Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

Но Сталин не собирался отступать. Он убедился, что большинство секретарей обкомов его поддерживают, и посвятил свои выступления на пленуме оправданию проводимой им до сих пор политики. Главным вопросом он считал вопрос о необходимости более быстрых темпов индустриализации. Но как Рыков не обвинял Сталина, так и Сталин в своих речах на пленуме не выдвигал никаких обвинений в адрес Бухарина или Рыкова. Сталин выступал лишь против некоторых тезисов Троцкого, Преображенского и Фрумкина. На июльском пленуме ЦК Сталин впервые выдвинул свой тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. «Продвижение рабочего класса к социализму… не может, – заявил он, – не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов… не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы»[204]204
  Там же. С. 172.


[Закрыть].

Сталин призывал в своей речи не только «исключить необходимость применения каких бы то ни было чрезвычайных мер». Он заявил, что «люди, думающие превратить чрезвычайные меры в постоянный или длительный курс нашей партии, – опасные люди, ибо они играют с огнем и создают угрозу для смычки»[205]205
  См.: Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 173.


[Закрыть].

Но в той же речи Сталин заметил, что нельзя вообще зарекаться от применения в будущем чрезвычайных или «комбедовских» мер в деревне, если там возникнут «чрезвычайные условия».

Июльский пленум ЦК закончился принятием компромиссных резолюций, которые были гораздо ближе к позиции «правых», чем к сталинской позиции. Но это не было победой Бухарина, так как именно Сталин сумел повести за собой большинство ЦК, а также привлечь на свою сторону Калинина и Ворошилова. Он имел теперь прочное большинство в Политбюро, а это было важнее, чем любые резолюции пленума ЦК. Понимал это и Бухарин. Как раз во время июльского пленума были восстановлены в партии и вернулись в Москву около 40 «левых» оппозиционеров, включая и Каменева. 11 июля Бухарин через посредство Сокольникова встретился с Каменевым на его квартире. Он пытался отговорить Каменева от возможного блока со Сталиным против «правых», убеждая, что все различия между «левыми» и «правыми» ничего не значат по сравнению с их общими целями в борьбе против Сталина. Эта тайная встреча ничего не дала Бухарину. Хотя Каменев обещал хранить свои беседы с Бухариным в тайне, он сделал о них подробную запись, с которой познакомил и Зиновьева. Эта запись попала в руки троцкистов, и Троцкий, возмущенный «капитуляцией» Каменева и Зиновьева и не питавший никаких симпатий к Бухарину, фактически обнародовал содержание переговоров между Каменевым и Зиновьевым. Впоследствии это дало важные козыри Сталину в его борьбе против «правых» да и против Зиновьева и Каменева.

Слухи о разногласиях в Политбюро и в ЦК распространились как в партии, так и за ее пределами. Однако члены Политбюро по взаимной договоренности решительно опровергали их, стараясь сохранить временное равновесие. В конце июля в Москве должен был состояться VI конгресс Коминтерна. 30 июля 1928 г. все члены Политбюро подписали следующий документ: «…Нижеподписавшиеся члены Политбюро ЦК ВКП(б) заявляют сеньорен-конвенту конгресса, что они самым решительным образом протестуют против распространения каких бы то ни было слухов о разногласиях среди членов Политбюро ЦК ВКП(б)».

30 сентября 1928 г. Бухарин опубликовал в «Правде» свою известную статью «Заметки экономиста», в которой содержалась критика многих аспектов сталинской экономической политики и, в частности, форсированной индустриализации. Одновременно Бухарин предлагал развернутый план преодоления экономических трудностей в стране путем развития и модернизации политики нэпа. Он выступил против новых «революций», за ограничение кулачества, за развитие кооперации и за проведение более правильной политики цен. Бухарин защищал принцип планирования экономики, но возражал против гипертрофированного планирования, которое не может предусмотреть все и вся. Планирование промышленности, считал он, должно идти в ногу с развитием сельского хозяйства и учитывать имеющиеся в стране ресурсы. Темпы индустриализации должны быть реальными. Формально критика Бухарина была направлена против троцкизма, но фактически он выступал против экономической политики Сталина. Неудивительно, что сторонники Бухарина всячески пропагандировали эту статью. На заседании Политбюро 8 октября большинством голосов публикация бухаринской статьи «без ведома ЦК» была осуждена, несмотря на возражения Рыкова, Томского и Бухарина[206]206
  См.: Ваганов Ф. М. Правый уклон в ВКП(б) и его разгром. М., 1970. С. 161 – 163.


