Текст книги "Песнь огня"

9
Атрей Атанатос

ЛИ

КАЛЛИПОЛИС

С меня сняли браслет лишь после того, как увели последних Стражников. Мне не надели мешок на голову, поэтому, пока мы идем из Внешнего дворца во Внутренний, я могу видеть знамена Триархии, поднимавшиеся вместо революционного над зубчатыми крепостными стенами. Эдмунд тащил меня за руку, а Иксион следовал за нами по пятам. Мое запястье без браслета, с помощью которого я мог призвать Пэллора, казалось обнаженным и слишком легким.

– Дракон в порядке, – сказал Эдмунд, заметив мой взгляд, – пока в порядке.

Мы вошли в заброшенный коридор Внутреннего дворца, который я сразу же узнал. Оказавшись в прихожей помещения, которое когда-то было крылом Грозовых Бичей, я замер.

– В чем дело, кузен?

Но Иксион точно знал, в чем проблема. Когда я не ответил, Эдмунд протащил меня под притолокой.

– Так это и есть покои предков, о которых я так много слышал…

Иксион невесело улыбнулся:

– Не хочешь ли ты послушать некоторые воспоминания? – Он указал на главный коридор, теряющийся во мраке, который вел в прежние апартаменты Западного Триарха. Со времен Революции здесь располагалась канцелярия. – Внизу было место, где мы с Джулией прятались в шкафу в Дворцовый день. Знаете, они пометили мою мать клеймом для скота. В память о моем отце, которого потом убили. Я до сих пор помню этот звук…

Он изобразил шипение раскаленного железа на коже, проводя пальцем по моей руке. Эдмунд нервно усмехнулся.

– Что теперь в наших старых апартаментах? – Прищурившись, Иксион взглянул на полки, уставленные каталогами. – Подразделения Цензурного Комитета. Очаровательно.

Я всерьез начал упираться, когда Эдмунд заставил меня остановиться перед дверью, о которой я думал с тех пор, как мы вошли в это крыло.

– А это… Дворцовая революционная коллекция, – прочитал Иксион табличку на двери. – Итак, я – бумаги, а вы – хранилище. Бюрократия!

Он выбил дверь в помещение, где когда-то располагались покои моей семьи.

– Старые бабушкины вазы! – Он оглядел переоборудованную кладовку и резко развернулся ко мне: – Гостиная, не так ли?

Я почувствовал, как холодный пот выступает у меня на спине.

По правде говоря, я избегал этой части Дворца с тех пор, как меня приняли в Стражники. Единственный раз, оказавшись на пороге этих покоев, я бросился бежать. Я так хорошо знал эту комнату, что мне чудился шепот мертвых.

– Лео, – с улыбкой обратился ко мне Иксион, – показывай дорогу.

Я выдернул руку из хватки Эдмунда и двинулся вперед через груды пыльных, покрытых плесенью старых вещей, принадлежавших моей семье. Мамины выцветшие платья, выглядывавшие из шкафа. Расчески Лариссы, покрытые паутиной, забытые на пыльном письменном столе Лаэрта…

Он хочет, чтобы ты увидел эти вещи. Чтобы вспомнил их. Чтобы почувствовал.

И это сработало.

Я остановился перед дверью гостиной. Шепот мертвых оглушал меня. Я едва расслышал слова Иксиона, когда он что-то положил мне в ладонь. Я опустил глаза и увидел отцовский кинжал. Тот самый, который у меня забрали сегодня утром. Энни нашла его в этой комнате несколько дней назад, когда искала драхтаназию.

Я хочу, чтобы, глядя на этот нож, ты вспоминал, что он принадлежал отцу, любившему тебя. И хочу, чтобы ты помнил, что я дала его тебе.

Энни все еще там. Энни. Ее имя – как заклинание, возвращающее меня к самому себе. К тому, кем я решил быть.

– И что мне с этим делать?

Иксион улыбнулся:

– Думаю, мне не надо тебе объяснять. Мы заберем тебя на закате.

Эдмунд повернул ручку и затолкал меня в комнату.

