Текст книги "Дикари"

Глава 12
Парик Нестомароса

Уснувшую Манчинию Сулла оставил в бане, там, где они любили друг друга. Сам оделся и отправился в школу гладиаторов. В конюшне он подобрал лошадь, способную на столь долгое путешествие. Там его и застал посыльный. Он сообщил хозяину, что к дворцу подъехала повозка, в ней человек по имени Нестомарос и что он называет хозяина другом, вы якобы приглашали его приехать в любое время и на любой срок. Охрана его не пускает, на что он страшно гневается.

– Каков он? – спросил Сулла. Он не знал человека с таким именем ни во Вьенне, ни в другом городе.

– Это... галл, господин. У него длинные волосы и большие усы. С ним женщина, верхом на одной из лошадей, маленькая и толстая, гораздо моложе его...

– Так у него несколько лошадей?

– Да, господин, три, это галльские лошади, крепкие, с сильными ногами, одна – для него, другая – для его жены, а на третьей – поклажа.

– Нестомарос? – переспросил Сулла. – Больше он ничего не сказал?

– Он сказал, господин, что он ваш друг детства, только что приехал в Рим и успел лишь перед визитом к вам зайти к Сертию...

– Ах так, – улыбнулся Сулла. – Вели впустить.

Наконец Сулла выбрал лошадь, приказал оседлать ее и подвести к входу в большой атрий. Сам повернул на главную аллею, ему хотелось присутствовать при въезде Нестомароса. Конечно же это был не кто иной, как Изгнанник, который усилиями сына Либио был превращен в знатного галла.

Дворцовый охранник вел под уздцы лошадь знатного галла. При виде наследника Менезия тот громогласно вскричал:

– Сулла! Тебя охраняют настоящие церберы! Меня заставили ждать у двери. Восемнадцать дней я провел в пути, чтобы добраться до тебя!

Фальшивый Нестомарос говорил на правильной латыни с сильным галльским акцентом. Сразу было ясно, что он выходец из знатной галльской семьи, окончивший когда-то лучшую римскую школу в Лугдунуме. Большие усы, рыжеватая шевелюра, несколько вызывающие золотые украшения на шее, шерстяная туника – чисто галльские атрибуты. Красноречие Изгнанника, ссыльного консула, плюс талант Сертия, парикмахера и костюмера, явили миру истинный шедевр. А сидящая на лошади молодая женщина, маленького роста, с большими кольцами в ушах и дорогом, но вышедшем из моды платье, могла быть тоже только из Галлии. Впрочем, это был его любимец Клидион, вытащенный Изгнанником из подвала, который они вместе делили в царстве смрадных теней.

– Наконец-то ты приехал! – сказал Сулла.

Мужчины обнялись и расцеловались под взглядами многочисленной челяди. Все хотели услужить путешественникам и позаботиться о лошадях.

– Я тебе очень признателен и благодарю за это.

Изгнанник поспешил ему на помощь.

– Право же, – сказал Мерсенна, беря под руку бывшего офицера-легионера, – будь что будет! Я решил бороться вместе с тобой, чем прозябать в дыре... – Он обернулся и посмотрел на безупречные здания, их украшения, настенные фрески, силуэты конюшен для более чем двухсот лошадей; на аллею, ведущую к портику, у подножия которого рабы сооружали мавзолей для Менезия. – Твой великолепный дворец возвышается над столицей мира! – воскликнул он. – Разве не заслуживает он того, чтобы ради него рискнуть всем?

– Тебе, Нестомарос, я поручаю управлять им. Я сейчас же представлю тебя экономам и управляющим. Ведь ты как раз для этого и приехал...

Они прошли в большой атрий, вслед за ними рабы внесли поклажу. А служанки, потихоньку подсмеиваясь над штанами, которые носила под платьем молодая супруга путешественника, провели ее в отведенные им с супругом покои.

Когда дворцовые управляющие собрались, Сулла объявил им, что отныне своему другу Нестомаросу из Лугдунума он передает бразды правления дворцом и фермами. Отныне они должны будут повиноваться ему во всем.

Нестомарос задавал управляющим различные вопросы, из которых стало ясно, что галл прекрасно разбирается в том, как надо вести дела в Риме. Таким образом, его власть установилась сама собой, как это случилось утром с Суллой.

