряталась от вас, надо думать, – хмыкнул он. – Уж вы меня извините.

– Извиняю. И все же попробуй описать мне ее спутника.

– Сейчас, дайте вспомнить. Крупный мужчина, не такой, правда, как вы, но гораздо больше меня. Одет хорошо: темный пиджак, шляпа. Шляпу-то он на нос надвинул, а сам – я уже говорил – отвернулся, поэтому я его не разглядел.

– На этого человека похож? – спросил я и описал старику внешность Гомера Уичерли.

– Есть сходство, но не поручусь.

– Какого он возраста?

– В летах. Вас постарше будет. Но зато моложе того старикана, который навещал ее на прошлой неделе. Его-то я хорошо запомнил.

– Худой старик с седыми усами?

– Он самый. Его вы, выходит, знаете. Я поднял его на лифте, проводил до ее двери, но она его не пустила. Даже дверь не открыла. Он крик поднял на всю гостиницу, но мне на чай дать не забыл, – мечтательно добавил Джерри. – Кстати, кто-то, кажется, обещал мне пятнадцать долларов.

– Не волнуйся, получишь. У миссис Уичерли были еще посетители?

– Послушайте, мистер, вы меня тоже поймите: не могу ж я с вами всю ночь тут языки чесать. Надо и в холле появиться, а то миссис Силвадо, наш администратор, живьем меня съест.

– Ты не ответил на мой вопрос. У миссис Уичерли были еще посетители?

– Одного помню, но о нем я вам после расскажу, а сейчас спущусь вниз – пусть миссис Силвадо видит, что я не отлыниваю. Вернусь, как только смогу. Только уж вы мне сейчас заплатите.

Я протянул ему двадцать долларов, он вцепился в банкнот своими скрюченными пальцами и тут же переправил его в бездонный карман выцветшего мундира.

– Премного благодарен. Когда вернусь, принесу сдачу.

– Лишнюю пятерку тоже можешь оставить себе. У меня будет к тебе еще одна просьба. Какую комнату занимала моя жена?

– В конце коридора, на третьем этаже. Номер 323.

– Эта комната сейчас занята?

– Нет, такие номера сдаются у нас только на всю неделю. Его еще даже не убирали.

– Пустишь меня внутрь?

– Господь с вами, мистер! Да меня же за это выгнать могут. Я ведь тут без малого сорок лет работаю, с тех самых пор, как из-за лишнего веса пришлось из жокеев уходить. Они только и ждут, как меня на пенсию выставить.

– Будет тебе, Джерри. Никто ведь не узнает.

Но старик так энергично замотал головой, что из-под фуражки выбились седые лохмы.

– Нет, сэр, и не просите. Я в номера пускаю только тех, кому ключ выдали.

– Но ты же можешь забыть свою отмычку. Оставь ее у меня на комоде.

– Нет, сэр, не полагается.

Но отмычку он все же оставил. Чего не сделаешь ради чаевых за сорок лет работы в гостинице! Впрочем, и двадцать лет работы сыщиком тоже не проходят бесследно.

Я спустился по пожарной лестнице и вошел в номер 323. Такая же комната, как моя: стандартные ванна, кровать с торшером, комод, письменный стол у окна, плетеная подставка для чемоданов. И еще – гнетущая атмосфера несчастья и остановившегося времени.

Дверцы комода были распахнуты, с пустой полки одиноко свешивался нейлоновый чулок со спущенной петлей. В стенном шкафу, пол которого был усыпан дустом от мышей, висели лишь витые проволочные плечики. На полке в ванной я обнаружил рассыпанную пудру и зеленую склянку с таблеткой аспирина на дне. Полотенца были еще влажные.

За кроватью я нашел корзину для мусора, забитую скомканными газетами и салфетками с пятнами розовой помады. Рядом с корзиной на полу стояла бутылка, на донышке которой плескались остатки виски.

Я вытащил из корзины газеты и просмотрел их. Развернув самый свежий, двухдневной давности номер «Пчелы из Сакраменто», я обратил внимание, что в колонке объявлений было обведено карандашом сообщение о том, что на следующий день в гавань Сан-Франциско прибывает «Президент Джексон» – как видно, Кэтрин Уичерли с нетерпением ждала возвращения мужа.

