Текст книги "Возвращение домой.Том 2."

Просматривая свой кембриджский альбом, я наткнулся на один рисунок. Дело было летом, затевали матч по крикету между колледжами, и Эдварда уговорили участвовать в игре. Он согласился, но без особого энтузиазма. Я сделал этот набросок, пока Эдвард стоял у павильона, готовясь подавать мяч. Ничуть не обижусь, если вы выбросите рисунок в корзину для мусора, но я подумал, что, возможно, вы захотите его сохранить.

Горскую дивизию формируют заново, но меня прикомандировали ко второму батальону «Гордонских горцев», которые уже находятся по ту сторону океана. Если вы позволите, я бы хотел писать вам, поддерживать связь.

Наилучшие пожелания вам, а также миссис Кэри-Льюис, Афине и Лавди.

Искренне ваш.

Гас».

Эдгар прочел письмо дважды, потом отложил в сторону и взял в руки самодельный скоросшиватель. Не без усилия (пальцы его отчего-то немного дрожали) снял скрепки и раскрыл картонку. Внутри находился лист плотной бумаги для рисования с неровным верхним краем – Гас вырвал его из своего альбома.

Его сын. Экспромтом выполненный карандашный набросок, позднее раскрашенный акварелью (отличительная черта манеры Гaca). Схваченное мгновение, вырванное у времени, запечатленное навсегда. Эдвард, одетый для крикета, в белой рубашке и фланелевых спортивных брюках, на талии повязан шелковый шарфик в яркую полоску. Закатанные рукава обнажают мускулистые предплечья, в руке – кожаный крикетный мяч. Стоит вполоборота, с загорелым, улыбающимся лицом, непослушная прядь цвета спелой кукурузы, как всегда, упала на лоб. Вот-вот он поднимет руку и откинет ее назад.

Эдвард.

Внезапно все поплыло у него перед глазами от подступивших слез. Застигнутый врасплох, обезоруженный, в следующий миг он уже плакал. Эдгар вытащил из кармана громадный хлопчатобумажный носовой платок в синий горошек, вытер слезы и от души, основательно высморкался. Ничего, все в порядке. Это ерунда. Все равно он один; никто не видел этого острого приступа отцовского горя.

Долго еще он сидел перед портретом сына. Потом аккуратно положил его обратно в картонку, снова ее скрепил и убрал в ящик стола. Когда-нибудь он покажет рисунок Диане. А еще позже вставит в рамку и поставит у себя на столе. Потом. Когда у него достанет сил всегда видеть перед собой портрет сына.

1942

«Квартиры ЖВС ВМС[16]16
  ЖВС ВМС – женская вспомогательная служба военно-морских сил.


[Закрыть], Норт-Энд, Портсмут.

Пятница, 23 января.

Дорогие мама и папа!

Давно не получала от вас писем, последним было то, что вы отправили сразу после Нового года, – и я переживаю, что, может быть, у вас нет возможности написать, или письма потерялись, или это из-за нехватки почтовых судов и самолетов. В общем, отправляю это письмо на Орчард-роуд, может, вы еще там, а если нет, то надеюсь, вам перешлют его на новый адрес. Я читаю газеты и слушаю новости и очень беспокоюсь за вас, ведь с каждым днем японцы, кажется, продвигаются все дальше и дальше, на Филиппины, Манилу, Рангун и Гонконг; потопили «Принца Уэлльского» и «Отпор», а теперь еще пал Куала-Лумпур. Так близко от вас. Что происходит? Неужели никто не может их остановить? Я пыталась позвонить дяде Бобу в Скапа-Флоу – вдруг он может узнать о вас хоть что-нибудь, – но, естественно, не смогла к нему пробиться. Даже если бы дозвонилась, то вряд ли смогла бы с ним поговорить.

Тогда я позвонила Лавди, чтобы спросить, не получала ли она каких-нибудь известий о Гасе. (Гас Каллендер находится вместе с «Гордонскими горцами» в Сингапуре. Не так давно вы писали, что познакомились с ним на вечеринке в Селаринг-Варракс, что он сам подошел к вам и представился. Помните?) Гас и Лавди часто пишут друг другу, и я подумала: может быть, она что-нибудь знает, но она тоже давно не получала от него писем. Она думает, что он находится на каких-нибудь учениях или маневрах.

