Текст книги "Девушка с медицинским"

Глава 5
Поговорим о страшных вещах…

Что из случившегося в моей жизни было самым страшным?

…Первое, самое раннее воспоминание. Я помню, как мы стоим неподалёку от детской республиканской больницы. Мама, папа и я. Только вот уедем лишь мы с папой, потому что моего младшего брата положили сюда почти сразу после рождения, и мама должна остаться с ним.

– София, пойдём, нам пора, – говорит отец и тянет меня за руку.

Но я стою, как вкопанная, и говорю:

– Без мамы не пойду!

– Как же я пойду?.. Здесь твой брат… – грустно произносит мама, обнимая меня на прощанье.

– Без него… – робко шепчу.

– Я не могу его оставить. Он же твой младший брат! – мягко повторяет она.

Тот день вообще ярко запечатлелся в моей памяти. Даже новый автобус помню, на котором мы с папой возвращались домой, – белый с зелёным, а двери так интересно сдвигаются вовнутрь, совсем так, как в тех старых консервных банках, в которых нам приходилось ездить в сад в то недолгое время, когда он у нас был. Пока мама его не продала.

Наверное, отсюда и взяла начало моя ревность к брату. Поэтому я так переживаю, когда мама встаёт на сторону сына, а не дочери, как бы я ни была неправа. Как бы мне ни хотелось, чтобы она всегда была только моей, придётся смириться, что теперь нас двое…

Второе воспоминание – смерть папы. Мне стыдно признаться в том, что я любила своего отца ровно так же, как и ненавидела. И вот наступил день, когда его не стало. Просто человека нет и больше не будет! А на том месте, где была ненависть, теперь пустота. Мне больше некого винить в том, что было. Осталось сожаление, что он не стал для меня настоящим отцом. Что жил для кого угодно, кроме нас. Что всё произошедшее – его вина, а теперь его больше нет. К этому было трудно привыкнуть…

Закрываю глаза: передо мной до сих пор картинка того дня, когда его не стало. Страшная гримаса, отобразившая на лице всю боль умирания, до сих пор остаётся в моей памяти как предостережение: каждый человек смертен!..

И третье… После того, как я рассталась с парнем. И после того, как хотела заново всё начать, а он оттолкнул меня, раздавил, оставил одну. Я стала слышать его голос в голове каждый день. Мне казалось, я схожу с ума. Я говорила ему о том, как он плохо со мной поступил. Он лишил меня будущего. Он обещал любить меня, а сам бросил. Я мысленно разговаривала с ним каждый день, когда шла на работу. Я рассказывала, как мне больно, и просила его вернуться, но даже мысленно он бросал меня каждый раз.

Это оказалось очень страшно: погружаться в темноту каждый день, медленно падать на дно, будто и не было меня. Я стала камнем. Камнем, которому не нужны свет, любовь, дружба. Мне ровным счётом ничего не нужно было. Абсолютно.

Итак, когда сначала не стало отца, а потом я рассталась с парнем, во мне образовалась пустота. Я была внешне человеком, таким же, как и все, только внутри – вакуум. Его нужно было чем-то заполнить. Вариантов много: шопинг, музыка, алкоголь или таблетки, а главный – добрые друзья.

Алкоголь я ненавижу. И всё же, возможно, я могла бы начать искать «истину в вине», если бы не отец, который всю свою жизнь искал правду на дне бутылки. Если бы не выросла среди пьяных скандалов и часто ещё ребёнком не умоляла его бросить пить. Я и сейчас смотрю с отвращением на магазины, в которых продают алкоголь, а уж на людей, от которых разит перегаром, когда они приходят в аптеку, – и подавно. Это всего лишь слабость и трусость – пытаться найти в этом утешение, уродуя не только свою судьбу, но и жизни близких.

