Текст книги "Слишком много денег"

– Макс, – неожиданно спросил Веня, – а откуда ты все это знаешь? Про историю там и прочее…

– Читал где-то, – я задумался. – Я вообще стараюсь побольше узнавать о городах, в которых бывал. Тем более Стамбул! Это, Веня, такой город…

– Чем же он так отличается от остальных?

– Во-первых, он просто красивый. Во-вторых, отсюда пришла на Русь вера.

– В каком смысле?

– В прямом! Крещение Руси произошло при участии Византии, а здесь была ее столица. Только называлась она тогда не Стамбул, а Константинополь. Еще говорили: “Москва – третий Рим”. В смысле, первый Рим, который Рим, второй – Константинополь, Москва, соответственно, третий.

– Разве это вера? – усмехнулся Веня. – Есть только одна вещь, в которую надо верить. Это деньги!

Он вытащил из кармана бумажку в двадцать долларов и помахал ею перед моим носом. Мне даже показалось, что я почувствовал характерный запах.

– Смотри внимательно, Макс, на эту бумажку! – я послушно всмотрелся, но ничего особенного не увидел: двадцатка как двадцатка. – Сильнее этого ничего нет. Запомни, Макс, за деньги в этой жизни можно купить все. Абсолютно все! Деньги правят миром… Только деньги…

Он задумался, и в глазах его появился странный золотистый огонек. Раньше я такого вроде не замечал. И равнодушный обычно голос как-то изменился, чувство в нем появилось, что ли…

– А с виду кажется, что в ней такого? – Веня поднес купюру к глазам, как будто решил рассмотреть подробности рисунка. – Можно смять, можно порвать, можно сжечь…

Мне показалось, что его понесло куда-то не туда, как пьяного, который еще сравнительно четко говорит, но уже почти ничего не соображает. Однако он неожиданно быстро пришел в себя, убрал деньги в карман и сказал, что лекция была очень содержательной.

Потом мы спустились обратно к Золотому Рогу и сели на паром, идущий к азиатскому берегу. Стоило это куда дешевле катания на катере, а мне очень хотелось, чтобы Веня увидел Стамбул с моря. Но и там он рассеянно смотрел по сторонам, невнимательно слушая мои пояснения. И только на самой середине Босфора, когда наше судно довольно рискованно расходилось с огромным танкером, – мне даже показалось, что можно было дотянуться до бесконечной ржавой стены его борта, – Веню осенило. Он даже подпрыгнул на жесткой деревянной лавке и радостно сообщил мне, что все в порядке. И с документами, и с деньгами.

Утром Веня сказал, что для реализации намеченного плана необходимо следующее: темные очки, галстук, наручники, пластырь, лак для ногтей (“Как можно более красный!”), а еще – тут он задумался ненадолго – еще баллончик с краской (“Ну, знаешь, который сам брызгает!”). Цвет – серебристый или серый, но обязательно с искрой. Набор выглядел довольно странно, но вчерашний успех убедил меня, что Веня свое дело знает. Дав задание, он пошел бриться, чего ужасно не любил и делал только в случаях самой крайней необходимости. А я двинулся на Большой Базар, расположенный от нас через дорогу.

Чего только там не было! Бесконечные крытые галереи расползались во все стороны, набухая плотным людским потоком. Сотни голосов наполняли пространство похожим на шум моря гулом. Периодически на перекрестках возникали заторы и тут же рассасывались, толпа то уплотнялась, то редела, вот кто-то встал у витрины, вызвав маленькое, почти незаметное завихрение, но никто не возмутился, потому как все пришли сюда смотреть и покупать, а отнюдь не маршировать стройными рядами во всех направлениях…

Вот и я довольно быстро все купил, правда, с наручниками повозиться пришлось: игрушечные мне не годились, полицейские не продавались, торговцы холодным оружием удивленно пожимали плечами. Удача улыбнулась мне только в салоне для новобрачных. Купленные наручники, правда, были украшены розовыми кружевами и бантиками, но я всю эту дребедень сразу оторвал. Мрачно наблюдавший за моими действиями торговец покачал головой и повесил обратно элегантную плетку с кистями, которую собирался предложить мне в придачу к наручникам с хорошей скидкой…

Вернувшись домой, я застал Веню в костюме и белой рубашке. Он стоял перед зеркалом и с нескрываемым отвращением смотрел на собственную чисто выбритую физиономию. Когда же его горло было упаковано в тесный галстук, Веню просто перекосило.

