Текст книги "Дверь в никуда"

И словно вспышка яркого света здесь, среди гнетущего мрака, до боли ясно вспомнилось лицо мужа.

Он мало изменился с тех пор, когда они впервые встретились. Только резче обозначились морщины в уголках рта, да взгляд стал задумчивый.

Тогда в саду… Мартин крепко обнял ее, поцеловал, потом предложил:

– Давай сегодня попросим Одри посидеть с детьми, а сами поужинаем «У Коста».

Они с Мартином часто ходили в этот ресторанчик. Пожалуй, Энни не могла бы даже сказать, бывали ли они где-нибудь еще. В тот вечер, как обычно заказав на двоих мясной пудинг и бутылку рецины – красного греческого вина, они засиделись допоздна.

Когда они приехали домой, дети уже спали. Мартин повез няню к ней домой, а Энни едва добралась до кровати и заснула раньше, чем муж вернулся и лег рядом с ней.

Утром ни свет ни заря проснулся Бенджи, и чтобы спокойно поспать еще хотя бы часок, Энни взяла его к себе в постель. Малыш довольно заулыбался, торжествуя, засунул большой палец в рот и заснул между родителями.

Мартин потянулся к ней через спящего сына, нежно погладил ее бедро. Они с сожалением и пониманием взглянули друг на друга. Что же, в конце концов все так и должно быть… Молодость прошла… У них дети… В любом случае они рядом, им хорошо вместе.

От холода, пронизавшего ее, Энни содрогнулась.

Тьма и давящая тишина властно вторглись в ее воспоминания. И как к единственной надежде, потянулась она к тому, кто здесь, сейчас ждал ее слов.

– Мы всегда ходили в ресторанчик «У Коста», – сказала она. – Не знаю почему, но Мартину там все нравилось.

– Это мне понятно, – произнес Стив.

– Да? – как будто со стороны Энни услышала свой голос: – Ты женат?

Стив знал, как это бывает. Он несколько раз наблюдал работу спасательных бригад в подобных ситуациях и у него были все основания для уверенности, что их обязательно спасут. Но теперь ему надо было убедить в этом еще и эту молоденькую женщину. Ее рука была такой безжизненно холодной, так отчаянно дрожали кончики ее пальцев. Он должен был заставить Энни, чего бы это ни стоило, поверить в успех спасательных работ. Необходимо было вселить в нее надежду, а главное – вырвать из плена безысходности, отвлечь от боли и мрачной тишины западни, в которой они оказались.

– Я был женат. Правда, не очень долго.

– Почему?

Он понял, что женщина рядом с ним тоже хотела слушать его. В звуках чужого голоса, в рассказах о чужой жизни они старались найти и находили поддержку. Что еще пока они могли сделать друг для друга!

Стив почувствовал, как в горле першит от известковой пыли, а сердце сжимает давняя боль.

Действительно – почему?

В тот вечер Кэсс долго его ждала. С тех пор, как ее стали приглашать на съемки все реже и реже, она иногда целые дни проводила дома, бесцельно слоняясь по комнатам. Когда он пришел, было уже очень поздно, но он часто так приходил. Самым смешным было то, что в тот вечер он действительно был очень занят на работе.

– Ну, как провел время? – не глядя на него, спросила Кэсс. Рядом с ней на низеньком стеклянном столике стояла почти пустая бутылка. Она опять пила! Где бы Кэсс ни жила, ее всегда окружало множество всякой всячины: иллюстрированные журналы в блестящих глянцевых обложках, флакончики яркого лака для ногтей, зажигалки, какие-то смешные безделушки-талисманы, магнитофон «Сони», коробки от кассет, разбросанные по всему полу.

Стив бросил куртку на спинку стула, пошел на кухню, чтобы приготовить себе кофе.

– Ну как, хорошо отдохнул? – снова спросила Кэсс.

Он тщательно размолол кофе, с наслаждением вслушиваясь в звук кофемолки, поставил кофейник на плитку, потом подошел к двери и внимательно посмотрел на жену.