Музыка иногда надоедала мне. И, бывало, я составляла треклист из песен, которые через месяца три мне совсем наскучивали. Я всё время искала новые мелодии, я пыталась найти что-то свежее. Я редко слушала русских исполнителей. Моими любимыми группами в школе были и есть «Daughtry», «Nickelback», «Queen», «Linkin Park», «30 Seconds to Mars», «Skillet». Потом, повзрослев, я открыла для себя группы «Пицца», «Би 2», «25/17», певиц Ёлку, Sia, Dua Lipa, Наргиз Закирову.

Шмотки я заказывала через Интернет, не совсем понимая и принимая особенности моего телосложения. Это выглядело иногда довольно комично: на картинке платье на девушке сидело безупречно, а на мне болталось, как мешок, или наоборот – безжалостно демонстрировало все недостатки моей фигуры. И часто вещи просто висели долгое время в шкафу, пока мама не предлагала отдать их кому-нибудь из знакомых.

Друзья… Самая сложная тема для меня. К сожалению, нет никого из подруг, кто со временем не стал бы завидовать моей целеустремлённости, которая в какой-то момент помогла мне добиться многого: я устроилась на работу, поступила в университет, не имея никаких связей. У меня был жених, и жизнь казалась прекрасной.

Нет, я не имею в виду Юлю и других, с кем со временем меня столкнёт судьба, и в этом плане меня после стольких разочарований ждал успех. Но на тот момент лишь моя мама всегда оставалась рядом. На её поддержку я всегда могла рассчитывать.

Я, правда, пыталась избавиться от бессонницы. Дошла до того, что начала её лечить теми таблетками, что продают лишь по рецепту. Только эффект мне нисколько не понравился: когда я вечером приняла препарат Д*, а утром выпила кофе, мой мозг чуть не взорвался.

Почти всё перепробовала за время работы, что страшно. Нужно было просто сесть и начать писать ручкой в тетради. Я проделывала такое в школе, когда мне не с кем было поговорить. Мама, которой мне хотелось бы рассказать обо всём, что со мной происходит, всегда была на работе. Отец, если так и случалось, что не являлся подшофе в два часа ночи и не уходил в запой на недели, тоже пропадал на работе. (По причине постоянного пьянства счёт того, сколько рабочих мест он сменил, уже шёл на десятки.)

Быть может, если бы я хотела соврать, что во дворе у меня были хорошие друзья, то сказала бы, что меня всегда принимала компания девчонок, которые были годом меня старше. Но, к сожалению, для них я была лишь поводом для издевательств – не меньше, чем в школе. Если мою маму, работавшую по двадцать два часа в сутки, в нашем дворе уважали, то отец, который приходил в неподобающем виде, стал именно тем оружием, которое использовали против меня. А я не защищалась от насмешек детей, чьи отцы были директорами, а матери – домохозяйками. Я не думала, что они смогут нанести такие глубокие раны, которые даже со временем не затянулись до конца…

Мне всего-то хотелось понимания. Мне всего-то нужна была дружба, чтобы не чувствовать себя бесконечно одинокой среди людей, у которых в семьях всё по-другому. В семьях, где отцы не выпивали, а матери не работали столько, чтобы не иметь времени выслушать своих детей.

Я не обижаюсь на маму: ведь, несмотря на это, она всегда находила для меня слова утешения. На родительских собраниях она защищала меня и требовала наказания для одноклассников, которые издевались надо мной.

С содроганием вспоминаю время, когда от людей я не видела ничего, кроме необоснованной ненависти, насмешек, злобы, иногда перераставшей в агрессию. Не знаю, почему меня все ненавидели. Не знаю причин, по которым дети могут быть такими жестокими…

Мне очень больно говорить об этом, потому что… Я всё время ждала того, что однажды со мной кто-нибудь захочет подружиться. Я ждала того, кто примет меня такой, какая я есть. Но потом поняла, что никому такое «счастье» не нужно. Всем прикольно от того, что я постоянно плачу, или выковыриваю опилки от карандашей из волос, или вытаскиваю рюкзак из мусорного ведра…

Потом я просто повернулась и ушла… Отвернулась от всех этих ребят, потому что нас ничего, кроме школы, не связывало. Я стала ходить в библиотеку читать книги. Для меня очень важным было уже то, что пусть на короткое время, но эти книги становились моими. Эти истории, которые были написаны другим, не знакомым мне лично человеком, словно случались со мной. Я чувствовала себя главной героиней всего, что происходило в книгах. Это меня спасали от злых сил!