И о дочери она, судя по всему, тоже не забывала, ибо, когда я встал с кровати, свет от торшера упал на окно, и я увидел какую-то надпись на пыльном стекле. Окно выходило в переулок, напротив подымалась глухая кирпичная стена, на фоне которой нацарапанное крупными буквами слово «Феба» казалось выбитым на надгробии.

От темного окна повеяло неизвестностью, мне стало как-то не по себе, учащенно забилось сердце, но тут отдававшееся в ушах сердцебиение потонуло в шуме лифта, который зарокотал в недрах здания, словно проснувшийся вулкан.

Я закрыл дверь бывшего номера бывшей миссис Уичерли и со всех ног помчался наверх по пожарной лестнице, чтобы не отстать от лифта – такого же нерасторопного и старого, как и подымавшийся в нем швейцар. Когда Джерри Дингмен постучал в дверь, я уже был на месте.

В руках он держал бутылку пива.

– Что делается внизу? – спросил я.

– Все тихо. Я сказал миссис Силвадо, что вы хотите пива, а то бы она меня не отпустила. За пивом пришлось идти в соседний бар – это обойдется вам в лишние пятьдесят центов, мистер. – При этом он посмотрел на меня с такой нескрываемой тревогой, как будто от пятидесяти центов зависела вся его дальнейшая жизнь.

– Хорошо.

Он облегченно вздохнул.

– Ничего не поделаешь, надо с пивом завязывать. – Джерри поставил бутылку на комод и вороватым движением спрятал в карман отмычку. – А вы пиво любите?

– Конечно. Я с тобой поделюсь.

– Мне нельзя.

– Пустяки. Садись. Сейчас стакан принесу.

Швейцар сделал неуверенный шаг вперед и со вздохом присел на краешек кровати. Я принес из ванны стакан, налил ему пива, а сам отхлебнул прямо из бутылки.

– Вы, помнится, о чем-то еще меня спрашивали. Забыл только, о чем, – сказал старик, смахнув пену с небритого подбородка.

– У меня мало времени. Я хочу выехать в «Гасиенду» до поднятия разводного моста.

– Да нет там никакого моста, мистер Уичерли. Там ведь реки и в помине нет. Вот площадка для гольфа – есть. Своя собственная. И аэродром – тоже свой. Все свое. У них там все есть. Хорошее пиво. – И он громко причмокнул, захмелев от первого же глотка.

– Ты собирался рассказать мне о других посетителях.

– Посетителе, – поправил он. – Да, был еще один. Он и до этого пару раз к ней приходил.

– До чего «до этого»?

– До вчерашнего дня, когда у них скандал вышел. Мне даже послышалось, что он ей пару пощечин влепил. Я уж думал полицию вызвать, но миссис Силвадо была против. Если, говорит, всякий раз, когда гости между собой отношения выясняют, полицию вызывать, то от этих легавых отбою не будет. И то сказать, скандал продолжался недолго.

– Кто у нее был?

– Имени его я не знаю. – Он почесал свою плешивую голову. – Высокий, одет с иголочки. Все время улыбается. Но глаза его мне не понравились.

– Чем?

– Сам не знаю. На меня он смотрел сверху вниз – как будто я шелудивый пес какой, а он – сам господь бог. Нос у него вздернутый, водит им, словно что-то вынюхивает. – Чтобы изобразить курносый нос, Джерри нажал пальцем на кончик своего длинного вислого носа.

Я достал блокнот Мерримена с его фотографией и показал ее старику.

– Этот?

Джерри поднял блокнот на свет.

– Он. Ишь, улыбается. – Швейцар медленно, по слогам прочел надпись под фотографией: «Выгодно и надежно». – Как это понимать?

– Шутка. – Как теперь оказалось, не самая веселая. – Когда он вчера был здесь?

– Пришел часов в девять вечера, а через полчаса ушел. Когда спускался вниз, тоже улыбался. А сегодня смотрю – на ней темные очки. Видать, синяк ей подставил.

– Ты что же, за всеми гостями следишь?

– Да нет, выборочно. Просто я за вашу супругу беспокоился. Да и сейчас, честно говоря, беспокоюсь. Вы бы уж поскорей ехали в «Гасиенду», мистер Уичерли. А то ей без вас плохо.

