Текст книги "Дверь в никуда"

Каждый вечер, приходя домой, Мартин обнимал детей и слушал их рассказы о дневных событиях. После того, как сыновья отправлялись спать, они вдвоем садились ужинать и неторопливо перебирали мелкие события прошедших суток.

Энни знала распорядок работы Мартина. Знала, что ему нужно было делать, потому что он обо всем ей рассказывал. Она знала, что на его пути домой не было и не могло быть какой-то другой женщины. Она знала – и радовалась этому.

А когда монотонность домашней жизни наскучивала ей, или мальчишки проказничали, или просто становилось страшно, что жизнь проходит чередой неприметных дней, Энни напоминала себе, что сама сделала такой выбор.

Она сама решила идти этой тропой, которая вилась и вилась вокруг ее семьи и дома.

Внезапно Энни почувствовала тоску по этой своей жизни, такую острую, что от нее было больнее, чем от физической боли. Ей пришли на память все мельчайшие подробности, интимные детали их совместной жизни. Она почувствовала запах свежести, который издавали чистые простыни, когда она меняла постельное белье и застилала ими двуспальную кровать, услышала гулкое тиканье и бой стенных часов в затихшей вечерней комнате.

– Я не хочу умирать! – с отчаянием произнесла она.

Всего несколько дней назад она рассказала Мартину за обедом о своих планах.

Скоро Бенджи пойдет в ясли, и она снова может начать работать, пусть неполный день. В то время, когда Энни говорила об этом мужу, у нее было чувство, будто перед ней распахивается широкая перспектива, открываются новые возможности.

Энни казалось, что удача, как жемчужное ожерелье, окружила ее.

– Я не хочу умирать! Я не могу все это оставить! – Рука мужчины была нежной и надежной.

– Ты не умрешь, Энни!

Снегопад прекратился, и стало очень холодно.

Полицейские в оцеплении топтались и подпрыгивали, чтобы хоть немного согреть ноги; изо рта у них вырывались сизоватые облачка пара.

И все так же в отдалении, кутаясь в пальто, стояли зеваки и телевизионщики, ожидая новостей с места взрыва. Медленный, болезненно нудный процесс подъема всевозможных балок, стропил, обломков начался час назад.

Вдруг там, в развалинах, среди спасателей, работавших под разрушенными, обвалившимися этажами, началась какая-то суматоха. Вытащили и отбросили в сторону большой сломанный брус. Одна из машин скорой помощи двинулась с места и проехала несколько ярдов вперед. Спасатели и врачи, подбежавшие к месту аварийных работ, сгрудились в круг и стали смотреть куда-то вниз в пролом. Затем кто-то из членов медицинской бригады выпрямился и пошел назад к машине.

Спасатели продолжали работать, и те, кто туда смотрел, могли видеть, как вдруг появилось на поверхности что-то светлое, потом рабочие отбросили в сторону большой кусок штукатурки, и спустя секунду из пролома достали женщину. Ее положили на носилки и закрыли лицо простыней.

По улице пронесся единый вздох, как будто все, кто там был, вздохнули одновременно.

Операторы нацелили свои длинные черные объективы на носилки с лежащим на них телом, и проследили их путь до кареты скорой помощи. Носилки поставили в машину, тяжелые дверцы захлопнулись. Спустя секунду-другую машина медленно выехала из ограждения и рванулась вниз по улице.

– Надо бороться за свою жизнь, Энни.

Она едва слышала его. Горькое чувство огромной утраты всецело завладело ею. Жизнь, которую она сама себе создала, пусть не очень бурная, обыкновенная, но такая спокойная и уютная, приобрела для нее бесконечно огромную ценность.

Эта ужасающая темнота, сжавшая ее в своих тисках и наполнившая ее дрожью, становилась просто нестерпимой.

Энни страстно захотела пошевелиться, сбросить свои оковы, чтобы вырваться на волю, но ничего не смогла сделать. Тело ее болело. А там, где боли не было, казалось, что и тела никакого нет. Ей стало нестерпимо страшно в этой темноте, и она, будто со стороны, услышала, как из ее горла вырвался крик ужаса и отчаяния.