– Вот увидишь, – довольно твердо заявил он, – я даже в ООН буду без галстука выступать…

– Где, где? – удивился я.

– В ООН! – отрезал Веня и велел мне надеть старую одежду, ту самую, в которой я был в день нашей встречи. И вообще придать себе потрепанный вид.

– Синяки нужны? – безропотно спросил я.

– Нужны! – Веня был безжалостен. – Как минимум два.

Я послушно влез в рубашку без рукава и мятые рваные штаны, пару раз стукнул себя по лбу входной дверью, потом вышел в коридор и, убедившись, что там никого нет, повалялся по полу. Веня с интересом смотрел на мои действия и давал довольно дельные советы типа слегка смочить одежду для лучшего прилипания грязи.

Когда мой вид достиг нужной, с его точки зрения, кондиции, Веня сказал, что теперь мы поедем в советское консульство, где мне как обычно надо будет ничему не удивляться, не задавать глупых вопросов и делать, что сказано. Я кивнул головой в знак согласия, и мы пошли ловить такси. Езда по городу в таком непотребном виде могла закончиться разбирательством с полицией, а это совершенно не входило в наши планы. А в такси можно как угодно ездить…

При виде гордо реющего красного флага, фигурных чугунных ворот и небольшого особняка, утопающего в зелени, я почувствовал в горле комок. Вспомнилась старая шутка: Штирлиц склонился над картой, его неудержимо рвало на Родину…

Но вместо привычного удовольствия от меткого слова, я почувствовал только печаль. Вернусь ли я когда-нибудь домой? Или так и останусь на всю жизнь отставшим от корабля моряком? От всех этих мыслей мне стало нестерпимо грустно. Веня, заметив мои терзания, заботливо спросил, не случилось ли чего. Я попытался объясниться, но он, быстро врубившись в ситуацию, довольно строго сказал, чтоб я не валял дурака и не забивал себе голову всякой ерундой.

– Дело делать надо! – Веня был предельно собран и серьезен. – А из всех кусочков Родины я предпочел бы несколько метров государственной границы. Вот бы я тогда поторговал!

Он знаками показал таксисту, чтобы тот ждал нас здесь. Потом поправил галстук, надел темные очки и довольно ловко защелкнул у меня на руках наручники.

– Веня, – возмутился я, – что за игры!?

– Слушай внимательно, – он вытащил из кармана пластырь, – ты теперь американский шпион. Понял?

– Да какой я шпион! – рассердился я не на шутку, а про себя подумал, что у Вени на почве денег, видно, совсем крыша поехала.

– Американский! – по слогам повторил он, и вид у него в галстуке, костюме и темных очках был, между прочим, вполне серьезный. – А я – советский разведчик. И тебя вроде как в плен взял. Понял?

– Да зачем все это надо!?

Но Веня не стал больше препираться, а быстрым движением заклеил мне рот пластырем и дернул за руку – пошли! Ладно, вроде с икрой он все ловко разыграл, может, и здесь получится? Выйдя из машины, он решительно взял меня под локоть и потащил к воротам. Пузатый полицейский, дремавший в будке у входа, спросонья захлопал глазами, но Веня уже требовал срочной аудиенции с советским консулом, ссылаясь на интересы государственной безопасности. Он говорил так напористо и жестко, что не более чем через десять минут мы оказались в большом прохладном кабинете. Консул встретил нас в совершенно расстроенных чувствах и криво завязанном галстуке. Мне кажется, он, как и полицейский, мирно дремал перед самым нашим появлением. Он смотрел то на мою растерзанную фигуру, маячившую у двери, то на энергичного молодого человека, назвавшегося капитаном Комитета Государственной Безопасности. И ничего не понимал…

– Я выполняю в Стамбуле особое задание! Вам разве не сообщили? – строго спросил Веня, в упор глядя на растерянного консула, и вопросительно добавил: – Товарищ…

– Сидорчук, – представляясь, консул вежливо привстал и кивнул. – Но мне никто ничего не сообщал.

