Текст книги "Что не стоит делать невидимке"

Глава 13

Вспомните последний раз, когда вы оставались сами по себе. Насколько на самом деле одиноки вы были?

Был ли кто-то относительно рядом? Родитель? Учитель? Друг? Если у вас были проблемы, могли ли вы позвать кого-то на помощь?

Ладно, в школе я, конечно, не мисс Популярность, но меня не то чтобы прямо не любят. Ну, по крайней мере мне так не кажется.

«Нет совершенно ничего плохого в том, чтобы быть «спокойной и сдержанной»», – сказала ба, прочитав как-то раз отчёт о моей успеваемости (до тех пор мне ни разу и не приходило в голову, что это может быть плохо или что кто-то вообще может так считать).

«Лучше молчать и казаться дураком, чем заговорить и развеять все сомнения», – добавила она в своём фирменном стиле.

Ба всегда была – используя фразу, которую она сама обожает, – «очень приличной».

Она обожает говорить, что интеллигентная культурная англичанка должна знать, как вести себя в любой ситуации.

Честное слово, у неё даже книги на эту тему есть. С названиями типа «Современные манеры в двадцатом веке». Обычно они забавные, но большинство из них, кажется, были написаны, когда ба уже родилась, так что они не совсем древние. Там пишут вещи вроде:

«Какова корректная форма обращения к разведённой герцогине, которой вы ещё не были представлены?»

Или:

«Сколько следует оставлять прислуге на чай после визита в загородное поместье подруги?»

Если не знать ба, наверняка может сложиться впечатление, что она вся такая чопорная и высоконравственная – настаивает на написании благодарственных писем в течение трёх дней, например, или всегда спрашивает разрешения, прежде чем начать звать кого-то из взрослых по имени. На самом деле её в основном волнуют вопросы вежливости к людям, и это довольно мило, вот только ба иногда заходит гораздо дальше, чем кто-либо из моих знакомых.

Однажды она учила меня правильно пожимать руки.

Да-да, пожимать руки.

– Уф, дохлая треска, Этель, дохлая треска! – так ба описывала вялое рукопожатие. – Нужно пожимать сильнее. Ай! Не настолько! И я здесь, Этель! Вот тут: смотри мне в лицо, когда пожимаешь руку. И разве ты не рада меня видеть? Ну так изобрази это на лице. И… что нужно сказать?

– Здрасьте?

– Здрасьте? Здрасьте? Где ты, по-твоему, находишься? В Калифорнии? Если люди встречаются впервые, нужно говорить: «Очень рада встрече». Давай, покажи мне: твёрдое краткое рукопожатие, зрительный контакт, улыбка и «Очень рада встрече».

(Я даже испробовала это, когда познакомилась с мистером Паркером. Я видела, что он доволен, но в то же время слегка встревожен, что ли, как будто ученики никогда раньше не приветствовали его подобным образом – что вполне могло быть правдой. С тех пор мистер Паркер со мной супермил, и это, по мнению ба, сошло бы за доказательство, что её рукопожатие работает, но я считаю, это, наверное, из-за того, что я нравлюсь мистеру Паркеру.)

Так что ба не такая старая, но весьма старомодная, по крайней мере, в одежде. Она гордится тем фактом, что у неё никогда не имелось пары джинсов, даже когда она была гораздо моложе и привлекательнее. Однако её антипатия к дениму – это не протест против современного мира. Она говорит, что причина, по которой она ненавидит джинсы, – это то, что они никому не идут.

«Наденешь слишком узкие – будешь выглядеть неприлично; наденешь слишком свободные – будешь смахивать на гангста-рэпера».

Поверьте мне: когда моя ба произносит слова «гангста-рэпер», она как будто упражняется в иностранном языке. Можно буквально услышать кавычки.

Умение разговаривать с любым человеком из любого слоя общества – отличный навык, но даже если бы он у меня имелся, пользы от этого сейчас не было бы никакой. Мне совершенно не с кем поговорить о своей невидимости.

Ба? Уже пробовала.

Можно зайти в Инстаграм и написать Флоре Макстей – той, что переехала в Сингапур:

«Привет, угадай что! Я сегодня стала невидимой! Вот я на фото, рядом с деревом».

Очень смешно.

Я осталась сама по себе. Не самое приятное чувство.

Так ЧТО сделали бы ВЫ? Ну давайте, это вопрос без подвоха – честно.

Что бы вы сделали?

