Текст книги "Помаши мне на прощанье"

Руби Джексон
Помаши мне на прощанье

© Т. Перцева, перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Благодарности

Огромное спасибо «Дейри Крест» за любезность их секретарей и особенное спасибо Крису Манну за помощь и знакомство с несравненным Томом Фелпсом. Тому – за длинное подробное письмо и за удивительную книгу «Хозяин молочной фермы».

Моя благодарность Шарлотте Марри из Университета Ридинга, которая нашла для меня несколько полезных источников информации и великодушно предложила помощь, а также – дружелюбным и готовым прийти на выручку сотрудникам Музея сельской жизни Англии.

И большое спасибо Джил Эллис из Королевской Шекспировской компании за помощь в подборе правильных цитат.

Барнаби, Стелле и Финну с любовью

Глава 1

Кент. Февраль 1940 г.

Она поступила правильно, сделав это. Собрала немногочисленные вещи и уехала, никому ничего не сказав. Даже тем, кто был так добр к ней все эти годы. Да, она жалела об этом: не о доброте, конечно, а о своем бегстве. Как можно объяснить им, что она больше не может выносить такого существования? Враждебности собственной сестры, неуютный, неприветливый сырой коттедж, который она, и особенно Меган, называли домом. Даже работа на оружейном заводе «Викерс» не давала удовлетворения. Несколькими светлыми пятнами в ее жизни была дружба с семьями Бруэр и Петри, маленький сад, посаженный ею и подругами, и мечты о Сэме.

Зимние морозы погубили сад, который давал ей столько радости, а Сэм, предвидевший начало войны и вступивший в армию задолго до сентября тридцать девятого, сейчас был где-то со своим полком. Но мечтать о нем не было смысла: не из-за того, что она понятия не имела, где он и что с ним происходит, а просто потому, что любил он Салли Бруэр.

Так легко представить Салли, с ее длинными черными волосами и прекрасными синими глазами…

Салли, начинающая актриса, была почти так же высока, как любой из трех сыновей Петри, и идеально оттеняла нордическую внешность блондина Сэма. Как могла она, самая обычная простушка Грейс Патерсон, не знавшая даже, кто ее родители, привлечь внимание такого мужчины, как Сэм? О да, он был добр к ней в детстве, но Сэм, первенец в большой семье, был таким со всеми. Что он подумает о ней, услышав от кого-нибудь, что она исчезла, даже не попрощавшись?

Грейс всхлипнула и зарылась лицом в подушку на случай, если девушки войдут и услышат ее. Однако уколы совести не давали покоя, став наконец невыносимыми.

«Ты должна написать, Грейс, это твой долг перед ними».

Она встала, поправила серое шерстяное одеяло и взбила комковатую подушку, решив, что не будет лежать здесь и ныть. Напишет всем и тогда, отделавшись от неприятной обязанности, попытается стать лучшей работницей во всей Земледельческой армии.

Она взяла блокнот, купленный в ближайшем магазине «Севеноукс», двинулась по комнате между длинными рядами железных кроватей, застеленных теплыми одеялами. На некоторых устроились старые, любимые игрушки, привезенные из дома.

Она подошла к письменному столу, за которым, редкий случай, никто не сидел, и стала рассматривать разлинованные странички блокнота. Ее беспокоила мысль о том, что следовало бы истратить немного больше заработанных тяжким трудом денег на покупку приличной писчей бумаги. Потом она покачала головой и пообещала себе, что так и сделает, когда закончится месяц обучения и ее переведут на ферму.

Она сказала себе, что миссис Петри и миссис Бруэр не будут возражать.

Когда она впервые их встретила? Больше чем полжизни назад, но поскольку ей и двадцати не было, полжизни – не слишком большой срок.

Грейс вздохнула. Десять-одиннадцать рождественских ночей проведено в доме ее подруги Салли Бруэр. Десять дней рождения, проведенных с Бруэрами и Петри.

Но, вспоминая о семье Петри, она думала не о доброй миссис Петри. Не о своих подругах, близняшках Роуз и Дейзи, так и стоявших перед глазами, а о Сэме. Сэме, который, кто знает, может, и убит уже…

«Нет, он не может быть мертв. Господь не так жесток!»