Так что и тут никаких новостей.

Сегодня утром я пошла к капитан-лейтенанту Кромби подписать кое-какие письма (он мой начальник, специалист по новым разработкам в области военной подготовки), он как раз читал газету и вдруг спрашивает: «Твои родные ведь в Сингапуре?» Это было довольно неожиданно, потому что вообще он не очень любезен. Ума не приложу, откуда он узнал; наверно, командир нашей части ЖВС ему сказала. Ну, я и рассказала ему все и добавила, что немного волнуюсь за вас, а он сказал, что дела сейчас везде идут скверно, даже в Северной Африке мы терпим поражение, однако он меня уверил, что Сингапур хорошо укреплен и на его защиту будут брошены все силы, поэтому захватить город японцам не удастся. Надеюсь, он прав, но меня не радует мысль о возможной осаде. Прошу тебя, мама, если у вас появится возможность уехать куда-нибудь в более безопасное место, – уезжайте не раздумывая. Всегда сможете вернуться назад, когда опасность минует.

Теперь, когда я выложила все, о чем болит душа, расскажу о себе. У нас тут собачий холод, не квартиры, а настоящая морозилка, утром вода в стакане у меня на тумбочке подернулась льдом. Просыпаюсь сегодня утром – зеленый холм Портсдаун стоит весь белый от снега… впрочем, слой был тоненький, и сейчас снег уже сошел. Отправляюсь на службу всегда как на праздник – по крайней мере, в хибаре, где помещается наш офис, тепло. Завтра меня отпускают на выходные, и я еду на день в Лондон. (Не волнуйтесь, сейчас там вроде поутихло, ужасных налетов, какие бывали раньше, нет.) Останавливаюсь в доме на Кэдоган-Мьюз, он, несмотря на все бомбежки, пока еще стоит целехонек. Хетер Уоррен тоже приедет в Лондон со своей сверхсекретной службы. Я не видела ее с начала войны: к тому времени, как я въехала в Дауэр-Хаус, она уже начала работать и покинула Порткеррис. Несколько раз мы уже пытались договориться о встрече, но ее так редко отпускают с работы, и притом всегда в будни, а я могу вырваться только в выходные. Но на этот раз мы все уладили, и я с нетерпением жду встречи с ней. Я ведь писала вам, что Чарли Лэньон – в плену в Германии? Не позавидуешь парню, но, по крайней мере, он жив.

Мы договорились встретиться у входа в «Свон и Эдгар», потом идем обедать, а затем, может быть, на концерт. Я бы с удовольствием купила, как Афина выражается, какую-нибудь «тряпицу», но теперь ношу форму, поэтому талонов на одежду мне не полагается и приходится клянчить их у Филлис или у Бидди.

Время от времени получаю письма из Нанчерроу. Афина приложила к письму фотографию Клементины, ей уже восемнадцать месяцев, и она начинает ходить. Надо сказать, девочка очень симпатичная. Муж Афины, Руперт, сейчас в Северной Африке в составе бронетанковой дивизии. Да—да, уже не кавалерия, а танки. Пожалуйста, ответьте как можно скорее и успокойте меня, что с вами все в порядке.

Горячо вас любящая,

Джудит».

Уже восемнадцать месяцев Джудит жила в реквизированном для женской вспомогательной службы многоквартирном доме на севере города Портсмут, дешевом, слепленном на скорую руку и из чего попало в тридцатых годах. Он стоял на перекрестке шоссе и унылой пригородной улицы. Построенный в современном стиле – красный кирпич, плоская крыша, закругленные углы, ужасные стальные рамы, – дом затмевал все соседние здания безобразным внешним видом и внутренним неудобством. Не было ни газонов, ни балконов, чтобы скрасить безликий фасад; с задней стороны располагался залитый цементом двор, где когда-то несчастные жильцы развешивали на просушку белье, ныне же превращенный в велосипедную стоянку для служащих ЖВС.