– Это потому, что вам, товарищ Сидорчук, и не должны были ничего сообщать! Задание проходит в режиме особой секретности, – не слишком логично пояснил Веня, но консулу сейчас было не до логики. – Только крайняя необходимость вынуждает меня обратиться к вам за помощью.

– Да я, собственно… – заблеял консул, пытаясь выразить готовность послужить интересам государственной безопасности, но мысли не шли в голову, и пришлось ограничиться забытым пионерским лозунгом: – Всегда готов!

На самом деле он испытывал сильнейшее желание как можно быстрее покинуть кабинет и вернуться в маленький тенистый садик, который примыкал к зданию консульства. Там среди деревьев его ожидало чудесное мягкое кресло, недопитый чай и недочитанная книга…

Однако энергичный тип в темных очках смотрел так строго, что об этом не могло быть и речи.

– Хорошо, – чуть мягче похвалил его Веня и ткнул в мою сторону пальцем. – Это особо опасный американский шпион! Вы немедленно должны переправить его в Союз. За его сохранность будете нести личную ответственность!

Консулу показалось, что короткие рубленые фразы, точно выплевываемые страшным визитером, – это не просто слова, а удары судьбы, обрушившиеся стремительно и страшно на все его безмятежное существование. Они безжалостно разрушали и мягкое кресло в тенистом садике, и ежевечерние прогулки по набережной, и чудесные завтраки в том замечательном кафе на крыше “Хилтона”, откуда так хорошо любоваться просыпающимся городом…

А ведь день так хорошо начинался!

– Вы меня поняли, товарищ Сидорчук! Личную ответственность! – Веня выдержал грозную паузу. – Только имейте в виду, что ваш подопечный очень опасен. Даже без оружия!

– Мой кто? – консул чуть не лишился дара речи.

– Подопечный! – Веня подошел к столу и решительно взял трубку ближайшего телефона. – Срочно соедините меня с Председателем Комитета Государственной Безопасности. Я должен сообщить ему о вашем подключении к операции. А он уже решит все вопросы с МИДом.

Консул понял, что еще несколько секунд и случится непоправимое. Мало того, что рухнет с таким трудом налаженная спокойная жизнь, но еще и придется иметь дело с особо опасным агентом иностранных спецслужб. Вон морда какая – настоящий убийца! А рот ему скорей всего залепили, чтоб не загрыз кого-нибудь! Сразу видно – матерый шпионище! Консул мягко забрал трубку, аккуратно положил на рычажки и довольно убедительно предложил:

– Боюсь, что без специальной подготовки, – он встал, – я могу не справиться с этим ответственным заданием.

– Что?! – начал грозно Веня и притормозил, давая консулу произнести то, что от него ждали.

– Но, – консул выразительно поднял брови и палец, – я могу организовать для него соответствующие документы.

– Документы? – голос Вени чуть смягчился.

– Именно! Документы, с которыми вы легко провезете его через границу в качестве обычного советского гражданина, потерявшего загранпаспорт. У нас есть такая возможность.

– Как быстро это можно сделать?

– Думаю, что завтра все будет готово, – осторожно предположил консул, но, увидев, что гость снова взялся за телефон, быстро поправился: – Или сегодня, если поторопиться.

– Хорошо, – милостиво согласился Веня, – действуйте, товарищ Сидорчук, действуйте!

Консул быстро притащил собственный “Полароид”, меня посадили на стул, сдернули пластырь (предварительно Веня с самым грозным видом показал мне кулак, а я испуганно сжался) и сделали фотку. Пока она проявлялась, на столе появились бланки – и работа закипела.