[Закрыть]. Однако Сталин уклонился от дискуссии. Он даже заявил в одном из своих выступлений, что Бухарин поставил в «Заметках экономиста» ряд теоретических вопросов и что постановка этих вопросов «вполне возможна и закономерна»[207]207
  Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 260.


[Закрыть].

Одновременно Сталин принял меры для ослабления позиций Бухарина. Развернутая в Коминтерне борьба против «правых» тенденций в коммунистическом движении была косвенно направлена против Бухарина и его сторонников. Было переизбрано «бухаринское» партбюро в Институте красной профессуры и ослаблены позиции Бухарина в органах печати. В редколлегии «Правды» все активнее действовал верный сталинец Ем. Ярославский. В президиум ВЦСПС был введен другой верный сталинец Л. Каганович. П. Петровский был снят с должности главного редактора «Ленинградской правды». Слепков, Астров, Марецкий, Зайцев и Цетлин были удалены из редакций «Правды» и «Большевика». Хотя Бухарин все еще оставался главным редактором «Правды», ему трудно было определять позицию партийной печати.

Сторонники Сталина активизировались в московской партийной организации. Им удалось добиться переизбрания нескольких секретарей райкомов партии. В середине октября 1928 г., когда Бухарин отдыхал в Кисловодске, состоялся пленум Московского обкома и горкома партии. Угланов оказался в меньшинстве. На пленуме выступил Сталин, который обвинил Угланова в «правом» уклоне. Угланов и его сторонники не были избраны в руководство московской партийной организации. Ее возглавил секретарь ЦК В. Молотов. Так было нанесено едва ли не решающее поражение группе Бухарина. Она была деморализована, и даже Рыков пошел на уступки в дискуссиях, которые происходили в Политбюро. Только теперь Бухарин прервал свой отпуск и вернулся в Москву. Он убедился, что его позиции в партийных верхах решительно ослабли. К тому же положение в стране вновь обострилось. Дело с хлебозаготовками шло плохо, и снова был поднят вопрос о применении чрезвычайных мер. Бухарин, Рыков и Томский выступили против. Когда Политбюро отклонило их протест, они подали коллективное заявление об отставке. Но Сталин еще не был вполне уверен в своем превосходстве. Калинин и Ворошилов вновь стали выказывать признаки колебаний. Поэтому Сталин предложил компромисс, на который Бухарин согласился. Сталин обещал, в частности, прекратить преследования бухаринцев и сократить капиталовложения в промышленность. Рыков был утвержден докладчиком на предстоящем пленуме ЦК ВКП(б).

Ноябрьский пленум ЦК ВКП(б) продемонстрировал явное превосходство Сталина и укрепил его позиции. На пленуме Сталин выступил с речью «Об индустриализации страны и о “правом” уклоне в ВКП(б)». Правда, он называл в качестве «носителей» «правого» уклона только таких деятелей партии, как Фрумкин и Угланов. Что же касается Политбюро, заявил он, то «мы все в Политбюро едины»[208]208
  Там же. С. 290.


[Закрыть]. Бухарин не присутствовал на большинстве заседаний пленума. В Коминтерне под предлогом борьбы с «правыми» было изменено руководство многих коммунистических партий, что сделало Бухарина лишь номинальным главой Коминтерна. На очередном 8-м съезде профсоюзов Томский и его сотрудники оказались в меньшинстве среди делегатов и потерпели поражение уже при утверждении повестки дня. Хотя Томский и был избран в конце съезда председателем ВЦСПС, большинство Центрального Совета составляли сторонники Сталина. Убедившись в своем поражении, Томский подал в отставку. И хотя его отставка не была принята, он так и не приступил к работе в ВЦСПС. Его примеру последовал и Бухарин. Он перестал посещать заседания Исполкома Коминтерна и даже редколлегию «Правды». Однако в конце января 1929 г. именно Бухарину было поручено сделать доклад на траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина. В этом докладе, озаглавленном «Политическое завещание Ленина», Бухарин, опираясь на анализ статей и выступлений Ленина в 1921 – 1923 гг., подробно изложил взгляды Ленина на перспективы строительства социализма в СССР. Для всякого внимательного слушателя или читателя доклада Бухарина было очевидно, что политическая и экономическая линия Сталина весьма далеко отстоит от ленинских планов социалистического строительства. Но этот косвенный выпад против Сталина оказался не слишком эффективным.

