Текст книги "Департамент нераскрытых дел (сборник)"

Желтый джемпер

Казнь Рут Уотлингтон потрясла респектабельную Британию. Если бы убийца была мошенницей, наркоманкой или «дурной женщиной», удар оказался бы не столь жестоким, но разоблачение учительницы закрытой школы показало, что импульсивное желание убить способно захватить едва ли не каждого, кому хватит звериной храбрости довести дело до конца. Преступление не было результатом роковой страсти, хотя надушенные волосы, лунный свет на речной воде и предстоящая свадьба стали важными, если не решающими, факторами, особенно лунный свет на речной воде.

Рассказ наш ни в коем случае не представляет собой любовную хронику, однако придется обратить внимание на романтические фантазии несчастного Герберта Каддена, учителя математики в Хемел-Эбби, закрытой школе для девочек, расположенной в Девоншире.

За неделю до начала летнего семестра, 2 мая 1934 года в половине девятого вечера Герберт в одиночестве сидел в пустой школе, старательно дорабатывая конспекты уроков. Мысли то и дело улетали к молодой преподавательнице современных языков Рите Стивенс, пару семестров назад пришедшей в школу с университетской скамьи.

Человек крайне скромный, мистер Кадден удивился собственной смелости, когда предложил мисс Стивенс руку и сердце, но еще больше удивился тому, что она это предложение приняла. И, между прочим, испытал глубокую благодарность к коллеге и близкой приятельнице Рут Уотлингтон за то, что та пригласила Риту поселиться в своем коттедже.

Мечтая о невесте, Герберт представлял ее в том самом платье, в котором увидел во время недавней встречи. Если бы он дал себе труд вспомнить, что Рита восхитительно выглядела в любой одежде, то сохранить душевный покой было бы намного легче. Но мистер Кадден не относился к числу тех мужчин, кто разбирается в секретах женской привлекательности.

Как бы там ни было, но перед его мысленным взором Рита предстала в наряде, фасон которого дамы называют «платье-фартук», хотя сам Герберт, конечно, этого термина не знал. Он живо вообразил открытое светло-зеленое платье, надетое поверх желтой блузки с короткими рукавами. Этот предмет гардероба, в конце концов, предстал перед судьями, но только после того, как полиция не нашла в нем ничего примечательного, кроме пятен крови.

Достаточно о платье. Что касается лунного света, то в тот момент, когда мистер Кадден подошел к дому директрисы и положил конспекты в почтовый ящик, полная луна, появившаяся на небосклоне в 18:37, уже серебрила сумерки. Пройдя по краю игровой площадки, учитель математики пересек стилизованный под старину мост через реку Брин – довольно большой ручей глубиной двенадцать футов, знаменитый не только отличной форелью, но и коварством: множество глубоких омутов представляло серьезную опасность для девочек, хотя быстрое течение всегда спасало незадачливых купальщиц, вынося на отмели.

Совершенно не ощущая своих тридцати шести лет, Герберт легко взлетел по ступенькам, устроенным специально для перехода через невысокую каменную стену, и вошел в небольшой лес – часть школьной территории, – спускавшийся по холму к деревне Хемел, где жили почти все учителя.

Он был в макинтоше. Мистер Кадден постоянно о чем-нибудь беспокоился и никогда не выходил из дому без плаща. Вскоре он свернул с тропинки к речному омуту шириной футов десять и глубиной сорок, прозванному Пьяным бродом. Подождав Риту с полчаса, он достал сигарету, выкурил, не проявляя нетерпения, и спокойно сел на скамейку, похожую на те, что обычно стоят в парках. Средняя доска упала.

Странно! Должно быть, из кронштейна вылетели болты. Герберт провел рукой по скамье, отметив, что и самого кронштейна на месте нет. Рита опаздывала больше, чем обычно.

Вода, перекатываясь через камни, небольшим водопадом срывалась в омут, поднимая жемчужные брызги. Впервые в жизни Герберт увидел лунную радугу и подумал, что нужно будет обязательно показать ее Рите. Луна отражалась в беспокойном омуте, и блестящая поверхность казалась сотканной из жидкого серебра.