Трехэтажный дом вмещал двенадцать совершенно одинаковых квартир. На верхние этажи вели каменные лестницы, лифтов не было, квартирки крошечные: гостиная, две спальни, кухня и ванная, ни центрального отопления, ни каминов. Только в гостиной и в узкой передней имелись встроенные в стену электрические обогреватели, да и те из соображений экономии отключили. Холод зимой был зверский, продирало насквозь.

Каждую квартиру занимали по десять девушек. Они спали на двухъярусных койках военно-морского образца. Четверо – в гостиной, четверо – в главной спальне и еще двое – в дополнительной спальне, которая явно была спроектирована в расчете на очень маленького ребенка или на такого же миниатюрного престарелого родственника. В этой-то комнатушке, которая была не просторнее продуктовой кладовки в Дауэр-Хаусе и раза в три холодней, и ютилась Джудит на пару с девушкой по имени Сью Форд. У долговязой, вялой Сью, главной из «морячек» ЖВС в связном отделении, бывали ночные дежурства, и это было поистине счастливое обстоятельство, ибо размеры комнаты не позволяли одеваться или раздеваться двум девушкам одновременно. Столовая находилась в цокольном этаже, она была постоянно затемнена и укреплена мешками с песком, поскольку служила также бомбоубежищем. Завтракали в семь, ужинали тоже в семь, и иногда Джудит казалось, что ее вытошнит при одном только взгляде на консервированный колбасный фарш, порошковый омлет или цветную капусту из банки с маринованными овощами.

Поэтому она с облегчением думала о том, что уедет, вырвется в Лондон, пусть даже на один день. Морозным утром, закутавшись в шинель, захватив чемодан с самыми необходимыми вещами, она отметилась в регистратуре и вышла на улицу, намереваясь доехать до вокзала на автобусе. (Разумеется, можно было поехать на велосипеде, но тогда его пришлось бы оставить на вокзале, где его могли стащить. А велосипед являлся настолько неотъемлемой частью ее теперешнего существования, что она очень боялась его лишиться.)

Автобуса ей ждать не пришлось – пока она стояла на остановке, на дороге показался грузовик ВМС, сидящий за рулем молоденький матрос заметил ее, остановился и открыл дверцу.

– Подвезти?

– Ага.

Она забралась в кабину и захлопнула за собой дверь.

– Куда?

– На вокзал. – И добавила: – Спасибо.

– В увольнение, да?

С ужасающим скрежетом переключив передачу, он вывел машину обратно на шоссе.

– На выходные.

– И куда путь держите?

– В Лондон.

– Счастливица. Я сам живу в Хакни[17]17
  Хакни – район Лондона.


[Закрыть]. Точнее, жил. Мама моя погибла во время бомбежки. Теперь обитаюсь в Балхеме, у ее двоюродной сестры. Черт, ну и холодина! Не желаете сигаретку?

– Я не курю, спасибо.

– Когда ваш поезд?

– По расписанию – в 10.15.

– Если еще придет вовремя.

Увы, вовремя поезд не пришел. Он опоздал – с задержкой подошел к станции, с задержкой отправился, удивляться не приходилось. Джудит постояла немного, притопывая на месте, чтобы разогнать в жилах кровь, а когда наконец объявили посадку, демонстративно уселась в купе первого класса. Ее воинская льгота распространялась только на третий класс, но вместе с ней в поезд ввалилась ватага молодых морячков-новобранцев в полном обмундировании, и у нее не хватило смелости пробираться в поисках свободного места через битком набитые коридоры, чтобы в результате пристроиться на чьем-нибудь вещмешке, втиснутом в угол у вонючей уборной. Если между Портсмутом и Ватерлоо появится контролер (а такое случалось далеко не всегда), она просто доплатит еще несколько шиллингов и останется в первом классе.