Что я решаю, так это то, что мне нужно в больницу, и поскорее. А значит, мне нужна скорая. Это, в конце концов, чрезвычайная ситуация.

Я набираю 999.

Глава 14

– Экстренная служба. Какая помощь вам требуется?

– Скорая, пожалуйста, – говорю я дрожащим голосом. Раньше я никогда не звонила в экстренную службу. Это довольно тревожно, скажу я вам.

– Соединяю.

И я жду.

– Норт-Тайнсайдское отделение скорой помощи. Могу я узнать ваше имя и номер телефона, пожалуйста?

На том конце провода – девушка с ньюкаслским говором. Голос у неё приятный, и я немного расслабляюсь.

– Этель Ледерхед. 07877-654-344.

– Благодарю. Опишите, пожалуйста, что у вас произошло?

Нужно было усвоить урок ещё с того раза, когда я рассказывала всё ба. Моя история, произнесённая вслух, звучала нелепо. Когда я буду рассказывать операторше, что стала невидимой, менее нелепым это не станет.

– Я… я не могу сказать. Мне просто срочно нужна скорая.

– Прости, эм… Этель, так? Мне необходимо знать, что у тебя произошло, прежде чем я отправлю к тебе скорую.

– Я не могу вам сказать. Просто это… очень срочно, хорошо? У меня серьёзные проблемы.

Голос у операторши по-прежнему добрый. Она ведёт себя деликатно.

– Послушай, дружок, я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь, что стряслось. Ты звонишь из дома?

– Да.

– Ты ранена?

– Ну… не совсем ранена, просто…

– Ладно, цветочек. Успокойся. У тебя что-то болит?

– Нет.

– Может, ты или кто-то другой находитесь под непосредственной угрозой боли или ранения?

Я тихонько вздыхаю.

– Нет. Только…

– С тобой там кто-то есть? Тебе чем-то угрожают?

– Нет, – я знаю, к чему всё идёт.

– Что ж, для неэкстренной медицинской помощи есть другой номер, Этель. У тебя есть под рукой ручка, голубушка?

Я вот-вот разрыдаюсь, и, если бы мысли у меня не путались, я смогла бы предвидеть последствия того, что я ей выпаливаю, но, что ж, я сейчас не самый здравомыслящий человек.

– Я стала невидимой, мне ужасно страшно, и мне немедленно нужна скорая!

Вот тогда-то тон операторши сменяется с успокаивающего и доброго на утомлённый и натянутый.

– Ты стала невидимой? Ясно. Слушай, дружок, с меня хватит. Ты же знаешь, что все звонки записываются, и их можно отследить? Я заношу это в журнал как злонамеренный вызов, так что, если ты позвонишь ещё раз, я сообщаю в полицию. А теперь брысь с линии, уступи тем, кому действительно нужна экстренная помощь. Невидимой? Ох уж эти дети, честное слово. Хоть на стенку от вас лезь!

После этого звонок обрывается – вместе с моими надеждами на лёгкое решение моей проблемы.

Глава 15

Проходит два часа, а я по-прежнему невидима.

Я приняла долгий горячий душ, предположив, что, возможно, невидимость можно смыть водой – знаете, как какое-то покрытие?

Я тёрла и тёрла кожу, пока её не начало здорово жечь, но мыло пенилось, словно на пустом месте, а когда я смыла его, меня по-прежнему не было – только мокрые следы на полу ванной.

С тех пор я брожу по дому, раздумывая, что делать и как с этим разобраться – совершенно безуспешно.

Плакать я перестала. Это мне ничем не поможет, а кроме того, я устала от слёз. Однако должна признать, что я в абсолютном, полном, стопроцентном

УЖАСЕ.

Ужасе в квадрате. В кубе.

Примерно каждые пять минут я встаю и гляжусь в зеркало.

Потом возвращаюсь к своему ноутбуку и опять роюсь в интернете в поисках тем, включающих слова «невидимый» и «невидимость».

Большая часть статей, которые я пытаюсь читать, фантастически сложные и опираются на математику, физику, химию и биологию гораздо выше нашего школьного уровня.

Как бы то ни было, складывается впечатление, что люди десятилетиями пытались добиться того, что случилось со мной.

На Ютубе я нахожу отрывок фильма с Джеймсом Бондом и невидимой машиной.