– Под каким именем будем оформлять? – спросил консул.

– Как угодно, – небрежно ответил Веня, – да хоть Максим Курганов…

И, усмехнувшись, добавил, что так звали одного перебежчика, которого он лично расстрелял на монгольской границе в самом начале службы. Консул подобострастно засмеялся, не отрываясь от работы, а я, как и положено американскому шпиону, в бессильной злобе прошипел:

– Волки позорные, ненавижу!

– Молчи, сука! – подобающим образом ответил Веня.

Мы вышли на улицу в сопровождении консула Сидорочука – он счел своим долгом лично проводить уважаемого бойца незримого фронта и его плененного противника. Хотя скорей всего он просто хотел убедиться в том, что мы окончательно покинули территорию вверенного ему объекта. Во всяком случае, тяжелая решетка захлопнулась за нами значительно раньше, чем следовало из дипломатических правил вежливости. Такси на месте, естественно, не оказалось – я бы, например, тоже не стал дожидаться пассажиров, использующих наручники и пластырь в качестве аргумента в споре, на совершенно непонятном к тому же языке.

– Отлично, – заметил Веня, осматриваясь, – и не обидели никого, и денег сэкономили. Как говорится…

Но он не успел закончить мысль, потому что откуда-то сбоку выскочил тот самый пузатый полицейский, мимо которого мы давеча проскользнули. Он окончательно проснулся и собирался самым решительным образом задержать двух нарушителей порядка – слыханное ли дело: средь бела дня пройти мимо полицейского поста и, не спросивши разрешения, не согласовав своих действий с представителем закона, ворваться на территорию иностранного государства! Этим безобразным действием мы оскорбили не только его лично, но и всю турецкую полицию.

Полицейский что-то энергично выкрикивал, топорщил усы и пытался одной рукой задержать нас обоих сразу. Другой рукой он шарил по поясу в поисках наручников. Но то ли живот мешал, то ли сноровки не хватило, потому что в итоге вместо наручников полицейский наткнулся на пистолет. Одно неловкое движение, и прогремел выстрел. Пуля со звоном ударила в брусчатку и, срикошетив, метко поразила витрину напротив. С мелодичным звоном посыпалось стекло, и пара манекенов в строгих купальных костюмах вывалились прямо в толпу, вызвав радостное оживление. Мы с Веней спугнутыми рыбками порскнули в сторону, а перепуганный собственными действиями полицейский попытался как можно быстрее скрыться в своей привычной будке. Видимо, в эту тяжелую минуту именно она показалась ему самым надежным убежищем…

К сожалению, будка не была предназначена для подобных потрясений и, как только этот костюмированный бегемот с ходу влетел внутрь, благополучно перевернулась вместе с содержимым. Грянул второй случайный выстрел. Восторженная публика, уже успевшая собраться в любопытствующий кружок, зааплодировала.

– Пора сматываться! – я дернул Веню за рукав. – Сейчас здесь будет не до смеха…

Но он совсем растерялся при виде окружавшей нас толпы, опять же крики, стрельба… Короче говоря, Веню заклинило, ну не его это была стихия! Он скорей всего и не дрался никогда. А сматываться все равно надо было – вон уже сирены гудят. Заберут, как нечего делать, и разбираться не будут. Но куда бежать? Сзади запертая дверь консульства, впереди толпа. Решение пришло само собой: надо пробиться через толпу, а дальше уже переулками, переулками.

Я сделал глубокий вдох и приготовился к атаке. Но куража не было. Сейчас бы грамм сто пятьдесят-двести! Или разозлиться хорошенько… Стоп! Я повернулся к Вене:

– Ну-ка скажи что-нибудь обидное!

– Кому сказать?

– Да мне! Мне!

– Зачем?

– Веня, блин! Делай, что говорят! Потом все объясню.

– А что именно ты хочешь услышать?

– Да ничего я не хочу!