В гостиной царил полумрак. Изъеденные молью портьеры длиной до пола закрывали окна, из которых открывался вид на Огненную Пасть. Люстра криво свисала с потрескавшегося потолка. Одинокий складной карточный столик был установлен в центре комнаты между двумя стульями с прямыми спинками, словно приготовленный для допроса. Вся мебель и предметы интерьера были убраны, кроме ковра, на котором проступали ржаво-коричневые пятна там, где, как я помнил, пролилась кровь.

Я помнил отца, стоявшего на коленях. Мать, которая умоляла пощадить нас. Лариссу, которая боролась, Пенелопу, обещающую вести себя хорошо, вздохи умирающего Лаэрта. Смех.

Дверь за мной захлопнулась, и я остался один.

Когда тени начали удлиняться, заполняя комнату, как призраки, восстающие из пыли, я задал себе вопрос, должен ли я воспользоваться кинжалом, чтобы убить себя.

Немедленно прекрати эту чушь.

Прошу, Атрей. Мой сын.

Голос, говоривший на каллийском, которого я не знал тогда, но знаю теперь: Отведите мальчика в коридор и перережьте ему глотку.

Воспоминания сомкнулись над моей головой, как вздымающиеся волны, и я оказался под ними, в темноте.

Когда дверь снова распахнулась и до меня донесся голос, я обнаружил, что стою на коленях посреди ковра, на котором когда-то лежали тела моих близких, и смотрю на силуэт фигуры со связанными руками, которую втолкнули в комнату вместе со мной. Свет, проникающий в приоткрытую форточку окна высоко над нами, освещал длинное лицо, уже опухшее от синяков, но взгляд этого человека пронзал той же сталью, что и прежде.

– Здравствуй, Ли, – сказал Атрей Атанатос.

Я с трудом поднялся, сжимая кинжал в дрожащей руке.

Губы Атрея скривились в улыбке. Кровь струйками стекала по его лбу. Его руки были связаны за спиной, и он не мог вытереть лицо.

– Полагаю, это вполне уместно, – сказал он.

Меня трясло. Клацая зубами, я выдавил из себя:

– Что уместно?

– Эта комната. Этот кинжал. Ты.

Он выглядел абсолютно невозмутимо, и казалось, будто он совершенно не удивлен, поэтому, если бы не связанные руки и я, стоявший напротив с кинжалом в руке, я мог бы принять это за урок.

Он считал, что я его убью.

Иксион, Эдмунд и Атрей считали, что, если меня посадить в комнату с человеком, ответственным за гибель моей семьи, и дать мне кинжал, я сам совершу казнь.

Кровь на моих руках как отказ от одного режима и крещение на верность другому.

А если я не хотел этого крещения?

У меня уже был шанс убить Атреуса. Я отказался. Я могу отказаться снова. Даже если призраки в этой комнате шептали, что хотят этого.

Дрожащей рукой я положил кинжал на карточный стол.

Атрей выглядит так, будто это развеселило его больше всего.

– Ли, – сказал он, – мое время вышло. Пощадишь ты меня или нет, я уже мертвец. У тебя же есть шанс выйти из этой комнаты с развязанными руками.

– Они могли бы судить тебя.

Атрей тихо усмехнулся:

– Суд с единственно возможным приговором. Поэтому я предпочел бы именно это падениям с высоты и резким ударам о землю или другим фантастическим вариантам, которые твой кузен мог бы продемонстрировать на арене.

Я не мог скрыть удивления:

– Ты хочешь, чтобы я это сделал?

Атрей медленно опустил голову:

– Думаю, настало время тебе отомстить за свою семью. Но прежде чем ты это сделаешь, я хотел бы обсудить, что ты будешь делать после.

* * *

Я развязал Атрею руки. Мы уселись друг напротив друга за единственным столом, отцовский кинжал лежал между нами, под ногами – ковер, запятнанный кровью моих близких. Тени удлинялись по мере того, как день клонился к концу. Едва слышный голос Атрея бесплотной тенью парит в воздухе, словно еще один призрак из моего прошлого.