Грейс закрыла глаза и увидела его: высокого, светловолосого, голубоглазого Сэма, гнавшегося за хулиганами, которые сбили ее на землю на игровой площадке. Он поднял ее, отряхнул пыль и подвел к своим сестрам.

Так много доброты, а она отплатила им тем, что сбежала, как ночная кошка, без слова, без объяснения, без благодарности.

Грейс снова опустила глаза в блокнот и стала писать.

Дорогая миссис Петри, я вступила в Женскую Земледельческую армию и учу все, что нужно знать о коровах.

Но письмо девушке не понравилось, и неудачное начало было скомкано и порвано. Грейс стала писать снова.

Дорогая миссис Петри, простите за то, что не сказала, что вступила в Женскую Земледельческую армию. Я думала, у меня будет время и я успею сообщить вам об этом, но когда я вошла туда, там было много женщин. Какая-то модная леди спросила, сколько мне лет и знает ли моя мать, где я сейчас. Я ответила, что у меня нет матери.

«Знаешь, что это чрезвычайно тяжелая работа?» – спросила она, немного подумав. Никогда не слышала, чтобы кто-то так выражался. Другая леди велела мне идти к доктору. Он сидел в соседней комнате, и я немного испугалась, потому что никогда серьезно не болела и не ходила ко врачам. Доктор взглянул на меня и спросил, чем я болела и лежала ли в больнице. Я ответила «нет, сэр», и он покачал головой:

«Зачем тебе это нужно? Чертовски кошмарная работа».

Грейс остановилась и задумалась. Насколько интересен ее простенький рассказ? Не посчитает ли миссис Петри странным, что доктор задал всего несколько вопросов, после чего сказал, что «она сойдет», что бы это ни означало, и добавил что-то насчет необходимости пить молоко.

И как она могла объяснить свое желание вступить в армию, даже зная, насколько это чертовски кошмарная работа?

Пока что я работаю в саду, выращиваю рассаду. Трудно объяснить, но, хотя работа действительно тяжелая, я чувствую, что наслаждаюсь ею.

Она не могла понять причину удовольствия, которую давал ей вид растущей зелени, так что и этот вариант письма оказался в мусорной корзинке. Она попыталась написать миссис Петри еще четыре раза, но бесплодные попытки ничем не закончились.

Грейс в отчаянии уставилась в стену; в этот момент она видела только комнату ожидания докторского кабинета в Дартфорде.

Кроме нее, там было несколько девушек и женщин. Судя по их одежде и выговору, они пришли сюда, как выражался мистер Бруэр, «со всех дорог жизни», хотя ни у кого из них не было ее акцента, который, по словам ее сводной сестры Меган, был наполовину шотландским и наполовину кентским. Грейс, опустив голову, спокойно ждала вызова.

Доктор был довольно стар, старше мистера Бруэра и мистера Петри, а им скоро исполнится пятьдесят. Неужели всех молодых докторов призвали?

– Сначала несколько простых вопросов, мисс Патерсон. Почему вы хотите вступить в Земледельческую армию?

– Люблю выращивать растения.

– Имеется опыт?

– У меня был маленький огород.

– Великолепно! Чем болели?

– В общем, почти ничем. Только корью.

Грейс ощутила, как с губ готовы сорваться слова «в монастырской школе». Но что это ей взбрело в голову? Она ведь никогда не была в монастырской школе, верно?

– Рост?

Поскольку младшие мальчишки Петри пытались растянуть ее чуть не каждый день, Грейс точно знала свой рост, но скрестила пальцы за спиной, отгоняя дурной глаз и добавила полдюйма.

– Пять футов, два с половиной дюйма[1]1
  Около 159 см. – Здесь и далее прим. ред.


[Закрыть].

Он уставился на нее. Она глубоко вдохнула и попробовала вытянуть шею.

– Сойдете, – с сомнением пробормотал он. – Размер обуви.

«Врать глупо, надо сказать правду».

– Четвертый…

– Трудно будет достать. Возьмите с собой все старые носки.

Грейс улыбнулась. Звучит обнадеживающе, даже если ноги слишком малы, чтобы стать полезным бойцом трудового фронта.