Я больше никому не верила, потому что «дружба» была новой шуткой, над которой они все хотели потом посмеяться. Мне не нужна была ничья дружба. Я не хотела, чтобы меня приглашали по выходным на дискотеки, в кино или кафе. Я оставалась дома и читала книги. Я всё время читала книги, в то время как мои одноклассники уже впервые целовались. А я продолжала запоем читать книги и считала недели до выпускного.

Бывали дни, когда мне становилось невыносимо жить. Тогда я уговаривала маму перевести меня в другую школу, и это длилось до тех пор, пока не заканчивалось моей истерикой, потому что она была против. В такие моменты я ненавидела её, потому что год от года издёвки одноклассников становились всё изобретательнее, а смех – всё громче. Я не преуспела в учёбе, потому что вместо того, чтобы вникать в урок, сидела и тревожилась о том, что меня ждёт на перемене.

В итоге на последнем звонке, когда все плакали после речи нашей классной руководительницы, я плакала от облегчения. Всё осталось позади… Хотя последние два года – десятый и одиннадцатый класс – прошли для меня относительно спокойно. Дело в том, что почти все мои обидчики ушли после девятого, а те, кто пришли из других классов, и не замечали меня. А я старалась ни с кем особенно не контактировать: знала по опыту, что доверять нельзя никому.

Сейчас повсюду рекламируют таблетки от головной боли, от колик в животе – от всего на свете. Но ни одна таблетка не превратит жизнь в сказку, пока человек не будет работать над собой. Я часто заглушала головную боль, представляя себе, что у меня там опухоль, которая невероятно медленно разрастается и превращает мою жизнь в сплошные мучения.

Это так ужасно…

Теперь я понимаю, сколько терпения проявил Бог, когда слышал, что я ненавижу свою жизнь. Сколько раз он слышал молитвы о том, что я хотела бы скорее умереть. Я проявила столько неблагодарности, что вряд ли смогу когда-нибудь искупить свою вину.

Я считаю, что для человека нет ничего невозможного, если он задастся целью. Этим мы отличаемся от животных. Мы можем исцелить себя сами или заняться саморазрушением, развиваться и стремиться чего-то достичь или остаться на месте. И никогда не стоит бежать от собственного «Я», от проблем, от боли. Пережить тяжело, отпустить трудно, но оно того стоит – чтобы начать следующую главу свою жизни.

Жизнь такова, что, в отличие от школы, колледжа или университета, она заставляет проходить снова через те же ошибки, пока не научишься их не повторять. Это сложно и просто одновременно. Сложно перестать ошибаться: снова доверять людям, которые предавали, которые угнетают своими словами и портят настроение. Они говорят, что ничего не получится, и отказывают в помощи в самый необходимый момент.

Но!.. Когда уже не пятый человек так поступает, то начинаешь относиться к этому не столь трагически, реагируешь не так остро и не до конца принимаешь боль. Появляется больше размышлений о том, что этого и стоило ожидать, и такие мысли имеют оттенок философии. Конечно, это учит больше рассчитывать на свои силы, приобретается устойчивость ко многим событиям, и всё это ощущается не так отвратительно, как раньше.

Знаете что? Жизнь прекрасна! Это никогда не менялось. Просто это от нас, людей, зависит, что мы устроим на этой планете, что мы делаем с собственными жизнями и как влияем на жизни других.

Да, я непременно уйду из аптеки, когда стану писателем. Хотя… я уже писатель. Я вижу свой путь и новые горизонты, которые открываются передо мной. Просто работу пока бросить не могу.

Ещё одно воспоминание. После всего, что произошло в моей жизни, в моих анализах нашли раковые клетки. Вот чем обернулось моё желание поскорее умереть… Мои молитвы, наконец, были услышаны, и это самое страшное. И из-за кого? Из-за парнишки, который обманывал меня, говоря, что любит.