Но другие призраки затихли. И лишь наши голоса нарушали тишину.

– Ты сказал, что у меня извращенное понятие о справедливости, – заметил Атрей с хладнокровием учителя, проводящего опрос учеников, словно и не повторял то, что я кричал ему в лицо, когда Пэллор прижимал его к земле, готовясь выстрелить. – Очень хорошо. Как бы ты его изменил?

Этот разговор, предложенный Энни, произошел у нас с Атреем несколько месяцев назад. Тогда я был так зол на него, что не стал бы даже задумываться об этом. Теперь гнев прошел. Я обнаружил, что хочу, чтобы Атрей, наставник и учитель, проверил мои доводы, как он всегда делал.

– Все начинается с того, что все мы одинаково достойны.

Как только я это произношу, я чувствую, что останавливаюсь. Именно так я думал, когда начинал писать статьи в поддержку демократических реформ в предверии Бункерных бунтов, но теперь все иначе. Возможно, все начинается с демократических реформ, но на этом не заканчивается. Теперь я видел, что происходит дальше.

Я видел захваченное Народное собрание.

На мое молчание Атрей мягко сказал:

– Любое решение несовершенно.

С отчаянием я спросил:

– Тогда в чем вообще смысл…

– …попыток? Я бы сказал, смысл именно в попытке. Выйдя из этой комнаты, ты будешь окружен людьми, которые ни на йоту не заботятся о том, чтобы творить в этом мире добро. Когда-то и я был окружен такими людьми. Можешь мне поверить, ты почувствуешь разницу.

В начале своей карьеры Атрей был советником Арктура Аврелианца, триарха, чей режим был настолько продажен и развращен, что Атрей в конце концов поднял восстание против него. Спустя столько лет воспоминания об этом все еще вызывают ярость у Атрея, звучащую в его голосе:

– Эти простые слова, эти глупые идеалы. Те, у кого их нет, недооценивают их. Они не могут представить, что твой крошечный огонек цели способен превратиться в бушующее пламя, способное сжечь целый мир. Они не могут представить, что эти слова, легкие, словно перышко, дают вам силы выдержать самую жестокую боль. Они не могут представить, что идеи могут быть мощнее драконьего огня.

– Но ты, Ли, знаешь этот секрет.

– Ты будешь держать в руке зажженную свечу. Пламя развевается на ветру. Тебе придется защищать его. На какое-то время, возможно, тебе придется спрятать его. А потом решить, как его использовать. Возможно, ты решишь устроить пожар и строить светлое будущее на пепелище? Возможно, зажжешь фонарь и полезешь вверх, надеясь, что твоего света будет достаточно для тех, кто внизу? Или решишь осветить путь для кого-то другого?

Я подумал о «Революционном манифесте» Атрея, о его первом наброске, написанном, когда он был не намного старше меня.

– Ты решил устроить пожар.

Атрей медленно кивнул.

– Власть всегда была моим соблазном и моей слабостью. Как и для тебя.

Я мог бы попытаться отрицать это, но в этой комнате, где свидетелями были лишь призраки, я не осмелился. Мне становится легче оттого, что я могу сказать:

– Теперь у меня нет надежды на власть. Даже если они отпустят меня после того, как я тебя убью. Я буду скован Реставрацией, в лучшем случае стану марионеткой в их руках. В худшем – погибну по приказу Иксиона, чтобы отомстить за Джулию.

Атрей произнес:

– Думаю, ты столкнешься с величайшим искушением властью, которое когда-либо знал.

Я ощутил холод, который не был похож на зимнюю стужу.

Услышав стук в дверь, я вскочил.

Я почти забыл, что последует дальше.

– Думаю, это сигнал тебе, – сказал Атреус, и на этот раз я разглядел его улыбку в угасающем вечернем свете. От нее веет особенной иронией, которая всегда отличала его. – Если не возражаешь, я хотел бы послушать вечерних чаек. Всегда считал, что город прекраснее всего в сумерках.