Огромная невидимая махина искореженного камня и бетона поглотила ее крик, как детский шепот.

– Не надо! – резко сказал Стив. – Побереги силы до поры, когда тебя смогут услышать!

– Смогут услышать? Где же спасатели, черт возьми!

Стив почти физически ощущал тяжесть окружавшей их темноты. Он напряг слух в надежде услышать звуки спасательных работ, которые, по его подсчетам, должны были идти уже недалеко от них. Но у него в ушах стояли отголоски женского крика, и ничего, кроме этого звука, он не услышал.

– Подожди, – прошептал он, отпустил ее пальцы, своей рукой провел у себя по груди, чтобы нащупать часы. Наконец он отыскал их и потрогал циферблат. По его расчетам уже прошло около часа, и сейчас должно быть примерно половина двенадцатого. И вдруг он понял, что циферблат поломан, а стрелки стоят в прежнем положении. Наверное, он стряхнул их в прошлый раз, или часы сами сломались. Эта неудача страшно расстроила его.

Он так надеялся на то, что можно будет следить за временем и рассчитывать свои силы.

Секундная стрелка снова безнадежно царапнула его палец. Стив положил часы и опять взял женщину за руку.

– Половина двенадцатого, час прошел. Все нормально.

Его голос, прикосновение руки снова отогнали ее страх.

– Надо бороться, чтобы выжить, – настойчиво повторил он.

Энни повернула в его сторону голову, снова чувствуя щекой холод двери.

– Бороться, – повторила она, – тебе так дорога жизнь?

– Дорога? – Стив взвесил это слово применительно к последним месяцам.

Для Энни жизнь, конечно, представляла огромную ценность. Он начал понимать это, слушая, как она говорит о сыновьях. Желание видеть, как дети растут, страстная решимость оберегать их от невзгод – все это он не раз наблюдал в других женщинах, и в ее жизни это было главным.

Но у него самого ничего похожего не было. В последнее время Стив вообще думал без особого удивления или сожаления, что жизнь для него в общем-то не имеет смысла.

Ему вспомнилась длинная череда тоскливых дней и ночей. Викки… Он хотел ее и был абсолютно уверен, что и она его хочет. Заполучить ее было совсем не трудно.

Они встретились на одной из вечеринок, которые так часто без всякого повода устраивала Кэсс.

Викки работала в каком-то издательстве. Она выглядела несколько старомодно в своей плиссированной юбке и толстом вязаном свитере. Когда их познакомили, Стив задал ей несколько вежливых вопросов и равнодушно обернулся, провожая взглядом стройную фигурку жены. Но через минуту Викки снова попалась ему на глаза. Невольно он обратил внимание на удивительно свежую кожу и изумленное выражение лица.

У нее были такие выразительные темные глаза. Внезапно Стив поймал себя на мысли, что ему хочется знать, что это ее так изумляет. Викки стояла, непринужденно наклонившись и слегка отставив ногу. Улыбаясь, она наблюдала за ним, а он, присмотревшись, заметил под грубоватой одеждой гибкие линии ее тела.

Они немного поговорили о каких-то пустяках, и вдруг Викки облизнула уголки губ быстро, как котенок, при этом прикрывая рукой мелькнувший кончик языка. Совсем как школьница, украдкой посылающая воздушный поцелуй. Они оба рассмеялись. Через два дня она очутилась в его постели. Ее изобретательность, изощренность, темперамент и экзотический вкус поразили Стива.

– Тебя этому научили в Оксфорде? – спросил он.

– Ну, предположим, – усмехнулась она. Сейчас, вспоминая все случившееся с ним в последнее время, он словно бы следил за своей жизнью, отношениями с женщинами через экран телевизора. Теперь-то он понимал, что и проблемы с Кэсс, и связь с Викки, и одиночество были неизбежны.

Стив ощутил, как судорога сковала его вытянутую руку.

Рядом с собой он слышал болезненное дыхание женщины. Стив ждал, напряженно прислушиваясь, каждого вдоха и выдоха Энни. Дыхание Энни, да еще черная бездна вокруг, пыль, запорошившая глаза и скрипевшая на зубах, боль, сковавшая все тело. Только это и было истинной реальностью.