– Варикоз имеется?

Она понятия не имела, что такое «варикоз», но все же покачала головой:

– Нет, конечно.

Ответ, казалось, удивил и поразил доктора, который деловито писал в карточке, пока Грейс с нараставшим ужасом ждала осмотра.

Доктор закрыл папку.

– Спасибо, мисс Патерсон. Подождите за дверью и постарайтесь пить все молоко, которое вам выдадут. Вы нам сойдете.

Никакого осмотра. Он даже пульса не померил. Если доктор померит его сейчас, почувствует, как частит сердце.

«Вы нам сойдете» – самые прекрасные слова в английском языке вертелись в ее мозгу снова и снова.

– Все еще не спишь? Хочешь какао? Мы готовим на кухне, нам еще оставили немного лепешек с маслом. Удивительно, что мы способны впихнуть в себя еду перед сном, всего через несколько часов после ужина из трех блюд.

В дверях стояла Олив Тернер, одна из соседок Грейс по комнате, принеся с собой аппетитный запах свежеиспеченных и, следовательно, горячих лепешек.

Грейс с некоторым облегчением встала.

– Работа тяжелая, а воздух свежий. Поэтому и есть хочется. Божественно пахнет!

– И все наши, – рассмеялась Олив, и они вместе сбежали по пролетам не застеленной дорожкой лестницы на кухню, где несколько девушек сгрудились вокруг длинного деревянного стола, в центре которого стояло блюдо, нагруженное лепешками, несколько горшочков с малиновым джемом, каждая с именем хозяйки на крышке, и миска с маленькими брусочками масла – дневная норма каждой девушки.

– Дом, милый дом, – вздохнула Олив, когда они с Грейс нашли свободные стулья.

– Мой дом никогда не был таким, – заметила Бетти Гуд, вгрызаясь в лепешку.

Остальные засмеялись. Грейс улыбнулась, но промолчала. Девушки-новички пили горячий какао и ели лепешки, намазанные маслом с фермы и малиновым джемом, пока старшая не пришла напомнить, что следующая дойка – в пять часов утра. Девушки со стонами закончили ужин, умылись и пошли наверх спать.

Грейс проделала процедуры отхода ко сну как можно быстрее: на третьем этаже, где жили девушки, было холодно.

– Сейчас постели мягкие и теплые, но мне жаль, что я не могу провести в комнату отопление. Летний класс постоянно жалуется на жару, а под одеялами и вовсе жарче, чем в теплице, но вокруг все равно холодно, – объяснила старшая девушка.

Работницы просто мечтали очутиться в чудесной жаркой теплице, особенно теперь, в феврале, когда ледяные ветра находили каждую щелочку в стенах и крыше. Некоторые идеально отточили искусство раздеваться и одеваться под одеялами. Не из-за скромности, а ради комфорта. Грейс, выросшая в почти таком же убогом старом доме, с единственным работающим камином, привыкла к неудобствам и одевалась и раздевалась с годами отработанной скоростью.

– Неужели мы никогда не согреемся, Грейс? У меня ноги, как лед, – озвучила ежевечернюю жалобу лежавшая на соседней кровати Олив.

– Не снимай носков, глупая, – откликнулась другая девушка, но скоро они, утомленные длинным, мучительно тяжелым трудовым днем, уже спали.

Грейс по достоинству ценила длинные шерстяные носки до колен, выданные ей вместе с униформой, но не слишком любила рубашки из сетчатого трикотажа фирмы «Аэртекс». Они никогда не сидели как надо, и она была рада, что днем они оказывались скрыты зеленым джемпером военного образца. Она очень заботилась об одежде. Благодаря матерям Салли и Дейзи на каждый день рождения она получала что-то новенькое, даже если это был кардиган, связанный из шерсти, на которую была распущена ранее ношенная вещь. Кардиган был связан специально для нее, и, следовательно, не имело значения, что шерсть старая. Женщины вроде миссис Бруэр и миссис Петри являлись большими специалистами в области переделки и штопки, задолго до того как были выпущены правительственные плакаты с призывом к англичанам быть экономнее.