Я раздвинул шторы и распахнул затянутое паутиной окно. Комнату, которая когда-то была гостиной моей семьи, заполнил гомон морских птиц.

Затем я взял отцовский кинжал и приблизился к Первому Защитнику.

– Ли?

Имя, которым он помазал меня в Крепости, после того, как я убил свою сестру и отрекся от имени, данного мне семьей. Подтверждая мою клятву Стражника служить Революции, потому что я верил, возможно, наивно, искренне, в идеал будущего, которое обещал этот человек.

– Да?

– Ты был моей самой большой ошибкой.

Все поплыло у меня перед глазами. Я крепче стиснул кинжал. Я хватаюсь за нож. А затем резко взмахнул им.

* * *

Когда постучали снова, я распахнул дверь, ручка прилипла к моей ладони, окрасившись красным. Атреус не шевелясь поник у меня за спиной.

– Отлично, – сказал мой сводный брат, переводя взгляд с моего влажного лица на запятнанные кровью руки. – Вижу, ты готов присутствовать на первом Тайном совете Иксиона.

Часть II
Реставрация

10
Старый друг

ЭННИ

КАЛЛИПОЛИС

День освобождения Норчии клонился к закату, и в сумерках мы с Аэлой отправляемся в обратный полет. Не успев добраться до побережья Каллиполиса, мы увидели флотилию, заходившую в гавань форта Арон, на флагах виднелось изображение желтого кита – символа Бассилеи. Пушки не стреляли, форт не оборонялся. Здесь были рады их прибытию.

Я пнула Аэлу в бок, и мы умчались вверх, в завесу слоистых облаков, подальше от посторонних глаз.

Продвигаясь на юг, мы то и дело вырывались из пелены облаков, поднимаясь вверх, чтобы разведать обстановку, вниз – чтобы сориентироваться, пока нити облаков, пронизанных солнцем, не исчезли, и теперь мы обозревали раскинувшиеся внизу холмы, разбросанные по равнинам, город и возвышающуюся вдали Крепость. Дракон размером с огромного кита лениво кружил над Крепостью, и на его фоне она казалась игрушечной. Ее тень, нависшая над городом, напоминала огромную карстовую колонну.

Я впервые увидела голиафана Фрейды.

После этого не было смысла подбираться поближе, чтобы рассмотреть, какие знамена реяли на ветру. Я уже все поняла.

Мы уже почти скрылись из виду, когда заметили патрульную пару.

Это два дракона-грозовика, но их доспехи не революционного красного цвета. Они серые, с тремя драконами Триархии, кружащими вокруг черного клевера. Белый цвет символизировал законорожденных представителей Триархии, эти же, в сером, судя по всему, Полукровки, о которых я слышала.

Драконы в питианских доспехах реяли над моим городом.

И одного из драконов я узнала.

Пауэр сюр Итер в серых доспехах летели в паре с врагом.

Они заметили меня сразу же после того, как я заметила их. На мгновение мы втроем застыли в миле друг от друга, озаренные золотым светом в пространстве между двумя слоями слоистых облаков. Хвост Итера напрягся на ветру. Аэла, которая знала Итера как партнера по спаррингу, фыркнув, дернулась подо мной, почувствовав, что здесь что-то не так.

Два грозовика развернулись к нам, и Аэла тут же нырнула вниз. Снова зарывшись в облака, мы начали петлять сквозь плотную пелену. Заходящее солнце наполняло туман золотистым сиянием.

Бац.

Внезапно из золотого свечения возникла огромная черная фигура и врезалась в Аэлу. Та пронзительно завизжала. Мы начали кружиться, теряя высоту. Я слышала, как ругается Пауэр. Когти Итера впились в крылья Аэлы, пригвоздив меня к седлу.

– Ты поймал ее? – послышался сквозь туман голос на драконьем языке.

Аэла билась, пытаясь освободиться, а я рыдала от разочарования.

– Ты вероломный ублюдок…

Пауэр зашелся грубым, безумным смехом. Аэла извернулась, укусив Итера за коготь. Итер взвизгнул, но не отпустил свою жертву. Пауэр ударил его в бок, а затем пробормотал дракону команду, которую я не могла расслышать.