Стиву вдруг захотелось громко рассмеяться над самим собой. Чего стоят его рассуждения! Господи, какая, оказывается, уязвимая штука – жизнь! Такая хрупкая, такая беззащитная! И если ты ею хоть немного дорожишь, за нее надо бороться.

Чтобы выжить, надо сражаться за эту самую жизнь!

Он не хотел умирать!

Он был напуган ничуть не меньше, чем Энни, но заставил себя отбросить страх с решительностью, которая была так необходима в данной ситуации. Стремление выжить и страх – несовместимы. Надо побороть страх, надо жить!

– Жизнь дорога? – спросила Энни…

Нет, его жизнь, пожалуй, не представляет большой ценности. Да, она была пустой, бесцветной, так постыдно потерянной в погоне за удовольствиями, за мнимыми ценностями. Даже удивительно! Стив отчетливо, как будто перед ним зажгли яркий свет, понял, что истинно ценным была только потребность бороться, что-то преодолевать ради своего счастья и счастья тех, кто рядом, а он, оказывается, не понимал этого до конца, и уже давным-давно упустил для этого время.

– Ты знаешь, Энни, мне всегда хотелось стать богатым.

– Ну и как, получилось? – чуть слышно спросила она.

У него мелькнуло: «Сколько же времени прошло с тех пор, когда я был вынужден отказывать себе в чем-то только потому, что не имел денег?»

Он помолчал, а потом заговорил снова.

– У меня свое дело, вполне приличная, совсем новая квартира, несколько очень хороших картин современных художников. И есть еще маленький домик в деревне, в который я едва ли когда-нибудь поеду. У меня БМВ, больше костюмов, чем могу износить. У меня есть все, что я когда-то хотел иметь. Кажется, что еще нужно человеку? И удивительное дело, когда все это есть, оказывается, что уже давно ничего не хочется.

Энни вслушивалась в интонации его голоса, стараясь представить, как выглядит ее сосед. Она догадывалась, что он никогда и ни с кем так раньше не говорил.

И странно, но что-то из того, что она услышала, затрагивало ее.

– Это именно то, чего ты хотел? – спросила она.

Стив не ответил. Отвечать на этот вопрос – значило заглянуть в такую страшную бездну, что перед ней побледнела бы и эта пропасть, в которой они сейчас очутились. Неожиданно все, ради чего он жил, оказалось суетой, такой далекой от того, к чему он в действительности стремился, что он теперь даже и не знал, осталось ли у него хоть что-нибудь, ради чего стоило ожидать спасения от этой тяжести, сковавшей их обоих.

Напрягая мускулы, он приподнял голову, словно мог этим движением сбросить все обломки и позволить дневному свету проникнуть сюда, вниз.

Идет ли там еще снег? Что же они там, наверху, так долго копаются!

– Я бы хотел, как и ты, остаться в живых, – наконец прошептал он. И не позволил себе добавить:

– Только вот не знаю, ради чего?

– Нас спасут, – прошептала Энни ему в ответ. – Я знаю… Нас спасут.

Стив захотел дотянуться до нее, обнять, прижать к себе.

Это был первый проблеск ее собственной уверенности в конечном спасении, уверенности, не навязанной ей, не вынужденной.

На него нахлынула теплая волна благодарности к ней, к этой женщине. Но это было в то же время и проявлением слабости, потому что его глаза увлажнились.

Нет! Остановись! Важно не расслабляться!

Он должен по-прежнему держать ее руку и прислушиваться к ее дыханию.

– А ты, Энни? У тебя есть то, к чему ты стремилась? – Она хорошо понимала, насколько откровенным был он сейчас с ней, как нелегко досталось ему это откровение.

После его рассказа между ними возникла удивительная близость, еще совсем зыбкая, непрочная, но такая же важная, как и стремление преодолеть боль, как и его желание удержать ее ускользающее сознание.

Да! Она тоже поделится с ним самым сокровенным!