Громкие стоны донеслись с кроватей несколько часов спустя, когда зазвонил большой металлический будильник, стоявший в оловянном тазике, чтобы шума от него было еще больше. Словно возвещая миру, что уже четыре утра, будильник не прекращая звенел. Девушки медленно просыпались.

– Господи боже, почему я не вступила в армию или не стала медсестрой?

Этот вопрос задавался ежедневно.

– Солдаты никогда не спят, а «утки» и вовсе – веский довод против профессии медсестры.

– Пожалуйста, неужели недостаточно того, что приходится вставать еще до чертовых петухов, так еще и выслушивать все эти стенания!

Грейс улыбнулась. Она любила жизнь, ей нравилось общество ровесниц. «Если все фермы, – думала она, – на которых придется работать во время проклятой войны, похожи на эту, то причин жаловаться не будет».

Чаще всего вокруг произносили слово «чистота». Владелец молочной фермы требовал от девушек чистоты и безупречных белых передников и лично осматривал руки каждой доярки. Работа была тяжелой. Первая увиденная Грейс корова перепугала ее. Это большое, теплое, коричневое с белыми пятнами животное с чудесными глазами вдруг злобно уставилось на Грейс, когда та попыталась подоить ее, как ей показывали и объясняли. Корова вполне намеренно перевернула ведро, разлив драгоценную жидкость, которая вылилась в сток. Главный по дойке окинул девушку неприязненным взглядом.

– Старайтесь сохранить молоко, Патерсон. Идет война, и нам необходима каждая капля.

Теперь, через неделю обучения, Грейс была вполне уверена в своих возможностях. Она умела вымыть теплой водой вымя коровы, прежде чем начать ручное или машинное доение.

Самой неприятной работой была уборка коровника после дойки. Вода всегда была холодной как лед, и Грейс не выносила вони коровьего навоза.

– Вздор, – объявил Джордж, старший дояр, когда некоторые девушки пожаловались на жуткий запах. Шотландский акцент придавал его словам излишнюю свирепость.

– Что плохого в добром чистом запахе скотного двора? Некоторые из вас уж больно изнежены.

Джорджу было трудно угодить, зато он отличался терпением и справедливостью, и девушки ничего не имели против его постоянного ворчания.

После дойки коров гнали на пастбища неподалеку от фермы. Новая травка еще не пробилась, поэтому Грейс и Олив Тернер велели вилами накладывать сено в большие кормушки-колоды, отчего надсадно ныла спина, зато девушки согревались.

– Надеюсь, нам оставили завтрак, – простонала Олив, когда урчание в пустом желудке напомнило ей о времени.

– Повариха позаботится, чтобы мы не голодали.

– Ты права, но я больше волнуюсь о том, что будет потом. Сколько историй я слышала о жадности и злобе фермеров! Им нужен только дешевый труд, и чем меньше они будут давать нам взамен, тем для них выгоднее.

Грейс тоже слышала пугающие истории, но предпочитала им не верить. Фермеры – всего лишь люди, и очень разные: некоторые злые, как ее сестра Меган, есть и порядочные, щедрые, как Петри и Бруэры, например.

– Все будет хорошо, Олив. А теперь заканчиваем работу и возвращаемся в дом.

– Правда, было бы здорово, если бы резиновые сапоги подбивались мехом?

Олив, только сейчас вступившая во что-то отвратительно вонючее, выглядела ужасно, была вся мокрая и тряслась от холода. И стояла на одной ноге. Вторая увязла намертво.

Грейс помогла ей вытащить сапог. Тот поддался с отвратительным чавканьем. Работницы часто теряли сапоги в грязи и были вынуждены «танцевать» вокруг на одной ноге, пытаясь не опустить в навоз другую, в чистом носке.

– Лучшей идеи я не слышала, дорогая Олив. А пока постарайся надевать сразу несколько пар носков.

– У меня их немного, а толстых всего одна.

– Я тебе одолжу. Развеселись! Скоро настанет весна: нарциссы, примулы, маленькие ягнята. А теперь – выше нос и лови аромат завтрака.

Они вошли в кухню, где их встретил аромат жареных колбасок.

– Надеюсь, вам двоим хватит овсянки, но у нас осталось три колбаски, можете съесть каждая по полторы. Вместе со свежей булочкой. Ах да, еще вам крупно повезло, ведь я только что заварила чай, – сказала мисс Райленд, заведующая общежитием.