Так мистер Кадден и сказал коронеру: жидкое серебро. Потом, по его словам, легкое облачко скрыло луну и погасило радугу. Мягкий рассеянный свет позволил заглянуть в прозрачный омут. И там, в глубине, Герберт внезапно увидел Риту Стивенс.

Несколько секунд он ошеломленно смотрел в широко раскрытые глаза, на слегка колышущиеся, словно под мягким ветерком, волосы, но облачко пролетело и серебряная поверхность омута снова заблестела как зеркало.

Герберт заслонил ладонью глаза и принялся ходить из стороны в сторону в надежде спрятаться от назойливого света, потом схватил упавшую со скамейки перекладину и попытался перекинуть через камни водопада, чтобы посмотреть под другим углом, однако споткнулся и поцарапал руку неровным краем доски, которую тут же сорвало течением и унесло. И тут он закричал, обращаясь к самому себе как к постороннему:

– Очнись! Это оптический обман! В предательском свете полной луны недолго увидеть все, что угодно! Ты думал о Рите и уже начал волноваться, не случилось ли с ней чего, а страх имеет свойство материализоваться. Разве она может стоять под водой?

Он почти поверил своим доводам, но в то же время подчинился импульсу бежать в деревню: «И все-таки надо немедленно проверить в коттедже». О галлюцинациях лучше не упоминать, чтобы не смешить людей. Должно быть, виноваты проклятые конспекты – от усталости чего только не привидится!

Хорошо, что коттедж Рут Уотлингтон располагался совсем близко! Миновав лесную тропинку, Герберт уже не стал с разбегу перелетать через стену, а перешел ее медленно, ступенька за ступенькой, стараясь выровнять дыхание и унять панику. Осталось преодолеть сотню ярдов по покрытому невысокой травой участку, чтобы увидеть дом, стоявший под прямым углом к дороге.

Скоро Герберт заметил садовую калитку, а за ней, совсем рядом, желтые рукава и светло-зеленое платье, в лунном свете казавшееся серо-голубым. Он рванулся вперед, заключил любимую в объятия и сразу ощутил аромат, который никогда не встречал у других женщин: так пахнет гардения.

– О, милая! Слава богу! Ужасная галлюцинация! Привиделось, что ты стоишь под водой в Пьяном броде. – Сладкий цветочный запах дарил ему силы, сейчас он мог бы перепрыгнуть через любую стену. – Что же ты молчишь, Рита, дорогая?

– Но я не Рита! – обиженно воскликнула Рут Уотлингтон. – Что с тобой, Герберт?

Он резко отстранился и развернул ее лицом к луне.

– Наверное, все дело в платье, – произнесла Рут уже спокойнее. – Рита надела его один раз, а потом решила, что оно ей не идет, и отдала мне.

Герберт смотрел, ничего не понимая и не чувствуя, кроме запаха гардении, почти такого же явственного, как мгновение назад, когда ее голова лежала у него на плече.

– Я подумала, что галлюцинации или то, о чем ты говорил, относились ко мне. Ты явно был в истерике, иначе я бы не…

– А что, если это не галлюцинация? – в ужасе пробормотал Герберт. – Где Рита?

– В Линмуте. Поехала в гости к Колдерам – это семья ее кузена Фреда, у них там бунгало на побережье. Мистер Колдер позвонил еще до ее возвращения. Рита едва успела на автобус, который отходит без десяти девять. Уже на бегу попросила позвонить тебе, что я и сделала. Трубку сняла Эффи Камбер, одна из кухарок, может быть, ты ее знаешь. Я поручила ей передать тебе, что Рита уехала. Вот только, боюсь, поздно: около девяти.

– Я ушел из школы незадолго до девяти. Значит, Рита не появлялась возле Пьяного брода! – Герберт рассмеялся, но как-то нервно. – И все же… это было ужасно! Не дай бог увидеть такое!

