Текст книги "Дикари"

Глава 9
Галл во дворце

Сулла и его спутник спускались по лестнице вместе с остальными присутствовавшими при вскрытии завещания, которые и не подозревали, что наследник Менезия находится среди них. Многие были вольноотпущенниками или приходились клиентами умершему патрицию. Они оживленно, с шутками, обсуждали только что разыгранный перед ними спектакль.

– Галл! – воскликнул худой и некрасивый человек с густыми бровями и лицом, изборожденным морщинами. – Теперь мои дела будут находиться в руках необразованного солдафона, да еще из самой глухой провинции...

– Тебе-то чего жаловаться! – услышал он в ответ. – Посочувствуй лучше Металле! Ты предоставишь этому галлу только твои дела, а ей еще свою задницу подставлять!

– Ей еще повезло, что досталась ему, а не законной жене! – пошутил третий.

На лестнице раздался громкий смех и докатился до Суллы и Изгнанника, которые уже находились в прихожей. Переступив порог, оба оказались на шумной улице, залитой солнечным светом.

– Здравый народный юмор! – произнес Изгнанник с улыбкой. – А ведь правда, в твоих руках жизнь возницы, да и все остальное... Мне довелось видеть ее на арене. Это одна из самых красивых женщин империи, если, конечно, можно назвать женщиной этого дикого зверя... Ради Венеры, прошу тебя, хотя бы раз переспи с ней до того, как ты вырвешь из нее правду об убийстве Менезия. Допускаю, что она приложила к этому руку...

Но Сулла, ошалевший от толпы, запрудившей тротуары, от оглушительных криков торговцев и носильщиков портшезов, пробивавших себе дорогу, и не думал о вознице Металле. Он внезапно почувствовал себя беспомощным. Он никого не знал в этом городе, а город уже потешался над той ролью, которую должен был исполнить в стенах дворца Менезия галльский солдат, превратившийся в римского патриция. Сулла был знаком только с милой ветреницей Манчинией и этим Изгнанником, парией, который был вынужден жить посреди кладбищенской мерзости. Конечно, Изгнанник знал весь Рим, но вскоре и он покинет Суллу, чтобы продолжить свою странную жизнь, жизнь фантома-консула, коим был когда-то. Теперь же он вынужден скитаться по Городу без всякой надежды вновь обрести свой прежний вид...

Изгнанник остановился в начале улицы, уходящей вправо от них.

– Ты окончательно решил, – иронически спросил он, – и дальше рисковать своей жизнью? Пользоваться богатствами, накопленными Менезием? Готов ли спать в роскошных кроватях его дворца, есть рыбу из его садков, целовать его флейтисток и направлять его суда в дальних морях?

Сулла вынул из-за пояса веточку калины и поднес ко рту.

– Я решился выяснить, кто желал его смерти. А что, по-твоему, делал я все эти долгие годы, сражаясь рядом с Менезием? Не рисковал я жизнью?

– Все так! – продолжил Мерсенна, изучая лицо своего собеседника. – Но всему свое время. Ты давно уже оставил оружие. У тебя – стада, гумна, собаки. Они встречают тебя, когда ты возвращаешься вечером, и кладут головы на твои колени, когда ты садишься перед очагом... Ты хочешь зачеркнуть все это одним махом и пуститься в опасную авантюру, гораздо более опасную, чем война. Здесь и убивают по-подлому, а тот, кто падает, летит прямо носом в грязь...

Сулла покачал головой.

– Оставь, – сказал он. – Менезий неоднократно рисковал жизнью ради меня, и ему было что терять, помимо своей жизни: его богатства, о которых ты упомянул...

Они говорили спокойно, не боясь быть услышанными в окружении толпы и гама римских улиц.

– А знаешь, Мерсенна, – начал вдруг галл, – почему этот вонючий Рим самая великая вещь в мире?

– Наверное, потому, что цветы хорошо произрастают на навозе, – ответил Изгнанник с сарказмом.

– Нет, не только. Я понял только сейчас, после прочтения завещания: у Рима есть легионы, это они сажают на трон императоров и оберегают границы, а сильны легионы своей крепкой дружбой. Как наша дружба с Менезием...

– О, красивые слова! Я убеждаюсь в том, что Рим велик, раз сам галл произносит подобные речи, несмотря на то что Цезарь подло убил Верцингеторига[42]42
  Верцингеториг (?-46 г. до н. э.) – вождь антиримского восстания галлов в 52 г. до н. э., был взят в плен войсками Цезаря и позже казнен.