Она была манекенщицей. Не очень молодая для этого занятия, но все еще имеющая успех, хотя пик славы и остался позади. Ее полное имя было Дженнифер Кэсседи, но в агентстве, когда заключали договор с ней, посчитали это имя не совсем подходящим и сократили его до Кэсс.

Под этим именем она значилась в личной карте, оно же стояло и на ее визитках: «КЭСС».

«Волосы каштановые. Глаза зеленые. Рост 5 футов 10 дюймов. 35-24-34». И тому подобная информация. Размер обуви и перчаток. Особые приметы и особенности характера, готовность сниматься в рекламе нижнего белья.

Как и большинство ее подруг-манекенщиц, Кэсс редко пользовалась косметикой в свободное от работы время. У нее было бледное, сужающееся книзу лицо, широко расставленные ярко-зеленые глаза, маленький подбородок, бледный рот сердечком, коротко остриженные, как у мальчика, волосы. Своими грациозными движениями, то стремительно-быстрыми, то лениво-томными, хитроватым прищуром глаз, всеми своими повадками она часто напоминала Стиву персидскую кошечку.

Вот и сейчас в ее вольно раскинувшемся на диване теле, в мягких интонациях голоса было что-то обольстительное и коварное одновременно.

– Как отдохнул, спрашиваешь? – Стив говорил подчеркнуто спокойно. – Переснимали один эпизод для рекламного ролика корма для кошек. За весь день так и не присел ни на минутку.

Кэсс ответила, старательно выговаривая слова, придерживаясь однажды взятого тона:

– Ах, бедняжка! Ну уж, конечно, выкроил пару минут, чтобы прилечь на Викки… Или вы в это время стояли?

Стив ничего не сказал ей в ответ. Они оба отлично понимали, что любой дальнейший разговор просто бессмысленен. Он устало прошел на кухню, порывшись в ящике комода нашел ситечко, налил горячий кофе в большую чашку и усевшись напротив серого буфета, бездумно уставился в газету.

Когда он, выпив кофе, вернулся в гостиную, Кэсс уже не было. Стив выключил свет, открыл дверь в спальню и там увидел жену.

Она сняла свой легкий свитер и домашние брюки и слегка подкрасилась. Стив привык к внезапным изменением ее внешнего вида, но в этот раз он остановился как вкопанный, с изумлением глядя на нее. Чуть подведенные глаза и розовая губная помада оттеняли матовую бледность ее лица. Французские кружевные трусики с разрезами по бокам, черный, низко вырезанный лифчик на шнуровке и черные же чулки соблазнительно выделяли округлости упругого тела. Кэсс стояла, нарочито изогнувшись, положив руку на бедро, словно позируя фотографу.

Их глаза встретились, и Стив заметил в ее взгляде какую-то необъяснимую обиду.

– У тебя вечер напрасно пропал, милый? Сожалею. А может, теперь и я на что-нибудь сгожусь?

– Кэсс, ради бога!…

Улица, наконец, была очищена от любопытных.

После первых отчаянных попыток добраться до раненых и пострадавших, полиция установила порядок. Вокруг развалин универмага натянули оранжевые ленты, расставили щиты заграждения и внутри этого круга начала свои работы спасательные команды. Яркие светящиеся куртки полицейских выделялись на фоне серого неба; среди руин тут и там мелькали желтые каски пожарных и спасателей, устанавливающих свои блок-тали, подъемные приспособления и какие-то странные громадные камеры.

Все рабочие двигались быстро, но без суеты. За оранжевой линией оцепления выстроились автомобили спасателей. Серо-алые высокие борта пожарных машин образовали сплошную стену, за которой ждали машины скорой помощи и большой белый фургон реанимационного автомобиля. Несколько карет скорой помощи отъезжали от места взрыва, увозя последних пострадавших с тротуара перед супермаркетом; для них метрах в сорока раздвинули белые ленты внешнего оцепления и машины на полной скорости, громко сигналя, помчались по улице.

Пополнившаяся толпа зевак отхлынула от полощущихся на ветру белых лент. Один из констеблей с мегафоном в руках продолжал отгонять тех, кто пытался подойти поближе. Среди беспорядочно стоявших между внутренней и внешней линиями оцепления полицейских автомобилей едва заметен был бледно-голубой фургон управления Скотланд-Ярда. В эту минуту в нем находился дежурный инспектор из местного полицейского участка, который отчитывался о ходе спасательных работ перед только что прибывшем начальством.