– Войди в дом и расскажи все по порядку. Специально для подобных случаев держу бутылку бренди. Думаю, ты просто пересидел над конспектами… О, смотри: еще и руку поцарапал, даже кровь идет! Пойдем, попробую перевязать, хотя с трудом выношу вид крови.

– Ничего страшного. Наверное, поцарапался, когда падал.

Вслед за Рут Герберт вошел в дом, повесил макинтош в прихожей и устроился в гостиной. Как известно, у приятельницы он провел около часа и незадолго до одиннадцати, слегка захмелев от бренди, попрощался, намереваясь вернуться к себе. Рут делала все возможное, чтобы помешать началу расследования. Ни одна полицейская система, даже самая научная, не в состоянии объяснить, зачем убийце понадобилось тянуть время.

В качестве постоянного места укрытия омут явно не годился. Ей удалось быстро и незаметно покинуть место преступления, так что не имело значения, когда именно полиция обнаружит тело. К тому же никто не обратил внимания на важное заявление мистера Каддена: Герберт признался, что принял мисс Уотлингтон за Риту, потому что увидел не только платье, но и почувствовал неповторимый аромат духов невесты. И все же благодаря работе инспектора Рейсона из департамента нераскрытых дел Рут Уотлингтон была осуждена на том основании, что надела платье убитой соперницы и надушилась ее духами.

После изрядной порции неразбавленного бренди Герберт изложил Рут подробности предполагаемых галлюцинаций.

– Но омут глубокий, не меньше сорока футов! – возразила Рут. – Если бы в воде находилось тело, то погрузилось бы на дно и увидеть его без яркого света было бы невозможно.

– Знаю. Но в подобных случаях нелегко рассуждать спокойно.

Герберт повторил историю еще раз. Страх постепенно ушел, и разговор переключился на саму Риту – тему, увлекательную для обоих. Беседа была ложно истолкована комментаторами, решившими, что Рут вела себя как истеричка и возбуждала собственный ужас рассуждениями о жертве, которую сама же и убила. А тот факт, что мисс Уотлингтон показала гостю альбом с фотографиями младенцев, был квалифицирован как проявление крайнего лицемерия и патологической жестокости, что подтверждало заявление об умопомешательстве.

Правда тем временем заключается в том, что если бы Рут действительно отличалась лицемерием, то никогда не совершила бы страшного преступления. Больше того, «учительница, обыгравшая Скотленд-Ярд», попалась бы мгновенно, если бы полицейские могли представить, что способность к убийству вовсе не означает неискренность, жестокость и алчность.

Во время роковых событий Рут было тридцать семь лет, но если бы она умела одеваться, то выглядела бы не старше тридцати – хорошенькая, живая, спортивная, без намека на полноту. К сожалению, из-за чрезмерной скромности она не подозревала, что несколько умелых штрихов перевели бы ее из разряда обычных привлекательных женщин в разряд красавиц. В шестнадцать лет на школьной вечеринке Рут поцеловал одноклассник, а потом она случайно услышала, как тот со смехом рассказывает о своем «подвиге» товарищу.

Опыт оставил в душе глубокую рану, и девушка решилась довериться молодой мачехе, которую, вопреки традиции, искренне любила. По неопытности ей не пришло в голову, что Коринн Уотлингтон могла испытывать женскую ревность по отношению к падчерице, которая была лишь семью годами младше ее самой, когда заявила: «Все мужчины – подлые создания. Сначала завлекают лестью, а потом насмехаются. Так что лучше держаться начеку, чтобы не дать себя унизить».

Унижений Рут боялась больше всего на свете, а потому «держалась начеку» настолько эффективно, что ровесники окрестили ее чопорной недотрогой и оставили в покое.