«Адаптивный камуфляж, 007, – говорит Кью, обходя бондовский Астон Мартин по кругу. – Микрокамеры по периметру передают изображение на жидкокристаллическое покрытие с противоположной стороны. Для постороннего взгляда всё равно что невидим».

Потом он нажимает кнопку, и машина становится невидимой.

Знаете, что? До этого момента я бы сказала, что это просто глупости. Да и сам отрывок был в списке под названием «Топ-10 бредовостей бондианы».

Но теперь?

Теперь я уже не так уверена.

Если такое может произойти со мной – почему с машиной не может?

Что мне удалось выяснить, так это то, что есть два способа сделать что-то невидимым.

Вы готовы?

Буду объяснять простыми словами.

Для начала нужно понять, как мы видим окружающий нас мир. Предметы являются видимыми потому, что лучи света отражаются от них и попадают нам в глаза. Так что, если перед вами стоит дерево, свет падает на него и отражается от задней стенки вашего глаза, и после какого-то почти мгновенного мудрёного процесса, происходящего у вас в мозгу, вы видите дерево.

Так что первый способ сделать предмет невидимым – накрыть его «маскировочным устройством». Оно сделает так, чтобы свет огибал дерево и стремился дальше; это всё равно что сунуть палец под струю воды из-под крана: вода огибает палец и продолжает литься единым потоком.

Многие учёные заявляют, что они вплотную подобрались к созданию маскировочных устройств, особенно для военных целей. Думаю, они подразумевают разработку невидимых танков, или кораблей, или самолётов, или даже солдат – это было бы круто.

Вы ещё тут?

Ладно, второй способ – это заставить свет проходить прямо через предмет. По этому принципу работает стекло, и если вы когда-нибудь врезались в стеклянную дверь, как однажды я в торговом центре, то вы знаете, насколько это действенно.

Если глядеть на стекло прямо, оно невидимо.

Так же работают и рентгеновские лучи. Рентгеновские лучи – это особый вид света, который через некоторые вещества проходить может, а через другие – нет. Такие лучи пройдут через вашу плоть, но не через кости, так что врачи смогут заглянуть в ваш внутренний мир.

Значит, меня делает невидимой второй вариант. Свет проходит сквозь меня, так что хоть я и есть, выгляжу я так, словно меня нет.

Не то чтобы это знание как-то мне помогает.

Я прокручиваю в голове последовательность событий: вот я ложусь в солярий, ставлю таймер, засыпаю, просыпаюсь из-за Леди, гоняющей свою миску, и…

Леди. А где она?

В последний раз я видела её выбегающей через заднюю дверь. Встав на пороге, я выглядываю на улицу и зову её, потом свищу, а потом снова зову.

Можно подумать, у меня сейчас мало проблем, чтобы к ним добавилась ещё и пропавшая собака.

Я вспоминаю череду плакатов «Пропала собака», которыми в последнее время пестрят фонарные столбы, и мне становится дурно. Все только об этом и говорят.

Раньше они появлялись пару раз в год: потерялась собака, потерялась кошка, вы её не видели? В таком духе.

Но в последнее время такие объявления стали клеить раз в месяц. На днях ба упоминала об этом, веля не спускать с Леди глаз на прогулках.

«Никогда не знаешь наверняка, Этель, – сказала она. – Странных людей кругом хватает».

Что если кто-то украл Леди? Она такая дружелюбная, что за кем угодно пойдёт.

Мне нужно найти её, а для этого я должна выйти на улицу: вероятнее всего, на пляж, потому что это то место, куда пошла бы я, будь я собакой.

Это риск. Огромный риск вообще-то, но иногда единственная альтернатива риску – сидеть сложа руки, а для меня это точно не вариант.

Мне придётся выйти на улицу – невидимой.

Глава 16

Я надеваю ещё кое-какую одежду помимо той, что уже на мне. Носки и кроссовки, водолазка, прикрывающая моё невидимое горло, худи с длинными рукавами – и вот я выгляжу уже не так странно, слегка смахивая на безголовых магазинных манекенов – если это можно считать «не таким странным».

В нижнем ящике комода я нахожу пару перчаток, значит, остаётся разобраться только с головой.

В гараже стоит пластмассовая корзина со старыми принадлежностями для маскарада. В ней я нахожу блестящий парик, оставшийся после какой-то школьной постановки, в которой я участвовала, и пластиковую маску с лицом клоуна. Я ненавижу клоунов, и всё же с задачей своей маска справляется. С натянутым на голову капюшоном я похожа на… кого?