[Закрыть] и других галльских вождей! Ну, – продолжал он, взяв своего собеседника за руку, – а может, причина в том, что тебе надоела твоя ферма и ты захотел закончить свои дни здесь, среди нас?

На этот раз наступила очередь Суллы смеяться.

– А разве сам Мерсенна не предпочел бы умереть публично казненным на площади города, чем тихо угасать в изгнании от скуки?..

Наконец Изгнанник остановился с галлом у красивого здания с небольшим садиком перед фасадом и вывеской, гласившей, что здесь находится парикмахерская и косметический салон. Элегантные легкие коляски, городские экипажи и портшезы, украшенные росписями, ожидали дам, пожелавших воспользоваться услугами модного цирюльника.

– Если ты не собираешься отказаться от своего замысла, – объяснил Мерсенна, – все должны увидеть галла Суллу, тебе незачем скрываться. И именно здесь и произойдет превращение...

На пороге заведения две молодые девушки, сильно накрашенные, в туниках, открывающих взорам их бедра, уже встречали двух посетителей и протянули им полотенца, смоченные в ароматизированной воде. Мерсенна освежил себе лицо, потом руки.

– Салон принадлежит сыну Либио, – сказал он вполголоса Сулле, который повторил его движения. – Все считают, что Либио казнили за то, что он поставлял Мессалине яд во времена Нерона, – продолжал он. – Но его сын и я знаем, что он прячется там, где ты тоже нашел приют. Отец успел посвятить сына в тонкости изготовления париков, румян и притираний. Сын открыл свой салон. Здесь есть еще одна дверь, на улицу Номентана. Сейчас сюда войдет некий дак, коим ты являешься, и никогда не выйдет отсюда. – Мерсенна отдал полотенца одной из рабынь. – Предупреди твоего хозяина, что его почитатель Мерсенна привел к нему знатного клиента! – сказал он.

Молодая девушка улыбалась своими яркими губами и большими накрашенными глазами. Она хотела было уйти выполнить то, о чем ее попросили, но Изгнанник удержал ее за руку.

– Ты становишься все более и более желанной, Эмилия, – сказал он ей. – Как только мне наскучат мальчики, я попрошу тебя посвятить меня в тайны той так называемой классической любви.

– А он действительно продавал Мессалине то, о чем ты упомянул? – спросил Сулла у Изгнанника, как только молодая девушка, смеясь, отошла от них.

– Я его никогда не спрашивал. Это не принято в царстве теней... Все хранят свои секреты. Но как ловко он изготавливает парики и меняет лица! Благодаря ему я могу жить под другим именем. И не мне осуждать его за то, что он когда-то кому-то и помог отравить людей, которые для меня ничего не значат...

Накрашенная девушка-подросток спустилась с лестницы, чтобы проводить двух посетителей на другой этаж, где священнодействовал Сертий, сын Либио. Они поднялись вслед за ней и последовали по коридору, минуя различные кабинеты, в которых отдавали себя во власть парикмахеров, массажисток и косметичек. Не успели они войти в маленькую комнату, как тут же появился Сертий.

– Сертий, мой друг, – сказал Изгнанник, показывая на Суллу, – откуда, по твоему мнению, прибыл этот доблестный воин, который и не говорит на нашем языке?

– Из Дакии[43]43
  Дакия – римская провинция, занимавшая часть территории современной Румынии.


[Закрыть], без всяких сомнений...

– Искусство отца еще один раз обмануло сына! – воскликнул Мерсенна. – Этот воин вошел в Рим через ворота Виминала, место, откуда он пришел, тебе должно быть известно. Если приподнять его шевелюру, то под ней обнаружится наполовину обритый череп. Ты знаешь, для чего это делается... Нужно теперь вернуть ему лицо, лицо галльского гражданина империи, а также восстановить другую половину шевелюры, которой он пожертвовал ради знакомства с автором, произведшим тебя на свет... Поручаю его тебе. Как следует обслужи его! И если не из любви ко мне, то хотя бы из интереса, так как он только что унаследовал состояние и дворец Менезия...

Сертий наклонил голову.

– Если он пришел оттуда и его касались руки моего отца, то о деньгах и речи быть не может, – сказал он.

– Спасибо, мой мальчик, – сказал Мерсенна. – Я оставляю тебе Суллу – это его имя. Выведи его через сад, как только твои руки вернут ему прежний облик. Достань ему тогу из тонкой ткани, самые дорогие сандалии, которые только можно найти на улице Корнелиа, и позови носильщиков портшезов, чтобы он, как подобает богатому человеку, смог прибыть во дворец...