В поезде было душно и жарко. Она сняла шинель и шапку, забросила их вместе с чемоданом на багажную полку, потом села в угол, к закопченному окну. Ее единственным спутником был капитан добровольческого резерва ВМС, уже погрузившийся в чтение газеты и явно не расположенный к разговорам. У Джудит тоже был куплен номер «Дейли телеграф», но, положив его на колени, она стала глядеть через грязное стекло на вокзал, почти не замечая причиненные бомбежками разрушения, настолько все это примелькалось и сделалось привычной частью повседневной жизни. В мыслях она обдумывала свой маршрут. Выйти на Ватерлоо, доехать на подземке до Слоун-сквер, дойти пешком до Кэдоган-Мьюз; разобрать багаж и, если останется время, переодеться в штатское. Потом опять в метро – до Пикадилли-Сёркес…

Именно в этот момент она ощутила неприятное щекотание в горле – классический симптом начинающейся простуды. В детстве она редко простужалась, но с тех пор как вступила в женскую вспомогательную службу и стала жить в таком тесном соседстве с множеством других людей, успела переболеть как минимум трижды, причем каждый раз простуда переходила в грипп, и приходилось по пять дней валяться в лазарете.

«Подумаешь – першит, не буду обращать внимания, – убеждала она себя, стараясь не вспоминать о том, как шмыгала носом Сью Форд, когда вернулась накануне вечером с вахты. – Не буду думать, и все пройдет. У меня два дня отдыха, неужели теперь все пойдет прахом?» В сумочке с умывальными принадлежностями у нее лежал аспирин; надо обязательно выпить его по приезде на Кэдоган-Мьюз, это поможет продержаться до завтра, а там видно будет.

Она услышала, как кондуктор, проходя по перрону, захлопывает тяжелые двери: значит, можно надеяться, что скоро поезд тронется. И в этот момент из коридора в купе зашел еще один пассажир – лейтенант морской пехоты при полном параде, в длинной щеголеватой шинели цвета хаки.

– Простите, это место не занято?

Естественно, оно было свободно. Поскольку капитан не отрывался от газеты, то за него ответила Джудит:

– Нет.

– Вот и отлично!

Лейтенант закрыл за собой задвижную дверь, освободился от фуражки и шинели, положил их на багажную полку, полуприсел, прогнув колени, чтобы бросить контрольный взгляд в зеркало, пригладил рукой волосы и сел напротив Джудит.

– Уфф! Теперь все в порядке.

Сердце у нее замерло. Она его знала. Не хотела знать, но знала. Энтони Борден-Смит. Она познакомилась с ним в клубе младших офицеров в Саутси, куда пошла с Сью Форд и парочкой молодых младших лейтенантов. Пребывавший в одиночестве Энтони Борден-Смит изо всех сил старался влиться в их компанию, прицепился к ним как репей, влезал в разговор и угощал всех выпивкой с щедростью, от которой только становилось неловко. А на деле оказался толстокожим, как носорог, пропускал мимо ушей добродушные насмешки и даже преспокойно снес оскорбление, так что в конце концов Джудит, Сью и их спутники вынуждены были ретироваться в «Серебряную креветку».

Энтони Борден-Смит. Сью прозвала его Занудным Смитом и говорила, что он из прославленного рода – отец его был кавалером ордена Занудского легиона, а дед – олимпийским чемпионом по занудству.

К несчастью, он тотчас ее узнал.

– О, привет! Черт возьми, какая удача!

– Здравствуйте.

– Джудит Данбар, верно? Я так и подумал. Помните, мы встречались в клубе младших офицеров? Потрясающий был вечер. Жаль, что вам надо было уходить.

–Да.

Поезд наконец тронулся. Теперь это уже не радовало ее, потому что она оказалась в ловушке.

– В город направляетесь?

– Да, в Лондон.

– Отлично. Я тоже. Еду обедать со своей маманей. Она приехала на несколько дней из нашего деревенского дома.

Джудит с отвращением поглядела на него и попыталась представить себе его маманю. Наверно, она похожа на лошадь. Сам Энтони чем-то напоминал именно это животное. Тощую-претощую клячу, очень ушастую и очень зубастую, с очень длинными, тонкими как спички ногами. Над верхней губой у него топорщились чахлые усики. Только и было в нем привлекательного, что красивая военная форма.

– Где вы служите? – поинтересовался он.

– На корабле «Экселлент».

– А, на посудине. И как вы ладите со всем этим офицерьем? Держу пари, веселого мало.

Джудит с любовью и преданностью подумала о неразговорчивом капитан-лейтенанте Кромби и ответила:

– Очень хорошо лажу.