А заодно Нестомарос приказал собрать всех рабов, где бы они ни работали. Пришли даже те, кто чистил отхожие места, и те, кто занимался счетами, и напыщенные секретари, и неуклюжие носильщики дров из терм с мозолистыми руками, и разодетые служанки, и накрашенные флейтистки. Они молчаливо топтались в атрии. Изгнанник с подобающим галльским акцентом объявил, что по случаю его вступления в должность отменяет все предыдущие наказания и штрафы. В качестве вознаграждения каждому будет выдана сумма в сто сестерциев. Затем он всех отпустил, но предупредил, что с сегодняшнего дня не потерпит более бесхозяйствования: провинившегося ожидает не только наказание кнутом – для мужчин ссылка на галеры, для женщин и девушек продажа своднику. Хозяин Менезий, добавил Нестомарос, незадолго до своей кончины приказал начать постройку новых галер с тремя рядами гребцов. И пусть каждый запомнит это, в противном случае вскорости может оказаться на одной из этих галер...

Рабы и экономы, в большинстве своим такие же рабы, разошлись, и Сулла, желавший переговорить с Мерсенной наедине, перед тем как отправиться в школу гладиаторов, провел своего друга к усыпальнице.

Они миновали мраморное помещение и вышли в салон под открытым небом, откуда был виден весь Город.

Последнее, что видел боевой товарищ Суллы, ушедший в небытие, – темный ночной Город, расцвеченный мерцающими огнями. Сейчас же пред Суллой и Изгнанником Город предстал под яркими лучами солнца, озолотившего тысячи черепичных крыш и окрасившего далекий сельский горизонт.

– Это здесь, ведь так? – спросил Мерсенна-Нестомарос, который уже знал от Суллы, как погиб Менезий.

– Да, здесь. Я видел, как он пил вино, и я слышал, как она ему сказала, что не будет пить вина, так как завтра ей предстоит... Я и не сообразил, что присутствую при смерти того, кого я приехал защищать от опасностей этого города...

Изгнанник покачал головой.

– Вот тебе и яд, – сказал он.

– Как ты думаешь, хотела ли она его убить? – спросил Сулла.

Металла верила в существование завещания, по которому она становилась свободной после смерти ее хозяина. Она не любила Менезия. Фразы, произнесенные той ночью возницей, все еще звучали в ушах галла. Ее голос звучал еще в ушах Суллы. Он не был похож на голос любящей женщины. Она не хотела от него ребенка. Занималась любовью с удовольствием, что было очевидно. Хотя возможно, что она разыгрывала комедию перед своим благодетелем. И ее стоны, и наслаждение – чистый эгоизм со стороны этой женщины. Ей незнакома слабость, и выжила она в плену у римлян только благодаря своей жестокости. Может быть, у Металлы был другой любовник, такой же гладиатор-раб, как она сама? Оба пропитанные запахом крови и арены?

Она желала свободы и денег, которые приносила бы ей школа гладиаторов. Школу Менезий открыл для нее, но там она была бесправна. Только смерть патриция несла ей избавление и полную свободу.

Даже освободи он свою любовницу при жизни, желая покончить с ее подневольным состоянием, это ничего бы не означало. Ведь по закону Металла все время должна была бы находиться с ним в тесной связи.

Голос Изгнанника прервал размышления Суллы:

– Я не думаю, что она хотела его смерти. Я скорее усматриваю во всем политическую подоплеку. И вот поэтому-то ты должен прокатить на выборах Лацертия. Пусть будет наказан тот, для кого было совершено преступление! – Фальшивый Нестомарос осмотрел фундамент будущей гробницы Менезия. Повернулся к Городу. – Какой спектакль, усопшему Менезию будет о чем помечтать, глядя на Рим, который убил его прежде, чем тот его завоевал!..

Сулла уловил с улицы шум.

– Ради его памяти, – продолжил низложенный консул, – ты обязан в первую очередь расправиться с его врагами. Не дать Лацертию получить должность трибуна вместо него! Иначе Менезий будет дважды повержен: и смертью, и триумфом тех, кто его ненавидел...

– Не могу же я выставить свою кандидатуру на должность трибуна! – сказал Сулла.