Очень тихо, так, что ему пришлось напрягать слух, чтобы не пропустить ничего из сказанного, она произнесла:

– Однажды я сделала слишком легкий выбор.

Глава 2

Мартин подождал, пока чайник, закипев, отключился. Достав из шкафа банку растворимого кофе, он положил одну ложку в чашку и плеснул туда кипятку. Потом открыл холодильник и с огорчением обнаружил, что молока нет. Вспомнив, что молоко должны были привезти, Мартин прошел через холл и, толкнув дверь, вышел на улицу.

Мчались автомобили, из почтового ящика торчали свежие газеты, на крыльце стояли четыре бутылки молока. Он забрал их, взял утреннюю корреспонденцию и, насвистывая какой-то мотивчик, вернулся в кухню.

В кухне он поставил три бутылки в холодильник, а из четвертой налил молока себе в чашку. Придерживая ложечку большим пальцем, он пил кофе и просматривал газеты. Не найдя ничего любопытного, отложил их в сторону и с чашкой в руках пошел в гостиную, где мальчики смотрели утреннюю субботнюю передачу.

– Ну совсем неинтересно, – пожаловался Томас, подойдя к телевизору и собираясь переключить канал. Но отец успел заметить кадры последних новостей, где мелькнул искореженный фасад какого-то супермаркета, и услышал слова репортера: «…сегодня в девять тридцать. Под обломками обнаружено одно тело. Поиски продолжаются. Полиция не имеет…» Тут же кадры исчезли, сменившись эмблемой другого канала, потом появилась реклама детского питания.

– Мы это будем смотреть, – заявил старший. Несколько мгновений Мартин стоял, оцепенев от внезапной тревоги, глядя на сыновей, крутившихся перед экраном. Потом, не чувствуя, что горячая чашка обжигает пальцы, шагнул к телевизору, отстранил мальчиков, взял дистанционный пульт, нажал кнопку.

Захныкал Бенджи. Том протестующе воскликнул: «Ну па, зачем?». Не обращая на них внимания, он пристально вглядывался в экран, где снова возникла прежняя картина. Вдоль улицы мел ветер. За спиной корреспондента возвышалось массивное здание без крыши, с укороченными, словно обрубленными стенами. Даже не слушая комментарий, Мартин знал, где находится этот магазин. Недалеко от него, в тесной квартирке многоэтажного дома, на одной из соседних улочек жила Энни еще в ту пору, когда они встречались.

Рядом со станцией метро находился уютный бар, куда они часто ходили вдвоем или с друзьями. И всегда проходили мимо высоких нарядных витрин этого супермаркета.

Вот и сейчас вход в метро виднелся справа от репортера. «Других пострадавших пока не нашли, но несколько минут назад из-под обломков извлекли одного погибшего…» О чем это он говорит?

Мартин опустился перед телевизором на колени, вплотную придвинулся к экрану, как будто от этого ему стали виднее детали изображения.

Бледное бесстрастное лицо репортера терялось на фоне городского пейзажа, зато назойливо лезла в глаза изломанная тень разрушенного здания.

Сыновья за его спиной опять недовольно захныкали.

– Да тихо вы, подождите немножко, – бросил он, не оглядываясь.

Что это сказала ему Энни утром перед своим уходом?

Он стоял на лестнице с Беном на руках, жена поднялась к ним, чтобы утешить малыша. Мартин попытался вспомнить, что же она тогда говорила. Нет, кажется, ничего конкретного. Обещала вернуться побыстрее, но куда точно пойдет, нет, об этом разговор не шел.

Но если ехать на метро, то именно этот супермаркет ближе всего. Энни считала его «своим», потому что привыкла к нему еще с тех пор, как жила неподалеку. Она и теперь очень часто делала покупки именно там.

Мартин продолжал внимательно следить за происходящим на экране телевизора. Вот появилась панорама места происшествия: автомобили скорой помощи, толпа уличных прохожих и телевизионщиков за лентами заграждения, мелькающие тут и там желтые шлемы спасателей и полицейских.