– Она хотя бы раз обо мне говорила?

– Нет, она вообще ни с кем ни о чем не говорила – сидела целыми днями у себя в номере, и все.

– А чем занималась?

– В основном ела и выпивала. За прошлую неделю много всего выпила – я-то знаю, сам ей бутылки носил.

Я решил использовать свой последний козырь, то бишь фотографию Фебы в желтой блузке с теннисной ракеткой в руке.

– Не помнишь, эта девушка к ней приходила? Не торопись, посмотри внимательно и подумай.

Старик долго, не отрываясь смотрел на фотографию, держа ее перед собой на вытянутой руке.

– Это дочка миссис Уичерли?

– Да. Ты видел ее, Джерри?

– Что-то не припоминаю. Я же не круглые сутки дежурю. Но лицо знакомое. Накиньте двадцать годков и двадцать фунтов веса – и получится вылитая мать. У меня ведь глаз наметанный. – Выпив полпинты пива, старик разговорился. – Скажите честно, от вас и дочка тоже сбежала? – доверительно спросил он, смотря на меня в упор, словно старый сторожевой пес. – Я же вижу, у вас в семье непорядок.

– Все-то ты видишь, – буркнул я, а про себя подумал: «Хорошо все-таки, что я не Уичерли»; в то же время я чувствовал, что постепенно проникаюсь его горем, как будто, присвоив себе его имя, я – таинственным образом – присвоил себе заодно и его судьбу. – Так ты уверен, что никогда не видел этой девушки?

– Могу поручиться. Вашу супругу навещали только двое: старик, которого она к себе не пустила, и тот, курносый, «надежный и выгодный».

– Ты еще забыл третьего, с которым она сегодня вечером укатила.

– Верно. И он тоже. – Старик встал, качая головой. – Только вы в него, уж пожалуйста, не стреляйте, послушайтесь совета Джерри Дингмена.

– За совет спасибо. И за пиво тоже.

Когда старик, шаркая, вышел из комнаты, я вынул из спрятанной под пиджаком кобуры пистолет и взвел курок.

Глава 11

Деньги текли через столицу штата неудержимым потоком, оседая лишь в нескольких местах, в том числе и в отеле «Гасиенда». Находился отель в стороне от шоссе, к северу от города, на площадке для гольфа и издали походил на большую потемкинскую деревню или же одну из тех театральных деревень, какие некогда строили под Версалем французские короли, любившие погожим летним днем поиграть в «пейзан».

Некоторые «пейзане», пришедшие в тот лунный вечер в «Гасиенду», несмотря на поздний час, еще не спали: из разбросанных по территории отеля массивных коттеджей, а также из главного здания, претенциозного испанского ранчо, раздавался громкий смех, окна были ярко освещены. Во тьму была погружена только автостоянка перед главным входом, где я и поставил машину.

Администратор, элегантный юнец с тупым лицом, сообщил мне, что миссис Уичерли в «Гасиенде» не останавливалась.

– Она могла назвать вам свою девичью фамилию, – поспешил сказать я, прежде чем администратор успел поинтересоваться, что мне, собственно, нужно. – Не припоминаете, пышная блондинка в темных очках, приехать она должна была часа два назад.

– Вы, видимо, имеете в виду мисс Смит...

– Совершенно верно. Ее девичья фамилия – Смит. Мне надо с ней поговорить по очень важному делу.

– Звонить в коттедж, вообще-то, уже поздновато, – с сомнением в голосе проговорил администратор.

– Она вас извинит. Это очень срочно.

– Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Арчер. Я к ней по срочному семейному делу.

Администратор набрал номер коттеджа. К телефону никто не подходил.

– Она, безусловно, где-то здесь. – Он бросил взгляд на электрические часы на стене: почти половина второго. – Попробуйте поискать ее в баре. По приезде она узнавала у меня, как пройти в бар.

Бар находился в дальнем углу просторного, выложенного плитняком двора. У допотопной стойки красного дерева с медной окантовкой, какие бывают только в кино, сидело или стояло человек двадцать загулявших завсегдатаев «Гасиенды», а за стойкой, отражаясь в огромном зеркале, сновал бармен, филиппинец в белом пиджаке.