Грейс и Олив вымыли руки в глубокой раковине и с благодарными улыбками сели за стол, поставив перед собой тарелки с овсянкой.

– Амброзия, – блаженно вздохнула Олив, опустошив миску.

– Никогда раньше не слышала этого слова. Что оно означает? Я бы хотела написать его в письме к моей подруге Дейзи. Она обожает учить новые слова.

– В общем, не знаю, – пожала плечами Олив. – Полагаю, что-то особенное. Слышала, что такое говорят о чем-то по-настоящему вкусном.

– Амброзия – сдобренная медом пища греческих богов, девушки, – пояснила мисс Райленд. – И если она действует на вас так, как на богов, значит, впереди вас ждут годы и годы чистки коровников.

Девушки изумленно воззрились на нее.

– Пожалуйста, мисс Райленд, не расскажете подробнее? – спросила Грейс. – Не знаю, как насчет Олив, но я с радостью буду чистить коровники, если это поможет фронту. Но сколько лет, по-вашему, мне придется это делать?

– Амброзия обещает бессмертие. Грейс. Вы будете жить вечно, занимаясь уборкой коровников.

Олив выглядела так, словно вот-вот разразится слезами.

– Она шутит, – утешила ее Грейс. – Это всего лишь сказка, но на всякий случай начинай вязать толстые носки.

– Довольно болтовни! Доедайте колбаски и идите в следующий коровник.

Закончив сытный завтрак, девушки снова закутались в старые одежки и вышли из общежития.

– Что дальше?

Олив уже тряслась от холода.

– Когда нам должны были выдать теплые пальто?

– Надеюсь, их скоро пришлют, но, думаю, мисс Райленд из тех, кто не станет возражать, если мы ее о них спросим.

Грейс глянула на почти посиневшую от холода подругу.

– Тебе нужно натянуть два джемпера или по крайней мере жилет. У тебя нет такого? Если нет, я дам тебе свой, когда пойдем на обед.

Грейс слишком хорошо помнила, каково это – не иметь достаточно теплой одежды. Сестра была ужасно скупой и жалела каждый пенни, потраченный на маленькую девочку, которую по причине, известной только ей, поклялась растить и воспитывать.

– У меня был прекрасный жилет, – пробормотала Олив, чихая. – Мама советовала взять его с собой и носить поверх джемпера, но я больше не ребенок.

– Нет, ты молодая женщина, которая простудилась. Кстати, у нас урок скоро. Сможешь согреться и надеть поверх одежды все, что найдешь, до того, как пошлют ухаживать за овцами. Пойдем.

Они поспешили в главное здание, где, как они уже знали, шла интересная лекция по земледелию. Но им не позволили войти. Лектор долго орал на них за то, что посмели явиться в таких грязных сапогах.

– Никто не научил вас смывать грязь перед тем, как войти в здание?

– Мы все вымыли, – начала Грейс, но ей не дали возможности объяснить, что грязь налипла на резиновые сапоги по пути в аудиторию.

– Никогда не пытайтесь оправдаться и выжать слезу. Убирайтесь и приведите себя в порядок.

Они попятились так быстро и грациозно, как только могли. Смыли грязь и снова вошли. Бетти Гуд уже ждала их. Круглое розовое лицо было встревоженным.

– Вы пропустили первую половину лекции, но я дам вам конспект. Просто потрясающая информация! Вы позавтракали?

– Да, спасибо, Бетти, – кивнула Грейс. Олив громко чихнула.

Обе девушки обеспокоенно переглянулись поверх головы Бетти, и Грейс тут же приняла решение, основанное на не оставлявшем ее воспоминании о собственных одиночестве и неустроенности. Дело было не только в том, что Олив непрерывно чихала, но еще и в том, что ее трясло в ознобе, хотя в вестибюле было довольно тепло.

– Я отведу ее к мисс Райленд. Если меня вызовут, скажи, что приду как можно скорее.

Олив слабо запротестовала.

– Проведешь остаток дня в постели с бутылкой горячей воды, и все как рукой снимет, – улыбнулась Грейс.