А Сертий уже усадил галла перед столиком с зеркалом и начал снимать с него светло-рыжий парик.

В зеркале Сулла увидел свой наполовину обритый череп. С одной стороны виднелись его темно-русые волосы с поседевшими волосками, другая была обрита еще хозяином таверны «Золотая улитка» четыре дня тому назад. И сколько событий произошло за эти четыре дня... Позади себя он увидел Изгнанника, рука лежала на ручке дверцы, так как он собирался уже уйти.

– Мерсенна! – позвал галл. – Запомни, дворец Менезия открыт для тебя и днем и ночью...

Изгнанник покачал головой.

– А стоит ли нам соединять наши судьбы? – спросил он. – Если меня поймают, то отрубят голову на Форуме, и мое присутствие у тебя в доме повредит тебе! Мало тебе врагов в лице префекта ночных стражей?

– Как долго ты скрываешься в городе? – спросил Сулла, вместо ответа.

– Уже четыре года...

– Мне понадобится месяца три, я найду убийц Менезия. Не останешься ли ты на три месяца инкогнито со мной?

Сулла повернул голову и посмотрел прямо в глаза Изгнаннику.

– Дай мне подумать, – сказал он. – Vale![44]44
  «Будь сильным, здоровым» – приветствие, которое употребляли только при расставании.


[Закрыть] – кивнул он сыну парикмахера, который искал среди образцов волосы, подходящие по цвету к оставшейся необритой шевелюре галла.

– Vale, Мерсенна, обними моего отца за меня...

– Обязательно, мой мальчик, – ответил Изгнанник, открывая дверь. – А ты, Сулла, – прибавил он с улыбкой, – не забудь обнять от моего имени Металлу...

Глава 10
Старый германский пес

Сулла проснулся в комнате маленькой пристройки. Здесь он обнаружил несколько дней тому назад молоденькую музыкантшу, игравшую на тамбурине и влюбленную в Менезия; она, отравленная ядом, лежала рядом с рабом, который имел несчастье выпить после нее того же вина. Здесь он решил провести ночь, пробежав великолепные залы, где рабы, мужчины и женщины, с интересом ожидали появления нового хозяина, ниспосланного им судьбой.

Через маленькое окошко, закрытое кованой решеткой, было видно, что рассвет еще не наступил. Галл крепко заснул после утомительного дня, в течение которого ему привелось познакомиться с целой толпой вольноотпущенников, клиентов и многочисленных доверенных лиц Менезия. Многие из них не скрывали иронического презрения к галлу. Другие, напротив, раболепно заискивали.

Какое-то время Сулла оставался один в большом и пустом атрии. Потом пришли рабы и стали протирать мраморный пол большими влажными вениками, смоченными в ароматизированной воде. Они тщательно стирали следы пришедших оказать почтение преемнику Менезия. Не успели протиральщики уйти, как появился, судя по виду, дворецкий, который препроводил галла в столовую залу.

Ее середина была занята большим буфетом-столом, уставленным большим количеством серебряной посуды, часть ее была с крышками, другая – без. Большие рыбины, поданные в качестве холодной закуски, венчали овощи, фигурно уложенные; птицы были украшены своими же собственными перьями. Пирамиды безупречных плодов высились по двум краям стола. И наконец, в центре – большой серебряный колокол овальной формы.

Сулла рассматривал все это с задумчивым видом. Пышное изобилие было знаком его могущества, и оно смущало его. Под взглядами застывших рабов он подошел к столу и приподнял большой колокол. Под ним оказался своеобразный колодец, выбитый прямо в дереве, где в толченом льде охлаждались кувшины с вином различных цветов.

Галл осмотрел все, что ему предлагалось, прежде чем взял ножку птицы, которую и съел стоя. Один из слуг, приподняв в свою очередь колокол, испросил его указать то вино, которое он хотел бы выпить. Сулле протянули серебряный кубок, куда налили красного вина. После того как он съел несколько смокв, два раба поднесли ему чашу, в которой он ополоснул пальцы, и вышитое полотенце, которым он вытер их.

Покончив с мытьем, он обратился к дворецкому, который до сих пор стоял поодаль. Он попросил его поблагодарить поваров за старания и за вкусную еду.

– Но, – добавил он, – скажи им, пока я обедаю один, чтобы столько не готовили до моего распоряжения, а это все раздай рабам, включая и тех, кто занят на самых грязных работах.