Компания в баре подобралась разношерстная: рыжеволосая красавица в сопровождении двух тучных мужчин в широкополых шляпах, один с виду юрист, второй – газетчик; несколько подвыпивших бизнесменов с женами; молодожены, смотревшие друг на друга полными любви глазами, а за ними, поодаль, в самом конце стойки – блондинка в темных очках.

Я присел рядом с ней на свободный табурет, но блондинка даже не повернулась в мою сторону, она сжимала в кулаке ножку бокала, уставившись в него, словно прорицательница в магический кристалл. Она повертела бокал в пальцах, и бесцветная жидкость вдруг заискрилась.

Я попытался рассмотреть блондинку в зеркале. На лице толстый слой пудры, кожа под косметикой помятая, распухшая – и не только от ударов кулаком, но, как видно, и от ударов судьбы. И все-таки чувствовалось, что когда-то она была хороша собой.

По всему видно было, что блондинка махнула на себя рукой: светло-русые, оловянного цвета волосы были растрепаны, а темно-фиолетовое платье никак не вязалось с цветом волос и висело мешком, как будто эта совсем не худая женщина вдруг стала сильно терять в весе.

От моих наблюдений меня оторвал филиппинец:

– Что будете пить, сэр?

– У золотистого напитка, который заказала моя соседка, очень аппетитный вид. Что это такое?

– "Золотая водка", сэр. Боюсь, она покажется вам слишком сладкой. Вы согласны со мной, мадам?

Блондинка буркнула что-то нечленораздельное.

– А я, представьте, никогда не пил «Золотую водку», – обратился я к ней. – Как она вам?

Глаза под темными очками покосились на меня.

– По-моему, гадость. Но вы сами попробуйте. Для меня сейчас все гадость. – В ее голосе, выдававшем человека вполне образованного, слышались злоба и отчаяние.

Один из трех тучных субъектов, одетых в одинаковые широкополые шляпы, постучал по стойке новеньким серебряным долларом.

– Прикажете подать «Золотую водку», сэр? – нетерпеливо переспросил меня бармен.

Но я продолжал дурачиться.

– Даже не знаю. А золото в горле не застрянет? – спросил я у блондинки.

– Там золота как такового почти нет. Вы его даже не почувствуете.

– Ладно, попробую, – сказал я таким тоном, словно делал ей одолжение. – Попытка не пытка.

Бармен наполнил мой бокал из бутылки с этикеткой «Danziger Goldwasser»[4]4
  «Золотая водка из Данцига» (нем.).


[Закрыть].

Порывисто и в то же время как-то настороженно блондинка наклонилась ко мне, и я прочел в ее скрывавшихся под темными очками глазах безысходность, тревогу и немую мольбу о помощи.

– Попытка не пытка, – повторила она. – Когда-то это была моя жизненная установка. Теперь-то я убедилась, что в жизни все наоборот: попытка часто оборачивается пыткой.

– На собственном опыте?

– Да. Вся моя жизнь – пытка. – Ее полные, густо накрашенные губы скривились в гримасу.

Блондинка опять села прямо. Пьяной она не была, а если и была, то держалась прекрасно. С ней определенно творилось что-то неладное: казалось, почва уходит у нее из-под ног и она цепляется за меня из последних сил.

Но протягивать ей руку помощи мне не хотелось; наоборот, я вдруг почувствовал сильное желание выйти из бара и поскорей уехать подальше от «Гасиенды» и от нее – с такой, похоже, лучше не связываться.

Но я связался – поднял бокал и с фальшивой улыбкой произнес:

– За здоровье тех, кто пьет чистое золото.

Она пригубила свой бокал.

– Здоровье тоже бывает разное, а впрочем, желания ведь все равно никогда не сбываются. На них, говорят, далеко не уедешь. Ну, хватит! А то я совсем распустилась: все время кисну – прямо психоз какой-то!

Сделав над собой усилие, блондинка опять обратилась ко мне:

– Вы вот мне удачи желаете, а сами на вид не из удачливых. У вас, судя по всему, тоже что не попытка, то пытка.

– Угадали.

– Я же вижу. У вас это на лице написано, а я лица читать умею. С детства. Особенно мужские.

– Вы и сейчас еще не старуха, – доверительно сказал я.