– Но ты же только что попросил…

Кровь ударила мне в голову – надо же быть таким тупым, когда счет идет на секунды! Я грубо схватил Веню за руку, дернул хорошенько, чтоб он и не думал упираться, и рванул вперед со скоростью в тридцать узлов. Увидев мою перекошенную физиономию, первые ряды невольно расступились, а дальше я уже пер как торпеда. Тут главное было не остановиться. И мне это удалось! А что Веня? Веня болтался за мной, как баржа за разогнавшимся буксиром, и допытывался, куда мы бежим.

А вот, наконец, и спасительный переулок. Мы нырнули в его прохладный сумрак и помчались с максимально возможной скоростью. На названия я внимания не обращал – во-первых, они были на турецком языке, во-вторых, у меня все равно не было карты. Единственным ориентиром служил уклон – поскольку я хотел выйти к морю, то и бежать надо было все время под горку. А вот и оно, родимое! Я резко затормозил, едва удержав Веню в вертикальном положении, и мы вышли на набережную довольно спокойно. Легко поймали такси и через десять минут были в полной безопасности, запершись в номере.

– Вот это да… – задумчиво сказал Веня, глядя на меня примерно так, как я смотрел на него и в магазине, и в консульстве. – Здорово у тебя все это получилось!

Мне была необычайно приятна его похвала, тем более что ничего особенного я не сделал. Бывали ситуации и покруче! Так что я с деланным равнодушием махнул рукой – мол, ерунда все это…

– Я одного не понял, – продолжал Веня, – зачем мне надо было говорить тебе что-то обидное?

Пришлось объяснять, что для борьбы кураж нужен. Он внимательно выслушал и заверил, что в следующий раз сделает все, как я сказал. И еще извинился за свою растерянность.

– Ты пойми, – мне показалось, что Веня даже покраснел, – я в таких ситуациях теряюсь. Когда головой надо работать, все получается. И зубы заговорить кому хочешь могу.

– Да видел я, – постарался я его успокоить, – один арест американского шпиона чего стоил!

– Вот, вот! А насчет физических столкновений…

– Да брось ты! Пойдем лучше обмоем мою новую ксиву.

И мы пошли в ресторан. Однако расслабиться время еще не пришло – в коридоре к нам подошел эстонец, которого мы видели в компании челночниц. Он был чем-то сильно озабочен, если не сказать взволнован. И классический фингал под левым глазом только подчеркивал сложность ситуации.

Дело в том, что Лембит Луйк (так звали эстонца) с самого раннего детства занимался боксом. Причем не потому, что хотел стать сильным или добиться каких-то спортивных успехов. Нет! И старшие товарищи его не обижали, вызывая страстное желание научиться драться и в один прекрасный день набить им морду при большом стечении народа. Просто однажды он попал на тренировку, случайно, в общем-то, и подумал: “А не заняться ли мне боксом?”

Пока думал – занимался. Через год он решил, что заняться боксом можно, однако теперь надо было решить, где именно заниматься. Еще через год Лембит пришел к выводу, что секция, где он проводил все свободное время, подходит ему наилучшим образом.

На ринге ему не было равных, и причиной тому не только хорошая физическая подготовка, но и особая тактика ведения боя: никогда и никуда не торопиться… Когда противник наносил первый удар, Лембит в лучшем случае только лез через канаты или шнуровал перчатки. Когда противник шел в атаку, Лембит наконец решал его поприветствовать и энергично протягивал обе руки для рукопожатия. Такого двойного удара в корпус не выдерживал даже самый сильный боец. Когда же приходило время контратаки, Лембит так долго примерялся и прикидывал, что удар оказывался настолько неожиданным и не соответствующим ситуации, что не спасала никакая оборона. Если, правда, противник был в это время еще на ринге…

Короче говоря, Лембит Луйк был в Эстонии весьма известной личностью, имел репутацию непредсказуемого и опасного бойца и, что вполне естественно, с началом перестройки нашел применение своим кулакам. В частности, в Стамбул он попал в качестве сопровождающего, по совместительству грузчика, группы челночниц с Центрального рынка города Таллина.