«Я делаю для Олив то же самое, что Роуз, Дейзи и Салли всегда делали для меня».

Это было прекрасное чувство, и она вспомнила, что так и не написала подругам.

«Они не Меган; они простят меня, потому что любят».

Она проводила Олив в общежитие и постучалась в кабинет мисс Райленд. Заведующая подняла глаза от бумаг, которые читала, и явно растерялась при виде растрепанных и измученных девушек.

– Почему вы не на лекции?

В обычно спокойном и дружелюбном голосе звенели льдинки.

Олив чихнула несколько раз подряд, почти заглушив объяснения Грейс.

– Олив нездорова, мисс Райленд. Она все утро чихает, и ее бьет озноб. Так что я подумала, будет лучше привести ее назад и уложить в постель на целый день.

Хорошо очерченные и зверски выщипанные брови мисс Райленд взлетели к самой линии волос. Почти вскочив, она сначала обвела глазами комнату, а потом девушек. Олив повесила голову. Но Грейс, хоть и напуганная так же, как в детстве, под строгим взглядом сестры, стояла на своем.

– Кто, мисс Патерсон, дал вам власть решать, кому давать выходной, а кому не давать?

– Она не берет выходной. Думаю, Олив больна.

– Так вы доктор! Какая я глупая! Считала вас трудармейкой[2]2
  Land girl – трудармейка, дружинница Земледельческой армии.


[Закрыть]. Вы же знаете, что идет война, и брать выходной без разрешения… кстати, вы попросили у лектора разрешения уйти?

Олив заплакала. Ее трясло, но она все бормотала:

– Прошу вас… это я виновата. Не Грейс. Я не надела жилет.

Последовало потрясенное молчание, прерванное подругой.

– Виновата не она. Олив слишком больна, чтобы принять разумное решение, и не думаю, что мистер Черчилл захочет, чтобы она…

Договорить Грейс не успела.

Мисс Райленд смотрела на нее с таким видом, словно глазам не верила… и ушам тоже.

– Довольно, наглая девчонка! Как вы смеете считать себя вправе решать, чего захочет или не захочет мистер Черчилл!

Она повернулась к Олив.

– Что же до вас… Тернер, – немедленно вернитесь в аудиторию.

Девушка молча выбежала из комнаты.

Грейс ждала. По своему долгому опыту она знала: извиняться, пытаться объяснить хоть что-то – только ухудшит ситуацию.

Мисс Райленд подошла ближе, глядя на стоявший на письменном столе телефон. Ожидала звонка или хотела позвонить сама, пожаловаться на Грейс Патерсон?

– Никто из вас не имеет зимней одежды, – выговорила она наконец.

– Мы еще не получили пальто. Я подумывала спросить вас насчет них.

– Стоит ли напоминать, что сейчас недостает очень многого? Будь у нас ткань, мы немедленно отдали бы ее производителям шинелей для наших бравых солдат, у которых нет теплого уютного общежития, куда можно вернуться после рабочего дня. Пальто были заказаны давно и будут привезены в ближайшее время. Для того чтобы победить в этой войне, мы должны быть дисциплинированными и вооружиться высокими моральными принципами. Всем приходится приносить жертвы во имя победы, и, мисс Патерсон, нам всем нужно учиться подчиняться приказам, а не думать за старших.

Повернувшись, она подошла к окну. Грейс гадала, отпустили ее или придется еще подождать.

Ждать долго не пришлось.

– Подойдите сюда…

Грейс покорно поплелась к окну.

– Видите вон то здание?

– Да, мисс Райленд.

– Это свинарник, вычистите его. К чаю я ожидаю увидеть пример хорошего ухода за животными. А теперь – вон!

– Да, мисс, – пролепетала Грейс и вышла, очень тихо закрыв за собой дверь.

Этим вечером после ужина Бетти Гуд дала Грейс конспекты лекции и стала изображать лектора, в надежде развеселить лежавшую в постели Олив.