Борьба, так и не вышедшая фактически за рамки ЦК и разного рода аппаратных столкновений, приближалась к развязке. Сталину уже не нужны были компромиссы. Бухарин принял вызов, и острая борьба между ними развернулась на заседаниях Политбюро, происходивших в январе и феврале 1929 г. В это время Бухарин составил совместно с Томским и Рыковым подробный документ, своего рода платформу «правых» («платформа трех»), которая содержала критику сталинской политики и предлагала альтернативную программу экономического и политического развития страны. Эта платформа была зачитана Рыковым на одном из заседаний Политбюро, но не была вынесена на обсуждение ни всей партии, ни хотя бы ее Центрального Комитета. Именно в этом документе Бухарин обвинил Сталина в «военно-феодальной эксплуатации крестьянства». Политбюро отвергло эти обвинения как «клевету» и вынесло порицание Бухарину. Новый компромисс был уже невозможен. Обстановка накалялась, и в числе ближайших сторонников Бухарина наметились колебания. Рыков взял назад свое заявление об отставке и вернулся к работе в Совнаркоме. Неожиданно осудил Бухарина один из его ближайших учеников – Стецкий. Развязка наступила в апреле, когда собрался объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Бухаринцы были в явном меньшинстве. Сталин выступил на пленуме с развернутой критикой «группы Бухарина, Томского и Рыкова», о существовании которой якобы раньше никто не знал и которая только что обнаружилась в Политбюро. Доклад Сталина был резким, грубым и тенденциозным. Сталин говорил обо всех ошибках Бухарина чуть ли не с первых дней его политической карьеры. Ошибочными он объявил и те работы Бухарина, которые служили основой линии партии в 1925 – 1927 гг. Томского Сталин грубо обозвал «тред-юнионистским политиканом», а Бухарин «подпевает господам Милюковым и плетется в хвосте за врагами народа», он «еще недавно состоял в учениках у Троцкого», это «человек с разбухшей претенциозностью», теория Бухарина – «чепуха», декларация «группы Бухарина» – «наглая и грубая клевета».

Попытки Бухарина, Томского и Угланова смягчить остроту этих высказываний и оценок ссылками на недавнюю личную дружбу со Сталиным последний решительно отбросил, заявив, что «все эти сетования и вопли не стоят и ломаного гроша»[209]209
  См.: Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 1 – 107.


[Закрыть].

Бухарин, Рыков, Томский и Угланов не стали каяться на пленуме, а выступили с защитой своих взглядов и критикой сталинской политики. Бухарин, в частности, обвинил Сталина в подрыве нэпа и установлении «чудовищно односторонних» отношений с крестьянством, которые разрушают «смычку рабочего класса и крестьянства». Он заявил, что такая политика означает полную капитуляцию перед троцкизмом. Бухарин поддержал планы быстрой индустриализации. Но он предупредил, что без одновременного развития сельского хозяйства индустриализация обречена на провал. Бухарин обвинил Сталина в создании чиновничьего государства и в ограблении крестьянства, осудив при этом сталинский тезис о непрерывном обострении классовой борьбы по мере продвижения СССР к социализму. «Эта странная теория, – сказал он, – возводит самый факт теперешнего обострения классовой борьбы в какой-то неизбежный закон нашего развития. По этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем вперед в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми».

Речь Бухарина, так же как и большая часть стенограммы апрельского пленума ЦК ВКП(б), не была опубликована ни в 1929 г., ни позже. На пленуме Сталин имел прочное большинство. Но он боялся, что в широких кругах партии, и особенно среди сельских коммунистов, программа Бухарина встретит гораздо большее сочувствие, чем среди членов ЦК и ЦКК. Не могло быть сомнения в том, что среди широких кругов крестьянства, значительной части рабочих и среди беспартийной интеллигенции Бухарин в тот период пользовался большей популярностью, чем Сталин. Даже речь Сталина не была опубликована полностью, из нее была исключена значительная часть, содержавшая главным образом критику Бухарина и его платформы. Речь Сталина была полностью опубликована лишь через 20 лет в 12-м томе его Сочинений.