Я похожа на какого-то странного ребёнка, который решил разгуливать в маске клоуна. Определённо необычно, но не совсем уж безумно.

Я уже на полпути к двери в своём прикиде, когда мой телефон пищит: мне пришло сообщение.

От: Номер неизвестен.

Прив Этель: норм если я ща приду позагорать? Я не помешаюсь. Буду у тебя через 2 мин. Эллиот

И вот одно это сообщение полностью объясняет, почему Эллиот Бойд так бесит. Нахальный, бесцеремонный, навязчивый и дюжина других слов, означающих «настоящая заноза в одном месте», проносятся у меня в голове, пока мои пальцы набирают ответ.

НЕТ. Не норм. Я как раз ухожу. В другой раз. Этель

Почему, почему, почему я написала «как раз ухожу» вместо «я не дома»? Напиши я так, могла бы притвориться, что меня нет дома, когда в дверь позвонят.

А в дверь звонят – через пару секунд после того, как я нажимаю «Отправить».

Я в коридоре. Я вижу его силуэт за стеклом входной двери и даже слышу, как ему на телефон приходит моё сообщение, а потом он суёт пальцы в почтовый ящик и кричит через щель:

– Лады, Эфф! Хорошо, что я тебя зафтал! Открой дверь, э?

Что мне остаётся?

Я открываю дверь.

Глава 17

Увидев наряды друг друга, мы оба опешили.

– Ого! – говорит Бойд. – Ты не предупреждала, что надо принарядиться. Куда ты в этом намылилась?

– А ты? – не остаюсь в долгу я.

Может, я одета и странновато – блестящий парик, маска, перчатки, – но Бойд? Он выглядит так, словно собрался во Флориду: широкие мешковатые шорты, гавайская рубаха с акулами, солнечные очки (совершенно бесполезные сегодня), а на макушке – бейсболка. В руках у него пляжная сумка, внутри которой я вижу полотенце и разные лосьоны для загара.

Добрых несколько секунд мы таращимся друг на друга, стоя на пороге.

Если бы я не была так совершенно выбита из колеи тем, что происходит у меня под одеждой, я бы, наверное, сострила, сказав что-то вроде: «Прости, мне не нужны советы по стилю от того, кого выгнали из Диснейленда за преступления против моды». Но я этого не делаю.

Вместо этого я говорю:

– Это спонсорская кампания. Я должна весь день проходить в таком виде, чтобы собрать денег на, эм…

«Быстрее, Этель. Придумай что-нибудь. Он ждёт, что ты закончишь предложение».

– …на твою затею с маяком.

Почему? Почему именно это? В моей голове словно сидит другая я и орёт на меня: «Ты зачем это сказала, тупица ты эдакая? Теперь он думает, будто тебе не плевать на его дурацкую одержимость маяком. Бестолочь! Почему ты не сказала про борьбу с голодом, или исследования рака, или глобальное потепление? Или что угодно ещё?»

И всё, что я могу сделать с этим голосом в голове, – ответить ему другим голосом в голове: «Я знаю! Прости! У меня мысли путаются. У меня сейчас куча проблем, если ты не заметила».

Бойд что-то говорит.

– …Потрясно! Вот спасибище! Спонсированный маскарад? Шикарная идея! На целый день? Так мило! В общем, я только что получил твоё сообщение. Прости, надо было раньше проверить. Значит, уходишь, э? А когда вернёшься? Я могу подождать тебя или, ну знаешь, убраться отсюда?

Нет. Определённо нет. Вместо этого я рассказываю ему про Леди.

– Я видела, как она убегает на задний двор, – говорю я ему. – Я подумала, она просто собирается по-маленькому. – Это не совсем правда. На самом деле я подумала, что Леди полностью, совершенно перепугалась моей невидимости и дала дёру.

В конце двора есть дырка в заборе, через которую без проблем может протиснуться собака. На самом деле Леди уже делала так, когда была щенком, и мы всё собирались заделать дырку, но руки так и не дошли, потому что больше она убегать не пыталась.

Вот только… когда мы выходим в сад, Леди там не оказывается.

Так мы и очутилась на пляже, зовя Леди, – я в нелепом наряде клоуна в перчатках и Эллиот Бойд в комичном пляжном прикиде.

Местный пляж, пожалуй, моё любимое место для прогулок с Леди, мы бываем здесь, по меньшей мере, пару раз в неделю. Я кидаю ей мячик в море, и она скачет за ним по волнам, а потом отряхивается, обдавая меня брызгами в процессе, но я и не против.