– Классная лекция. Все, что нужно знать о земледелии, – в одном простом уроке. Представьте его: не выше меня, а руки, как окорока, – помните окорока в витринах мясников? И ровно три волоска поперек самой блестящей лысины, которую вы только видели в жизни. Абсолютно безупречные рабочие брюки из хлопчатобумажной саржи и туфли такие начищенные, что в них можно смотреться. Не думаю, что он когда-то был на ферме, но, так или иначе, пальцы сунуты за помочи, а сам ходит взад-вперед по аудитории.

«Выращивать зерно – очень просто, – вещал он. – Прежде всего вспашите поле на современном тракторе или великолепной британской лошади. Дальше забороните его. Что потом? Сев, конечно. В наше время для этого есть сеялки, или, в зависимости от размера фермы, можете разбрасывать зерно вручную. Далее следует прополка, – чертовы сорняки могут стать проклятием вашей жизни. После этого у вас есть право предоставить все матушке-природе. Поливать при необходимости. Ах, какое счастье наблюдать, как колышется на ветерке золотистая пшеница, как зреет на подпорках великолепный английский горошек! Прелестно. И что мы делаем в последнюю очередь? Жатва. Наслаждаемся плодами нашего труда. Итак, леди, что может быть легче?»

Бетти Гуд даже не ждала от них ответа.

«Да ничего, уверяю вас», – изобразив лектора, пробубнила девушка.

– Прости, но разве он не сказал: «это чертовски кошмарная работа?» – не удержалась Грейс.

– Вовсе нет, Грейс Патерсон. И будьте любезны больше не перебивать.

Они с радостью увидели улыбку на бледном лице Олив.

– Я продолжу, Олив, – пообещала Бетти и, набрав в грудь воздуха, снова вошла в роль.

«Итак, если вас попросят пахать, даю небольшую подсказку. У леди весьма нежные «мадам сижу». Я всегда предлагаю толстую, хотя и шершавую соломенную подстилку, которую легче найти на многих фермах, чем лучшую подушку фермерской миссис. Трактора шумны, медлительны и имеют дурную привычку ломаться. Зато над вами не будут жужжать стаи оводов. О, и оводы, и осы, и пчелы по-прежнему будут летать над полем, но подальше от вас. Только подумайте о меде, который приносят пчелы, но не могу понять, почему добрый господь создал ос, хотя, возможно, они каким-то образом помогают удобрять землю. Видите, все на своем месте. Вопросы имеются?»

– Конечно, он не дал никому возможности спросить о чем-то, – продолжала Бетти, – и под конец заявил: «Думаю, что нет. Итак, куда вы сейчас? Кто ухаживает за свиньями, кто за курами? В любом случае – доброго вам дня».

Грейс рассмеялась.

– Ты напоминаешь мне подругу, настоящую актрису. Бетти, ты так хороша. Верно, Олив?

Девушка казалась слишком слабой, чтобы ответить. Ее трясло всю лекцию об уходе за свиньями и производстве яиц. В ее голове все звучали слова: курица кладет яйца, если ее правильно кормить, поить и содержать. Но вы не можете заставить ее нестись. Только если все сделано правильно, – а обязанность фермера заботиться о том, чтобы все условия были идеальными, – можно ожидать яиц от курицы.

Олив пыталась прийти в себя, глотая чай на переменах, и вызвала некоторый переполох, свалившись в обморок в туалете. Мисс Райленд была вынуждена признать, что девушке следует дать две таблетки аспирина и бутылку с горячей водой и отослать в постель.

Грейс, со своей стороны, провела остаток дня и большую часть вечера, убирая в свинарнике. Все подстилки и навоз полагалось поддевать на лопату и выбрасывать за дверь, а полы и стены мыть. Главный дояр Джордж, проходя мимо свинарника в полной темноте, услышал скребущие звуки, тихо вошел внутрь и увидел девушку, отмывавшую полы.

– Какого черта вы тут делаете?! – заорал он.

Грейс не понимала, что отвечать. Она устала, перемазалась и переживала, что от нее несет так же мерзко, как от свинарника до начала уборки.

– Вижу, ты скребешь замаранные полы в полной темноте. Чьей блестящей идеей это было?

На какой-то безумный момент Грейс захотелось бросить щетку и сбежать, но она постаралась остаться спокойной.

– Мисс Райленд, – почти прошептала она.

– Райленд? Господи боже мой!