«С Энни случилось несчастье… И оно как-то связано с кадрами теленовостей». Предчувствие беды было смутным, неопределенным, но заставило его похолодеть от ужаса.

Что сказал репортер?

«Тело одного пострадавшего извлекли несколько минут назад…»

Мартин встал на затекшие, непослушные ноги, покачнулся и пролил кофе. Недоуменно взглянул на чашку, которую все еще продолжал держать в руках, машинально поставил ее на телевизор. В эту минуту репортаж закончился. Возникло привычно-бесстрастное лицо диктора: «Новые подробности о взрыве в Вест-Энде мы сообщим вам, как только узнаем что-нибудь дополнительно. А сейчас…»

Отвернувшись от телевизора, Мартин невидящим взглядом окинул комнату. Комок стоял у него в горле, лицо побледнело. Томас сразу заметил, что с отцом происходит что-то неладное.

– Папа, что-то случилось?

Господи, как же старший сын похож на мать! Даже интонации голоса те же, что у Энни. И сердце ему сжал мучительный страх за жену.

– Да что там такое, па?

– Ну что ты, малыш, ничего не произошло. Пожалуй, съезжу-ка я за мамой, – он перевел дыхание, чтобы унять дрожь в голосе. – Позову Одри, чтобы она побыла с вами, а сам поеду и привезу маму.

Наверное, ему лучше было бы остаться дома, но у него уже не было сил сопротивляться все нарастающему чувству. Он знал, что помчится к разрушенному магазину и там, даже голыми руками будет раскапывать развалины, чтобы спасти жену.

Он подошел к телефону и набрал номер Одри.

Казалось, он разговаривал с ней целую вечность. Чтобы не напугать сыновей, Мартин старался подбирать обтекаемые, нейтральные фразы. И тем не менее он видел, что его волнение отразилось и на смущенных личиках детей.

– А почему ты хочешь поехать за мамой? – спросил Том. – Она ведь совсем недавно ушла за покупками. Зачем тебе ее искать? И где ты ее будешь искать?

– Ну, это не трудно. В метро и в магазинах так много народу перед праздником. Ты ведь не хочешь, чтобы мама испытывала неудобства, чтобы она устала? Вот увидишь, я ее быстренько найду, помогу сделать покупки и мы скоро вернемся домой.

Мартин представил заполненный людьми магазин, а потом то, что увидел по телевизору: взорванное здание, груды обломков. Как он найдет Энни в этом хаосе? Лучше пока об этом не думать. Он заставил себя спокойно улыбнуться:

– Побудьте с Одри, а мы с мамой обязательно привезем вам что-нибудь вкусненькое.

Но его беспокойство словно передалось мальчикам по воздуху. Младший вдруг отчаянно заплакал: «Хочу к маме! Где мама?»

Мартин постарался взять себя в руки, чтобы скрыть ужас, все сильнее охватывающий его.

– Бенджи, сынок, ну будь умницей, ну не плачь… Обещаю, что мама будет дома совсем скоро.

Он говорил малышу ласковые словечки, а сам нетерпеливо поглядывал на дверь. Наконец он увидел, как в калитку их сада вошла Одри, и взяв Бенджи за руку, пошел открывать ей. Видно было, что собиралась она впопыхах: пальто, надетое прямо поверх халата и фартука, распахнуто, на ногах домашние тапочки, которые она даже не успела переобуть, шарф небрежно повязан. И это Одри, всегда такая аккуратная. Ее вид только усилил волнение Мартина, и он почувствовал, как дрожит его рука, крепко сжавшая мягкую ладошку сына.

Одри вошла и прямо с порога спросила:

– Ты точно знаешь, что она там?

– Нет, но это вполне вероятно. Она может там быть.

– В таком случае не лучше ли тебе остаться дома и подождать уточняющих сообщений? Ну чем ты там сумеешь помочь?

… Тело одного пострадавшего извлекли несколько минут назад…

– Наверное, ты права. Но я не в силах сидеть в бездействии. Да я себе места не найду, пока дождусь чего-нибудь определенного. Там я, по крайней мере, буду все видеть своими глазами.