Рядом со штабным фургоном пристроился такой же незаметный автомобиль, доставивший к месту взрыва саперов. В нескольких метрах от них, в специально отведенном месте, уже собрались беспокойные группы репортеров. Прибыли телевизионщики. Один из корреспондентов с диктофоном в руках отправился на поиски очевидцев события, но сразу же вернулся назад, как только в дверце штабного фургона показались главный комиссар полиции и офицер по связям с прессой.

– Пока нет никаких версий, – сказал офицер. – Магазин был открыт всего несколько минут, так что покупателей в нем оказалось немного. Мы располагаем списками сотрудников универмага и сейчас проверяем, кто из них остался в живых.

На него обрушился град вопросов.

– Нет… у нас нет точной цифры пострадавших… Ее не будет еще некоторое время. Спасательные работы уже начались и будут продолжаться, пока не найдем всех пострадавших.

В холодном сыром воздухе слышалась перекличка полицейских раций.

Резко кивнув, комиссар развернулся и ушел в свой фургон. На площадке для прессы офицер диктовал журналистам телефон главного следственного управления Скотланд-Ярда.

Она подошла к нему, покачивая бедрами, глядя на него расширенными глазами, подняв руки, расстегнула застежку лифчика и, придерживая его на груди одной рукой, другой спустила бретельки со своих гладких загорелых плеч…

Она была чертовски хороша! Высокая, стройная, может, немного больше, чем следовало, худощавая, ее широкие бедра восхитительно подчеркивали мягкость ее вогнутого живота с темной раковиной пупка. Против своей воли, сознавая, что она им просто играет, Стив положил руки ей на бедра, ощущая тепло ее кожи, чувствуя возбуждающий аромат, исходящий от этой женщины.

– Кэсс, – прошептал он, – что ты делаешь?

– Я, кажется, твоя жена! Или уже нет?

– Да…

Он прижал к себе ее полуобнаженное тело, стал целовать ее. Она страстно и требовательно отвечала на его поцелуи. Он почувствовал, как руки Кэсс умело начали расстегивать пуговицы его рубашки.

Не в силах больше сдерживать себя, Стив бросил ее на кровать и накрыл своим телом. В следующее мгновение она вывернулась и легла на него сверху, продолжая целовать его губы, прикасаясь к ним своим языком. Она расстегнула у него на рубашке последнюю пуговицу, и ее руки потянулись к ремню на брюках.

Кэсс склонила голову, ее глаза затуманились, пушистые волосы коснулись его обнаженной груди.

На секунду Стив совсем забыл об их давней отчужденности. Он нащупал кружевную кромку трусиков, и его пальцы скользнули вниз, внутрь…

Внезапно Кэсс резко оттолкнула его, вырвалась из объятий и вскочила с кровати. Не глядя на мужа, она бросилась к стенному шкафу, вытащила пальто и одела его прямо поверх своего прозрачного белья. Потом достала чемодан и стала швырять в него свои вещи.

– Ради всего святого, Кэсс, что случилось? – Стив почувствовал, как в нем разгорается гнев.

Кэсс не обернулась. Она деловито укладывала платья, свитера, костюмы.

– Я ухожу от тебя! Я тебя ненавижу! Ты мне противен!

– Слушай, не будь такой дурой!

Он приподнялся на локте, наблюдая за ней. Лицо его покраснело от гнева, злость клокотала в груди.

Кэсс всунула босые ноги в замшевые туфли, одним махом сгребла с ночного столика в сумочку ключи от машины, чековую книжку, дорогую косметичку. Потом она подошла к двери и только тут повернулась к нему.

– Прощай, Стив, – произнесла она трагическим голосом, даже теперь не удержавшись от театрального тона.

– Куда, черт возьми, ты направилась?

– Куда бы ни было, тебя это не касается! – И Кэсс вышла, хлопнув дверью.