Я пришла домой и рыдала полчаса. Представила, как однажды меня может не стать. Как всё, что я начала, никогда не будет закончено – ни учёба в университете, ни книга… а беспорядок, который я устроила, никогда не будет убран. Мои вещи окажутся розданы или выброшены. Всё будет раз и навсегда закончено, и это уже не игра, которую можно снова начать. Это жизнь, которая может бесславно завершиться, если я ничего не исправлю.

С того момента, как я узнала о результатах анализов, я дала себе срок – год. Год, чтобы начать мыслить по-новому, измениться внутренне и внешне, перестать бояться мнения людей, жить без негатива.

Я даю себе год, чтобы измениться и оставить прошлое в прошлом.

Потому что я хочу жить.

Глава 6
Неприемлемые недостатки других

Когда моя напарница Валентина Семёновна уволилась, мне не оставалось ничего другого, как уйти. Вначале я ещё лелеяла надежду, что справлюсь одна. Вместо того, чтобы найти человека на вакантное место, наше руководство решило оставить полторы смены.

Ни Эллина, ни Аня не захотели работать пять дней подряд, потому что у них были свои планы и дела в этом месяце, и заведующий просто поставил меня перед фактом:

– Тебе, Соня, придётся поработать месяц так. А потом поменяетесь местами.

Вспоминая это время, я понимаю, что, хотя мы и назывались коллективом, в сущности, мы не были им. Я могла бы тоже, как и остальные, воспротивиться такому графику и устроить скандал, но в глубине души знала, что кто-то из нас должен сделать «шаг навстречу». Так пусть это буду я.

В тот месяц я стала ещё больше присматриваться к людям, с которыми работала. Когда я была в смене с Аней, то замечала, что с ней мне работать ничуть не легче, чем с Эллиной. Она так же выставляла меня на посмешище перед заведующим или перед санитаркой. Иногда ей вообще не хотелось по каким-то причинам со мной разговаривать, а мне, соответственно, не нравилось такое отношение. Иногда она исполняла роль чуть ли не самого лучшего человека на земле, слишком явно переигрывая. Что касается Эллины… Мы просто работали в одной аптеке. Я не разговаривала с ней, а она – со мной.

Так прошёл тот месяц, а потом я начала работать «два через два», и в один из дней просто-напросто написала заявление об увольнении.

Спросите меня, что произошло?

Просто, когда твой руководитель не хочет никак тебе помочь, не защищает свой коллектив и плетёт интриги против меня, это что-то да значит, не правда ли?

Так вышло, что старая компания, в которой все мы работали, документально закрылась, и появилась новая. То есть поменялось название ООО, на тысячу понизили зарплату и приписали кучу пунктов к должностной инструкции, а фактически мы работали на прежних местах. И вот спустя полгода я прошу отпуск на три недели из-за начавшейся сессии, а мне оплачивают только две. Это невероятно меня расстроило, ведь я работаю уже два с лишним года. Кроме того, я всем помогала делать выручку, чтобы никому не было обидно, если план будет не выполнен. И пускать слухи, что я «неэффективный сотрудник», по-моему, недостойно, кто бы так ни говорил.

А ещё мне некомфортно работать с Эллиной и Аней после ухода Валентины Семёновны. И мне не хотелось платить за препараты с истекающим сроком годности из закрывшейся аптеки, которые перекинули нам, чтобы мы их благополучно реализовали.

Это не мои проблемы, а проблемы компании.

Ну, и последним штрихом стало объявление руководства: мы, оказывается, плохо работаем!..

– Наполняемость чека низкая, – заявил Валентин Иванович. – В другой аптеке при той же проходимости количество единиц в чеке намного выше. Вот, ознакомьтесь! – добавил он, выдав каждому сотруднику распечатанное сообщение из офиса.