Под маской жарко. Я слежу, чтобы Бойд шёл слегка впереди, и немного приподнимаю её, позволяя морскому воздуху остудить моё лицо, а потом зову раз в пятидесятый:

– Ле-ди!

Я стараюсь, чтобы голос звучал обычно и радостно. Вы когда-нибудь теряли собаку? Важно, чтобы голос не был злым, когда вы её зовёте, что бы вы ни чувствовали внутри. Какая собака захочет возвращаться к злому хозяину?

Тут полным-полно собак, но Леди нет.

Вскоре мы добираемся до конца пляжа и оказываемся у волнолома, соединяющего большую землю и остров, на котором возвышается маяк – белый и огромный.

– Идём! Ты подымаешься? – кричит Бойд.

Лезть на вершину маяка – это последнее, чего мне хочется.

– Да идём, – повторяет он. – Я хочу тебе кой-чо показать, раз уж ты в этом участвуешь. Это недолго. К тому же сверху ты увидишь весь пляж и сможешь заметить свою собаку.

Мы проходим по волнолому и оказываемся на острове – кроме нас, там практически никого нет. Во время школьных каникул тут делается оживлённее, но сейчас кафе закрыто, работают только музейчик и сувенирная лавка, в которой надо купить билет, чтобы подняться на вершину маяка.

Тут есть ступеньки, ведущие ко входу, и огибающая маяк тропка – по ней Бойд и направляется. Он подходит к ржавой двери, по обе стороны от которой стоят мусорные баки для кафе, открывает её пальцами и манит меня за собой.

Мы входим и оказываемся в смахивающей на пещеру комнате. Внутри всего две посетительницы, разглядывающие большую модель спасательной шлюпки и какие-то фотографии на стене, и наши шаги эхом разносятся по помещению. Одна из дам поворачивается и приподнимает брови, потом тычет в бок свою подругу, которая тоже смотрит на нас. Полагаю, из-за того, как мы одеты, посмотреть есть на что, но больше они никак не реагируют.

– Идём, – расплывшись в улыбке, говорит Бойд. Я вижу, что он по-настоящему взволнован. – Я ещё никому эт’ не показывал!

Узкая лестница плотно прижимается к круглым стенам, и мы поднимаемся в фонарное помещение на вершине, крепко держась за ржавые поручни.

Триста двадцать восемь ступенек спустя (я не считала – Бойд мне сказал) – и я пыхчу, как скаковая лошадь. А Бойд почему-то нет, несмотря на свой лишний вес. Наверное, дело просто в энтузиазме.

Внутри круглого фонарного помещения я чувствую себя, словно в гигантской теплице: со всех сторон высокие окна. В центре стоит нечто, похожее на огромный перевёрнутый бокал высотой метра полтора, сделанный из стеклянных линз, выложенных замысловатыми концентрическими окружностями, его горлышко находится примерно в метре над полом – это фонарь.

– Видишь это? – спрашивает Бойд, со светящимся лицом указывая на стеклянную штуковину. – Эт’ называется линза Френеля. Когда внутри загорается свет, она отражает и умножает его, так что не нужно особо много энергии, чтобы маяк было видно на многие мили. Вот только сейчас внутри нету света. Целую кучу лет не было.

Ну ладно. Это вроде как интересно, но в основном я просто проявляю вежливость.

Потом он подводит меня к маленькому люку в полу.

– Проверь лестницу, Эфф. Никто не идёт? – Он поднимает люк. – Иди-ка глянь!

Я покорно прохожу между гигантской линзой и окнами и смотрю в люк. Под крышкой оказывается длинный аккуратно смотанный электрический кабель – много-многометровый – с огромной лампочкой на конце, размером и формой смахивающей на двухлитровую бутылку кока-колы.

– Месяц назад принёс, – говорит Бойд, гордость так и сочится из каждой его поры. – Это самая яркая лампочка, которую только можно купить – аж на тыщу ватт. Когда я буду готов, я вставлю её сюда, – он показывает на горлышко перевёрнутого стеклянного «бокала», – и выведу кабель через это окно, до земли, а там врублю его в сеть и… «Зажигай свет»! – Он опять начинает мычать песню.

Я таращусь на него через прорези маски.

Он сумасшедший. Кому вообще такое в голову придёт? И зачем?