Одри сочувственно кивнула. Он одел дубленку, похлопал по карманам в поисках ключей от машины.

– Если она позвонит, – осторожно сказала Одри, – я скажу, что произошло и где ты.

– Да-да, конечно. Я тоже позвоню, как только будет возможность.

Так, ключи на месте. Он торопливо обнял мальчиков. Бенджи совсем успокоился и теперь стоял рядом с Одри, держась за ее передник. Том проводил отца.

Уже у самой двери сын легко дотронулся до его руки и спросил почти шепотом, словно боясь, что младший брат услышит:

– Мама… она там? В том разрушенном магазине, что показывали по телевизору?

Мартин отвел взгляд в сторону.

– Что ты, Томми, конечно, нет. Но знаешь, если на улице такое творится, лучше, чтобы мама была дома. Да ты не волнуйся, мама совсем в другом месте, я знаю…

Он сознательно лгал. А что ему еще оставалось?

Мартин вышел и плотно прикрыл за собой дверь, чтобы не впустить в дом пронзительный злой ветер. Под его резкими порывами он торопливо дошел до ворот и сел в автомобиль. В машине царил привычный беспорядок, валялись забытые детские игрушки, комиксы.

Энни иногда брала машину, чтобы покатать ребятишек или съездить с ними в гости к бабушке. Внезапно полыхнула страшная мысль: а что, если она погибла? В ужасе Мартин склонился на руль, сжал руками голову и взмолился:

«Боже, спаси и сохрани Энни! Боже, сделай так, чтобы ничего не случилось! Боже, отведи от нас эту беду!»

Он резко рванул машину с места и погнал ее к супермаркету, обезображенный фасад которого стоял у него перед глазами так же ясно, как и дорога, убегавшая под колеса его машины.

Полицейский комиссар спустился по ступеням служебного фургончика вслед за своим коллегой из команды спасателей. Они вместе направились через тротуар к зияющим разбитым витринам. Поблизости на углу улицы упала рождественская елка, украшенная блестящими игрушками. Она лежала среди бумажных лент с наклеенными на них серебряными звездами и разваленных груд каких-то перевязанных розовыми тесемками красных коробок. Везде валялось битое стекло, и ботинки комиссара хрустели, когда он шел по асфальту.

Они подошли к тому, что когда-то было большими дверями, заглянули через проломы вверх. В провалах у них над головами сквозь острые углы разорванных ферм и разрушенных этажей светилось хмурое серое небо. Пыль все еще кружилась в воздухе и удушающим облаком висела над рабочими, разбиравшими мешанину из кирпича и металла.

Молоденький полицейский подошел к начальству, подал комиссару защитную каску. Рядом, ожидая их, стояли еще два человека. Один, крупный мужчина в водонепроницаемой куртке, был инженером местного департамента. Его подняли с постели и сейчас под курткой и свитером на нем все еще была пижама. Другой мужчина с озабоченным лицом стоял рядом, и ветер трепал его седые волосы. У него в руке была защитная каска, и когда офицер подошел к нему, то он неумело и неловко одел ее. Это был один из директоров магазина, только что приехавший сюда прямо из своего дома в Кемпстеде.

– Наша главная проблема, – начал бригадир спасателей, и директор подошел поближе к говорившему, – заключается в том, что вот эта часть фасада, – тут он поднял руку, как будто останавливая транспорт, – в любую секунду может рухнуть, – тут он резко опустил руку. – Вот где серьезная угроза нашим работам.

Во время разговора развороченные руины здания скрипели и шатались.

– Понадобится несколько часов, чтобы разобрать фасад, – продолжал инженер. – Да еще сколько времени уйдет на то, чтобы поставить леса. Конечно, мои парни будут работать настолько быстро, насколько это вообще в человеческих силах, но…

Они не говорили о том, что и без слов хорошо понимали все, кто тут работал, – если внизу еще были живые люди, то они навряд ли смогут продержаться так долго.

– Возможно ли продолжать спасательные работы, – спросил директор взорванного магазина, – пока рабочие будут укреплять фасад?