Сказать, что при его прочтении я была ошарашена, – ничего не сказать. Вот представьте себе: фармацевт два с лишним года работает без отпуска, постоянно заменяя коллег, которые любят отдыхать, и постоянно вкалывает, как проклятая. Руководство должно бы поискать временных работников для подмены, а не отправлять подобные писульки тем, кого уже ничто не держит на работе.

Мне никогда не понять: почему в двадцать первом веке стало не хватать обыкновенной человечности? Те же самые люди руководят нами – с двумя руками и двумя ногами, но при этом ведут себя так, словно они на своих местах цари и боги и имеют право распоряжаться нашими жизнями. Мы до сих пор живём во время, когда они не в курсе, что крепостное право отменили? Если бы на меня не смотрели сверху вниз, а общались на равных, было бы причиной меньше, чтобы рассказать обо всём, что со мной происходило.

В общем, поводов для моего первого заявления об увольнении было много. Оно в конечном итоге затеряется где-то между кабинетом директора и отделом кадров. Но я уже решила для себя, что с меня довольно!

Щёлкните пальцами. Ведь для меня это было именно такое решение, принятое в одну секунду под влиянием эмоций…

Я настолько устала от ощущения грязи, которая приставала ко мне, когда я находилась в одном помещении с этими людьми, от негатива, который передавался мне, что не могла так дальше работать.

Это полностью моя проблема, что я не хочу идти тем же путём, что и другие. Я тоже человек, и меня можно понять. Одна только мысль, чтобы всё изменить, пугала меня и заставляла отгонять её каждый раз, когда становилось тяжело. По сути, я всегда отталкивала руку, поданную мне. Хотя здесь больше подходила известная фраза: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Ведь я тонула в серости этих одинаковых дней и безнадёжности из-за неуверенности в собственных силах.

До момента, пока я не решилась. Пока не написала свою первую страницу и не впустила в своё сердце перемены… Я была всего лишь одной из тех, кто непонятно чем занимается в обществе людей, которые без зависти не могут ни посмотреть на тебя, ни ответить по-человечески, так, чтобы из них не приходилось вытягивать слова.

Для меня это уже свобода. Свобода быть тем, кем я всегда являлась по сути, пока в школе меня не загнали в рамки. Чтобы снова стать собой, потребовалось немало смелости, и ещё больше её потребуется, когда я готова буду сделать следующий шаг.

Я зашла к заведующему в кабинет и спросила:

– Мое заявление уже рассмотрели?

– Ещё не было ответа, Соня. И всё-таки я не понимаю, почему ты решила заявление написать? – Валентин Иванович улыбался как ни в чём не бывало.

«Потому что устала здесь работать. Потому что заведующий должен добиваться, чтобы его сотрудникам оплачивали сессии полностью. Потому что не хочу больше платить недостачи после ревизии, пока другие безнаказанно воруют. Потому что не хочу постоянно вкладывать деньги, пока Элина их берёт из моей кассы…»

– Потому что мне сессию полностью не оплатили, – озвучиваю только это.

Заведующий продолжает молча улыбаться. То ли его ухмылка означает, что этого недостаточно, то ли что всем удалось наконец-то избавиться от меня.

Эти мысли не покинут меня до тех пор, пока я не начну работать в другом месте. Для меня всё, что случилось, выглядит именно так. Я не верю, сколько бы меня ни убеждали в обратном…

Слишком много всего происходило, чтобы я поверила. «Ведь я как никто другой из коллектива прилагала усилия, чтобы нравиться вам, чтобы стать даже другом, поддерживала вас! – я могла бы сказать это каждому. – А вы все вели себя так, будто я ничтожество какое-то! Всем плевать было, что я работала одна, когда кто-то уходил в отпуск. Вы сами сделали всё возможное, чтобы я разочаровалась в каждом из вас!»