– Это очевидно. Но ты можешь безболезненно спустить целое состояние, для того чтобы вместо Лацертия был избран кто-то другой. Подумай, Сулла, какая тебя ждет известность, организуй ты от имени кандидата, которого поддержишь, игры. Еще Менезий думал посвятить их Цезарю, сенату и народу! Такого спектакля не видел еще никто. Мы все подготовим! Кто знает? Возможно, ты завоюешь дружбу императора Тита. А он неплохой человек, совсем неплохой... Безумно увлекается гладиаторскими боями. Ты отомстишь за Менезия и приведешь в замешательство его врагов, как только станет известно о твоем влиянии при императорском дворце... – Мерсенна продолжил: – Противопоставь Лацертию какого-нибудь честного человека. Столь памятное событие империя никогда не забудет, – пошутил он.

– А есть ли хоть один честный человек в этом городе? – спросил Сулла в том же тоне.

– Верно замечено! – бросил Изгнанник. – Я об этом не подумал. В Риме нет, – продолжил он. – Но за его пределами... Многие удалились из города, чтобы скромно жить посреди овец и хлебных полей. Да, там, несомненно, остались еще цинциннаты[47]47
  Цинциннат – римский полководец, консул в 460 г. до н. э. Согласно преданию, он слыл образцом добродетели и храбрости, жил в деревне.


[Закрыть], живущие по старинке... – Он подумал и воскликнул: – Лепид! Точно, Лепид! Вот кто нам нужен. Он был префектом Анноны[48]48
  Аннона – управление, учитывавшее запас продовольствия и снабжавшее при любых обстоятельствах Рим, названное так в честь богини Анноны, которая олицетворяла собой снабжение продовольствием императорский Рим.


[Закрыть] при Цезаре Августе. Город при нем процветал, воровства не было и в помине и казна пополнялась. А когда интриганам удалось убедить императора лишить его должности, он удалился в свое поместье, около Вейи[49]49
  Вейи – этрусский город к северу от Рима, захваченный Римом после войны 406-396 гг. до н. э.


[Закрыть]. О нем настолько забыли, что Нерон даже не подумал приказать его убить...

Сулла покачал головой:

– Не захочет он вернуться к делам!

– Ты заблуждаешься, галл! А тебя самого не одолевала ли временами скука, тебя, безмятежно живущего среди откормленных бычков и молоденьких рабынь, которых ты лишал невинности? Город – яд, но это также и изысканный наркотик. Его недостает тем, кто хоть раз вкусил его. И все ваши фермы и длинные-предлинные зимние вечера под тихий говорок неторопливых прядильщиц – можно умереть от скуки... – комически заключил он. – Потом уже другим тоном: – Поедем в Вейи. Мы убедим Лепида. Всего четыре часа на лошади.

Тут появился один из дворцовых секретарей-рабов.

– Господин, – обратился он к Нестомаросу, – явились посетители, хотят видеть хозяина. Один из них адвокат...

– Адвокаты! – бросил Изгнанник. – Они слетелись к твоему состоянию, Сулла, как осы слетаются к пирогу!

Сулла сразу узнал адвокатишку в поношенной тоге – того, что в конторе нотариуса Квириллия в день чтения завещания решил с ходу вступиться за интересы обманутой Металлы. Теперь он с важным видом стоял на ступеньках перед атрием. Должно быть, уже сбегал в школу гладиаторов к вознице и убедил ее возбудить процесс против Суллы, который присвоил себе богатства Менезия... Да и чем она на самом деле рисковала? И по одному и по другому завещанию она осталась рабыней Порфирии или неизвестного ей галла.

Адвокатишка направился к галлу.

– Ты и есть Сулла, так называемый наследник Менезия? – спросил он уверенно.

– А ты, – вступил в разговор Изгнанник с иронической улыбкой на лице, – тот самый навозный жук, который скатывает свой шарик из чужого помета?

– Остерегись, – бросил жалкий адвокат, нахмурив брови. – Я – Гонорий, сын Кэдо, приписанный к адвокатскому сословию города Рима, и если ты будешь оскорблять меня, то узнаешь силу закона!

– А может ли твоя мать доказать, что ты действительно являешься сыном Кэдо? – продолжил Изгнанник.

– Что ты хочешь этим сказать? – взвился Гонорий.

– Всякой занятой женщине может изменить память. Разве твоя мать вела дневник всех посетителей, которых она принимала в своей комнате, чтобы поддержать твое и ее существование?

– Крестьянин! – вскричал взбешенный адвокат. – Провинциальный выскочка, и ты смеешь оскорблять честь благородной семьи? Будет ли вам до смеха, когда оба предстанете перед судьями!

– А зачем нам идти в суд? – осведомился Изгнанник.

– Моя клиентка, возница Металла, подала иск о помещении под секвестр школы «Желтые в зеленую полоску», которой она управляет, пока не будет определена законность завещания, представленного твоим другом вчера у нотариуса Квириллия...

Нестомарос покачал головой:

– Мой друг Сулла совершенно ничего не предоставлял. Он и не знал, что некто по имени Халлиль предъявит нотариусу завещание в его пользу. А скажи мне, великий муж, сколько ты запросил с Металлы за ее дело?

– Это мое дело! – бросил юрист в поношенной тоге.

– И наше, насколько я знаю! Иначе зачем ты пришел... Отвечу за тебя: ты спросил с нее шесть процентов от стоимости школы «Желтые в зеленую полоску», если выиграешь дело...

– Как ты узнал? – изумился тот.

– Хотя я и крестьянин, но я знаю жизнь этого прекрасного и большого города. Знаю, что ты попросил у нее тысячу сестерциев задатка на расходы. А она дала тебе ровно двести. И их тебе не хватит даже на то, чтобы заплатить твоей хозяйке за несколько месяцев за комнату на чердаке над конюшней, не хватит и рассчитаться с трактирщиком, который отпускает тебе в кредит только суп из турецкого гороха, потому что ты ему давно задолжал...

– Все вы болтуны, из Лугдунума, – бросил молодой адвокат, весь красный от досады.

– Да, – сказал Изгнанник, – не ты один! – Потом он сделал знак одному из секретарей: – Принеси кошелек с тысячью сестерциев и вексель на пять тысяч денариев[50]50
  Денарий – римская серебряная монета, первоначально равная десяти ассам; в дальнейшем денарий обесценился.


[Закрыть] на предъявителя в Тирренский банк на имя Гонория, сына Кэдо. Быстро выполняй!

Секретарь поклонился и побежал в контору, где хранились дворцовые сейфы. Адвокатишка смотрел на двух галлов, настоящего и фальшивого, раскрыв рот.

– Металла – рабыня присутствующего здесь галльского офицера Суллы, о великий муж, – объяснил Нестомарос. – Его заботы – наши заботы. И мы ими займемся, когда настанет время. А пока Сулла нанимает тебя на службу: тысяча сестерциев, и пять тысяч денариев задатка, и два процента от выигранных дел. Согласен?

– А... надо обдумать, – пролепетал несчастный в поношенной тоге.

– Иди! – бросил Нестомарос. – Иди обругай свою хозяйку, швырни ей в лицо деньги, которые должен, переезжай на новое место, оденься прилично, не позорься. И поработай на нас...

Сулла вытащил припасенную веточку калины и зажал между зубами. Неторопливо, стилем, который протянул ему секретарь, вернувшийся из конторы, галл подписал вексель для Тирренского банка.

– Вот так здесь делаются дела, – заключил Нестомарос, провожая взглядом ошалевшего от радости адвоката. – Этот босяк отныне будет предан тебе до смерти...

Часть вторая
Сулла сражается

Глава 13
Эбеновая колесница против серебряной колесницы

По широкой улице предместья Субреат Сулла верхом на лошади направлялся в школу «Желтые в зеленую полоску». Поскольку именно там одна за другой открывались гладиаторские школы Рима, то именно в Субреате проходили самые зрелищные игры. Конторки, где заключали пари, держали в школах своих информаторов. Они следили за ходом подготовки бойцов и составляли прогнозы. В многочисленных мастерских изготовляли бойцовые колесницы. А в лупанариях (дешевых домах свиданий) гладиаторы, готовые умереть в любую минуту, могли утолить свой мужественный пыл. В великолепных гостиницах останавливались женщины из высшего римского общества. Им было наплевать на свои семьи. Со страстью отдавались они мирмиллону[51]51
  Мирмиллон – гладиатор, сражавшийся с ретиарием.


[Закрыть] или самниту[52]52
  Самнит – название гладиаторов, носивших каску с султаном и щит; одна нога у них была закрыта голенищем, а другая не защищена.


[Закрыть], в которых были влюблены. Мужчины, выжившие и ставшие победителями в ряде сражений, становились любимцами города и внушали сильные чувства.

Еще долго вслед Сулле неслись звуки ударов по наковальням (ремесленники ковали доспехи или подковы), когда он доехал до окруженной деревянной оградой арены. Именно все так и описал ему секретарь во дворце Менезия. Также галл знал, что патриций потратил большие деньги на обустройство большой арены, после того как приобрел возницу Металлу. На ней тренировались ее упряжки. Будучи человеком военным и практичным, привыкшим хладнокровно подсчитывать прибыли, Менезий мало интересовался гладиаторами. Тем не менее, вступив в борьбу за политическую карьеру, он быстро понял, как привлечь к себе внимание города: организовать игры для плебса и Цезаря. Именно тогда он и увлекся дикой красотой Металлы. Она – возница на колеснице с лезвиями, была взята в плен во время сражения в Британии. Менезий купил ее на цирковом рынке у некоего Вибия Криспа. Вибий – торговец, год секретно тренировал ее, так как понял, что у него в руках исключительный экземпляр, и уступил ее Менезию за внушительную сумму.

Сулла вручил своего коня одному из рабов, которые следили за повозками и лошадьми. Сам же прошел к входу. Трибуна из того же дерева, что и ограда, возвышалась над ареной, по которой кружили упряжки. Около сотни зрителей расположились на грубых скамейках амфитеатра: свободные от работы рабы, гладиаторы, отдыхающие между двумя тренировками, конюхи, провинциалы, приехавшие поглазеть на Рим, бродячие торговцы, а также проститутки мужского и женского пола, которые, не найдя себе клиентов, пришли поразвлечься. Все молча смотрели на Металлу. Она, в костюме из белой кожи, в котором галл впервые видел ее у гостиницы «Два жаворонка», ловко управляла упряжкой.

Песок летел из-под колес ее колесницы и из-под копыт четырех лошадей, летевших галопом. А зрители, затаив дыхание, наблюдали за спектаклем, разыгравшимся перед их взорами. Боевая колесница была прекрасна, и сама она – женщина с оголенными бедрами, с лицом, пересеченным шрамом, глазами с металлическим блеском, безупречной прической – как будто танцевала, а не управляла дико несущимися галопом лошадьми. И перед этим завораживающим действом они чувствовали себя последним ничтожеством.

Сулла добрался до трибуны, по дороге щелчком далеко отбросил изжеванную веточку калины и занял место среди зрителей. Он оказался рядом с дородным мужчиной, одетым в элегантную тогу с опушкой из греческого орнамента. От его ухоженных волос пахло лавандой. Несмотря на бесчисленные кольца, украшавшие пальцы обеих рук, он, казалось, не принадлежал к категории изнеженных людей. Не удостоив и взгляда того, кто только что занял место рядом с ним, сосед продолжал поедать сладости из мешочка. Хотя все его внимание было поглощено возницей, которая на всем скаку бросала дротики в чучело на краю дорожки, он протянул свой мешочек вновь пришедшему.

Тронутый такой любезностью и возможностью завязать разговор с человеком, судя по всему завсегдатаем арены, галл выбрал засахаренный миндаль и положил его в рот.

Сосед теперь повернулся к нему.

– Бери! – сказал он и высыпал в руку Суллы дюжину миндалин. – Превосходные орешки. Их делает одна хорошая женщина, моя соседка... – Полный восхищения, его взгляд вновь обратился в сторону Металлы, которая при каждом проезде колесницы всаживала одно за другим копья в чучело и ни разу не промахнулась. – Она восхитительна, да? – бросил он.

– Точно, – подтвердил Сулла.

– Какие у нее мускулы! Она возбуждает! – Засунул в рот несколько миндалин и продолжил: – Все спрашиваю себя, в чьей постели она окажется после смерти Менезия...

– В моей! – спокойным, но утвердительным тоном сказал Сулла.