Всё, что я могу выдавить, – это:

– Ясно.

Он меняется в лице.

– Ты думаешь, я чокнутый, да?

– Эм… нет. Просто это весьма… амбициозный план, Эллиот.

– Ты никому не скажешь? Это должна быть вроде как секретная операция. Вроде как «хеппенинг» – знаешь, когда об этом объявляют незадолго до того, как оно происходит, а потом бах! Свет загорается! Натурально зажигательный флешмоб!

Бойд встаёт и мягко опускает крышку люка на место.

Я вижу, что обидела его, не проявив должного энтузиазма.

– Ты не боишься? – спрашиваю я.

Он озадаченно смотрит на меня.

– Боюсь? Чего? Какое преступление я совершу? Кому я наврежу? Возможно, меня могут обвинить во вторжении, но это даже не преступление; я ж ничо не попорчу и даже использую те деньги, которые ты соберёшь, расхаживая в дурацкой маске, чтобы оплатить электричество, так что меня нельзя будет обвинить в воровстве!

Улыбка на его лице заставляет меня улыбнуться тоже.

– Ты уверен?

– Конечно уверен! У меня папа юрист.

Это первый раз, когда Бойд упоминает своего папу. Или маму, раз уж на то пошло. И как только эти слова слетают с его губ, он словно хочет немедленно взять их назад. Он начинает говорить что-то ещё, но я его перебиваю.

– Юрист? Это круто. А в какой области?

Но он не отвечает. Вместо этого он встаёт, и его голос словно частично теряет лондонский акцент, как будто он обращается к суду.

– Ну ладно. «Вторжение», согласно английскому общему праву, – в противоположность статутному праву – это проступок, известный как «деликт», что считается противоправным деянием, но не подпадает под уголовную юрисдикцию, а следовательно…

– Ладно-ладно, я тебе верю.

– Обещаешь, что никому не скажешь?

– Что? Что твой папа юрист? Это что, секрет?

– Нет, балда. Про свет – про мой план. Нужно хранить всё в тайне, пока не настанет нужный момент.

– Обещаю.

– Ох, и, эм… мои друзья в Лондоне называли меня Бойди.

– Правда?

– Ага, так что… знаешь, если тебе вдруг, ну… эм… захочется…

Фраза остаётся висеть в тёплом воздухе между нами.

Бойди. Друг?

Я и не осознавала, что настолько отчаялась.

ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ О МАЯКАХ

Автор – Эллиот Бойд

С благодарностью Этель Ледерхед за то, что предоставила мне место, чтобы я мог сказать, до чего маяки потрясные.

(Я делал этот список для доклада в школе на уроке мистера Паркера. Он сказал, что доклад всем очень понравился, и это заставляет меня думать, что маяки всё-таки не такой уж и странный интерес.)

Люди строили маяки, чтобы предупреждать корабли об опасных скалах, с тех самых пор как появились корабли. Первые представляли собой просто здоровенные факелы на утёсах!

Сейчас во всём мире существует 17000 маяков и порядка 300 – в Соединённом Королевстве.

Маяк на острове Фарос вблизи Александрии в Египте был одним из чудес древнего мира и был построен в 270 г. до н. э. Он простоял 1500 лет и был разрушен в результате землетрясения. В 1994 году его части были обнаружены на дне океана!

Во многих языках слово, означающее «маяк», происходит от слова «Фарос». Phare (французский), Faro (испанский и итальянский). Farol (португальский), Far (румынский), fáros (греческий)!

Яркость маяка измеряется в канделах – одна кандела равняется яркости одной свечи. Лучи современных маяков достигают яркости между 10000 и 1 миллионом кандел!

Один из самых ярких маяков в мире – маяк острова Оак в США: 2,5 миллиона кандел!

В 1822 году французский физик по имени Огюстен-Жан Френель изобрёл линзу, увеличивавшую яркость света внутри маяка, что означало, что его можно было увидеть на гораздо большем расстоянии. Теперь почти во всех маяках используется линза Френеля!

Спустя долгое время после изобретения электричества большинство маяков продолжало работать на масле. Маяк Святой Марии в Уитли-Бэй не переводили на электричество вплоть до 1977 года. Он не функционирует с 1984 года, что, на мой взгляд, весьма досадно!

Мистер Паркер написал на моём докладе: 9/10. Тема хорошо изучена и уверенно рассказана. Молодец. Поменьше восклицательных знаков.