– Я, конечно, тоже прошел подготовку по артиллерийскому делу. Никогда в жизни не залезал в такую даль. Где вы в Лондоне остановитесь?

– В своем доме, – солгала Джудит. Он вскинул брови.

– Серьезно? Ничего себе! – Она не стала распространяться на эту тему, пусть воображает себе шестиэтажный особняк на Итон-сквер. – Я обычно еду в свой клуб, – продолжал собеседник, – но раз маманя в городе, я, скорей всего, переночую с ней на Пембрук-Гарденз.

– Как мило.

– Вы свободны сегодня вечером? Хотите, сходим в «Куаглино»? Угощу вас скромным ужином. Можно будет потанцевать. А потом пойдем в « Кокосовую рощу». Меня там знают и всегда найдут столик.

«Никогда, никогда не встречала такого несносного типа, как ты», – подумала Джудит, а вслух сказала:

– Простите, но я, к сожалению, не могу.

– Уже договорились с кем-то?

– Да, у меня встреча.

Он многозначительно усмехнулся.

– С ним или с ней?

– Простите?

– С мужчиной или женщиной?

– С подругой.

– Отлично! Я приволоку еще одного парня. Вечеринка на четверых. Ваша подруга такая же хорошенькая, как вы?

Джудит задумалась, не зная, как лучше ответить. В голове вертелись разные варианты. «Она страшна как смертный грех… Она писаная красавица, но, к несчастью, на деревянной ноге… Она инструктор по физической подготовке и замужем за боксером…» Но правда была лучше всего.

– Она занимает высокий пост на гражданской службе, имеет большой вес.

Это сработало. Энтони Борден-Смит несколько остолбенел.

– Бог мой! – наконец выдохнул он. – Женщина с мозгами. Боюсь, это не по моей части.

Нащупав его слабое место, Джудит нанесла решающий удар.

– В любом случае мы не могли бы пойти сегодня в «Куаглино». Мы идем на лекцию в Британский музей. «Китайская культура эпохи династии Мин». Дух захватывает.

Из угла, где сидел, уткнувшись в газету, капитан ДР ВМС, послышалось тихое фырканье – по-видимому, знак неодобрения или же сдавленный смех.

– О Боже… Ну, ладно. В другой раз.

Ей все это надоело. Она развернула «Дейли телеграф» и скрылась за страницами газеты. Но недолго торжествовала Джудит победу над Занудным Смитом – последние тревожные известия с Востока заставили ее позабыть обо всем остальном.

«ЯПОНЦЫ НАСТУПАЮТ – СИНГАПУР ПОД УГРОЗОЙ» – гласил заголовок, и Джудит не сразу заставила себя взглянуть на схематические карты и продолжить чтение: «Сильно потесненным защитникам Малайи долго не продержаться. Теперь, когда Куала-Лумпур в руках у японцев и жители покинули город, спасаясь бегством, японские пятая и гвардейская дивизии двинулись на юг, к проливу Джохор, где предстоящее сражение должно решить судьбу Сингапура… Индийская бригада разбита на реке Муар… Армия под командованием генерал-лейтенанта Персиваля вынуждена отступить к Сингапуру…»

Ужасные предчувствия охватили Джудит. Она подумала о родителях и сестре. Господи, хоть бы их уже там не было, хоть бы они уже уехали из Сингапура, бросили красивый дом на Орчард-роуд и уплыли на Суматру или Яву. Куда угодно. Лишь бы там они были в безопасности. Джесс пошел уже одиннадцатый год, но для Джудит она все еще оставалась такой же малюткой, как шесть лет назад, когда они прощались друг с другом и сестричка плакала, прижимая к себе своего Голли. «Тосподи, – молилась Джудит, – сделай так, чтобы с ними ничего не случилось. Они – моя семья, они – мои, и я их так люблю. Сохрани их. Пусть с ними все будет хорошо».

Поезд остановился в Питерсфилде. Капитан ДР ВМС вышел, на перроне его встретила жена. Больше никто не вошел в купе. Энтони Борден-Смит погрузился в сон и тихонько похрапывал. Джудит чувствовала, что першение в горле перерастает в острую боль. Она закрыла газету, отложила ее в сторону и, проклиная войну, стала смотреть в окно на замерзшие поля Гэмпшира под серым зимним небом.