Стив лежал без движения, потом резко встал с кровати и подошел к окну. Поправил одежду и отдернул шторы. Ему было видно, как Кэсс вышла на улицу, подошла к своему маленькому золотистому «Рено», бросила в машину чемодан и сумку. Стив вспомнил, что давно собирался отогнать ее машину в ремонт, чтобы отрегулировать мотор, да так и не нашел времени.

Кэсс завела автомобиль, подала «Рено» назад, а затем резко рванула вперед. А Стив все стоял у окна и смотрел на улицу уже после того, как маленькая золотистая машина исчезла из виду.

– Она вернется, – успокаивал он себя. Самое большее, через пару недель.

Но Кэсс больше не вернулась.

– Я никому не рассказывал о том, что у нас произошло, – сказал Стив. – Просто сказал, что мы расстались. Стыдился, наверное. А вот сейчас тебе рассказал.

– Думаю, что перед смертью стыд немного значит, – спокойно произнесла Энни. И тут же услышала, как он резко пошевелился и заскрипел зубами от пронзившей его боли.

– Мы не умрем, слышишь? – произнес он. А потом, не дождавшись ответа, добавил: – Скажи же что-нибудь, Энни! Мы не умрем, я уверен, что нас откопают.

– Нас откопают… – эхом отозвалась она.

Они лежали среди могильного беспросветного покоя, лежали не двигаясь, крепко схватившись за руки. Энни боялась и ненавидела этот покой. Он заглушал все звуки, он был кажущимся, – она знала это. Может быть сейчас, в эту секунду, где-нибудь уже раздается легкое потрескивание, и скоро вся огромная тысячетонная масса обломков обрушится на их жалкое убежище.

– Ты бы хотел, чтобы она вернулась? – торопливо спросила она, стараясь заглушить свои мысли.

– Не знаю… Не думаю… Нет!

У него было собственное небольшое рекламное агентство, и после ухода Кэсс он с головой погрузился в работу, стараясь заглушить обиду многочисленными делами и обязанностями. Постепенно все нормализовалось. Изредка он встречался с Викки. Бывали и случайные встречи с похожими на нее девушками.

Но чаще не было ни Викки, никого другого, и он приходил после изнурительного рабочего дня в пустую квартиру. Бизнес и одиночество – ничего в его жизни больше не было, ничего он больше не хотел.

– Сам себе не признаешься, но обвиняешь в этом весь мир и всех женщин, не так ли? И жалеешь себя.

Слова Энни заставили Стива пристально вглядеться в темноту в безнадежной попытке увидеть свою соседку.

– Ты говоришь, словно классная дама.

«Интересно, – подумал он, – откуда у нее моральное право судить других? Впрочем, нет, она не классная дама, а просто добропорядочная мать семейства».

Следующая фраза Энни заставила его рассмеяться хрипловатым болезненным смешком.

– Тебе не кажется странным, что мы тут, заживо погребенные, лежим, держась за руки, да еще и пытаемся оскорблять друг друга?

Он снова успокаивающе сжал ее пальцы и чуть подался ближе. Неосторожное движение отозвалось в ноге острой болью.

– Все нормально. Думается мне, в такой обстановке ничто не оскорбляет. Говори что хочешь и как хочешь. А лучше расскажи что-нибудь о себе. Скажи, у вас счастливая семья?

И снова он почувствовал, как холодны ее пальцы. Они так беззащитно вздрагивали в его руке! Казалось, вся она содрогается от холода и отчаяния, острых как нож. Энни усилием воли попыталась остановить эту мучительную дрожь.

– Да… Да, мы счастливы. Я счастлива, и думаю, Мартин тоже. – Она слышала, как прерывается ее голос и поэтому старалась говорить помедленнее. Складывалось впечатление, что она проговаривает слова вначале в уме, прежде чем протолкнуть их сквозь губы.

Проходит год за годом, такие похожие один на другой. Растут дети, муж увлечен работой, изменения если и происходят, то такие незначительные. Пожалуй, слегка тускнеет их любовь, вянут яркие краски, все становится таким стабильным, устоявшимся, обыденным.