Дворецкий поклонился, и слуги начали с ловкостью убирать со стола, ни разу не звякнув ни стеклянной, ни металлической посудой, которую они уносили, тихо ступая босыми ногами.

– Однако, хозяин, – сказал дворецкий, – я осмелюсь заметить тебе, что рыбу нам доставляют прямо с моря, а овощи, фрукты, мясо с ферм и из садов, и обязательно нужно все использовать... В скором времени ты и сам начнешь приглашать гостей на обеды, как это делал Менезий... Если отдать приказание, чтобы не каждый день привозили продукты, то как ты будешь давать обеды?

Сулла задумался. Дворецкий был прав. Так жил Менезий: механизм работал сам по себе, и его невозможно было остановить. Фермер Сулла подумал было: а не отдать ли приказание продавать все это каждое утро? Но, к счастью, он не сказал ничего подобного дворецкому. Галл быстро сообразил, что стал бы посмешищем Рима, узнай Город, что галльский выскочка, устроившись в роскошной обстановке Менезия, продает на рынках то, чем патриций окружал себя, живя на широкую ногу. Каждый день в море отправлялись барки, на фермах собирался урожай, забивался скот, повозки отправлялись в Рим. Что даст его экономия?

– Ты прав, – наконец ответил Сулла, который заметил, что до сих пор не знает имени дворецкого. – Как тебя зовут? – добавил он.

– Мектиос, хозяин. Я – грек и служил на корабле, с которого Менезий командовал флотом, заведовал съестными припасами. Он привез меня в Рим. Могу ли я теперь надеяться на честь служить тебе?

Сулла посмотрел на него:

– Конечно... Конечно, Мектиос. Дай мне время привыкнуть ко всему этому, – добавил он с улыбкой. – А теперь я пойду отдохну...

Дворецкий поклонился еще раз, и Сулла, выйдя из столовой, спустился по мраморным ступенькам в атрий. Там задержался на немного, прислушиваясь к шуму города, приглушенному листвой деревьев, окружавших дворец. Затем прошел через сад к павильону флейтисток, где он и решил отдохнуть. День выдался тяжелый. Управляющие не упустили ни одной детали, рассказывая и показывая римское хозяйство Менезия. Он посетил парадные покои, кухни, кладовые с бельем, термы, конюшни, сараи с повозками, экипажами и носилками, жилища рабов, их отхожие места, подземные тюрьмы и, наконец, садки, где он ловил лангустов в первую ночь и повязал двух стражников. Сулла спросил о главном управляющем, который занимается счетами и всем руководит, но ему ответили, что его больше нет. Он пропал за несколько дней до трагической гибели хозяина. «Несомненно, – подумал Сулла, – боясь, как бы тот не начал подозревать его в растратах».

И это, и безалаберность охранников – вот почему Менезий позвал его. Патриций, наметивший занять один из самых высоких постов в Риме, не контролировал больше свое хозяйство. Супруга забросила дом, перешла в лагерь противников и ополчилась против него во главе когорты адвокатов. Его любовница-возница была строптивым животным, которое с трудом переносило удила. Но как же Менезий, прекрасно управлявший целым легионом по осаде вражеского лагеря, не смог справиться со своим окружением?

Так размышлял он по дороге к портику, где на его глазах в ту роковую ночь погиб патриций. Сулла шел по длинной аллее, обсаженной кипарисами, вдоль которой на большом расстоянии друг от друга стояли на посту стражники. В вечернем свете, над кипарисами, он разглядел вольеры, в которых содержались редкие птицы, купленные Менезием во время его путешествий. Вдруг послышался долгий жалобный вой, без сомнения собачий. Сулла подумал, что среди всех, кто принадлежал умершему патрицию, только собака, казалось, чувствовала боль потери хозяина. Свернув с аллеи, он обнаружил псарню. Все клетки были пусты, кроме той, откуда раздавались завывания.

Сзади появился раб, смотревший за вольерами, а Сулла все рассматривал животное, лежащее на плитках пола. Это был очень старый германский охотничий пес с длинной бело-коричневой шестью. Его глаза посмотрели на Суллу грустно, и он опять завыл. Раб объяснил, что хозяин часто приходил его проведать и выпускал из клетки и что животное не ест с тех пор, как парки перерезали нить жизни Менезия.

– Если его выпустить, – добавил раб, – побежит туда, где хозяин встретил свою смерть, не уйдет с того места.