Люди разбивали моё сердце и прежде, но, несмотря ни на что, я тянулась к ним. Тянулась к друзьям, которые предавали. Влюбившись, слепо тянулась к тому, кто оттолкнул меня. Тянулась к тем, кому никогда не была нужна. Тянулась к людям, с которыми работала, потому что не хотела быть асоциальной. Это трагедия моей жизни. Но это заставило меня вернуться к вещам постоянным: к музыке, которая вдохновляет, к книгам, которые нравятся, и к единственному человеку, который никогда и ни за что меня не бросит, – к маме.

Я не жалею о том, что мой поступок был принят «на эмоциях». Это оказалось самое верное решение проблемы, которая давно мне мешала дышать, делала из меня совершенное чудовище, которое ненавидело всё. И оно было принято уже давным-давно!..

Санитарка Клара Фёдоровна, шестидесятилетняя женщина маленького роста, едва достающая макушкой мне до плеча, с седыми короткими, но кудрявыми волосами, подошла ко мне в материальной комнате, где в шкафах, расставленных вдоль стен, хранились препараты по фармакологическим группам, и сказала:

– Передумай, пока не поздно!..

– Уже поздно! – отвечаю, улыбаясь, но в душе мне грустно.

Ещё недавно все мои планы о будущем были связаны с этой аптекой. Но всё оборвалось в какую-то секунду. Эти люди стали совершенно чужими, и мысленно я с ними уже распрощалась.

– Неужели уйдёшь? Валентина Семёновна ушла, а теперь ты… – её беспокойство было слегка наигранным, на мой взгляд.

– В этой аптеке никто долго не держится, вы же знаете, – всё же отозвалась я. – За два с половиной года здесь столько людей приходило и увольнялось…

– Куда пойдёшь? – с нескрываемым любопытством спросила Клара Фёдоровна.

– Пока не знаю… – уклончиво ответила я.

По правде говоря, я уже знала. Даже сходила и написала заявление о принятии на работу к конкурентам. Только меня и видели!

Пусть эти люди забавляются и дальше своими подлыми играми, а я не хочу в этом участвовать. Не хочу быть частью этого коллектива, в котором каждый за себя, и только я стараюсь оставаться человеком. Я сделала свой выбор, и мне следовало бы принять это решение раньше, но я боялась, что «там будет хуже, чем здесь».

Наконец-то пришёл ответ на моё заявление: из офиса позвонили и попросили меня приехать в отдел кадров.

– Поезжай сейчас, – говорит заведующий.

– Что там мне скажут? – я завязываю шарф.

– Напишешь заявление, наверное, – отвечает неуверенно он.

– А потом? – спрашиваю, надевая шубу, ради которой полгода работала без выходных.

– Потом обратно! – Валентин Иванович не отрывается от компьютера.

– К директору заходить не надо? – я выскребаю мелочь из кошелька.

– Нет…

– Точно? – я уже специально занудствую, к тому же наличности у меня в кошельке ровно на одну поездку.

– Да точно! – заведующий произносит это уже с досадой.

Я отправилась на остановку: моё сердце билось часто, и я уже предвкушала скорую развязку. Вкус предстоящей свободы пьянил, и от этого на моём лице играла улыбка.

Маршруткам я предпочитаю троллейбусы. Мне нравится долго-долго ехать куда-нибудь, но от моего места работы до офиса всего-то пять остановок. Я вышла на нужной и отправилась дальше, проговаривая про себя ответы на возможные вопросы.

Поднявшись на второй этаж и повернув по узкому коридору, я остановилась возле кабинета с вывеской «Отдел кадров» и постучала. Зашла и сказала:

– Я по поводу увольнения.

В помещении было много столов, стоящих как у стен, так и друг напротив друга. Светло-бежевые стены, серые столы и непрекращающиеся разговоры. Мне указали на стол в дальнем углу.

Девушка распечатывает мне документы, просит расписаться и так далее. Меня никто ни о чём не спрашивает, уже через пятнадцать минут я радуюсь, как ребёнок, которого отпустили пораньше из школы, и лечу на остановку, чтобы вернуться на работу. Успеваю проехать остановку, когда чувствую, как в кармане шумит телефон. Экран светится от трёх непринятых звонков от заведующего и двух – от Ани. Я решила ответить на Анин.