Тот расхохотался, даже затопал ногами по полу и повернулся к соседу, смеясь во все горло:

– Вот чудак-человек! И когда же?

– Сегодня вечером, – сказал Сулла. – Я специально для этого приехал из Рима.

Любитель миндаля, оценив чувство юмора своего соседа по трибуне, вновь рассмеялся. Сулла поправился, чтобы положить конец шуткам:

– То есть я постараюсь...

– То-то же, – сказал сосед. – Попытайся сначала! – И он, смеясь, сильно поддел локтем галла. – Попытка не пытка, что скажешь? – пошутил он. – Бери миндаль, подкрепись!

– А может, у нее есть кто-то среди этих силачей, в Субреате, и она не довольствовалась одним Менезием, – допустил Сулла.

Любитель миндаля, внезапно посерьезнев, отрицательно покачал головой.

– Здесь ты ошибаешься, – сказал он. – Она никогда не спала с гладиаторами. Во всяком случае, здесь.

– Откуда ты знаешь? – спросил Сулла.

Тот снова повернулся к своему собеседнику, как будто хотел теперь попытаться узнать, с кем он имеет дело.

– Ты ведь не здешний, а? Я никогда не видел тебя в цирке.

– Правильно. Я пришел сюда первый раз.

– А почему ты пришел?

– Из любопытства. Чтобы посмотреть на лошадей, колесницы и на нее...

Бесхитростный вид Суллы, его туника, прекрасно сшитая мастером, котурны[53]53
  Котурн – высокий закрытый сапог из мягкой ткани.


[Закрыть] за пятьсот сестерциев внушили ему доверие, и он положил ладонь на руку галла.

– Послушай, ты хочешь выяснить, как я понимаю, не спит ли она с гладиатором или кем-то еще? Так вот, я владелец трех борделей в этом предместье, у меня девочки. Теперь, когда Менезий мертв, я могу тебе сказать: я поставлял ей девушек, да, когда она присылала мне табличку с подобной просьбой. Для себя она просила молоденькую девушку, не старше пятнадцати лет, и обязательно темненькую. Что вполне естественно для такой блондинки, как она! – Все это владелец лупанариев проговорил, продолжая следить за колесницей и возницей. Потом повернулся к собеседнику и сказал более доверительным тоном: – Девочки ее лизали, она тоже лизала их и получала от этого большое удовольствие... Они мне сами рассказывали. Она ни к одной из них не привязывалась, никогда не вызывала одних и тех же. А я конечно же выбирал для нее тех, кто это любил и хорошо делал. В том и состоит мое занятие, так? Но мужчины – ни-ни, – отрезал он. – Никогда! Поэтому в каком-то смысле Менезий не был рогоносцем... Как ты считаешь, – спросил он, – ведь не в счет, если твоя жена развлекается с девушкой? Разве можно в этом случае мужа назвать рогоносцем?

Он смотрел на Суллу вопросительно и, казалось, искренне был заинтересован его мнением. Сулла подумал, что он, должно быть, женат и жена его ложится в кровать со своими прислужницами.

– Нет, не в счет, – твердо ответил он.

– Да, интересно, как они это делают, – бросил человек в тоге с греческим орнаментом и снова локтем поддел мускулистую руку своего соседа, задорно смеясь.

– Точно! – согласился Сулла и через силу рассмеялся. Галл выждал немного, а потом спросил равнодушным голосом: – А как по-твоему, могла она отравить Менезия? Кажется, она отказалась пить то же вино, что и он...

Сосед скривился:

– Ну, вряд ли. Не в ее стиле. Конечно, она дрянная девка, но чтобы отравить кого-нибудь...

– Даже чтобы освободиться от Менезия?

Он снова покачал головой:

– Он выполнял все ее прихоти, просил прекратить выступления. Здесь все об этом знали. А знаешь, почему она все время выходит на арену? – продолжал он, глядя на Суллу.

– Нет, – отвечал тот.

– Да просто она это любит... У нее это в крови, а на остальное ей наплевать...