И вот когда товар был закуплен и упакован, дамы устроили банкет (свидетелями которого мы были по приезде). В самый разгар мероприятия старшая группы, уважительно именуемая Маша-бригадир, неожиданно воспылала страстью к сравнительно трезвому, беленькому, чистенькому и аккуратненькому молодому человеку. Лембит попытался объяснить ей, что у него есть невеста Вийви, к которой он испытывает сильное чувство. Она ждет его в Таллине. Поэтому он не очень готов идти в номер к малознакомой женщине, которая приваливается к нему горячим мускулистым плечом и недвусмысленно поглаживает под столом его ногу такой же горячей шершавой ладонью. Чтоб объяснение было доходчивым и убедительным, Лембит начал историю с самого начала – когда он еще учился в школе, а Вийви сидела на соседней парте.

Однако часа через полтора, когда удалось добраться до первого похода в кино, случилось непоправимое. То ли выпитая на жаре водка, то ли горячая шершавая ладонь, блуждавшая уже совсем не там, где надо, сыграли свою роковую роль. И Лембит неожиданно сообщил энергичной даме, уже почти утратившей и надежду и желание, что готов проводить ее до номера.

– Только сначала мне надо немного отлучиться, – добавил он, вставая из-за стола.

– Это еще зачем? – Маша-бригадир встрепенулась, как старая дева при звуках свадебного марша.

– Хочу немного освежиться, – объяснил Лембит и удалился.

Однако пока он ходил в свой номер, мыл руки, ноги и другие необходимые в предстоящем мероприятии части тела, а также чистил зубы, его пассия просто-напросто уснула, продолжая ругаться во сне. А опоздавший Ромео был вынужден спать в коридоре.

Однако самое неприятное случилось утром, когда Маша-бригадир велела Лембиту катиться на все четыре стороны и выкинула через чуть приоткрытую дверь его паспорт, обратный билет и сто баксов, причитавшиеся ему за рейс. А когда он попытался проникнуть в номер с явным намерением сделать то, за чем он, собственно, и пришел ночью, и чего от него так ждали когда-то, дело кончилось тем самым фингалом, который придавал лицу Лембита несвойственную эстонцам выразительность. Видеть эту белокурую бестию, ставшую свидетелем и участником ее несостоявшегося морального падения, Маша-бригадир больше не желала. Правильно говорят, что в любви важно не только высказать одни и те же желания, но и высказать их одновременно…

Впрочем, все это мы узнали потом, а пока наш новый знакомый, тщательно подбирая слова, попросил о помощи.

– Паспорт в порядке? – спросил Веня, с интересом рассматривая Лембита.

– Паспорт есть, – четко и ясно ответил тот.

– Что с билетом?

– И билет есть.

– Деньги на еду?

– Деньги поесть тоже есть.

Веня развел руками – в чем тогда проблема?

– Не знаю, что дальше делать… – И Лембит тоже развел руками.

– Ладно, – Веня улыбнулся, как тогда, в день нашего знакомства, – дальше с нами пойдешь…

Была у Вени такая особенность – собирать совершенно случайных людей в свою команду (относительно своей персоны особых иллюзий я, кстати, тоже никогда не строил). И только много позже я понял, что он уже тогда подбирал большие и маленькие фигуры для своей грандиозной партии, время которой неумолимо приближалось…

Глава 2

Первым делом Лема (так мы его сократили для удобства общения) стала операции по добыче денег. Суть ее Веня объяснил нам после плотного обеда, за который заплатил новый член команды. В блаженной истоме полулежали мы в меру протертых и сильно продавленных креслах бара. Я наслаждался холодным пивом – более крепкое я до дома зарекся пить, Лем заказал себе айран, который якобы напоминал ему родную эстонскую простоквашу и невесту Вийви (с выпивкой он, по-моему, тоже завязал после всех передряг), ну а Веня довольно подробно объяснял нам, что и как надо сделать. Такая, право, деятельная натура оказалась!