Мне хотелось, чтобы у меня с миссис Уичерли установился контакт – тогда она разговорится и не заметит, что ее допрашивают. – Сколько вам лет?

– Я никогда на этот вопрос не отвечаю. А знаете, почему? Потому что чувствую себя столетней старухой. Когда лорду Байрону было лет тридцать, в одной гостинице – кажется, в Италии – его спросили, сколько ему лет. Он ответил: «Сто», и я его вполне понимаю. А через год он умер в Миссолунги. Хорошая история? Смешная, правда?

– Обхохочешься.

– У меня этих историй – миллион. Со мной не соскучишься. Такого могу порассказать – всю ночь глаз не сомкнете. – Она криво усмехнулась: – Ведьма, одно слово.

Я, как вежливый человек, стал говорить, что на ведьму она совсем не похожа, а про себя подумал: «Вылитая ведьма».

– Действительно пахнет золотом, – сказала она, когда я допил крепкую сладковатую водку.

– Запах золота я люблю, но, на мой вкус, водка слишком сладкая. Перейду-ка я, пожалуй, на «бурбон».

Блондинка повернула голову и осмотрелась. Молодожены уже ушли.

– Если собираетесь заказывать виски, то поторопитесь, а то бар скоро закроется, – посоветовала она. – Заодно и мне можете взять еще одну порцию водки. – И, помолчав, добавила: – У меня деньги есть.

Я заказал себе виски, ей – водку и, несмотря на ее сопротивление, за все расплатился сам.

– Лишняя рюмка водки меня не разорит. Давайте познакомимся. Меня зовут Лью Арчер.

– Очень приятно, Лью. А я – мисс Смит.

Мы чокнулись.

– Вы не замужем?

– Нет, а вы женаты?

– Был когда-то. Развелся.

– Понимаю. Мне вы можете не рассказывать, что такое неудачный брак. Не жизнь, а каторга. А чем вы занимаетесь?

– Чем придется.

– А все-таки? Нет, подождите, дайте я сама угадаю. Я ведь отлично угадываю профессии. – В этот момент она была похожа на ребенка, который никак не может решить, во что бы ему поиграть.

– Попробуйте.

Ее взгляд скользнул с моего лица на плечи, как будто ей вдруг захотелось положить мне на грудь голову и всплакнуть. Затем она нерешительно протянула руку и пощупала мои мускулы. Руки у нее были красивые, вот только ногти обкусаны.

– Вы профессиональный спортсмен? Для своих лет вы в отличной форме.

Сомнительный комплимент.

– Не угадали. Даю еще две попытки.

– А что мне будет, если я угадаю?

– Памятник вам поставлю.

– На могиле – самое время.

Она вновь посмотрела на меня своим тяжелым взглядом, я поежился, и пуговица на пиджаке расстегнулась.

– Вы носите оружие? Вы полицейский? – спросила она хриплым шепотом.

– Опять не угадали. Осталась всего одна попытка.

– Почему у вас пистолет?

– Ваше дело не спрашивать, а отгадывать.

– Погодите, вы же сказали, что занимаетесь чем придется. Уж не преступник ли вы?

Пришлось срочно входить в роль.

– Говорите потише, – буркнул я и, втянув голову в плечи, воровато осмотрелся по сторонам, как это делали уголовники, когда я приезжал их арестовывать.

Рыжеволосая красавица в сопровождении своих упитанных телохранителей в широкополых шляпах двинулась к выходу. Перебивая друг друга, «шляпы» увлеченно беседовали о быках шотландской породы. Бизнесмены уговаривали друг друга выпить по последней, а на лицах их жен застыл немой вопрос – по последней ли?

Рука блондинки коснулась моего плеча.

– Почему вы носите с собой пистолет?

– Не будем об этом говорить.

– Нет, будем, – капризно, повысив голос, сказала она. – Мне интересно. Вы случаем не гангстер, не убийца?

– Опять не угадали. Все, игра окончена. Какая вам разница, кто я.

– Есть разница. Мне хочется знать.

Только сейчас она впервые по-настоящему оживилась – я бы сказал даже, возбудилась.

– Для чего вам пистолет? – в который раз вполголоса спросила она, кокетливо прикусив язычок.