«Домик» Дианы, как она обычно называла свою лондонскую недвижимость, первоначально представлял собой два примыкающих друг к другу кучерских дома с конюшнями на первом этаже, накануне Первой мировой войны их соединили в один. Посередине располагалась передняя дверь, по одну сторону от нее – гараж, по другую – кухня. Узкая и крутая лестница в один пролет вела прямо на второй этаж, неожиданно просторный, где располагались длинная гостиная (свидетель множества памятных довоенных вечеринок), большая спальня, ванная, еще одна отдельная уборная и маленькая спальня, в основном служащая складом для чемоданов, гладильной доски и кое-какой одежды, которую Диана так и не удосужилась забрать в Корнуолл. Тем не менее, спаленка могла похвастаться наличием кровати и во время наплыва гостей использовалась по прямому назначению.

Столовой не было, но Диану это ничуть не волновало: во время своих приездов в Лондон она почти всегда ужинала вне дома, за исключением редких вечеров, когда они с Томми Мортимером включали радиолу и, принеся в гостиную подносы, наслаждались скромным ужином под аккомпанемент какой-нибудь красивой музыки.

Миссис Хиксон, которая в прежние времена работала у Дианы – вела хозяйство во время ее наездов и присматривала за домом в ее отсутствие, – теперь была полный день занята: разносила чай в столовой для военных у станции метро «Паддингтон». Но жила она в многоквартирном муниципальном доме неподалеку и два-три раза в неделю заглядывала по вечерам на Мьюз сделать беглый осмотр. Миссис Кэри-Льюис уже давно не приезжала в Лондон, и миссис Хиксон ужасно по ней скучала. Но хозяйка раздала дубликаты ключей от дома кое-кому из знакомых молодых военных, которые не были родственниками Кэри-Льюисов, и миссис Хиксон никогда не знала наверняка, кого она застанет в доме – Афину или какого-нибудь незнакомого офицера. Иногда единственным признаком человеческого обитания была кое-какая еда в холодильнике да кучка постельного белья на полу в ванной. В таких случаях она прибирала, застилала постель свежим бельем, а грязные простыни уносила с собой в бумажной хозяйственной сумке, чтобы постирать их дома. Подобные краткие визиты неизвестных гостей были ей по душе: почти всегда на туалетном столике она находила пять шиллингов, которые мигом переходили в карман ее передника.

В начале 40-го года, когда война еще, по сути, не началась, хотя и была объявлена, чаще всех на Кэдоган-Мьюз появлялся Эдвард Кэри-Льюис. Обычно он приводил с собой кого-нибудь из друзей, а иногда – прехорошеньких девушек. Миссис Кэри-Льюис сама написала миссис Хиксон о смерти Эдварда, и миссис Хиксон плакала целый день. В конце концов ее начальник в столовой, справедливо полагая, что слезы миссис Хиксон отрицательно воздействуют на боевой дух солдат, отослал ее домой.

Во всех бомбежках домик чудом уцелел. В самый разгар яростных налетов совсем близко упала мощная бомба, миссис Хиксон перепугалась. Но большого урона взрыв не причинил – только кое-где треснули стены и повылетали все стекла. Пол везде словно посыпали битым стеклом, и все-все: мебель, фарфоровая и стеклянная посуда, картины, ковры – покрылось толстым слоем коричневатой пьии и копоти. Неделя ушла у нее на то, чтобы привести дом в порядок.

Джудит вынула ключ, провернула его в американском замке и вошла, закрыв за собой дверь. Справа от нее находилась кухня, и, заглянув туда, она увидела открытый пустой холодильник. Она подошла, закрыла дверцу холодильника и включила его; агрегат тихонько загудел. Надо будет купить что-нибудь из еды, пока магазинчик на углу не закрылся. Но не сейчас, попозже.

Взвалив свой саквояж на спину, она поднялась по крутым ступенькам, которые вели прямо в гостиную. Центрального отопления не было, и в доме казалось прохладно, но через пару минут, вернувшись в кухню, она включит газовую плиту, и дом моментально прогреется. За гостиной располагались спальня и ванная. Вторая спальня и уборная находились над кухней.