– Чтобы получить деньги, надо что-то продать. Желательно ценное! Иначе денег получится до обидного мало…

Мы дружно кивнули, пораженные могучей логикой его рассуждений.

– Однако ценность понятие относительное. Например, мой фибровый чемодан практически ничего не стоит. Но это не значит, что его нельзя реализовать по хорошей цене. Вопрос в том, как это сделать.

Мы растерянно развели руками, всем своим видом показывая полную некомпетентность в вопросах торговли подержанными фибровыми чемоданами.

– Так вот, сделать это очень легко! Мы покрасим его серебряной краской, которая у нас имеется, а сверху напишем яркими красными буквами, что это несгораемый переносной сейф. По-английски, разумеется. Я такой в одном фильме видел. И обязательно укажем, что сделано это чудо техники в Финляндии. Буквы сделаем лаком для ногтей, который у нас тоже есть.

– А почему в Финляндии? – хором спросили мы. На что Веня ответил, что продавать чемодан пойдет Лем. Во-первых, он похож на финна, во-вторых, нас может узнать торговец выдувалками Мустафа. Услышав свое имя, Лем понял, что время повторять за мной, не вникая в суть происходящего, прошло.

– Я немного не понял, – обратился он к Вене, – почему я должен быть финн? Разве эстонец не может торговать чемодан?

– Может, – согласился Веня, – но финн лучше…

И он как всегда оказался прав – через час лжефинн вернулся с деньгами, толком даже не поняв, как это ему удалось так быстро избавиться от чемодана.

Обратная дорога пролетела быстро. Мы смотрели в окно и беседовали на разные интересные темы. Веня, правда, больше молчал, думая о чем-то своем, так что говорить пришлось нам с Лемом. Я заодно воспользовался случаем и рассказал о своих стамбульских приключениях. Как-то не хотелось выглядеть в глазах Вени простым пропойцей, позволяющим себе терять контроль над ситуацией. Ведь у меня были вполне веские причины…

Дело в том, что наш корабль “Михаил Берлиоз” для начала застрял в Гаване, где мы грузили сахар, – что-то там с документами не в порядке было. Потом посреди Атлантики вышел из строя правый двигатель, так что нам пришлось тащиться до Мадейры на одном винте и вставать на ремонт. В итоге месячный рейс растянулся почти вдвое. Причем значительную часть пути нам досаждали всякие тропические насекомые, оккупировавшие все щели и укромные места на корабле за время затянувшихся стоянок.

Но главная наша беда состояла в присланном буквально перед самым отплытием новом помощнике капитана Тарасевиче. Это был нахрапистый молодой человек с типичной физиономией комсомольского активиста, главной своей обязанностью считавший воспитательную работу с экипажем. Тарасевич гордо называл себя комиссаром, по вечерам приходил в кубрик с гитарой и, мешая всем спать, пел хорошо поставленным голосом песни про комсомол, от которых нас тошнило. А еще он доставал всех постоянными лекциями, похожими одна на другую, как две лапы адмиралтейского якоря. Правда, назывались они по-разному: “Права человека в мире бесправия”, “Там, где у власти капитал”, “Дядя Сэм распоясался”, “В дебрях неоновых джунглей”, “Империалисты бряцают оружием”, но от лекций нас тошнило не меньше, чем от песен… Однако самое ужасное состояло в том, что на всех стоянках во всех портах этот козел организовывал обязательные экскурсии по революционным местам.

Выстроившись в колонну по три, матерясь вполголоса и с вожделением заглядывая в гостеприимно распахнутые двери кабаков, мы маршировали к очередному историческому зданию, где якобы выступал Ленин (или мог выступать). И попробуй дернись – про загранку придется забыть на всю оставшуюся жизнь! Апофеозом визита на берег была неизменная беседа с местными активистами рабочего движения. Активисты смотрели на нас сочувственно, но под суровым взглядом комиссара послушно рассказывали о тяжелой жизни простого капиталистического моряка. После чего садились в собственные иномарки и, облегченно вздохнув, разъезжались дальше бороться за свои права, а нас тем же манером препровождали обратно под удивленными взглядами весело отдыхающей портовой публики.