Несколько секунд они молча стояли во мраке, после чего Джордж, очевидно, принял волевое решение.

– Иди и прими горячую ванну. Если не поторопишься, пропустишь чай, а я уверен, ей этого не захочется.

Видя, как Грейс колеблется, он заорал:

– Беги!

И добавил уже мягче:

– Иди, девочка. Вымойся. Я сам все объясню мисс Райленд.

Грейс, залившись слезами, поплелась в общежитие под бледным светом луны.

Позже, когда она выходила из столовой, мисс Райленд остановила ее.

– Похоже, Патерсон, вы не так поняли меня. Вам следует очень внимательно слушать и безоговорочно выполнять мои приказы. А теперь мы оставим эту тему, и, пожалуй, на этот раз я не стану писать на вас рапорт.

Грейс не смогла заставить себя сказать «Да, мисс» и, резко кивнув, побежала наверх, к подругам.

Она все еще не написала друзьям в Дартфорд, но, сидя у постели Олив, думала о них. Сравнивала их с мисс Райленд и ругала себя за то, что так плохо разбирается в людях.

– А я-то считала ее милой женщиной, хорошей и честной. Ну разве она может сравниться добротой с миссис Бруэр или миссис Петри. И я не ослышалась, а прекрасно поняла ее слова. Она мне солгала. И еще мне нужны нормальные жилеты и теплые носки, – пробормотала Грейс непривычно тихой комнате. – Я же обещала тебе, Олив, жилет. Думаю, что смогу одолжить еще и шерстяные носки, как только поправишься.

Незаметно для Грейс соседки по комнате встали и принялись рыться в скудных пожитках.

– Каждая старушка в нашей деревне связала мне теплые носки, и, бьюсь об заклад, без вязаного жилета тоже не обошлось, – сказала девушка из Йоркшира, немного постарше остальных. – Ненавижу прикосновение шерсти к голой коже, но что можно сказать пожилым леди?

– Большое спасибо, – хором пропели девушки. Раздался дружный смех.

– Я не могу взять все это, – прокашляла Олив, когда на кровати выросла гора вязаных носков, чулок, жилетов и даже трусиков.

– Не расстраивайся, мы все поделим. В этой войне мы должны держаться вместе, правда, леди? – весело заявила Бетти и заставила Олив улыбнуться, вытащив из груды вещей громадный вязаный жилет и натянув его поверх пижамы. Затем сняла и выставила на всеобщее обозрение.

– Маловат для меня. Есть охотники?

Грейс, все еще раздосадованная и злая, начала немного расслабляться в дружеской атмосфере. Именно так она шутила со старыми школьными подругами. Никто не украдет их место в ее душе. Но она улыбнулась, понимая, что эти молодые женщины всегда будут занимать особое положение в ее новой жизни.

Еще через два дня мисс Райленд была вынуждена признать, что Олив не стало лучше, и позвонила доктору. Грейс и Бетти было позволено остаться с Олив. У Грейс не имелось никакого опыта в уходе за больными, так что она не знала, как сбить температуру Олив.

– Она вся горит, Бетти. Что мы можем сделать до приезда доктора? Может, снять тяжелое одеяло?

Она уже шагнула к кровати.

– Нет, – резко бросила Бетти. – Если я верно помню, няня в таких случаях опускала нас в холодную воду, а потом тут же снова запихивала в теплую постель, и так до тех пор, пока не снизится температура. И еще я знаю, что она не должна лежать на сквозняке.

Грейс огляделась.

– Жаль, что нет камина. Я могла бы легко набрать веток в лесу. Здесь все время откуда-то дует.

Она рассерженно подбежала к маленькому окошку и попыталась выглянуть:

– Ни черта не вижу. Сейчас спущусь вниз, буду ждать машину. Не могу просто сидеть сложа руки.

Олив закашлялась, громко, надрывно, сотрясаясь всем телом.

– Все будет хорошо, Грейс, – прохрипела она.

Пугающий свист в груди девушки слышали слишком часто за последние несколько дней. Она постоянно металась в жару, сбрасывая одеяла, чем еще больше тревожила подруг.

Бетти, державшая Олив под спину, пока не прошел спазм, опустила ее на подушку.