– Давайте хотя бы здесь об этом не говорить. Вы же не хотите, чтоб меня арестовали.

– Мы можем пойти ко мне, – прошептала блондинка. – У меня в коттедже есть бутылка. Бар все равно уже закрывается. Выпьем и поговорим. – И она взяла со стойки свою сумочку из крокодиловой кожи.

Мы пересекли двор и пошли тропинкой через освещенный луной сад. С залива подул ветерок, и под ногами заметались причудливые тени.

Она долго рылась в сумке в поисках ключа, потом долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Внутри было темно. Она остановилась и, дрожа, прижалась ко мне всем телом – на удивление мягким и теплым.

– Скажи, на твоей совести есть убийства? Не на войне. В обычной жизни, – допытывалась она. Голос ее, не в пример телу, был холодным, резким.

– И это ты называешь жизнью?

– Не шути. Мне надо знать. Я не просто так спрашиваю.

– А я не просто так молчу.

– Так я тебе и поверила. – Опять кокетничает.

Она тесно прижалась ко мне, нас разделял лишь пистолет в кобуре у меня под пиджаком. В этот момент я чувствовал себя человеком, которому навязывают ценный, но чреватый большими опасностями подарок. Казалось, ее маленькие, крепкие груди начинены взрывчаткой.

– Я хочу тебя, – сказала она, впрочем как-то нехотя.

Для женщины ее возраста она оказалась на редкость неловкой, неумелой. Как видно, голова у нее была занята другим. Странное существо: все время что-то недоговаривает, на что-то намекает.

– Я тебе не нравлюсь?

– Просто я еще совсем тебя не знаю.

Обняв меня за шею, блондинка замурлыкала какую-то песенку. Почувствовав, как по моим губам горячей улиткой скользнул ее язык, я вырвался из ее крепких объятий.

– Ты обещала дать мне выпить.

– Ты не интересуешься женщинами? – спросила она с каким-то странным напором, облокотившись на меня спиной и съезжая по мне, как по стене, на пол. – Думаешь, я сама не знаю, что очень подурнела с годами.

– Да и я не похорошел. К тому же день у меня сегодня выдался очень нелегкий.

– Стреляешь, наверно, с утра до ночи?

– Нет, обычно я охочусь на людей только до завтрака – люблю запивать овсянку теплой человеческой кровью.

– Зверь ты. Впрочем, мы с тобой стоим друг друга.

Замурлыкав какую-то другую песню, она потянулась к выключателю. Голос у нее был поразительно тонкий и чистый для женщины ее возраста, и я как-то вдруг даже пожалел, что не познакомился с ней раньше, гораздо раньше, в другом месте и в совсем другой обстановке.

Комната осветилась ярким, каким-то призрачным светом. Блондинка въехала сюда совсем недавно, а на полу и на постели уже валялись многочисленные платья, словно в поисках нужного туалета она перерыла весь свой гардероб. Циновки на полу были смяты, как будто их пинали ногами.

На дубовом комоде стояли бутылка виски и грязный стакан. Блондинка бросила сумочку на комод, рядом с бутылкой, налила полный стакан и, расплескав половину, передала его мне. Сама же жадно приникла к горлышку – так залихватски пьют либо любители, либо уж спившиеся алкоголики. Смотрелась она прекрасно.

Но самое интересное было еще впереди. Не выпуская бутылки из рук, она рухнула навзничь на кровать, прямо на разбросанную одежду, присосавшись к виски, словно грудной ребенок – к соске с молоком. Юбка у нее задралась выше колен, обнажив очень красивые ноги, однако я смотрел на нее так, как смотрят старый, хорошо известный фильм.

– Сядь, – позвала она меня, хлопнув рукой по кровати, – Сядь и расскажи о себе, Лью. Ты ведь Лью, я не ошиблась?

– Лью, – подтвердил я, садясь на кровать, подальше от нее. – Лучше ты расскажи мне о себе. Ты живешь одна?

– Последнее время да, – ответила она, покосившись на дверь, ведущую в соседний номер.

– В разводе?

– С действительностью. – Она скорчила гримасу. – Чем не душещипательная история: «В разводе с действительностью»?

– У тебя есть семья?

– Не будем об этом. Чего обо мне говорить. Моя жизнь – сущий ад.