Сулла посмотрел на пса, тот тоже не спускал с него глаз. Он вспомнил, как однажды зимой, в военном походе, один германский вождь подарил Менезию пару щенков. По его утверждению, они были из помета, выведенного специально для охоты на зайцев. Галл подсчитал, что тринадцать или четырнадцать лет как раз и прошли с той кампании; животное, которое он рассматривал, несомненно, был кобель из той пары, доживший до самого крайнего возраста, до какого только может дожить собака.

– Ну-ка, открой эту клетку, – приказал Сулла.

Раб повиновался, и животное, видя, что дорога свободна, и, быть может, уловив какую-то связь между своим хозяином и появившимся человеком, с трудом встало на ноги. Пошатываясь, пес переступил через порог своей клетки. Он теперь медленно, но твердо шел, полуоткрыв пасть, как будто у него не было сил ее закрыть, к портику и небольшому зданию, где Сулла собирался провести ночь.

Кровать, где Менезий обладал любимой женщиной и выпил отравленное вино, все еще стояла на своем месте. С утра Сулла вызвал рабочих. Они уже разобрали мраморный пол и подготовили фундамент для мавзолея. Галл решил возвести мавзолей для усопшего друга именно в том месте, откуда тот любил созерцать город.

Порфирия, его законная супруга, воспользовалась замешательством, вызванным внезапной смертью патриция, и поместила останки покойного в семейном склепе Невиев. Сулла же хотел, как только будет построен мавзолей из порфира, заказанный в мастерской в пригороде Субреат, перенести сюда останки своего друга.

Пес подошел к роковому ложу, обнюхал его, сел. Он смотрел на Суллу и больше не выл, как будто смирился со смертью хозяина.

Сулла погладил голову и спину старого охотника, тот медленно помахивал хвостом.

"Да, – казалось, думало животное. – Ты знаком мне. Я видел тебя давным-давно, когда хозяин... "

По крайней мере, так казалось Сулле. Он поднялся и направился к маленькому домику за водой для пса. Заслышав его шаги, навстречу ему вышли две молодые флейтистки. Желая услужить хозяину, они поспешили сами вынести воды в великолепной алебастровой тарелке. Пес стал не торопясь пить и остановился лишь тогда, когда все вылакал.

– Может, он решил пожить еще? – спросил себя Сулла.

Взгляд его устремился к крышам и памятникам столицы мира, которая распростерлась перед его глазами до горизонта, расцвеченного сумерками. Приближалась ночь, и вместе с ней изменился и шум городских улиц, отличный от шума дневной сутолоки. В нем слышался грохот окованных железом колес повозок, ждавших своего часа у дверей города. В них привозили все необходимое для существования миллиона людей: свежее мясо с бойни в предместьях города; рыбу с моря везли по Остийской дороге; зерно, которое потом размалывали прямо в пекарнях ослы или рабы, впряженные в мельничные жернова; фураж для тысяч лошадей и мулов богатых людей, и конечно же тесаный камень, кирпич, песок, бревна и доски для строительства зданий, большинство в восемь этажей и выше, которые по недосмотру вспыхивали, как спички от масляной лампы или от уголька из печки.

И где-то в этом городе жили те, кто желали его гибели так же, как смерти Менезия. Им было достаточно подкупить двоих или троих из дворцовой стражи и убить его.

Галл решил, что должен покориться своей судьбе. Он вернулся в маленький павильон. Две девушки и старый пес на издыхании – вот и вся его охрана. Собака подняла к нему морду и встала. Сулла остановился, подождал ее, вместе они вошли в павильон. Одна из молодых девушек сходила за тарелкой, из которой пила собака, и вновь наполнила ее, вернулась, держа ее в руке. Сулла растянулся на банкетке-кровати, на которой умер раб, отвечающий за прохладительные напитки. Девушка поставила тарелку перед собакой и посмотрела, как та пьет. Потом встала перед кроватью и вопросительно посмотрела на нового хозяина, ожидая от него знака присоединиться к нему в ложе. Но Сулла, улыбаясь, слегка покачал головой. Он предпочитал спать один.

– Хорошенько закрой дверь на засовы, – приказал он, – и не выходите этой ночью – ни одна, ни другая.

Молодая девушка послушно удалилась. Звякнули засовы, галл услышал, как они обе зашептались в прихожей, где спали. Этот милый шепот и убаюкал его. В наглухо закрытом павильоне уже не слышались ни стук колес повозок по мостовой, ни резкий скрип осей, ни крики возниц, ни рев ослов.