Каким блаженством, каким облегчением было наконец оказаться тут! Всякий раз, приезжая сюда из Портсмута (а она, пользуясь великодушием Дианы, останавливалась на Кэдоган-Мыоз уже раза три-четыре), Джудит испытывала удивительно отрадное чувство возвращения домой. Здесь столь явственно ощущался неповторимый, личный стиль Дианы и ее тонкий вкус, что уютно, даже роскошно обставленный дом внутри казался миниатюрной копией Нанчерроу, На окнах – шелковые занавески сливочного цвета, комнаты и коридоры сплошь застланы толстой бежевой ковровой тканью, монотонность которой смягчали лежащие там и сям персидские ковры. Диваны и кресла обиты ситцем, мебель – изящная, небольших габаритов. Картины и зеркала, пухлые диванные подушки, семейные фотографии. Недоставало только букетов из свежих цветов.

Джудит прошла в спальню. Опять кремовые занавески, двуспальная кровать с периной и тюлевым пологом. Покрывало из набивного ситца в розочках, такие же розочки украшают туалетный столик и маленький викторианский шезлонг. Диана не была здесь с начала войны, но флакон с ее духами все еще стоял на туалетном столике, и непроветренная комната хранила их незабываемый аромат.

Джудит сняла шапку и шинель, бросила их на кровать, села и взглянула на свои часики. Половина первого. В штатское переодеваться уже некогда. Придется Хетер смириться с тем, что она в форме. Она расстегнула саквояж, вынула мешочек с умывальными принадлежностями и, пройдя в ванную, облицованную розовым мрамором, с овчиной на полу, налила в кружку воды и приняла пару таблеток аспирина. Затем открыла зеркальный шкаф, покопавшись немного внутри, отыскала флакон «Глицеринтимола» и прополоскала этим снадобьем горло. Хотелось надеяться, что такое нехитрое лечение поможет ей продержаться остаток дня. Умыв руки и лицо, она вернулась в спальню и, сев перед зеркалом, привела в порядок прическу, подкрасилась и надушилась, осмотрела свой белый воротничок – не испачкался ли в дороге, поправила узел черного атласного галстука (лучшего, какой у нее был, из фирменного магазина «Гивс»). Отражение кровати за спиной так и манило, так и соблазняло. Хорошо бы забраться под одеяло и, обложившись горячими грелками и прохладными подушками, поспать, спокойно поболеть.

Но она уже опаздывала на свидание с Хетер. Со сном и со всем остальным придется потерпеть.

Она планировала добраться до Пикадилли на подземке, но, когда вышла на Слоун-стрит, подъехал автобус; она села в него и купила билет до Пикадилли-Сёркес. Было все еще очень холодно и темновато, в воздухе пахло снегом, разрушенные во время бомбежек дома на обшарпанных, грязных лондонских улицах бросались в глаза, точно дырки на месте вырванных зубов, витрины магазинов стояли заколоченные досками, остались только окошки-щелочки, через которые отпускался товар. В небе над парком висели окутанные туманом аэростаты заграждения. Газоны были изуродованы нагромождениями мешков с песком, изрыты бомбоубежищами. Все кованые ограды с витыми решетками исчезли – их пустили в переплавку для военных нужд; прелестная старинная церковь святого Джеймса, разрушенная прямым попаданием бомбы, лежала в руинах. Статую Эроса на Пикадилли-Серкес сняли и перевезли в безопасное место, но на ступенях постамента по-прежнему сидел народ; люди, как всегда, кормили голубей, покупали газеты.

Это был военный город, и, казалось, каждый второй его обитатель – в военной форме.

Автобус остановился, Джудит вышла и направилась по тротуару вдоль боковой стены «Свона и Эдгара», потом свернула за угол и поспешила к парадной двери. Хетер уже стояла там. Ее сразу можно было заметить: блестящие темные волосы, шикарное ярко-красное пальто, замшевые сапожки на меху.

– Хетер!

– Я уже отчаялась тебя дождаться.

– Прости, опоздала на десять минут. Ты замерзла? Нет-нет, не обнимай меня, не целуй, у меня, кажется, начинается простуда, не хочу передавать тебе инфекцию.