Следуя совету Коринн, Рут сосредоточилась на карьере. Отличной учебой она завоевала стипендию в Оксфорде, но великодушно отказалась от денег в пользу нуждающихся студентов, так как мама оставила ей состояние в двести фунтов годовых. В университете активно занималась лакроссом, теннисом и фехтованием. Достигла столь значительных успехов в изучении истории и литературы, что получила приглашение занять место преподавателя, однако отклонила лестное предложение, поскольку всегда мечтала учить детей. В результате мисс Уотлингтон получила направление в Марден – в то время ведущую школу для девочек, заинтересованных в серьезном образовании.

В двадцать семь лет мысли Рут сосредоточились на одном из учителей классических языков. Чувство заставило забыть о проблемах, связанных с поведением мальчиков на вечеринках, однако думала Рут не столько об избраннике, сколько о себе: представляла красивый дом с зеленой лужайкой, где играют веселые малыши, ее дети, – и лишь на заднем плане, придавая мечте основательность и надежность, маячил учитель классических языков.

Спустя некоторое время Рут уволилась из школы и уехала в Париж, где полгода проработала добровольцем в детских яслях, хотя и не отдавала себе отчета почему, так как была не склонна к самоанализу. Однако маленькие питомцы не смогли успокоить неясное душевное смятение, и новый учебный год Рут начала в школе Хемел-Эбби – добропорядочной, но ничем не примечательной и куда менее амбициозной копии Мардена.

Здесь и завязались те особенные отношения с Гербертом Кадденом, которые сбили с толку романтически настроенных комментаторов. С первого дня Рут могла разговаривать с учителем математики без тени напускной холодности. Герберт также чувствовал себя вполне свободно, хотя, как правило, в обществе женщин терялся. О физической близости Рут, несомненно, не помышляла. Между молодыми людьми завязалась не столько глубокая дружба, сколько искренняя товарищеская симпатия, полностью лишенная романтического ореола.

В первый же год работы Рут купила коттедж в лесу, а уже через несколько недель после переезда начала вырезать из журналов портреты детей. За полгода успев вырезать с дюжину, решила наклеивать картинки в альбом, а потом ей пришло в голову и самой фотографировать деревенских малышей. Свое странное хобби она объясняла тем, что любит детские портреты, хотя поймать удачный момент удается нечасто. Этот альбом Рут никому не показывала. Первым зрителем стал Герберт, причем в вечер убийства.

Для Герберта ее коттедж превратился едва ли не в клуб. Он приходил сюда в одно и то же время: по средам и воскресеньям к ленчу. Рут позволяла оплачивать половину стоимости еды и добавлять несколько пенни для деревенской женщины, которая эту еду готовила. Время летело незаметно, и прошло девять лет, прежде чем в школе появилась Рита Стивенс и невольно изменила сложившийся уклад.

Однажды вечером, когда ученицы разъехались по домам на выходные, Рут случайно встретила Герберта вместе с Ритой и заметила, что приятель преобразился до неузнаваемости. В это мгновение на нее смотрел энергичный, властный, полный сил мужчина – мужчина именно в том смысле, который придавала этому слову Коринн. А через час Герберт пришел в коттедж и по секрету признался, что влюблен в мисс Стивенс. Рут выразила искренний восторг по этому поводу – перед ней будто открылась новая жизнь.

Поначалу Рита держалась холодно, едва ли не с подозрением, и приглашение Рут поселиться в ее доме выслушала равнодушно, причем долго торговалась относительно оплаты. К концу семестра мисс Стивенс все же смягчилась и согласилась принять мисс Уотлингтон в качестве наставницы и благодетельницы.

Рут в свою очередь решила – можно сказать, твердо, – что жизнь должна подарить подруге то женское счастье, в котором отказала ей самой, поэтому настойчиво подталкивала молодых людей друг к другу, причем без малейшего злого умысла. Сама же решила довольствоваться ролью почтенной тетушки.

В вечер убийства, незадолго до шести часов, когда Рита была в деревне, позвонил Колдер, чтобы попросить кузину приехать на последнем автобусе рейсом в восемь пятьдесят, и остаться на ночь в Линмуте. Телефона в бунгало не было, и родственник сказал, что на всякий случай встретит автобус – вдруг Рита приедет. Рут пообещала передать приглашение, если подруга вернется домой не слишком поздно.