Итер отпустил Аэлу.

– Почти! – крикнул Пауэр сквозь туман.

Я ударила Аэлу пятками в бока, но в этом не было необходимости, она уже улепетывала.

После, в преломленных облаками лучах закатного солнца, на ветру, пронизывавшем мой огнеупорный костюм, чувствуя, как ледяная изморозь сковывает мои волосы в сосульки, я зарылась лицом в гребень Аэлы и разрыдалась.

Пауэр не оставил больше сомнений: Каллиполис пал. Я покинула свой город, оставив его без охраны, когда он нуждался во мне больше всего. И теперь я могла только представлять, что происходит со Стражниками, которые не захотели, как Пауэр, переходить на сторону врага.

Я чувствовала тоску Аэлы по своему гнезду, по дворцовым логовам, где она думала, ее ждет Пэллор. Я не знала, как поведать ей, что, возможно, она навсегда потеряла это гнездо.

И где был Пэллор? Все ли с ним было в порядке?

А Ли?

Я едва осмеливаюсь думать об этом.

– Потерпи, дорогая.

Лишь когда стемнело, Аэла осмелилась высунуть голову из облаков. Под нами раскинулся темный Каллиполис, мерцавший россыпью огней. Аэла вскинула голову, сопротивляясь сдерживающей силы натянутых поводьев, не дававших ей ринуться к Огненной Пасти. Вместо этого я направила нас к дальнему краю Крепости, где у подножия карстовой колонны раскинулась девственная кедровая роща.

Продравшись сквозь мягкие ветви, мы приземлились на подстилку из опавшей хвои, а когда все вокруг стихло, до нас донеслось журчание воды. Источник Паррона был совсем близко. В последний раз я была у источника во время учебы, когда мы в детстве ходили в поход с другими Стражниками. Я была ребенком, но отлично запомнила тот урок. Как нам сказали, именно здесь Пито Объединитель вывел из яйца своего Паррона, а затем основал свою Крепость на карсте и положил начало золотому веку Каллиполиса. Но для меня сейчас было важно лишь, что источник пустынен и защищен густым лесом. Пасмурное небо окрасило кедры в черный цвет.

Я отстегнула сапоги от стремян и сползла со спины Аэлы. Мои бедра болели, и я почувствовала облегчение, ощутив под ногами твердую почву. Но не успела я распрямить спину, как Аэла начала рыскать в темноте, словно охотничья собака.

– Аэла, перестань…

Ветки хлестали меня по лицу, пока я вслепую мчалась за ней.

Я нашла ее у подножия карстовой колонны, перед отверстием, которое в темноте кажется огромной черной дырой. Ее ноздри раздувались, когда она вдыхала холодный воздух, скопившийся в глубинах пещеры, и как только образ Пэллора материализовался у меня в сознании, я все поняла.

Это был вход в драконьи гнезда. Подземная сеть пещерных туннелей под дворцом была обширна и подобна лабиринту, а самые нижние уровни, по рассказам, соединялись с городской дренажной системой. За те годы, что я спускалась по коридору в пещеры драконов-аврелианцев, где располагалось гнездо Аэлы, я познакомилась лишь с частью системы туннелей.

Я знала, что есть и другие входы, но до сих пор не видела ни одного.

Неподалеку река Фер ревела у подножия кедровой рощи и Источника Паррона. Перед нами зиял вход в гнезда. Аэла напряглась, принюхиваясь, ее чешуя встала дыбом. Ее тревога передалась и мне: она чуяла запах Пэллора, но он смешивался с запахом других незнакомых ей драконов. Чужих драконов в наших пещерах.

Наши тоже были там. Они были напуганы, из туннеля отчетливо доносился запах страха даже сюда, но пока что они все были целы и невредимы.

В том числе и Пэллор.

Внезапно она с рычанием бросилась в зияющий мрак, и прежде чем я успела шикнуть на нее, чтобы остановить, она уперлась мордой во что-то твердое и холодное.