Эта боязнь Сталина сделать гласной его полемику с Бухариным отражала неуверенность Сталина в прочности своей идейной и политической платформы. И действительно, мы видим сегодня, что большая часть критических замечаний «правых» в адрес сталинской политики 1928 – 1929 гг. являлась совершенно правильной. «Правые» справедливо выступали против превращения чрезвычайных мер в постоянную политику партии в деревне. Они резонно возражали против ускоренной и принудительной коллективизации, которая может привести лишь к падению сельскохозяйственного производства, ухудшению снабжения городов и срыву экспортных планов. Не без основания «правые» возражали против гигантомании в индустриальном строительстве, против чрезмерных и во многих случаях экономически неоправданных капитальных затрат. Весьма разумными были предложения «правых» об изменении закупочных цен на зерно. В 1927 г. они были очень низкими – ниже фактической себестоимости зерна, и это не создавало экономических стимулов для крестьянства расширять продажу зерна государству.

Бухарин и его политические единомышленники предлагали в 1928 г. не применять чрезвычайные меры, а закупить за границей вместо этого товары легкой промышленности и даже зерно. Возможно, в тех условиях это было бы меньшим злом. «Правые» совершенно справедливо указывали на недооценку развития легкой промышленности. При сохранении приоритета тяжелой индустрии легкая промышленность должна была получить более быстрое развитие, ибо она давала большую часть товаров для продажи как в городе, так и в деревне, а стало быть, обеспечивала необходимые средства для финансирования всех государственных проектов и нужд. Без соблюдения должных пропорций в стране неизбежно сохранялись инфляция, товарный голод, а экономические стимулы заменялись административным нажимом.

Бухарин и в 1928 – 1929 гг. был уверен, что нэп как основная линия экономической политики партии еще не исчерпал себя, что в СССР еще существует достаточный простор для развития не только социалистических предприятий, но и определенных капиталистических элементов. Лишь в более отдаленном будущем развитие социализма должно привести к ликвидации нэповского буржуазного сектора и кулацкого эксплуататорского хозяйства. Бухарин считал, однако (и Сталин поддерживал его в этом до 1928 г.), что вытеснение капиталистических элементов в городе и в деревне должно происходить в основном в силу экономического, а не административного давления, то есть в результате конкуренции, при которой социалистический сектор должен одержать верх над капиталистическим. Такую точку зрения могли оспаривать «левые», призывавшие к новой «революции» и к новым экспроприациям. Но она имела полное право на существование и практическую проверку. Опыт социалистических стран Европы показал, что возможны различные формы сочетания крупной социалистической индустрии и крупных социалистических сельскохозяйственных предприятий с мелким частным хозяйством, включая и мелкие капиталистические предприятия (ГДР, Польша, Венгрия, Югославия). Речь идет в данном случае о различном подходе к крестьянству и мелкой буржуазии при сохранении общей социалистической перспективы.

В своей политике по отношению к крестьянству именно Сталин взял на вооружение (и при этом значительно углубил и расширил) троцкистские концепции «первоначального социалистического накопления» и зиновьевско-каменевские предложения о чрезвычайном обложении зажиточных слоев деревни. Логично поэтому, что Сталин привлек для проведения своей новой политики многих видных деятелей недавней «левой» оппозиции. С явно неправильных «ультралевых» и сектантских позиций критиковал Сталин и деятельность Бухарина как руководителя Коминтерна. Несомненно, что Бухарин разделял в середине 20-х гг. ошибочную позицию Коминтерна в отношении социал-демократии и ошибочную формулу «социал-фа шиз ма». Однако в конце 20-х гг. он стал пересматривать эту позицию. По мере роста фашистской опасности в Европе Бухарин находил возможным соглашения с низовыми социал-демократическими организациями и со циал-де мо к рати чес ки ми профсоюзами против фашизма. Сталин, напротив, требовал усиления борьбы против социал-демократии. Более того, он предлагал усилить борьбу против левых течений в социал-демократии, хотя именно эти течения были потенциально наиболее вероятными союзниками коммунистических партий. «Второй вопрос, – заявлял, например, Сталин в речи “О правом уклоне в ВКП(б)”, – это вопрос о борьбе с социал-демократией. В тезисах Бухарина говорилось о том, что борьба с социал-демократией является одной из основных задач секций Коминтерна. Это, конечно, верно. Но этого недостаточно. Для того чтобы борьба с социал-демократией шла с успехом, необходимо заострить вопрос на борьбе с так называемым “левым” крылом социал-демократии, с тем самым “левым” крылом, которое, играя “левыми” фразами и ловко обманывая таким образом рабочих, тормозит дело отхода рабочих масс от социал-демократии. Ясно, что без разгрома “левых” социал-демократов невозможно преодоление социал-демократии вообще. А между тем в тезисах Бухарина вопрос о “левой” социал-демократии оказался совершенно обойденным. Это, конечно, большой недостаток. Поэтому делегации ВКП(б) пришлось внести соответствующую поправку в тезисы Бухарина, принятую потом конгрессом»[210]210
  Там же. С. 21 – 22.