– Я самая обыкновенная домохозяйка. У меня двое детей. Мальчики. Одному восемь лет, другому три года. О Томас, Бенджи, как я вас люблю! Только бы не умереть, не повидав вас!

– Мой муж дизайнер. Он занимается интерьерами офисов, магазинов, ресторанов. До рождения Тома, старшего сына, я тоже немного работала. После окончания художественного колледжа оформляла витрины небольших магазинчиков и художественных салонов. А сейчас хлопочу по дому, воспитываю детей, присматриваю за садом. Стараюсь, чтобы муж и дети были ухожены, аккуратно одеты, вкусно накормлены. И счастлива оттого, что так нужна им. И то того, что у меня все это есть, все эти такие простые радости. Тебе, наверное, трудно такое представить, да?

– Ну-ну, – подумал Стив, – до чего же вы все похожи. Наверняка я когда-нибудь встречал тебя в парке, гуляющей с детьми, или выходящей из метро. Один малыш в коляске, другой уцепился за материнское пальто.

Вслух он сказал другое:

– Кэсс, я думаю, тоже хотела чего-то в этом роде, несмотря на все ее сумасбродство и оригинальность. Видимо, как и большинству женщин, ей бы доставило удовольствие готовить обед к восьми вечера, в девять укладывать спать детей, в январе просматривать проспекты туристических агентств и строить планы на июль. Ну и, конечно, регулярно встречаться с мужем в постели.

– А ты бы этого не хотел?

– Нет, не хотел бы. У меня никогда не было нормальной семьи, того, что называется семейный очаг, когда у папы с мамой несколько детей и все собираются на кухне за семейной трапезой. И я с трудом представляю себя в этой семейной тягомотине. Откровенно говоря, я ее не переношу.

– Как и многие завсегдатаи ресторана «У Коста», – подала реплику Энни.

– Я не большой любитель греческих вин. Мне нравится разнообразное меню. Так что предпочитаю бывать в разных ресторанах.

Энни вслушивалась в звуки его голоса, чувствовала пожатие руки. У него была такая широкая, теплая ладонь… Внезапно ее охватил необъяснимый гнев на этого человека, такого самоуверенного, такого себялюбивого…

– Мне кажется, ты рассуждаешь по-свински!

Стив издал смешок, больше похожий на отрывистый кашель: «И все-таки эта свинья выживет на этот раз! Да и ты тоже спасешься, уверяю тебя, милая!»

Ее гнев испарился так же быстро, как и появился. Чувствуя спокойную убежденность, она поверила ему, человеку, которого никогда прежде не видела. Это было очень важно – поверить, что выживешь, – она сама это понимала.

– Сколько мы уже тут находимся? – как-то совсем по-детски спросила она. – Когда они к нам доберутся?

– Должно быть, прошло около часа после взрыва, а может, и еще меньше. У тебя на часах есть стрелки?

– Стрелки? – Энни с трудом поняла, о каких стрелках он ведет речь. – Зачем они?

– У меня электронные часы, да и разбились к тому же. А если у тебя на часах есть стрелки, и они не сломались, то мы сможем определить время на ощупь. Будем за ними следить – все-таки хоть что-то.

Его практичность удивила ее. Он, казалось, совсем не растерялся и не поддался панике. Энни закрыла глаза. Боль в голове и в боку не давала сосредоточиться. Наконец, собравшись с силами, она сказала:

– Мои часы здесь.

И шевельнула рукой, которую держал Стив. Она услышала его прикосновение на запястье, когда он нащупывал браслет, потом легкое металлическое позвякивание.

Это простое движение стоило ему больших усилий, но наконец, браслет расстегнулся, и часы соскользнули с ее руки. Стив не удержал их в своих пальцах, и они упали, звякнув где-то в темноте.

Тогда Стив, чертыхаясь, собрал все силы, напрягся всем телом, стараясь повернуться на бок, чтобы еще хоть на дюйм подвинуться к Энни. Он обшаривал землю у них под руками, но ему все время попадались только обломки камней, куски дерева, осколки стекла и пластика.

Энни терпеливо ждала. Наконец каким-то чудом пальцы Стива опять натолкнулись на браслет с часами, все еще хранящий тепло женской кожи. Он взял часы и ощупал гладкую поверхность стекла на циферблате. Оно оказалось целым!