Проход преграждала железная решетка, каждый прут толщиной с мое запястье. Когда она попыталась исторгнуть пламя, я остановила ее.

– Если мы ворвемся сейчас, то сразу выдадим свое убежище. Надо придумать план.

Она обернулась ко мне в темноте, словно говоря: Тогда придумывай.

Образ Пэллора, серебристый, изящный, манящий, снова затуманивает мое зрение. Я хлопнула себя по затылку, отгоняя мысли Аэлы прочь. Манящий? Ух.

– Оставь эти мысли при себе. Он там, внутри. И пока в безопасности.

Но надолго ли?

Я отчаянно нуждалась в ответах. Ответах, которые не могла получить, будучи драконьим наездником.

– Днем надо затаиться, – сказала я Аэле. – Охотиться лучше ночью.

Аэла наклонилась вперед, уперлась мордой мне в лицо и выдохнула горячий воздух.

Похоже, это означало одобрение, потому что она начала наматывать круги, специально окуривая покрытую иглами землю, чтобы соорудить себе гнездо. Прижав крылья к бокам, она улеглась, обвив себя хвостом.

Взвалив на плечо седельную сумку, я почесала подбородок Аэлы, видя, как сонно закрываются ее глаза, и отправилась на берег реки Фер, мои сапоги хлюпали по плотной грязи. Остров Мертвых возвышался посреди реки, древние гробницы драконорожденных выступали черными силуэтами, потрескавшимися и разрушенными Революцией. Вода ревела громче моих мыслей, когда я обходила берег, двигаясь вниз по течению вокруг подножия Крепости. Сначала надо мной взмыли вверх стены арены, затем Внешние стены дворца и, наконец, мост Хаймаркета. Бродяги собрались у костра, пылавшего в бочке под каменными колоннами. Прежде чем покинуть берег, я скрылась в тени, роясь в седельной сумке. Платье, спрятанное в сумке, принадлежало Агге. Борясь с подступающими слезами, я снова натянула его поверх своего огнеупорного костюма и обмотала волосы ее шарфом.

Затем я поднялась по узкой лестнице на речной берег и перешла мост в Хаймаркет.

Первый раз я замедлила шаг, вспомнив один разговор. Энни, мне нужно с тобой поговорить… что-то происходит.

Она не тот человек, от кого я хотела бы получить помощь; она даже не нравилась мне. Во время нашего самого долгого разговора я угрожала ее семье драконьим огнем, а несколько дней спустя она опубликовала историю этого обмена мнениями на первой полосе Народной газеты. Но я не сомневалась, что, о какой бы реформе она ни мечтала, это было явно не то, к чему она стремилась. И я думала, что она пыталась рассказать мне об этом во время нашей последней встречи, когда я отмахнулась от нее.

Благодаря досье, которое я просмотрела перед тем, как допросить ее в Подземелье, я точно знала, где найти Мегару Роупер.

Мои усталые ноги понесли меня через Народную площадь, вниз по Триумфальному Пути и в Саутсайд, к таверне под названием «Мизантроп». Бар на первом этаже был открыт, несмотря на поздний час. Вэл Лазаре, дядя Мегары и лидер Отверженных, сидел у стойки и едва взглянул на меня, когда я вошла.

– Вытри сапоги, – потребовал он.

Я выбила речную грязь из своих сапог и спросила у мальчика-официанта, разжигавшего огонь, где найти Мегару.

– Мегара? – удивленно спросил он. – Это моя сестра. Что тебе от нее нужно?

Так это, должно быть, Лекс. В последний раз я встречала его имя в списке родственников, которыми я угрожала Мегаре.

– Я ее подруга из Лицея.

Лицо Лекса скривилось, словно ему неприятно было слышать об элитной школе, в которой училась его сестра. Он провел меня вверх по неровной лестнице на второй этаж таверны, указал на дверь с облупившейся краской в дальнем конце коридора и поспешно спустился вниз. На мой стук дверь открыла женщина средних лет с всклокоченными волосами с проседью и улыбнулась пустыми, слегка косящими глазами.

– Ты не Вэл, – сказала она.