* * *

Сулла проснулся среди ночи. У входа в прихожую, где спали молодые девушки, горела масляная лампа, освещая дверь туалетной комнаты. Сулла сел на кровати, посмотрел на пса у его ног. Животное лежало совершенно неподвижно. Сулла дотронулся рукой до его морды и убедился, что собака еще дышала. Потом встал.

Туалет конечно же был великолепен, весь отделанный мрамором и ценными породами дерева. Из двух раковин шел приятный запах цветочных эссенций, флаконы с ними стояли тут же на полке в ряд. По желобу, отделанному серебром и выдолбленному в полу из черного лавового камня, непрерывно текла вода. Производимый им шум разбудил одну из флейтисток, она появилась на пороге. В руках она держала тазик, похожий на тот, который использовали для интимных омовений Менезий и Металла после любовных объятий. Молодая девушка отжала в ароматизированной воде губку и начала мыть и протирать Суллу там, где это было необходимо. Потом она сменила воду в тазу, вновь налила душистой воды и стала медленно мыть руками член хозяина. Лицо ее не выражало никаких чувств. Но это было чистое лицемерие, Сулла ясно видел, что действия молодой девушки скрывали совершенно определенное намерение. С тех пор как он расстался с Манчинией на причале в Остии, у него не было больше женщин, да и теперь, хорошенько выспавшись, как мог он остаться равнодушным к оказанной ему заботе!

Вскоре молодая рабыня пальцами ощутила доказательство того, что ее задумка удалась. Робко улыбаясь хозяину, она продолжала одной рукой делать то, что она начала, а второй, поставив таз для омовений на пол, схватила руку Суллы и направила ее между своими ногами... Таким образом она дала понять хозяину, что тоже была готова к удовольствиям, а не только к рабскому служению. Сулла не мог больше притворяться. Он был готов поддаться ей.

На вид ей было лет пятнадцать. У нее был красивый рот и черные глаза. Глаза смотрели прямо на Суллу с некоторой гордостью, как будто хотели сказать, что то, что их ожидает, будет не овладением могущественного повелителя жалкой рабыней, а совместный любовный акт двух равных существ. Сулла ответил на ее вызов. Малышка тоже пыталась выжить, стараясь понравиться новому хозяину. Ведь ее и подружку могли продать в любое время, и тогда прости-прощай их беззаботное существование. Эта поклонница Афродиты, преподнося в дар богине их акт любви, как бы молила ее о защите.

Сулла и не желал отказываться от предложенного. Молодая девушка подвела его к кровати, не переставая при этом ласкать. Уложила его на спину, расстегнула фибулы[45]45
  Фибула – пряжка для скрепления одежды.


[Закрыть] ночной рубашки. Сняла ее, обнажая свое безупречное тело, и взошла на кровать. Села сверху Суллы, разведя бедра. Движения ее были неторопливы, иногда она постанывала, сдерживая желание и силы для завершающего момента. Увлекалась все больше и больше, и ей едва удалось подавить свой крик, но бедра по-прежнему двигались плавно и ритмично. Сулла понял ее уловку и тоже вступил в игру: малышка хотела испытать еще один оргазм, а быть может, и третий, тем самым давая почувствовать хозяину себя опытным любовником.

После нескольких мгновений передышки она возобновила свои телодвижения. На этот раз ее глаза оставались открытыми, чтобы уловить по лицу Суллы момент, предупреждающий ее о приближении оргазма, который она всячески оттягивала.

И у нее для этого была еще одна причина, совсем не та, о которой подумал ее хозяин. Но он все понял, когда разглядел у кровати вторую флейтистку, еще заспанную, с длинными светлыми волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам. Сулла увидел, как она обняла свою подружку руками, начала ласкать ее груди, чтобы ускорить приближение наслаждения. Сам он еле сдержался, когда оседлавшая его победно вскрикнула и замерла на нем на несколько секунд, будто напоровшись на что-то, неподвижная и содрогающаяся. Потом оторвалась, уступив место младшей. Та, не теряя ни секунды, застонала, сразу же лаская пальцами свой клитор. Ускоряя свой оргазм, она пришла в неистовство, увлекая за собой Суллу, и он больше не сдерживался. Все еще постанывая, она невесомо лежала на нем, рассыпав свои светлые волосы на его груди. Сулла обнял малышку, и скоро они вместе заснули, так и не разъединившись, и галл забыл об опасностях, которые ему угрожали и которые поджидали его в Городе с началом нового дня.