– Да плевала я на инфекцию!

И они все равно обнялись, а потом засмеялись – от радости встречи после такой долгой разлуки.

– Что будем делать? – спросила Хетер.

– А сколько у тебя времени?

–Только сегодняшний день, я свободна до вечера. Вечером должна вернуться назад. Завтра мне на службу. —Завтра же воскресенье.

– У нас нет выходных дней.

–Вот досада! А я думала, ты переночуешь у меня в доме Дианы.

–Я бы с радостью, но никак не могу. Ну да это ерунда. Мой поезд отходит в половине восьмого, В нашем распоряжении целый день. Я умираю с голоду, давай пойдем куда-нибудь и поедим, а потом уж подумаем, как быть дальше. Итак, куда идем обедать?

Немного посовещавшись, они отвергли «Кардома-кафе» и «Лайонз-Корнер-Хаус». Тогда Джудит предложила:

– А пошли в «Беркли».

– Но это же безумно дорого.

– Ерунда. И все равно по закону военного времени стоимость заказа не должна превышать пяти шиллингов. Будем надеяться, для нас найдется свободный столик.

И пройдя короткий путь обратно до Пикадилли, они двинулись в сторону гостиницы «Беркли». Войдя внутрь через вращающиеся двери, которые ни на секунду не замирали, они окунулись в мир комфорта, тепла, ароматов дорогих духов. Народу была тьма, в баре не протолкнуться, но Хетер заметила свободный столик с двумя стульями и, не мешкая, заняла его, пока Джудит искала ресторан и метрдотеля, чтобы спросить, нельзя ли найти столик для двоих. Метрдотель оказался весьма любезен; он не стал смотреть на нее, рядовую служащую ЖВС, к тому же, без кавалера, свысока, а подошел к столу, проверил свои записи и, вернувшись, сообщил, что если мадам изволит подождать, то через пятнадцать минут для них освободится столик.

– Надеюсь, он будет не у входа в кухню, – сказала она, и он был, похоже, несколько удивлен ее напористостью, но своей вежливости не изменил.

– Нет, мадам, он будет у окна.

– Превосходно.

Она одарила его милейшей улыбкой.

– Я приду и отведу вас, когда место освободится.

– Мы будем в баре.

Она вернулась к Хетер, украдкой оповестила ее о своем успехе, подняв кверху большой палец, и веселье началось. Они разделись, человек из обслуги отнес пальто и шинель в гардероб, затем подплыл официант и осведомился, что они будут пить; не успела Джудит и рта раскрыть, как Хетер заказала шампанское.

– Два бокала, мадам?

– Нет, лучше, я думаю, маленькую бутылку.

Когда официант отошел, Джудит пробормотала: «Вот что значит порткеррисская муниципальная школа…», и они обе рассмеялись. Джудит принялась за хрустящий картофель в фарфоровой чашке, Хетер закурила сигарету.

Разглядывая ее, Джудит решила про себя, что она выглядит потрясающе. Невысокая, но удивительно стройная, смуглая, с темными глазами и волосами. На ней была узкая юбка из серой фланели и тонкий темно-синий свитер с воротником «поло»; на шее – длинная золотая цепочка, в ушах – золотые серьги.

– Ты выглядишь великолепно, Хетер. Я собиралась переодеться, но не успела.

– Ты тоже великолепно выглядишь. И мне нравится форма. Слава Богу, ты не пошла в женские вспомогательные части ВВС. У них там одни карманы, пуговицы и груди. И головные уборы – хоть плачь. Да ты подстриглась!

– Пришлось. Волосы не должны касаться воротника. Оставалось либо постричь, либо завязать в увел.

– Мне нравится. Тебе так идет.

Вернулся официанте бокалами и бутылкой, ловко, но церемонно открыл ее. Вино, пенясь и шипя, полилось в бокал Хетер, ни капли мимо; следом был наполнен и бокал Джудит.

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности, мадам.

Они подняли бокалы, пригубили вино, и Джудит почти в ту же секунду почувствовала себя неизмеримо лучше.

– Как же я забыла, ведь шампанское отлично помогает при простуде.