Очень осторожно Стив стукнул по стеклу острым обломком кирпича, пытаясь разбить его. Потом стукнул еще раз, еще. Маленький стеклянный кружочек не желал разбиваться, и Стив почувствовал, что у него от напряжения намокли волосы, и по лбу побежали струйки пота. Это стало очень важным, важнее всего на свете – узнать, который час.

Если только он узнает время, они смогут продержаться. Стараясь рассчитать силу, он стукнул часами по кирпичу, а потом снова ощупал стекло кончиками пальцев. На этот раз оно, наконец, растрескалось. Тогда Стив положил часы на грудь и аккуратно вынул осколки. Нащупал кнопку завода, потом тоненькие, как волоски, стрелки.

Прикосновение к пальцу минутной стрелки было похоже на прикосновение насекомого. Он быстро отдернул руку.

– Половина одиннадцатого, – сказал он.

Они пришли в магазин к открытию, значит, прошло около сорока минут, а может, и меньше.

Стив передернул ногами. Он не знал, как глубоко они упали, но то, что им придется ждать долго, это он знал точно.

– Энни! – позвал он.

– Возьми меня снова за руку, – попросила она. Он сунул часы в карман пальто и вытянул руку. Их пальцы тут же встретились и сплелись.

– Так лучше, – прошептала она.

Стива внезапно пронзила острая жалость к ней. Ему захотелось взять ее обе руки, согреть все ее тело. Невозможность сделать это, собственное бессилие просто убивали его. Она сильно изранена, и если ей станет хуже, ну как он сможет помочь?

В это мгновение Стив понял, насколько важно для него то, что эта женщина оказалась рядом с ним. Кто знает, окажись он один, стал бы он бороться за жизнь?

– Энни, скажи мне, о чем ты думаешь? – спросил он.

– Ты знаешь, я вижу лица, слышу разговоры… И так ясно, отчетливо, – ее голос звучал сонно, как будто издалека. – Вижу и слышу все, что было раньше. Говорят, такое случается, а?

– Да. А что было раньше, Энни?

Она вспомнила прошлое Рождество, украшенную елку у окна. Бенджи, которому еще только два годика, удивленно открыл ротик, широко распахнул глазенки и тянется к ее сиянию.

– Сыновья… Вижу только их. Они растут, изменяются и все равно остаются детьми. Если своих детей нет, то этого не поймешь. Впрочем, мне кажется, что вообще мужчинам этого не понять.

– Ну вот, так-то лучше, – подумал Стив, уже не слушая, что она там говорит. Ее голос звучал увереннее, тверже:

– Пока детей не было, я об этом не думала. Даже когда мы решили, что у нас будет маленький, и потом, когда я была беременна, я не знала, что это будет значить для нас.

Когда ей пришло время рожать, она поехала в больницу с Мартином. И только много позже она поняла, что эти несколько дней, которые она провела в родильном отделении, полностью изменили их. Те юные Мартин и Энни, независимые и беспечные, остались в прошлом. В настоящем был их сын, их Томас, комочек из черных волос и красной плоти, со сморщенным сердитым личиком.

На всю жизнь она запомнила мгновение, когда он открыл свои глазки и посмотрел на нее.

В последующие за этим дни она почти физически ощутила, какая огромная ответственность за это крохотное существо легла на нее. Любовь к ребенку захватила все ее существо настолько, что порой ей казалось, что она парит над миром. Плач малыша ранил ее в самое сердце, а часы, когда ему было хорошо, переполняли всю душу никогда не испытанным наслаждением.

И снова Стив внимательно слушал Энни, захваченный какой-то необыкновенной нежностью, звучащей в ее голосе. А по-привычке продолжал думать:

– Ну-ну, это все хорошо известно. Она из тех женщин, которые расстегивают за обедом кофточку, чтобы сунуть грудь, пахнущую молоком, младенцу. Она почти наверняка ходит на лекции, чтобы узнать, как правильно воспитывать детей, а потом демонстрирует свои знания в педагогике перед восхищенными подругами.