Полицейский комиссар и руководитель спасателей посмотрели друг на друга, а потом последний сказал:

– Мы продолжим работу, хотя это рискованно.

Снова возникла пауза. Комиссар подождал, подкручивая маленькие ровные усы кончиками пальцев, и наконец сказал:

– На том и порешим, джентльмены. Будем продолжать спасательные работы и в то же время постараемся как можно быстрее укрепить фасад или разобрать его.

Трое его собеседников кивнули.

– Хорошо, – тихо сказал комиссар, – спасибо. Они еще немного постояли рядом, ежась от ветра, врывающегося в зияющие проломы витрин фасада. В нескольких ярдах от них стояла группа санитаров с носилками. Все молча наблюдали за тем, как двое пожарников в черных бушлатах, стоя на коленях, вытаскивали обломки штукатурки из темного зева провала.

– Еще одна молоденькая девушка… Мы ее нашли при помощи теплового индикатора, который реагирует на излучение человеческого тела. Ее уже скоро вытащат.

Комиссар посмотрел в сторону санитаров:

– Жива?

– Боюсь, что нет.

Прошло еще несколько минут. Подъехал автомобильный кран и начал маневрировать среди обломков, готовясь к труднейшей операции по разборке фасада. Спасатели продолжали работы внизу, не поднимая голов и не глядя на его действия.

Комиссар полиции постоял немного, подождал, пока не откопали второе тело. Когда девушку укладывали на носилки, всем бросились в глаза ее худые жалкие ноги. Носилки поставили в автомобиль, и девушка отправилась тем же путем, что и ее подруга, через оцепление, в больницу.

Комиссар покачал головой и, повернувшись, направился по осколкам битого стекла к фургону экспертов-взрывников. Там его уже ждал предварительный доклад.

Взрывное устройство было одно. Спрятали его на третьем этаже, возле служебного выхода, возможно, в раздевалке рабочих. Теперь уже совершенно ясно, что вероятность наличия других взрывных устройств, скрытых где-либо, может быть исключена.

– Хвала господу и за это, – пробормотал полицейский.

Эксперты-криминалисты работали уже около часа. Один из них передал ему второй рапорт, и комиссар быстро пробежал его глазами. Диаграммы показали возможное направление распространения взрывной волны и падения обломков здания.

– Почти та же картина, которую мы наблюдали в Брайтоне, сэр, – произнес один из офицеров.

– Будем надеяться, что госпоже премьер-министру не пришло в голову сегодня отправиться сюда за рождественскими покупками.

– Да, сэр.

Судя по расчетам, наиболее вероятным местом, где могли быть живые люди, был фундамент, защищенный от падающих обломков армированным перекрытием первого этажа. Комиссар взглянул сквозь окно фургона на громоздящиеся обломки бетона на этом этаже, и опять нервно подергал усы.

– А можно пробиться к фундаменту? – спросил он.

– Доступ практически заблокирован. Сейчас его расчищают с двух сторон.

Комиссар посмотрел на часы. Было без пяти двенадцать. Если только там есть люди, то они уже провели под обломками два с половиной часа.

Одиннадцать лет назад…

Энни больше не мерзла. Ей было уже почти удобно. Словно она покачивалась в маленькой лодке на темной воде широкого озера. Рука Стива была для нее якорем.

Она пыталась вспомнить, что же произошло одиннадцать лет назад. Сейчас это стало для нее особенно важным еще и потому, что она решила рассказать об этом Стиву. Она чувствовала его рядом с собой, знала, что он слушает ее. Ощущение плавного покачивания все усиливалось. На тихих убаюкивающих волнах они вместе все удалялись от берега.

– Я сделала слишком легкий выбор, – повторила она.

– Какой же? – казалось, его голос излучает тепло, казалось, он шепчет что-то, а его пальцы перебирают ее волосы и щеку согревает его дыхание.