– Слушай, Сонь, тебе надо сейчас зайти к директору! – раздражённо говорит она.

– Но Валентин Иванович мне ничего не сказал! – запротестовала я. – Это шутка, да? Несмешные у вас шутки…

– Короче, она тебя ждет. Будет у себя до шести.

На следующей остановке мне приходится выйти и бегом возвращаться в офис. Такого поворота я не ожидала: они что, издеваются надо мной, гоняя туда-сюда? Всего несколько минут назад я безмерно радовалась тому, что свободна. А теперь? Теперь я с шага перехожу на бег, жутко злясь на заведующего, на Аню, на директора. Бегу столько, сколько во мне есть сил, чтобы бежать две остановки. Постепенно задыхаюсь, ноги начинают заплетаться, а лёгкие – гореть, и я перехожу на короткие перебежки, которые чередуются с ходьбой. Знаете, в шубе лучше не бегать…

Я вбежала в пристройку к офису и сделала короткую передышку. Постучалась в кабинет директора и зашла.

– Здравствуйте! – холодно и серьёзно произнесла директриса.

Как и в прошлый раз, когда я к ней приходила, она выглядела безупречно: на ней был костюм-тройка, разбавленный ослепительно белой блузкой, новая стрижка, аккуратно уложенная лесенкой, минимум косметики. Она посмотрела на меня сверху вниз, словно отсканировав моё финансовое положение.

– Здравствуйте! – отвечаю.

И присаживаюсь на стул напротив, на который она указывает.

– Итак… – начинает директор, а мое сердце ёкает от страха в ожидании не самого приятного разговора в моей жизни. – То, что надо приходить и писать заявление на увольнение в отделе кадров, а не отправлять почтой, – это, конечно, отдельная тема. Но не каждый день увольняемся, на будущее знайте! – сделав короткую паузу, она спрашивает: – Так почему всё-таки вы решили уволиться?

«Почему нужно столько раз спрашивать, почему я хочу уволиться? Почему всем вдруг стало интересно, что я хочу уволиться? Может, мне хочется, наконец, таким образом отдохнуть от всего, что произошло за эти два года? Мне хочется избавиться от короткого и неудачного имени, преследующего меня всю мою жизнь, – Соня. Я это не она. Я София. Я не слабая, наивная и тупая девушка, которая слепо доверяет людям. Я теперь другая!»

Прежде чем я пытаюсь придумать какой-нибудь ответ, директриса продолжает:

– Я сейчас смотрю начисления за декабрь и, по моему мнению, этого вполне достаточно, чтобы быть довольной.

Внимательно смотрит на меня карими глазами, словно ищет что-то очень важное. Видимо, зацепку, чтобы удержать меня. Стоило ей только найти это, как она поняла, с кем имеет дело.

Я смотрю на аквариум, в котором плавает золотая рыбка, и говорю первое, что приходит в голову:

– Мне не нравится расположение аптеки.

– Всё-таки тяжеловато работать в торговом центре? – сочувствующе произносит директор.

Ненадолго оторвав взгляд от аквариума, смотрю на неё. Молча киваю и снова перевожу взгляд на золотую рыбку, ведь я всегда мечтала о домашнем питомце… Мне хотелось завести кошку или собаку. Я даже во втором классе котёнка притащила, за которым не уследили, и он убежал. В однокомнатной хрущёвке всегда жило больше человек, чем позволял метраж квартиры, и места для домашних животных не было.

Мама меня и моего младшего брата часто брала с собой с собой на работу – мыть полы. Мы побывали и в институте, и в коррекционной школе, и в музыкальном колледже. На втором этаже коррекционной школы стоял большой аквариум, в котором водились собратья золотой рыбки, что одиноко плавает сейчас передо мной. Я часами могла простаивать перед ним и смотреть, как рыбки плавают в разных направлениях, и золотистая чешуя переливается… пока мама не заканчивала уборку, и мы не возвращались домой. Интересно, этой рыбке так же одиноко в её аквариуме, как и мне среди всех этих людей?

– Тогда давайте посмотрим, что у нас имеется на сегодня, – задумчиво сказала директор. Она подняла кипу листков и перебрала несколько страниц. – Вот! Есть вакансия в аптеке возле республиканской больницы. Хотя с вашими показателями… не думаю, что там что-то изменится.

Это прозвучало оскорбительно: она не знала, что я помогаю другим, когда они не выполняют план. Поэтому от её слов принятое мною решение лишь окрепло.

– Понимаете, фармацевтическая отрасль сейчас развивается, и ты, в свою очередь, тоже должна развиваться, чтобы удовлетворять потребности покупателя, – продолжала директриса снисходительным тоном. – Формировать отношение клиента к нам, мнение о препаратах, предлагать лучшее.

«Но это не моё призвание… Моё сердце к этому не лежит!» – чуть не воскликнула я вслух.

– Ответьте на мой вопрос: какую зарплату вы хотите получать?

– Понимаете, деньги для меня не имеют особого значения, – собравшись с духом, произнесла я. – Мне хотелось бы уйти из этой профессии.

– Уйти? – директор от удивления отпрянула от меня, будто я больна чахоткой. – Нигде в другой отрасли вы не получите такой зарплаты. В стране сейчас кризис! – заявила она, возможно, желая запугать меня словом «кризис».

«Разве это имеет отношение к моему сердцу? Разве этого мне так хотелось?»

Директриса взглянула на часы и словно очнулась.

– Что ж, я даю вам время подумать, чтобы принять окончательное решение.

– Спасибо вам! – я встала, повернулась и вышла, закрыв дверь.

Домой возвращалась пешком: денег уже не осталось. Если б знала, что нужно зайти к директору, не поехала на маршрутке. Я шла мимо набережной. По правую руку от меня по магистрали вели машины возвращающиеся домой водители. Я оказалась едва ли не зажатой между рекой и дорогой, когда шла по мосту. С одной стороны – спокойствие замершей реки, с другой – беспрестанный поток машин. Огни далёких фонарей, которые освещали воду, казалось, были так же холодны, как и звёзды. Мне так холодно – и я не столько о погоде, сколько о своём душевном состоянии. Изо рта вырывался пар, и мёрз нос. Я уже и не помню, куда засунула варежки, и поэтому у меня покраснели руки. Мне так хотелось вернуться домой, окунуться в тепло и уют стен и оказаться под защитой от несправедливости реального мира.

Опомнившись, я достала телефон, чтобы отзвониться руководителю. Он взял трубку до того, как я успела сбросить набор его номера.

– Ну, что тебе сказали, Соня? – с нетерпением спросил Валентин Иванович.

– Дали время подумать и предложили перейти в другую аптеку, – устало ответила я.

– А-а-а… Ну ладно. Ты домой иди теперь. Аня уберёт деньги из твоей кассы в сейф и заполнит журналы.

– Хорошо. Спасибо.

Свобода представлялась мне такой близкой… Вот-вот я поймаю её за хвост, и всё это закончится – я очнусь от плохого сна. Но ничего не проходило. Теперь я близка к выходу, но словно подвешена на невидимых мне нитках.

Я так устала… Честно, у меня больше нет сил, чтобы бороться…

Сидя на полу за закрытой дверью своей квартиры, я плакала от горечи, которую испытывала. Не таким я представляла состоявшийся разговор. Это было некрасиво: и то, что моё заявление потеряли и так и не нашли, и то, как разговаривала со мной директор.

Я переехала сюда в сентябре, когда мама повысила цену на сдачу квартиры. Квартиросъемщики не согласились тогда платить столько, сколько установила мама. У них не оставалось другого выхода, кроме как съехать, о чём они скоро пожалели. Мы очень сильно разругались с моим младшим братом, который начал водиться с одной компанией. Смерть отца и на нём отразилась очень сильно. Максим переживал её по-своему. Но никому легче от этого не было. Мы с мамой, в свою очередь, очень переживали за него.