Она из тех, кто только и говорит о своих детях. Ничто в целом мире ее больше не интересует!

Вдруг Энни удивила его, внезапно прервавшись на полуслове:

– Наверное, тебе все это кажется ужасно глупым. И таких женщин, как я, ты всегда считал просто недалекими, так?

Он даже улыбнулся про себя:

– Надо же, какая догадливая! – А сам ответил:

– Да нет, совсем не так. Просто мне этого, действительно, никогда не понять.

– Кэсс, наверное, тоже хотела ребенка, – полуутвердительно произнесла Энни.

Снова догадалась.

– Да, ты права, она хотела малыша. Время от времени мы говорили об этом. В последние месяцы перед ее уходом, насколько я помню, не часто, но с завидным упорством, она заговаривала об этом снова и снова. Жалко, конечно, что все у нас так вышло. Теперь мне кажется, я просто боялся, что она будет принадлежать кому-то еще, кроме меня. Мне хотелось, чтобы она всегда оставалась той Кэсс, которую я знал, которой обладал, а не чьей-нибудь матерью.

– Чьей-нибудь? – с осуждением воскликнула Энни.

…Он вспомнил один вечер, очередной разговор на эту тему. Кэсс сидела на черном кожаном диване, уютно свернувшись калачиком, и смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. В руках у нее были какие-то безделушки, которые она, не глядя, перекладывала с места на место.

– А как же твоя работа? – раздраженно спросил он ее тогда.

– Но ведь работают же другие женщины! Я точно знаю, многие мои подруги продолжают и после рождения ребенка – и ничего. И потом, можно нанять няню, пока я буду на съемках.

– Ха! Зачем же в таком случае заводить ребенка?

– Потому что я этого очень хочу, – вздохнула Кэсс.

– Ну а я – нет! – отрезал Стив.

Стив знал, какая огромная ответственность, сколько забот легло бы на их плечи в случае рождения ребенка. На самом деле он прекрасно понимал то, что ему рассказала Энни. Он знал или догадывался, что ребенок затмит собой весь мир, заполнит все их существование особым смыслом. Чего же он боялся? Сейчас он лежал и вслушивался, как боль в сломанных ногах тянет свои жгучие щупальца по всему телу. Стив почувствовал, как рот наполняется горечью. Правда ли то, что он не хотел делить Кэсс ни с кем, даже с будущими детьми? Это ведь она разделила его с другими. Это ведь он первый, сначала невольно, но чем дальше, тем охотнее, отдалялся от нее.

Когда он сообщил, что женится на Кэсс, Боб, его друг и партнер, откинулся в кресле и с недоумением уставился на него.

– Ты? Женишься?

– Почему бы и нет? Ты же женат, Фил женат, и большинство моих друзей, многие наши клиенты.

– Ха! Ты-то тут причем?

– А что, если я почувствую на своем лице холодное дыхание одиночества!

Боб фыркнул.

– Укутайся потеплее, вот и все! Тебе что, проблем не хватает?

– Знаешь, Джеферс, катись ты!

– Куда? – уже открыто Боб захохотал.

Спустя две недели Стив женился на Дженифер Кэсседи. Ему тогда было около тридцати, Кэсс – двадцать три года. Карьера ее была удивительной. Они оба были выходцами с самого низа и приложили много сил, чтобы достичь намеченной цели. Стиву импонировали энергичность, деловая хватка и одновременно милая наивность, пусть даже и слегка наигранная, и очаровательное легкомыслие его будущей жены.

Ему нравились ее взгляды на жизнь, ее профессиональные способности, уже не говоря о потрясающей фигуре и неуемном темпераменте. В постели она сводила его с ума, а лицо ее в день их свадьбы смотрело на Лондон с сотни рекламных щитов.

Стив вспомнил, что это была реклама крема для загара.

В тот день, день их свадьбы, праздник начался в офисе его компании часов в одиннадцать.

Боб старательно замаскировал свое скептическое отношение к его женитьбе и с энтузиазмом взялся за организацию торжества. Каждый уголок помещения украсили красными и белыми розами. Три ящика шампанского были запрятаны во льду, в ванной комнате директора.