– Мама, я же сказала тебе, что я…

Мегара Ропер подскочила к матери, замерев при виде меня. Ее черные волосы, остриженные во время ареста, ниспадали на лицо, ярко-зеленый цвет ее глаз выгодно сочетался с цветом шарфа, обмотанного вокруг шеи.

– Это, должно быть, шутка.

– Прости, я не знала, куда еще…

Мегара окинула пустынный коридор широко раскрытыми глазами, потом схватила меня за руку и потянула в комнату:

– Входи.

Мегара потащила меня к столу и, усадив на табурет, подала миску с супом, не сводя с меня глаз. Захламленную комнату освещала единственная масляная лампа, в воздухе витал запах затхлого постельного белья. Ее мать, Катарина, с отстраненным видом застыла у двери. Мегара сунула мне оловянную ложку, но я была не в состоянии ею воспользоваться. Я глотала суп прямо из миски, чувствуя, как тепло разливается по моему пустому желудку.

– А ты отчаянная.

Мегара стояла передо мной, не желая садиться со мной за стол, чтобы продолжить серьезный разговор. Я поставила на стол почти пустую миску и вытерла губы.

– Мне больше некуда пойти. Здесь произошло что-то вроде… переворота…

– Ты говоришь о смене правительства по приказу восстановленного Народного собрания?

Мое сердце ушло в пятки.

– Так, значит, это была законная передача власти.

Мегара пожала плечами:

– Законная, насколько это вообще возможно, когда ты голосуешь, а над головой кружит голиафан. Хотя, если честно, большинство людей были скорее в восторге от этого зрелища, а не напуганы.

– Почему они должны восторгаться при виде голиафана в нашем небе?

Мегара помедлила. Ее лицо сморщилось, словно она вот-вот рассмеется или расплачется.

– Какая-то принцесса… бросала хлеб со спины дракона.

И это было все, что требовалось.

Мегара, кажется, сама не заметила, как опустилась на табурет. Она невидящим взглядом смотрела на свои руки, как будто ужас воспоминаний на мгновение перенес ее куда-то в другое место.

Впервые в жизни мне показалось, что я понимала, что сейчас испытывает Мегара Роупер. После столетий жизни под гнетом драконорожденных, спустя всего лишь десять лет свободы от их режима, люди вновь выбрали правителями повелителей драконов. И все, что для этого потребовалось, – небольшое представление и несколько буханок хлеба.

И хотя я знала, что Народное собрание состояло из представителей городской бедноты, которая гораздо меньше пострадала при повелителях драконов и гораздо сильнее – от программы продовольственного распределения, выдвинутой Атреем, легкость, с которой рухнули революционные устои, – свидетельство того, как режим, которому я служила, подвел свой народ.

Возле двери мать Мегары издала неожиданный отрывистый смешок, продолжая пристально вглядываться в тени.

– Не обращай на нее внимания, – пробормотала Мегара, ее губы скривились.

Катарину много лет назад арестовали за протест против роспуска новым режимом первого демократического Народного собрания. Из тюрьмы она вышла совсем другим человеком. Я узнала это во время допроса Мегары, когда та сама оказалась в застенках Подземелья.

Провалы, провалы, провалы. Мои провалы слились с провалами Атрея. Его режим погубил Катарину, а потом я угрожала сжечь Мегару в драконьем пламени от имени этого режима. Невинные жертвы, ошибки, засорившие этот город, оставив его беззащитным перед первым голосом, прозвучавшим, чтобы сделать новое предложение.

Иксион Грозовой Бич явился восстановить свою династию на обломках прошлого.

Я смотрела на остатки супа, понимая, что у меня больше нет аппетита.

– Тиндейл был в этом замешан, не так ли? И Ло Тейран. Твои друзья из Отверженных. Это об этом ты пыталась рассказать мне на днях.

Мегара кивнула:

– Они называют их Клеверами. В честь символа Триархии-В-Изгнании. Я не понимала, пока план уже не был в действии. Мой дядя тоже не знал.

– И теперь ты соглашаешься с этим?