В этот момент за ареной, с улицы, послышались крики, и два черных всадника на черных лошадях галопом проскакали через вход: два великолепных негра в серебряных доспехах и касках, украшенных белыми страусовыми перьями. За ними бежали дети и зеваки. Всадники разъехались и уступили дорогу боевой колеснице, также запряженной четверкой, но эти лошади были совершенно черными и контрастировали с белоснежной упряжкой Металлы. Колесница из эбенового дерева была сплошь окована серебром; головы двух передних лошадей украшали такие же, как у всадников, страусовые перья, закрепленные на своеобразных серебряных касках, сквозь которые торчали лошадиные уши.

Колесницей управляла женщина, роскошная негритянка: прямой нос, толстые розовые губы. Фигура крупнее, чем у Металлы. Ее вызывающе торчащие груди были обнажены и раскрашены в два красных цветка, а соски их были сердцевинами.

– Великие боги! – вскричал сосед Суллы. – А вот и негритянка Лацертия. Она карфагенянка! Смотри! Смотри! – Хозяин притонов не скрывал своего восторга. – Ну и достанется ей от Металлы, когда начнутся настоящие игры! Она ее разделает, вот увидишь!

– Негритянка Лацертия? – удивился Сулла. Конечно же он был в курсе дела, но не хотел этого показать.

– Ее зовут Ашаика, карфагенская убийца. Лацертий нанял ее за огромную сумму, когда решил организовать игры. И тут он хотел взять верх над Менезием в борьбе за место трибуна... В Африке за пять лет она на играх убила всех, но здесь ей придется... – Владелец был крайне возбужден. – Впервые они встретились вместе, – заговорил он. – Ты пришел, и тебе сразу так повезло. Какой спектакль! На кого поставишь? – Он схватил Суллу за руку. – Вспомни, что я тебе сегодня говорил: победит Металла...

Негритянка, широко раскрыв глаза, спокойно рассматривала арену. Амфитеатр заполнялся людьми, бежавшими с улицы и желавшими видеть, как две женщины-убийцы вместе пустят галопом свои упряжки. Черная соперница была одета в блестящую серебряную каску. Верх ее венчало чучело хищной птицы с полуоткрытыми крыльями. Казалось, что она не замечала Металлу, прогуливая лошадей шагом по арене.

Металла с непроницаемым лицом наблюдала за ней. Она приостановила своих коней, с которых лился пот, и подождала, пока негритянка не приблизится к ней. Потом резко заговорила:

– Эй, негритянка! Это моя арена. Убирайся, или я вышвырну тебя...

– Какая женщина! – вскричал сосед Суллы. – Ничего не боится.

– У нее есть право не пускать ее? – спросил Сулла.

– Нет! Но ей это безразлично. Арена принадлежала Менезию, но ее арендовали многие экипажи, которые здесь готовились к выступлениям. Металла не имеет права приказывать.

– Так почему же она сейчас ее выгоняет? – продолжал расспрашивать Сулла, изображая из себя наивного приезжего.

– Потому что она настоящая девка, – сказал сосед с восхищением. – Потому что полна ненависти. И именно поэтому она всегда побеждает...

Ашаика остановила упряжку перед колесницей Металлы.

– Нервишки шалят, дорогая? – спросила она, грассируя на африканский манер. – Приходи ко мне сегодня ночью, я тебя успокою. Ты ведь любишь женщин, мне правильно сказали?

– Потаскуха! – резко бросила Металла. – Я люблю женщин, но не выношу негритянского запаха! Слушай! Сделаешь три круга на своих ослах и уберешься. Иначе тебя вынесут на носилках...

Ашаика покачала головой – от этого движения, как показалось, ее хищная птица грациозно замахала крыльями, – а потом рассмеялась, открыв рот и показав два ряда ослепительно белых зубов на розовых деснах.

– Бедняжка... Если бы тебя видел Менезий, застыдился бы. Ему стоило столько труда, чтобы сделать из тебя нечто пристойное...

Ашаика тронула вожжи и пустила упряжку рысью, начиная второй круг.

– Три круга! – прокричала Металла, нахмурив брови и скривив рот. – Я сказала – три круга, пока мои кони отдыхают, и не больше. А потом выметайся!