Около семи Рита пришла в коттедж, но Рут ни словом не обмолвилась о звонке. Этот случай недостойного поведения стал первым и единственным в ее биографии – разумеется, если не считать убийства. Эгоистический мотив заключался в том, что, проживая чужую жизнь, Рут хотела, чтобы Рита встретилась с Гербертом, как было условлено заранее, к тому же, определившись наконец со свадебным подарком, мечтала поскорее сообщить новость, чтобы насладиться ее удивлением.

– Свидание с Гербертом назначено на девять. Может, пойдем пораньше вместе, немного посидим? – предложила Рут. – Вечер такой приятный, а мне надо многое с тобой обсудить. Перед приходом Герберта обещаю исчезнуть.

– Отлично! Вот только этот твидовый костюм слишком скучен. Как по-твоему, замшевый ремень, который ты подарила, к нему подойдет?

– В самый раз. Честно говоря, надеялась, что ты выберешь именно его.

Несмотря на то что сама одеваться не умела, Рут превратилась в эксперта по нарядам подруги. Именно мисс Уотлингтон придумала светло-зеленое открытое платье без рукавов в сочетании с желтой блузкой и заказала фасон приличной портнихе, переехавшей в деревню из Лондона.

– Что скажешь о моем новом джемпере?

– Воротник слишком высок. К тому же не люблю желтый цвет! – Тут же вспомнив о блузке, Рита спохватилась: – Точнее, желтый с горчичным оттенком. Меня ты умеешь одевать лучше, чем саму себя. Интересно почему?

– Наверное потому, что жалею, что в твоем возрасте была не такой, как ты.

Рита обиделась, хотя сама не поняла причину недовольства, и промолчала почти всю дорогу. К Пьяному броду подошли около восьми.

– Осторожнее, дорогая, не порви юбку! – В сумерках Рут заметила, что железный кронштейн скамейки расшатался. – Здесь болты проржавели. Надо их закрепить и покрасить. Завтра же скажу мисс Харборо.

Рут потянула кронштейн, и он легко отошел, так что в руках остался плоский железный брусок длиной фута три, с загнутым под прямым углом трехдюймовым концом. Чтобы мастер сразу увидел необходимую деталь, кронштейн был прислонен к скамье, подруги сели, и Рут завела разговор о свадебном подарке.

– Вы с Гербертом витаете в облаках, как и положено влюбленным, и наверняка еще не думали, где будете жить, правда?

– О, Герберт, кажется, что-то подыскивает: ему нравится заниматься подобными делами, ну а если ничего подходящего не подвернется, то в деревне всегда можно снять комнату.

Хотя еще окончательно не стемнело, полная луна уже живописно освещала омут, и Рут с умилением подумала, что местечко для свидания прямо-таки чудесное.

– Комната в деревне годится для одного, но никак не для супружеской пары. – Рут помолчала, наслаждаясь моментом. – Так что будете жить в моем коттедже.

– Но… Ты хочешь сказать, что собираешься оставить Хемел и избавиться от дома?

– Нет, дорогая, ничего подобного. Я отдаю коттедж вам, а сама сниму две комнаты у миссис Камбер, так что не беспокойтесь: устроюсь прекрасно.

Риту вовсе не волновал комфорт подруги: несмотря на бесчисленные мелкие преимущества, присутствие Рут в ее жизни становилось чрезмерным. Снова возникло неясное чувство обиды, мелькнувшее во время разговора об одежде.

– О, Рут! Разумеется, предложение продать нам коттедж великодушно – пожалуй, даже чересчур: ведь он тебе самой так нравится, – но, честное слово, сомневаюсь, сможет ли Герберт позволить…

– Дорогая, ничего такого делать не придется! – рассмеялась Рут. – Это мой маленький свадебный подарок. Утром я съездила в Барнстапл и обговорила с адвокатом подробности оформления, так что осталось только подписать бумаги. Как раз сейчас сможете обсудить это с Гербертом.