Мегара поморщилась, проведя пальцем по прожилкам на деревянной поверхности стола. Тут я заметила, что это был вовсе и не стол, а дверь, установленная на двух бочках.

– Тиндейл говорит, что они позволят Народной газете свободно печататься. С помощью зерна из Бассилеи мы сможем накормить голодающих. Дядю пригласили представителем Нижнего берега на первом Тайном совете, и ходят слухи, что они позволят устоять Народному собранию. Так что… Я получила то, что хотела, не так ли?

– Ты говоришь не слишком уверенно.

Мегара подняла ладонь, стискивая пальцами стриженые волосы, размышляя над моими словами.

– Лицей закрыт, – сказала она. – Они говорят, что это временно. Но поговаривают о том, что могут открыть его, изменив условия приема, поскольку металлическая система уже отменена. – Она помолчала, и я с легкостью представила, какие условия приема могли ввести Иксион и ему подобные. – Как бы там ни было, – добавила она с горечью, – там всегда учились только дети богатых.

Но мы с ней, обе студентки Лицея, были прямым доказательством, что это не совсем правда.

Недостатки режима Атрея огромны, и пример тому – Катарина. Но основанный им Лицей иногда принимал, хотя и нехотя, простолюдинов и девушек. Триархическая Реставрация, поддерживаемая патрицианским заговором и оккупационной империей, имела все основания ликвидировать подобные реформы. Единственный кран, дававший доступ к социальному прогрессу, который режим Атрея предлагал беднякам, людям низкого происхождения и женщинам, чтобы пробиться в люди, несмотря на условия, в которых они родились, может быть перекрыт.

Металлический тест давал несправедливые привилегии, но с Иксионом у руля власти его отмена станет поводом отмотать время на десять лет назад.

– Тогда что же ты станешь…

– Я уже состою в штате Тиндейла в Народной газете. Мне не нужно заканчивать школу.

Но Мегаре не удалось обмануть меня своим равнодушным тоном.

– Собираешься попробовать изменить ситуацию изнутри? – спросила я.

Это была стратегия, за которую она меня высмеивала. Она нахмурилась в ответ на мой сарказм:

– Полагаю, ты здесь, чтобы подготовить еще один контрпереворот? Убить драконорожденных и всех членов Клевера, вернуть Атрея к власти? Все, что для этого нужно, – это устроить небольшую резню…

Я покачала головой:

– Нет смысла. Мы оккупированы. Я видела бассилеанское подкрепление по пути сюда.

Я не могла сражаться с целой империей. Ни с одним драконом, ни даже со всеми драконами Стражников против голиафана Фрейды. Возможно, мы могли бы доблестно выстоять до последнего, но меня это не интересовало.

Каллиполис уже достаточно повидал кровопролитий.

Кому я могла помочь, так это своим друзьям. Они были заперты во Дворце и, насколько я знала, уже подвергались пыткам и смерти. Каллиполис пал, но я по-прежнему отвечала за Стражников.

Допив остатки супа, я поставила миску на покрытый пятнами и усыпанный крошками стол Мегары.

– Ты не видела Кора или Ли с тех пор, как Триархия захватила власть?

Мегара покачала головой:

– Но Ли был довольно дружелюбен со своим кузеном на Народном собрании.

От этих слов у меня по шее побежали мурашки, и я с трудом подавила тревогу.

Мысль о том, что Ли вновь подружился со своей семьей, кажется мне вновь повторяющимся кошмаром, ужас перед которым давно забыт. Я напомнила себе: что бы там ни думала Мегара об увиденном на Народном собрании, я знала Ли и знала Иксиона. И их историю.

– Это дружелюбие – всего лишь уловка. Ли убил сестру Иксиона. И если ты не видела Кора, значит, его арестовали.

Я знала, что она считала Ли близким другом, а Кора, с которым они были знакомы со школы, еще более близким. Мегара барабанила пальцами по сложенным на груди рукам, заметно побледнев.

– Что тебе нужно?

– Проведи меня во дворец. А дальше я справлюсь сама.