[Закрыть].

Ошибочность этой позиции Сталина очевидна. Она не только мешала созданию фронта с левыми силами в рабочем движении Запада, но и приводила к тому, что не в одной лишь ВКП(б), но и во многих западных партиях немало честных коммунистов и коммунистических активистов произвольно зачисляли в число носителей «правого» уклона.

Выступая против Бухарина и его группы, Сталин и его сторонники часто и грубо использовали в своей полемике чуждый марксизму метод вульгарного социологизма. Этот метод состоял, в частности, в том, что какие-либо явления в области культуры или политические высказывания связывались непосредственно с позицией и политическими настроениями того или иного класса.

Поскольку платформа Бухарина в 1928 – 1929 гг. не только для широких масс трудящихся, но и для капиталистических элементов города и деревни была предпочтительнее платформы Сталина, последний сразу же приклеил Бухарину ярлык «защитника капиталистических элементов», «выразителя идеологии кулачества», «проводника кулацких влияний в ВКП(б)» и т. д. Кое-кто добавлял сюда еще словечко «объективно», однако впоследствии чаще всего обходились и без этого добавления. При таком вульгарно-социологическом подходе и Ленина можно было бы назвать в 1921 – 1922 гг. в связи с введением нэпа «защитником кулацко-капиталистических элементов».

Следует отметить, что Бухарин и Томский никогда не создавали внутри партии какой-либо четкой фракции. Это признавал и сам Сталин. «Есть ли у “правых” уклонистов фракция? – вопрошал он в одной из своих речей. – Я думаю, что нет. Можно ли сказать, что они не подчиняются решениям нашей партии? Я думаю, что у нас нет еще оснований обвинять их в этом. Можно ли утверждать, что “правые” уклонисты обязательно сорганизуются в свою фракцию? Я в этом сомневаюсь»[211]211
  Там же. Т. 11. С. 287.


[Закрыть].

Таким образом, «правые» формально не нарушали известную резолюцию X съезда о единстве партии. Поэтому, выступив с репрессиями против «правых», начав против них организованную борьбу и объявив защиту «правых» взглядов несовместимой с пребыванием в партии, Сталин чрезвычайно сузил, если не уничтожил вовсе, гарантированные уставом ВКП(б) права каждого члена партии свободно обсуждать вопросы партийной политики.

Только после апрельского (1929 г.) пленума ЦК на собраниях и в печати началась крайне интенсивная кампания против «правого» уклона, причем критика была направлена конкретно в адрес Бухарина, Рыкова и Томского. Все работы Бухарина с начала его политической деятельности подвергались тенденциозному разбору. Между тем сами лидеры «правых» были вынуждены молчать, хотя они все еще оставались членами Политбюро, а Рыков по-прежнему возглавлял Совнарком. Сталин требовал от них публичной капитуляции, которой он не смог добиться на апрельском пленуме. И он добился своего. Уже в ноябре 1929 г. на очередном пленуме ЦК А. Рыков огласил письменное заявление – от своего имени, Бухарина и Томского. В нем говорилось, что «тройка», безусловно, поддерживает генеральную линию партии и отличается от большинства членов ЦК лишь по некоторым методам проведения этой линии. Вместе с тем в заявлении отмечалось также, что и «на рельсах принятого партией конкретного метода проведения генеральной линии были достигнуты в общем большие положительные результаты». Поэтому Бухарин, Рыков и Томский заявляли, что «разногласия между ними и большинством ЦК снимаются»[212]212
  Большевик. 1930, № 2. С. 8.


[Закрыть]. Но даже и это заявление было признано «неудовлетворительным». Ноябрьский пленум ЦК вывел Бухарина из Политбюро и предупредил Рыкова, Томского и Угланова.