– Даже не знаю, что тебе сказать! – мрачно произнесла Рита. – Рут, дорогая, разве ты не понимаешь, что это невозможно? Твое материальное положение не намного лучше нашего, и… Нет, предложение слишком щедрое!

Какое имело значение, что она им отдавала? Их любовь принадлежала ей и была призвана наполнить пустующую оболочку одинокой жизни.

– Милая, речь идет не о дорогостоящем подарке, а о возможности разделить с вами счастье. Ты же знаешь, как много вы с Гербертом для меня значите. К тому же надо смотреть в будущее. Может случиться так, что уже через год вас будет не двое, а трое.

Рита на миг растерялась:

– Ты говоришь… о ребенке?

– Разумеется! – радостно рассмеялась Рут.

Рита хмыкнула, но вовсе не одобрительно.

– Не собираюсь иметь детей.

– Не надо так говорить: вдруг сбудется, – мягко упрекнула подопечную Рут и внезапно испугалась: – Рита, у тебя ведь все в порядке со здоровьем?

– Конечно! – успокоила та. – Просто нет необходимости затевать эту возню, если нет желания. А у меня желания нет, ни малейшего: я иначе устроена, но и это не главное. Ненавижу младенцев: постоянные крики, грязь и суета!

Рут показалось, что сознание померкло перед внезапно поднявшейся неведомой силой. Собственный голос послышался откуда-то со стороны – резкий и ядовитый:

– Разве по отношению к Герберту справедливо лишать ваш брак всякого смысла?

– О, Рут! Ты же взрослый человек, а рассуждаешь, как героиня дешевого бульварного романа. Должна признаться, мне вообще эта тема отвратительна.

Можно сказать, что уже в следующее мгновение Рут словно раздвоилась: одна ее часть осталась в двадцатом веке, отстраненно наблюдая за происходящим, а вторая – древняя, дикая, необузданная – действовала по неведомым примитивным законам. Мышцы сами собой напряглись подобно пружине, резко подбросили тело и заставили вскочить. Руки и ноги задрожали, словно в жилах яростно столкнулись разнозаряженные кровяные частицы.

Она услышала, как просвистел в воздухе тяжелый железный кронштейн. Раздался глухой удар, потом еще один. Спустя какое-то неопределенное время сознание вернулось, и стало ясно, что на свете не существует ничего, кроме утверждения: дети – отвратительная тема.

Постепенно восприятие начало расширяться. В лунном свете на скамейке блестела кровь. Рита без движения лежала на земле.

«Кажется, я ее убила! – бессмысленно хихикнула Рут. – Интересно, что скажет Герберт?» Восприятие расширилось еще немного и подсказало, что времени остается в обрез. Рут посмотрела на часы, потом еще и еще раз, прежде чем поняла, что уже половина девятого. Вскоре удалось вспомнить, что Герберт придет к девяти, и, уже вслух, она продолжила:

– Можно опустить ее в омут, а когда Герберт заглянет в коттедж, осторожно рассказать обо всем, что случилось. Но ведь мертвые тела всплывают! Ничего, на час-другой что-нибудь придумаем!

Железный кронштейн по-прежнему оставался под рукой: на сгибе виднелась кровь. Рут, вздрогнув от отвращения, вытерла кронштейн о траву, засунула короткий конец под замшевый ремень и перекатила тело в омут рядом с водопадом. Несмотря на все предосторожности, на левой руке остался темный след. Подавив приступ тошноты, Рут смыла кровь, но в лунном свете не заметила, что рукав желтого джемпера тоже испачкан.

По пути домой ей удалось обрести некое подобие нормального состояния и прийти к пониманию произошедшего. Скрывать преступление она не собиралась: напротив, была решительно настроена сначала честно признаться Герберту, а потом добровольно сдаться в полицию, – но никто и никогда не заставит ее сказать правду и объяснить причину убийства.