«Для затравки», – как объявил Боб.

Жених и невеста собирались прогуляться по улочкам в Сохо, а потом пойти в ресторан, чтобы скромно отметить это событие. Но едва они вышли из офиса, как дорогу им преградил роскошный автобус, ярко разрисованный, украшенный развевающимися на ветру ало-серебристыми лентами. Автобус был битком набит развеселой толпой друзей и знакомых, и только впереди для виновников торжества оставлены были два места.

Один из редакторов сидел за рулем, а какой-то режиссер из телекомпании, одетый кондуктором, размахивал компостером.

Стив замер на тротуаре, но Кэсс подтолкнула его к автобусу:

– Здорово! Вот это да! – выдохнула она, захлебнувшись от восхищения. Ее глаза сияли от неподдельного детского восторга, блестели от радостных слез.

– Ты видел что-нибудь прекраснее и удивительнее, Стив?

Праздничный пир, продлившийся весь день и всю ночь, он помнил очень смутно. Зато на всю жизнь осталось в его памяти, как Кэсс, сидевшая рядом с ним во главе длинного стола, посматривала на своего законного супруга гордо и собственнически.

Семейная жизнь их поначалу была словно продолжением этого праздника. Встречи с друзьями, веселые уикэнды, шумные успехи Кэсс, ночи, переполненные страстью, казалось, так будет всегда…

Такая семейная жизнь продлилась недолго.

Прошло не так уж много времени после свадьбы, когда однажды Стив пригласил по чисто деловому поводу одну хорошенькую девушку. После ленча они выпили бренди.

Сидя за бархатной портьерой ресторанной кабины, они взглянули друг другу в глаза – и Стив ее нежно обнял. Потом они долго бродили по залитым горячим солнцем улицам. Потом девушка спросила, искоса взглянув на него:

– Зайдем ко мне на часок?

Он зашел, ни на что особенное не рассчитывая, но оказалось, что их бурная торопливая любовь принесла ему больше наслаждения, чем месяцы, проведенные с Кэсс. Почему? Не очень-то он над этим задумывался.

Это была еще не Викки. Она появилась через месяц, когда Кэсс уже знала, что он ей изменяет.

К тому времени паутина обмана со всеми этими «деловыми встречами, поездками, необходимыми для бизнеса» все крепче запутывала их обоих. Праздник кончился.

Привычка к полной свободе и независимости брала свое. Через два года и восемь месяцев после их бело-розовой свадьбы Кэсс ушла от него. Наступила пора обратной стороны свободы – одиночество.

– Я не осуждаю ее, – произнесла Энни.

Звук ее голоса поразил Стива. Несколько мгновений он не мог понять, откуда идет этот голос и кому он принадлежит. Он лежал дома, на своем диване, в квартире, которую Кэсс отделала по своему вкусу, сразу после свадьбы. Сквозь воспоминания начал проступать окружающий его мрак, и Стив наконец вспомнил, чью руку он сжимает.

– Женская солидарность, да? – спросил он.

– Отчасти, – ее голос звучал бодро. Стиву пришло на ум, что эта молоденькая женщина уже оправилась от потрясения. А она между тем продолжала:

– Тут главным образом личная симпатия. Просто я подумала, каково бы мне было, если бы Мартин вдруг стал изменять.

– А что, он не изменяет тебе?

Энни с удивлением поняла, что он совсем не смеется, а спрашивает ее вполне серьезно. И поэтому просто ответила:

– Нет, думаю, не изменяет.

Каждый вечер Мартин приходил домой между шестью и семью часами. Ей всегда было приятно слышать глухой стук портфеля, когда муж опускал его перед дверью, чтобы поискать в карманах ключ. Том бросал свое рисование или игру, отрывался от телевизора и говорил: «Папа пришел». И если Бенджи еще не спал, то и он ковылял в своей пижамке к двери, чтобы встретить отца.

Частенько, особенно в последнее время, ожидая мужа или накрывая на стол, Энни ловила себя на мысли о том, что они с Мартином уж очень похожи на семью из рекламного ролика. Все так же гладко, спокойно и предсказуемо.