Сразу же после ноябрьского пленума ЦК Бухарин вместе с Рыковым и Томским подали в Политбюро новое заявление о признании своих «ошибок». Воля к борьбе у лидеров «правой» оппозиции была сломлена, как и у большинства «левой» оппозиции. Рассказывают, что в ночь на 1 января 1930 г. в квартиру к Сталину, весело отмечавшему Новый год со своими друзьями, неожиданно постучали. На пороге стояли с бутылками вина Бухарин, Рыков и Томский – они пришли мириться. И хотя внешне примирение состоялось, никто из лидеров «правых» не вернул себе прежнего положения в партии. После XVI съезда ВКП(б) М. Томский был выведен из состава Политбюро, а на декабрьском пленуме ЦК в 1930 г. из Политбюро был выведен и А. Рыков. Затем он был освобожден от поста Председателя Совнаркома и в марте 1931 г. назначен наркомом почт и телеграфов. Бухарин был назначен заведующим научно-исследовательским сектором ВСНХ СССР. Через несколько лет он стал также главным редактором газеты «Известия». XVI съезд партии еще избрал Бухарина, Рыкова и Томского членами ЦК ВКП(б). Однако после XVII съезда все они были переведены в кандидаты в члены ЦК ВКП(б). Хотя в начале 30-х гг. страну потрясли еще многие драматические события, о которых мы будем говорить ниже, Бухарин, Рыков и Томский уже не подали голоса протеста.

Несмотря на покорность бывших «правых», пресса продолжала поносить их в течение всей первой пятилетки. Даже в 1935 г. журнал «Большевик» называл Бухарина «правым капитулянтом», который предлагал якобы отказаться от индустриализации и коллективизации и предоставить неограниченную свободу частнокапиталистическим элементам. Здесь же говорилось, разумеется, что «кулацкая сущность» этой программы была разоблачена партией под руководством Сталина и т. п. Все это было в стиле Сталина. Он продолжал все сильнее поносить даже побежденных оппонентов.

Возникает вопрос: а могла ли победить Сталина «правая» оппозиция? Если в отношении «левой» оппозиции мы ответили на этот вопрос отрицательно, то в отношении «правой» оппозиции категорический ответ был бы неверен. «Правая» оппозиция имела очень много шансов для победы над Сталиным. При определенных условиях ее платформа могла бы получить большинство и в Политбюро, и в ЦК, и в широких кругах партии, а также получить поддержку большинства крестьян, рабочих и служащих. Но лидеры «правой» оппозиции не сумели использовать эти шансы. Они оказались недостаточно твердыми и настойчивыми политиками, и у них не хватило воли бороться за власть в партии и стране; фактически они уклонились от этой борьбы.

Анализируя причины поражения «группы Бухарина», американский историк С. Коэн дает очень глубокий и тонкий анализ внутрипартийной борьбы конца 20-х гг. Он пишет:

«Как же тогда объяснить не совсем еще уверенную победу Сталина над Бухариным? Среди нескольких обстоятельств, дававших перевес генсеку, важнейшим был узкий фронт борьбы между ними и ее скрытность. Бухарин, Рыков и Томский сами способствовали сохранению этой ситуации, ограничившей конфликт рамками партийной иерархии, где Сталин был сильнее всего, а сила бухаринской группы сводилась к нулю, поскольку она лежала за пределами партийного руководства и даже за пределами самой партии.

Дело в том, что в отличие от “левых” большевиков, остававшихся до самого конца движением диссидентов в высшем партийном руководстве, не имевшим социальной базы, “правая” оппозиция располагала потенциальной массовой поддержкой по всей стране. Практически всем было ясно, что крестьянское большинство предпочитало политику “правых” в деревне. Это в равной степени понимали и бухаринцы, и сталинисты, и те, кто держался в стороне. Кроме того, чистки, которые потрясали административные органы, начиная от наркоматов и кончая местными Советами и кооперативами, и отдавались эхом в длительной кампании в прессе против “правого уклона на практике”, свидетельствовали о том, что умеренные взгляды Бухарина широко распространены среди беспартийных работников, особенно связанных с деревней и с отдаленными республиками. Но взгляды Бухарина были популярны не только в деревне. Даже после того как Томский попал в опалу, “правые” настроения среди рядовых членов профсоюзов (и, как можно думать, среди городского рабочего класса) упорно сохранялись и выражались главным образом в форме упрямого сопротивления сталинской политике в области промышленности. О размахе этих настроений можно судить по сплошной перетасовке фабрично-заводских комитетов в 1929 – 1930 гг.: в главных промышленных центрах – Москве, Ленинграде, на Украине, Урале – были заменены от 78 до 85% их членов.