Зрители сидели затаив дыхание и смотрели на черную колесницу, проезжающую вдоль скамеек амфитеатра. К всадникам карфагенянки подошел один из секретарей Лацертия. Он взывал к ответственному, который мог бы указать на невежливое поведение Металлы и потребовать продолжения тренировок в соответствии с подписанными контрактами. Конюхи Металлы суетились вокруг ее белых коней: утирали соломенными жгутами пот и губкой, смоченной в воде с лимоном, проводили по пенистым мордам.

Черные кони закончили рысью второй круг, пошли дальше галопом, что вызвало восхищенный шум и свист на трибунах. Галоп был великолепен. Кони точно вписались в поворот и, подобно живым стрелам, устремились грудью вперед, навстречу Металле.

Теперь со скамеек неслись уже удивленные восклицания. Тогда Металла приказала рабам, которые смазывали оси колесницы, поднять лезвия. В обычном состоянии их крепили вдоль осей колес. Рабы в недоумении смотрели на возницу. Она грубо закричала на нерасторопных... Послышался металлический звук стальных стержней, поднявших лезвия в боевое положение. Ашаика, мчавшаяся навстречу Металле, ничего этого не видела. Доехав до соперницы, она, с улыбкой на губах, подняла, проезжая мимо, черную руку с розовой ладонью, показала ей три поднятых пальца – три круга – и поехала на четвертый.

Металла дала ей отъехать до поворота, затем натянула поводья и издала крик: лошади резко разом взяли с места. Так их тренировали, готовя к жестоким играм, где ошибка одного животного могла привести к падению всей упряжки и смерти наездника. Еще разгоряченные от тренировок, они настигли черную упряжку за несколько секунд, под бурю аплодисментов и восторженных криков зрителей. Казалось, их бег был быстрее, чем у коней африканки.

Две колесницы мчались рядом по прямой. Колесница Металлы прижимала колесницу соперницы... Ашаика теперь все поняла. Она ясно видела блеск боевых лезвий, которые вращались вместе с колесами. Британка вот-вот вытолкнет ее за арену. Что же, позорно бежать? В противном случае Металла сломает левое колесо ее колесницы, лошадиный бег нарушится, а сама колесница опрокинется.

Люди с криками повскакивали со скамеек. Одни били кулаком по руке, всячески оскорбляя Металлу. Те, что были на ее стороне, напротив, делали непристойный жест пальцем, ввинчивая его в воображаемый анус. Так выражали они свое удовольствие видеть, как противница негритянки поимеет ее тем самым способом, который с незапамятных времен и на всех широтах был самым унизительным – как для женщин, так и для мужчин.

Но Ашаика издала громкий вопль, и лошади рванули галопом еще быстрее. Зрители в амфитеатре завопили еще сильнее, когда она обогнала Металлу на лошадиную голову. Теперь лезвия не доставали до колеса черной колесницы. На следующем вираже черные кони выиграли еще немного.

Полностью поглощенные погоней, соперницы не смотрели друг на друга. Обе упряжки вышли на прямую, Металла щелкнула в воздухе хлыстом над крупами лошадей. Они рванули так же, как только что черные кони после крика карфагенянки. Разящее колесо приближалось. Черные лошади не могли уже бежать быстрее. Металла засмеялась, повернувшись к Ашаике, которая была совсем близко. Лезвия коснулись деревянного колеса колесницы карфагенянки, послышался треск. Обе колесницы приближались уже к входу на арену. У Ашаики оставалось несколько секунд, чтобы успеть вывести колесницу за пределы цирка. И черная упряжка вынеслась на дорогу, как смерч, способный смести все и вся на своем пути.

Металла несколько раз победно щелкнула хлыстом. Объехала галопом арену, в то время как сторонники одной и другой обменивались оскорблениями.

Сулла молча жевал свою веточку калины. Хозяин притонов увлекся спором с другими зрителями, как вдруг неожиданный крик заставил всех повернуть головы. В проходе снова появилась упряжка черных лошадей, галопом возвращающаяся на арену. Карфагенянка сбежала, спасая свою колесницу, но вернулась отомстить своей сопернице.

Проскакала вдоль трибун. Проезжая мимо чучела, в которое Металла во время тренировок всадила дротик, негритянка вытащила его на ходу. Крепко держа его в руке, повернула к белой упряжке. Издалека показала Металле четыре пальца, что означало четвертый круг по арене, и удалилась галопом.