Вот тебе и:

“…Шумит ночной Марсель в притоне “Трех бродяг”,

А женщины с мужчинами идут в кабак…”

Так бы и вернулись мы домой несолоно хлебавши, но спасибо коку: добавил накануне прихода в Стамбул комиссару в вечерний чай чего следует, и встретил товарищ Тарасевич рассвет в гальюне. Как говорится, лучшее средство от кашля – слабительное. Достаточно одной таблетки, и кашля как не бывало. Кто не верит, может попробовать – не то что кашлянуть, вздохнуть страшно…

Днем, правда, когда границу открыли, и капитан разрешил свободной вахте на берег сходить, вылез пламенный борец за счастье трудового народа минут на пять – весь такой бледный, осунувшийся. Попытался комиссар про гордое имя советского моряка арию исполнить, да после первого куплета так его прихватило, что еле успел до заветной двери добежать. В таких случаях на флоте образно говорят – пробоина ниже ватерлинии!

И как мне было после всех этих испытаний не сорваться с нарезки в любимом городе Стамбуле? Веня посмеялся и заверил меня, что предполагал что-нибудь подобное, а Лем начал обстоятельный рассказ о своих выступлениях на ринге, успев к концу поездки добраться до второго раунда третьего боя…

В Москве Веня с совершенно неожиданным для меня успехом и выгодой продал всю партию выдувалок, а на полученные деньги открыл кооператив со странным названием “Пузырь”. Я сначала хотел возразить, но потом решил не лезть не в свое дело. В конце концов, это был Венин кооператив, созданный за его собственные деньги, а значит, и имя выбирать следовало ему. Главной уставной задачей организации было насыщение внутреннего рынка качественными выдувалками мыльных пузырей, как импортируемыми, так и собственного производства, – эту ужасную фразу Веня сочинил сам, чем невероятно гордился.

Веня стал директором, Лем – начальником службы безопасности, а ваш покорный слуга был произведен в заместители директора. Иных сотрудников в кооперативе пока не наблюдалось. Портом приписки будущего флагмана мировой экономики (это тоже Веня сказал) стал небольшой подвал, похожий на трюм, недалеко от площади Гагарина. Хоть и не центр, а место престижное!

Из мебели имелись три стола – по числу сотрудников, столько же потертых стульев и пара шкафов с уныло повисшими дверками. Все это барахло досталось нам почти бесплатно вместе с помещением. Для освещения с потолка на кривом проводе свисала электрическая лампочка в сто ватт.

Правда, выключатель был разбит задолго до нашего вселения, поэтому пользоваться им приходилось с величайшей осторожностью: берешь палочку и тыкаешь в переплетение проводов, пока не загорится свет, а оттуда только искры летят! Зато телефон работал нормально, особенно после того, как я обмотал изоляцией сломанную пополам трубку и красным фломастером нарисовал на диске стертые цифры.

Ровно посередине комнаты проходил черный и шершавый канализационный стояк, похожий на трубу древнего паровоза, который то ли закопали в подвале враги, то ли откопали строители при закладке фундамента. В его чугунном нутре все время что-то мелодично журчало, однако в утренние и вечерние часы стояк начинал гудеть мощно и напористо, навевая тревожные мысли. Окон в подвале не было…

Для начала Веня решил снять брокерское место на РТСБ и хорошенько нарастить капитал. Я попытался отговорить Веню от всех этих биржевых операций, но он только улыбнулся, как улыбался обычно моим шуткам, и объяснил, что нынешние наши дела, как и поездка в Стамбул, – не более чем подготовка к большой игре. Разминка, так сказать. Он притащил меня к почтамту на Кирова, где располагалась биржа, показал огромный зал, гудящий, как растревоженный улей, поводил между людей, с легкостью фокусника ворочающих сотнями тысяч рублей и десятками тонн всевозможных товаров. Он принес толстый, как телефонный справочник, биржевой бюллетень, где было все, начиная от самолетов и кончая гвоздями.