Сторонники Бухарина пользовались скрытой поддержкой и в самой партии, о чем также можно судить по шумным нападкам на “правых оппортунистов” на всех уровнях…

Трагедия Бухарина и суть его политической дилеммы заключались в его нежелании апеллировать к этим широким настроениям. Когда речь идет о массах в целом, это нежелание легко объяснимо: оно проистекало из большевистской догмы, что политическая деятельность вне партии незаконна и потенциально (если не на практике) контрреволюционна. Эта точка зрения усиливалась опасениями, разделявшимися как большинством, так и оппозиционными группами, что обращение фракций к народу может привести к образованию “третьей силы” и таким образом погубить партию. Из этого следовала аксиома, что внутрипартийные разногласия нельзя даже обсуждать перед беспартийной аудиторией. Как заметил один троцкист, объясняя затруднения “левых”, это было “делом партийного патриотизма: он толкал нас на бунт и в то же самое время обращал нас против самих себя”. Так же дело обстояло и с “правыми”, которых притом сдерживал и разразившийся в стране кризис. Бухарин, Рыков и Томский были убеждены, что сталинский курс опасен своей непопулярностью и гибелен в хозяйственном отношении, но тем не менее хранили молчание перед народом. Общественное мнение участвовало в происходившей борьбе лишь косвенно, его учитывали лишь в постоянных дискуссиях о значении наводнявших центр писем с протестами против новой политики в деревне… Однако Бухарина сдерживало и другое соображение. В глазах марксиста социальные группы, которые, по-видимому, были наиболее восприимчивы к его политике (а именно крестьянство и технические специалисты), являлись “мелкой буржуазией”, и, следовательно, на них нельзя было ориентироваться большевику…

Его нежелание выносить борьбу со Сталиным на суд широких партийных масс объясняется сдерживающими факторами того же порядка, так как политическая деятельность в партии за пределами ее руководства также стала вызывать подозрения и постепенно прекращалась… Все же, несмотря на свое участие во внедрении запретительных норм, Бухарин испытывал соблазн обратиться ко всей партии. Он мучительно раздумывал над дилеммой: “По ночам я иногда думаю: «А имеем ли мы право промолчать? Не есть ли это недостаток мужества?..”» Наконец, полагая, что партийная иерархия, которую он хотел перетянуть на свою сторону, уничтожит любого руководителя, вынесшего борьбу за ее пределы, Бухарин подчинился “партийному единству и партийной дисциплине”, подчинился узким правилам нетерпимой политической игры, созданию которых он сам содействовал. Он остерегался “фракционности” и потому вынужден был ограничиться бесплодными закулисными интригами (вроде его визита к Каменеву), которые легко использовались против него врагами. Политически его позиция была нелепой: испытывая глубокое презрение к Сталину и к его политике, он все же оставался до конца скованным, колеблющимся оппозиционером.

Не считая публичных призывов, которые были слишком эзоповскими, чтобы возыметь какое-нибудь действие, Бухарин, Рыков и Томский оказались поэтому в сговоре со Сталиным, ограничив свой далеко идущий конфликт узкой ареной, на которой им предстояло быть “задушенными за спиной партии”… Все это… дало Сталину огромное преимущество над Бухариным, который однажды охарактеризовал себя как “худшего организатора в России”. Но триумф Сталина был обеспечен не только политической машиной. В том, что касается ЦК, она в основном обеспечивала ему преданность или благожелательный нейтралитет делегатов низшего и среднего звена, выдвинувшихся благодаря сталинской протекции. Как сказал о них один разочаровавшийся сталинист: “Мы победили Бухарина не аргументами, а партбилетами”. Однако, несмотря на то что эти младшие партийные работники являлись членами ЦК, в 1928 – 1929 гг., роль их была второстепенной. По сути дела, они лишь утверждали решения, уже принятые более узкой, неофициальной группой старших членов ЦК – олигархией из двадцати-тридцати влиятельных лиц, таких, как высшие партийные руководители и главы важнейших делегаций в ЦК (представлявших в первую очередь Москву, Ленинград, Сибирь, Северный Кавказ, Урал и Украину)…