– Я выбрала путь обычный и безопасный, потому что это было проще, – она засмеялась надтреснутым голосом. – Забавный путь, не правда ли? Как будто можно упростить жизнь…

Теперь она все ясно вспомнила. Картины прошлого вставали из небытия, яркие, как предутренние сны. Они встречались с Мэттью за два месяца до ее свадьбы. В тот день она так торопилась поскорее добраться до квартиры своей подруги Луизы. Выкрашенные в ядовито-зеленый цвет лестничные марши подъезда шестиэтажного дома, где та жила, пахли, как всегда, карболовым мылом и железом. Лифт тоже, как всегда, не работал, и тяжелая сумка отбила Энни все ноги, пока она добралась до знакомой двери.

Она позвонила, и когда Луиза открыла, вбежала в квартиру и радостно закричала:

– Достала! Десять ярдов, очень дорого, но такая прелесть! Тебе понравится!

– Да-а? – Луиза взяла сумку и заглянула в нее.

– О да! Я сделаю себе из него такое подвенечное платье, каких свет еще не видел.

Короткий смешок раздался из угла комнаты.

– Ах да, Энни, познакомься – это Мэттью.

Он сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, скрестив длинные ноги в вытертых до белизны джинсах. Светлые, коротко стриженные волосы, загорелое худощавое лицо, серые глаза с густыми темными ресницами, чуть ироничная улыбка на красиво очерченных губах.

Мускулистая грудь выступала из-под полурасстегнутой рубашки. На вид ему было не больше двадцати, значит, года на два меньше, чем Энни.

Юноша посмотрел на нее серьезно, почти строго, и сразу же решительно сказал:

– Кто бы он ни был, не выходи за него замуж. Стань моей женой.

Энни рассмеялась, он показался ей обыкновенным флиртующим бездельником, но Мэттью даже не улыбнулся. Он смотрел на нее, на Луизу, стоявшую сзади с сумкой в руках, так открыто, так уверенно…

Больше о ее свадебном платье они не говорили. Вместо этого они втроем пили чай, удобно расположившись на залитом солнечным светом коврике.

Девушки слушали удивительные рассказы Мэттью. Целый год он провел в Мексике, нигде долго не задерживаясь, за еду и ночлег работая на маленьких фермах.

Он рассказывал о долгих днях утомительной однообразной работы на истощенных крестьянских полях, о неплодородной земле, которую приходится обильно поливать водой из реки, протекающей порой за несколько миль, о душных ночах, проведенных в жалких сараюшках, где сквозь дыры в крыше светят такие огромные, такие, кажется, близкие звезды.

– Как ты там оказался? Зачем тебе это было нужно? – спросила Энни.

Он улыбнулся в ответ ласково и снисходительно, словно маленькой девочке.

– Я там размышлял. Обожаю это занятие, но, увы, не могу этим заниматься в обычной обстановке.

– Почему же ты вернулся обратно?

– Закончил свои размышления.

Так сидели они до самого вечера, пока солнце не прошло через всю комнату. Энни вдруг обратила внимание, что разговаривали большей частью только они с Мэттью, а Луиза в основном молчала, внимательно поглядывая то на парня, то на свою подругу-невесту.

В шесть вечера Энни, наконец, встала. Мэттью тоже поднялся, и она увидела, что он, оказывается, очень высокий, с подтянутой, ладно скроенной фигурой.

– Давай немного погуляем где-нибудь в парке, – предложил он.

– Но я, право…

– Мне бы этого очень хотелось.

Сумка с белой нарядной тканью так и осталась на полу в комнате Луизы. Уже стоя на тротуаре с Мэттью, Энни вспомнила, что так и не договорилась с подругой о новой встрече, чтобы посмотреть сделанные Луизой выкройки.

Энни заколебалась, подняться ли снова наверх, но появилось такси, и Мэттью остановил машину. Он открыл перед ней дверцу, потом сел рядом на заднее сиденье, и они поехали, с удовольствием рассматривая улицы, залитые мягким вечерним солнцем, переполненные, как обычно в час пик, оживленными спешащими прохожими.

Этот день… майский, первый по-настоящему теплый, совсем летний день…

В парке, за столиками кафе, вынесенными на траву, сидели отдыхающие. Садилось солнце, и его последние лучи косо пробивались сквозь листву и золотились на воде пруда.

Глядя на их слившиеся тени, Мэттью сказал: