Текст книги "Белый свет"

ЧАСТЬ 2

«Действительная бесконечность в ее высшей форме создала и поддерживает нас, а в своей вторичной, безграничной. форме встречается повсюду вокруг и даже обитает в нашем сознании».

Георг Кантор

9. ОТЕЛЬ ГИЛБЕРТА

Я попробовал долететь до отеля, но обнаружил, что здесь для полета нужны крылья. Обходя крупные валуны, я зашагал по лугам, плавно поднимающимся к нему.

Я был наг.

Трава в лугах была короткой и упругой. Было приятно ступать по ней босыми ногами. С момента приземления я не слышал больше ни одного смешка и решил, что земля все-таки не живая. Все напоминало какую-нибудь альпийскую долину на Земле, разве что солнца не было видно. Свет шел отовсюду.

Я заметил на лугу извилистую ложбинку и подошел к ней. Как я и надеялся, там оказался узенький ручеек. Я опустился на колени и напился. Вода была чистой и такой холодной, что я почувствовал весь ее путь до желудка. 1 де-то там, выше, наверняка были ледники.

Я с трудом взбирался на становящийся все более крутым склон где-то около часа, но к отелю нисколько не приблизился. Воздух был совершенно чист. Я обернулся.

Мы приземлились в нескольких тысячах футов над уровнем моря, но Кэти наверняка уже была на месте. Ей повезло, что она обзавелась крыльями.

Я снова озадаченно задумался над тем, почему ландшафт казался таким плоским. По ощущениям склон становился все круче, но по виду он лежал вровень с окружающей поверхностью. Я прошагал еще полчаса. Отель нисколько не стал ближе. Я присел отдохнуть, жадно всасывая в легкие разреженный воздух.

Вокруг меня в траве росли крохотные желтые цветочки.

Я нагнулся, чтобы получше рассмотреть один из них. Сначала он показался похожим на простую пятиконечную звезду. Но потом я разглядел, что на каждом лучике звезды находилась звездочка поменьше. Я всмотрелся пристальнее.

На кончике каждого луча вторичной звездочки было по еще меньшей звездочке, увенчанной еще более крохотными звездочками, на которых… Вдруг как вспышка высветила мне весь этот бесконечно регрессирующий рисунок.

Трепеща от возбуждения, я поднял перед глазами травинку. Где-то на половине ее длины травинка раздваивалась на травиночки. В свою очередь, каждая травиночка ветвилась и снова ветвилась, и снова, и снова. Мой разум моментально ухватил всю эту бесконечную структуру. Неудивительно, что трава была такой упругой.

Я новыми глазами посмотрел на окружающий пейзаж. Мы с Кэти пролетели мимо алеф-нуля. Здесь бесконечность была не менее реальна, чем торт, запущенный в лицо. И тело, которым я располагал, было достаточно оснащено, чтобы справиться с этим. Я мысленно вернулся обратно к умственному выверту, позволившему мне разглядеть бесконечную сложность цветка и травы. Может быть…

– Ля, – сказал я. – Ля, ля, ля… – Я снова проделал это со своим сознанием и позволил голосу слиться в комариный писк. Через несколько секунд я закончил произносить «ля» алеф-нуль раз.

Затем я попробовал сосчитать все натуральные числа, но застрял, пытаясь произнести 217876234110899720123650123124687857. Я решил воспользоваться более простой системой и начал сначала.

– Один. Один плюс один. Один плюс один плюс один… – Через минуту я закончил. Я досчитал до алефнуля.

Я критично взглянул на расстояние между мной и отелем. Я заострил свое зрение и принялся считать валуны, точками усыпавшие долину. Можно было не сомневаться – мне предстояло пройти мимо алеф-нуля валунов. Ничего удивительного, что я не почувствовал приближения к цели. Пройди я мимо еще десяти или мимо еще тысячи валунов, их все равно оставалось бы впереди алеф-нуль штук.

Но мой язык сумел назвать алеф-нуль вещей, когда Я считал вслух. Почему бы и моим ногам не суметь сделать то же самое? Я встал и побежал. И снова нужно было сделать головой какой-то фокус, который позволил бы мне все время прибавлять скорость. Бесконечная энергия, необходимая мне, чтобы двигаться быстрее и быстрее, вливалась в меня из окружающего ландшафта. У меня появилось ощущение, будто гора притягивает меня к себе, что воздух расступается, чтобы пропустить меня, что земля ступеньками укладывается мне под ноги, создавая дополнительную опору.

Минута до следующего валуна, полминуты до следующего за ним, четверть минуты до третьего… Спустя две минуты я, чуть-чуть запыхавшись, стоял на площадке перед отелем. Это оказалось похоже на путешествие сюда с Земли, но без релятивистских искажений. Я находился в мире, где земная физика не действовала.

Отель был построен из камня. Наружные стены покрывала грубая кремового цвета штукатурка, а оконные переплеты были выкрашены темно-красной краской. Хотя отель был всего двести футов в высоту, он имел бесконечное множество этажей. Трюк заключался в том, что верхние этажи становились все ниже и ниже. Каждый следующий слой комнат был сплющен как раз настолько, что занимал лишь одну двадцатую оставшейся части высоты отеля – таким образом, всегда оставалось место еще для девятнадцати этажей.

Разумеется, у здания не было крыши. Она и не требовалась, поскольку каждый этаж был защищен от непогоды находящимися выше этажами. Я внимательно посмотрел на щелочки верхних окон и подивился, как может кто-нибудь пользоваться комнатой с потолком на расстоянии одного дюйма от пола. Я уж не говорю о комнате с таким низким потолком, что электрону пришлось бы пригнуться, чтобы войти в нее.

Лужайки позади отеля были на виду, и я разглядел несколько групп гуляющих. Приподнятая терраса с рестораном примыкала к отелю сбоку, и там сидело несколько постояльцев. Лишь немногие из них были людьми.

Я пробрался вдоль по дорожке к входу в отель. На территории отеля было высажено несколько деревьев и кустов. Все они бесконечно ветвились, превращаясь в фантастическое сплетение мельчайших деталей. Я сдуру засунул руку в один куст, а потом несколько минут выпутывался из него. Со скамейки за мной безучастно наблюдала огромная медуза. Сдержанно кивнув, я поспешно миновал ее.

К моему облегчению, число ступеней, ведущих в гостиницу, было конечным. Вестибюль был тускло освещенным и просторным, но не чересчур. Я подошел к стойке администратора и выпалил вековечный вопрос «Где я?» Я заговорил слишком громко, и несколько постояльцев, слонявшихся по вестибюлю, прервали беседу и прислушались.

По виду администратор был человеком, хотя пышная черная борода и скрывала большую часть его лица. Одетый по моде 1900-х годов, он пристально смотрел на меня сквозь очки в золотой оправе с маленькими овальными стеклами.

– А как вы думаете, где вы? – Авторучка в его руке зависла над листком бумаги, будто он собирался записать мой ответ.

– Это – это небо?

Администратор сделал короткую запись.

– Обычно мы называем это место Изнанкой. Изнанкой Саймиона.

Последнее слово эхом зазвенело в моих ушах. Я все-таки сделал это. Эх, если бы я повнимательнее прочитал ту брошюру.

– Как же новичок вроде вас сумел попасть сюда? – перебил мои мысли администратор.

– Я летел.

Похоже, это произвело на него впечатление.

– По своей воле? Неплохо, совсем неплохо. Я полагаю, вы хотите взобраться на Гору Он?

– Ну, не сразу… – начал было я. По какой-то причине это вызвало у него довольную улыбку. Я оставил ее без внимания. – Как называется этот отель?

– Отель Гилберта.

При виде наряда администратора в моей памяти что-то шевельнулось, а когда я услышал название отеля, я вспомнил свой сон на кладбище. Дэвид Гилберт. В своих популярных лекциях он часто говорил об отеле с количеством номеров алеф-нуль. Отель Гилберта.

В наплыве эмоций я наклонился к администратору:

– Он здесь?

– Профессор Гилберт? Вы сможете увидеть его попозже, за чаем.., если найдете себе какую-нибудь одежду.

До меня только сейчас дошло, что я наг, а все остальные – одеты. И я вдруг ощутил давление множества взглядов, которых мой вид забавлял. Повинуясь оборонительному рефлексу, я сжал ягодицы вместе.

– У меня нет с собой багажа, и вообще…

Я услышал позади какой-то скрип и скрежет и обернулся, прикрыв одной рукой гениталии. Жук ростом с человека, раскачиваясь, быстро приближался ко мне по ковру. Две его передние лапы были высоко подняты, и он ими размахивал. С его жала капала какая-то струящаяся жидкость. С воплем я перескочил через стойку администратора.

Жук дошел до стойки и поднялся перед ней во весь рост. Два фасетчатых глаза внимательно разглядывали меня, в то время как на поверхности стойки собиралась лужица пугающего вида слюны насекомого.

– Сделайте что-нибудь, – сдавленным голосом попросил я администратора.

Он лишь хмыкнул и отошел в сторону, чтобы жуку было лучше меня видно. Тот постоянно обмакивал свои передние лапы в слюну и сплетал ее в крепкие серебристые пряди. Неожиданно жук потерял равновесие и с грохотом упал спиной на пол, утянув за собой клубок загустевшей слюны. Я не видел его, но отчетливо слышал активное пощелкивание его лап.

Я осторожно перегнулся через стойку, чтобы посмотреть, чем это существо занято. Все его восемь – а может, шесть – лап суетились вокруг серебристого комка слюноволокна. По его виду можно было предположить, что он прядет что-то вроде кокона – возможно, чтобы засунуть меня в него и превратить в корм для своих личинок.

– Знаете ли, вам следует поблагодарить его, шепнул мне администратор. – Его зовут Франкс.

– Поблагодарить его за что?

– За костюм, который он для вас делает, – прошипел администратор.

И тут жук закончил свое занятие. После нескольких секунд отчаянного барахтанья и раскачивания он перевернулся со спины на ноги. Прощебетав что-то, он рас" стелил серебристый спортивный костюм на полу.

Я перелез через стойку обратно и нырнул в шелковистую одежду. Она была точно по мне и застегнулась спереди, стоило мне дотронуться до нее. На костюме даже были карманы.

Я чопорно поклонился и сказал:

– Благодарю вас, Франкс. Если когда-нибудь я смогу чем-нибудь…

Снова раздался скрип, и я напрягся, пытаясь понять его. На самом деле, это была человеческая речь, витиеватая английская речь, только сильно ускоренная. Послушав всего минуту, я уже чувствовал себя так, будто его рассказ мне давно знаком. Кто-то… «какой-то находящийся во мраке невежества ксенофоб».., швырнул в него яблоком. Оно застряло в его спине и начало гнить. Он расправил свои броневые надкрылья-доспехи, чтобы показать мне это место. Не мог бы я вычерпать гниющее яблоко и плоть?

– Ну, наверное, – неуверенно произнес я. – Если бы у меня была ложка…

Франкс поспешно пересек вестибюль и подошел к женщине в черно-белом, сшитом у портного шелковом костюме, которая попивала кофе из маленькой чашечки.

Она с омерзением отпрянула от него, а он схватил со стоявшего перед ней столика ее чашку. По дороге он подцепил со стойки газету и поспешно вернулся ко мне.

Мне ничего не оставалось, как выскрести пораженный участок на обширной спине насекомого. Я вываливал дурно пахнущие комки на расстеленную Франксом газету, еле сдерживая рвоту. У меня создалось впечатление, что я производил на постояльцев нехорошее впечатление, и испытал облегчение, когда операция была завершена.

Во время операции гигантский таракан стоически хранил молчание. Потом он медленно повернулся, чтобы рассмотреть кучу грязи на газетке. По-прежнему не издав ни звука, он опустил голову и принялся поедать ее.

Я отвернулся. Администратор пристально смотрел на меня, его глаза и борода ничего не выражали.

– Вы добрый человек, мистер…

– Рэймен, – сказал я. – Феликс Рэймен. Вы можете дать мне комнату? Я очень устал.

– Мест нет.

– Этого не может быть, – запротестовал я. – У вас бесконечное множество комнат.

– Да, – сказал администратор, и в глубине его бороды сверкнули зубы. – Но у нас также бесконечное множество постояльцев. По одному в номере. Как мы можем разместить вас?

Вопрос не был риторическим. Он опять снял колпачок с ручки, чтобы записать мой ответ. Тут мне припомнился Ион Тихий из рассказов Станислава Лема, и ответ был найден.

– Переселите жильца из номера 1 в номер 2. Жильца из номера 2 в номер 3. И так далее. Каждый постоялец выезжает из своего номера и перебирается в следующий по порядку. Номер 1 останется пустым. Вы можете поселить меня туда.

Администратор что-то быстро записал в своем блокноте.

– Прекрасно, мистер Рэймен. Распишитесь, пожалуйста, в журнале регистрации, а я пока все организую… – Он вручил мне тонкую, в кожаной обложке, книгу и, отвернувшись, заговорил в микрофон.

Я листал журнал, замечая тут и там известные имена среди незнакомых каракуль. Я нашел пустую страницу и расписался на ней. Любопытствуя, сколько страниц осталось до конца, я попытался перелистать их все.

Скоро стало ясно, что в книге бесконечное множество страниц. Я включил ускорение и пролистал алеф-нуль страниц. И все равно там оставалось еще много. Я отлистал еще алеф-нуль страниц, и еще алеф-нуль. И все-таки оставалось еще очень много страниц.

Я начал ухватывать страницы пачками, листая все быстрее и быстрее… Меня остановил подошедший и закрывший книгу администратор.

– В таком темпе вы никогда не дойдете до конца. В ней алеф-одна страница.

За моей спиной Франкс, гигантский таракан, закончил свою скромную трапезу. Я посмотрел на него с отвращением. Он ел свою гнилую плоть.

– Ну-ну, не надо, – сказал он, прочитав выражение на моем лице. – В доме отца моего много чертогов, а?

Каннибализм выражает, в конечном итоге, глубочайшее уважение к поедаемому, если так можно выразиться… будь он даже мой покорный слуга – я сам. – Он визгливо рассмеялся, довольный собственным красноречием, и, наклонившись, вылизал последние капли жижи.

Прежде чем мне удалось украдкой уйти, он снова заговорил:

– Вы уже получили право на проводника? Нет? Удачи вам. Теперь найти проводника не так уж невозможно, логически это не исключается, вы понимаете, но вероятность.., я полагаю, вы понимаете теорию вероятностей?

Мне ужасно хотелось от него отделаться. Его громкая цветистая речь привлекла внимание всего лобби.

– Я математик, – резко сказал я.

– Математик! Это же просто восхитительно! А позвольте поинтересоваться вашей специализацией?

– Я очень устал. – Я отступил от него на шаг. – Может быть, позже.

– Может быть, позже будет слишком поздно, – воскликнул жук, занимая позицию между мной и лифтами. – Имеется нулевая вероятность найти проводника.

Как математик, вы это должны понимать. Не невозможно, но нулевая вероятность. И тем не менее вы хотите взобраться на Гору Он. У меня такие же устремления.

Какую команду мы составим! Франкс и Феликс! – Он выкрикнул наши имена так, что все в вестибюле слышали. Я застонал, но он продолжал свою болтовню:

– Феликс и Франкс. Я – поэт, Феликс, провидец, царь-философ. А вы – вы добрый самаритянин, математик и более того. Гораздо, гораздо более того, но уж по меньшей мере математик, специализирующийся на.., на…

Он не собирался останавливаться, пока я не скажу ему.

– Теория множеств, – устало произнес я. – Бесконечные числа. – Я уже пожалел, что принял этот спортивный костюм.

Жук высоко воздел свои передние лапы и пародийно изобразил мусульманское приветствие.

– Мои молитвы услышаны, – сказал он. – Иди с миром, сын мой. Не плати никому злом за зло. Крепко держись за того, кто…

С застывшей на лице кривой усмешкой я прошагал к лифтам.

10. ЧТО ТАКОЕ МОЛОКО?

Лифтом управляла крупная креветка в голубой ливрее с латунными пуговицами. По крайней мере с виду это было похоже на креветку. Состоящий из сегментов хвост аккуратно подвернут, а сама креветка сидела в узорчатом ведерке, полном чего-то, напоминающего консоме.

Вместо кнопок в лифте был горизонтально расположенный рычаг, который креветка могла перемещать взад-вперед своими усиками-антеннами.

Мне все еще было любопытно, как люди помещались в этих низеньких комнатах в верхней части отеля, и я решил спросить.

– Я живу в первом номере… – начал я.

Меня перебил скрипучий голос креветки:

– Только не говорите этого коридорным! Из-за вас им пришлось всех переселять! – Он – это был он – повернул ко мне голову и посмотрел черным глазом-бусиной. – Ваш костюм похож на тараканью слюну, – заметил он через некоторое время. Лифт все еще не двинулся с места.

Мне стало довольно обидно. Я-то был уверен, что выгляжу шикарно.

– Как насчет прокатить меня наверх? – поинтересовался я.

– Без проблем, приятель.

В лифте была стеклянная дверь, и я смотрел на то, как мимо мелькают бесчисленные этажи.

– Почему потолок не становится ниже? – спросил я через некоторое время.

– Я почем знаю? – проскрипела креветка.

Мы неслись вверх все быстрее, и мне приходилось все время как бы переключать скорости в своем умственном механизме, чтобы уследить за мелькающими этажами. На многих из них я видел людей и какие-то существа – движущиеся существа – всевозможного вида. Нельзя быть чересчур разборчивым, если надо заселить алеф-нуль комнат. Но потолок, похоже, так и оставался на расстоянии десяти футов от пола.

– Наверное, имеется какой-то искажатель пространства, – полувопросительно сказал я креветке. – Что-то, заставляющее все уменьшаться в размерах при движении вверх.

– А что же будет на самом верху? – понимающе проверещала креветка. – Мы превратимся в Блонди и Дагвуда?

Я медленно покачал головой. Непохоже было, что мы когда-нибудь достигнем верха. У отеля не было ни крыши, ни последнего этажа. Интересно, что бы увидел человек, прыгнувший с парашютом над отелем? Я вспомнил, как моя рука застряла в бесконечно ветвящемся кусте перед отелем…

Вдруг все почернело. Я слышал, как где-то рядом смешливо фыркает креветка:

– Это самый верх, профессор. Не желаете ли выйти?

Я принялся шарить вокруг, но не мог нащупать стенок лифта. Что же исчезло – стенки или мое тело?

– Где мы? – По крайней мере голос у меня еще был.

– А как вы думаете, где мы?

– Ни.., нигде.

– Снова угадали, – весело пискнула креветка.

Я ощутил сильный толчок, и вновь появился свет, а мы помчались обратно вниз мимо алеф-нуля этажей отеля Гилберта.

Я был потрясен, и меня раздражала грубость креветки. Последней каплей было, когда он пощекотал мне ухо своим острым усом.

– Ты бы мне понравился гораздо больше, будь ты зажарен на вертеле с грибами и луком, – рявкнул я.

Остаток пути мы проехали в тишине.

Я вышел на этаже, расположенном над вестибюлем, и быстро нашел свою комнату. В ней были кровать, застеленная стеганым пуховым одеялом и муслиновым покрывалом, уютного вида кресло, элегантный письменный стол орехового дерева и умывальник. На полу лежал красно-синий восточный ковер, а на стенах висело несколько картин.

Я захлопнул за собой дверь и подошел к окну, выходящему на гору. Насколько я мог видеть, крутые луговые склоны простирались вверх, перемежаясь регулярными каменными поясами. Считая каменные полоски, я смог увидеть множество бесконечных отрезков. Бесконечное множество бесконечных отрезков и бесконечное множество бесконечных отрезков бесконечных отрезков. Карабкаться туда, пожалуй, потруднее, чем добраться до отеля.

Я прилег на кровать отдохнуть. Почти сразу же я провалился в сон без сновидений.

Через неопределенный промежуток времени я проснулся, как от толчка. Я был весь в поту, мысли путались. Звонил телефон, и я поднял трубку. Я услышал вежливый голос администратора:

– Профессор Гилберт пьет чай на террасе с несколькими коллегами. Может быть, вы пожелаете присоединиться. Стол номер 6270891.

Я поблагодарил его и повесил трубку. На террасу можно было пройти только через вестибюль. Я заметил сидящего на потолке Франкса и поспешил пройти мимо, пока он меня не увидел. Снаружи терраса выглядела вполне обычно со своей расположенной концентрическими окружностями полусотней столиков. Но теперь, находясь на террасе, я увидел, что все уменьшается в размерах по мере приближения к центру.., как оказалось, вокруг центра террасы размещалось алеф-нуль колец из столов.

Уже десятое от наружного края кольцо столиков выглядело набором игрушечной мебели, а жестикулирующие при разговоре посетители – заводными куклами.

Чтобы найти Гилберта, мне нужно было углубиться примерно на сотню тысяч рядов. К счастью, к центру вел свободный проход, так что я мог бежать.

Точно так же как в лифте, пространство искажалось, но его воздействия я не ощущал. Добравшись до столиков кукольного размера, я и сам стал размером с куклу, и все вокруг казалось нормальной величины. Я мчался по направлению к середине террасы, разглядывая странные существа, мимо которых я проносился.

За одним столиком резинового вида морковки поедали рагу из кролика. Я видел группу жидких созданий в ведрах, соединенных между собой соломинками для коктейля. Пучки перьев, клубки покрытых слизью щупальцев, облачка разноцветного газа. Я видел двух жаб, по очереди целиком заглатывающих друг друга. Одни существа представляли собой сгустки света, другие были похожи на листы бумаги. Некоторые замерли, уставившись в пустоту, но большинство было увлечено оживленной беседой. Очень многие чертили во время разговора какие-то узоры на скатерти, очевидно, чтобы облегчить взаимопонимание. Хотя мне судить было не по чему, они показались мне ужасно неуклюжей и несимпатичной толпой. Официанты со свистом проносились туда-сюда на роликовых коньках, доставляя тарелку за тарелкой из кухни, расположенной где-то в центре террасы.

На каждом столике стояла карточка с номером, и когда я достиг шестого миллиона, я немного сбавил скорость. Там было так много, так много созданий. Бесконечное повторение индивидуальных жизней начало действовать на меня подавляюще, малозначительность каждого из нас в отдельности ошеломляла. Мое зрение утратило четкость, и все существа на террасе начали сливаться в одно уродливое чудище. Я потерял равновесие и поскользнулся, сбив с ноги официанта.

Он был похож на гриб с трехлопастным пропеллером на верхушке, а на его толстую единственную ногу был надет роликовый конек. Он балансировал на пропеллере тарелкой с извивающимися червями, которые, складываясь пополам и распрямляясь, принялись расползаться во всех направлениях сразу. Гриб сердито зашипел и стал собирать разбросанные деликатесы, пока они не удрали.

Я извинился и продолжил свой путь, припоминая при этом, как выглядел Гилберт. Довольно скоро я заметил трех мужчин, сидевших за одним из столиков. Двое были в костюмах, а один без пиджака. С легким потрясением я осознал, что смотрю на Георга Кантора, Дэвида Гилберта и Альберта Эйнштейна. Один стул за их столиком пустовал. Я поспешил подойти, представился и попросил разрешения присоединиться.

Гилберт и Эйнштейн были поглощены оживленной и бесконечно сложной дискуссией и просто взглянули на меня. Но Кантор указал на свободный стул и налил мне чашку чаю.

– Я занимался теорией множеств, – сказал я ему, усевшись. – Меня интересует проблема континуума.

Он молча кивнул. Он был одет в серый костюм и белую рубашку со стоячим воротничком. Его взгляд был каким-то затравленным и несчастным. Он прихлебывал чай из чашки, смотрел на меня и молчал.

– Вы, наверное, очень счастливы оттого, что находитесь здесь со всеми этими бесконечностями, – немного льстиво сказал я.

– Я знал, что все будет именно так, – наконец вымолвил он.

– Наверное, подъем довольно долог? – сказал я, показав рукой на Гору Он.

– Это только начало второго класса чисел. За ней расположены все алефы. А за ними – Абсолют, Абсолютная Бесконечность, где.., где… – Он замолчал и уставился в небо.

Я молча ждал, когда Кантор завершит свое предложение. Тем временем Гилберт закончил разговор с Эйнштейном, и оба расхохотались. Он поднялся, чтобы уйти, и слегка кивнул мне.

– Мне нужно исполнить некоторые обязанности. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет плодотворным в научном плане.

А потом Гилберт поспешил к возвышающемуся над нами отелю, становясь все больше и больше по мере удаления от центра террасы.

От замечания Гилберта о науке мне стало неуютно.

За последний год я пришел к болезненному пониманию того, что все, чего я мог бы когда-либо достичь в математике или физике, никогда и близко не сравнится по своему значению с работами Кантора, Гилберта или Эйнштейна.

Но я попытался сделать умный вид и снова обратился к Кантору:

– Здесь, наверное, проще заниматься математикой, потому что вы можете привлекать бесконечные доказательства. Взять, к примеру, теорию чисел…

– Вот вы и возьмите, – с неожиданной злостью ответил он. – Светила теории чисел брезгают применять мои бесконечности в качестве истинных чисел. Почему меня должны интересовать их близорукие несуразности?

Я решил сменить тему:

– Ну, эти.., существа.., здесь, наверное, серьезно относятся к бесконечности. Наверное, проводятся семинары и…

Кантор отмахнулся.

– Это туристический отель. Они живут в городах-свалках на Лицевой стороне и совершенно довольны полной конечностью всего. Время от времени они прибывают сюда по туннелю или морем. Большинство из них даже не знают, на что они смотрят. – Он взмахнул правой рукой. Рука оторвалась и улетела, кувыркаясь, высоко в небо. – Считайте, что меня нет, – сказал Кантор, вставая. – Но в гости заходите. Вы можете пригодиться. Я живу с одной дамой на Лицевой стороне неподалеку от алеф-первого туннеля. – Он взмахнул левой рукой. Она тоже оторвалась и со свистом унеслась в небо, как удачно брошенная деталь головоломки. Он весь напрягся, словно собираясь подтянуться на перекладине, затем вдруг превратился в шар белого света и ракетой взмыл вверх.

Я с минуту смотрел ему вслед. Наверное, этот фокус позволял достичь более высоких бесконечностей. Я осторожно потянул себя за руку, чтобы проверить, не оторвется ли она.

– У него исключительная техника, – сказал Эйнштейн, прервав мои мысли. Я почти забыл, что он тоже был там, и повернулся посмотреть на него. Лицо Эйнштейна так знакомо по фотографиям, что, сидя в действительности рядом с ним, я испытал сильнейшее чувство реальности. Его глубоко сидящие глаза словно смотрели сквозь меня. – Но вы сами тоже исключение, – сказал он через минуту. – Вы попали сюда, не умерев. Вы не были на Свалке. – Он жестом указал на понижающееся вдали море. – Я видел, как вы приземлились. Вы и чайка.

– Вообще-то это была женщина, – объяснил я. – Просто ей нравится выглядеть чайкой.

– Необыкновенно и исключительно, – повторил Эйнштейн. – Большинство душ прибывают на другую сторону… Лицевую. И у них нет возможности выбирать себе форму. Скажите, как вам это удалось?

– Я каким-то образом покинул свое тело. Я видел Иисуса, и он велел мне явиться сюда. Поскольку это бесконечно далеко, я использовал релятивистское замедление времени.

Эйнштейн кивнул.

– Это могло произвести эффект, если бы продолжалось неопределенно долго.

– Какой эффект? – спросил я, отхлебнув наконец свой чай.

– Превращения в компонент внеразмерной потери излучения. – Он заметил, что я его не понял, и перефразировал свою мысль:

– Если говорить поверхностно и неточно, все здесь состоит из света. Саймион – это обширная поверхность света, лежащая на грани, разделяющей пространство и антипространство. Эта сторона называется Изнанкой, а другая сторона поверхности называется Лицевой. Когда кто-нибудь умирает, это освобождает определенный энергетический импульс, ударяющий в Лицевую сторону и активизирующий какой-либо образ.

– На это обычно требуется много времени? Чтобы попасть сюда, когда человек умирает?

– Это может произойти моментально. В совершенно реальном смысле Саймион находится рядом с любой точкой обычной вселенной. Конечно, если оставаться в обычном пространстве, как это сделали вы, тогда он бесконечно далек. Но имеется внеразмерный короткий путь к Лицевой стороне. Вы сами много раз им пользовались.

– Позвольте кое-что уяснить. Так вы говорите, что Саймион – это большая плита света? Люди попадают сюда, превращаясь в свет?

Он сделал предостерегающий жест.

– Лучше называть это информационной структурой волнового типа в энергетической конфигурации Гилбертова пространства.

И тут официант поставил перед ним вазочку с ванильным мороженым. Эйнштейн начал есть, внимательно разглядывая каждую ложку.

Я прикидывал, как мне достичь более высоких бесконечностей. Я также пытался вообразить, как все это могло быть сделано из света.., мое тело, Гора, мороженое. И что он имел в виду, говоря, что я много раз бывал здесь раньше?

Эйнштейн отложил ложечку и снова заговорил:

– Позвольте я расскажу вам одну историю, которую я однажды рассказывал на одном чаепитии в Принстоне.

Хозяйка попросила меня объяснить теорию относительности в нескольких словах.

У него была добрая, но лукавая улыбка. Он откинулся в кресле и рассказал свою историю:

– Был у меня друг, слепой от рождения. Однажды мы отправились на прогулку за городом. Было жарко, и, пройдя пешком несколько миль, мы сели отдохнуть.

– Как мне хочется пить, – сказал я своему другу. – Хотел бы я выпить стакан холодного молока.

– Что такое молоко? – спросил мой друг.

– Молоко? Молоко – это белая жидкость, – Я знаю, что такое жидкость, – ответил мой друг. – Но что значит «белая»?

– Белый – это цвет лебединых перьев.

– Я знаю, что такое перья, но что такое «лебедь»?

– Лебедь – это большая птица с изогнутой шеей, – Это мне понятно, – ответил мой слепой друг. – Только вот что значит «изогнутый»?

– Вот, – сказал я, взяв его за руку и выпрямив ее. – "Сейчас рука прямая. – Потом я согнул его руку и прижал ее к его груди. – А сейчас твоя рука согнута.

– А! Теперь я знаю, что такое молоко.

Закончив свою речь, Эйнштейн взял меня за руку и несколько раз выпрямил и согнул ее. Было приятно ощущать его руки на себе.

Некоторое время я размышлял над этой историей.

Это был рассказ о сведении абстрактных идей к непосредственным ощущениям. Я попытался определить, какую же идею я хотел понять, что и к чему свести. За соседним столиком компания красно-оранжевых газонокосилок с треском и грохотом размахивала своими ножами, пока официант раскладывал на столе квадратный ярд трепещущего пурпурного дерна и ставил литровую банку машинного масла.

– Мне трудно сосредоточиться, – сказал я наконец.

Куда бы я ни посмотрел, повсюду взгляд натыкался на какое-нибудь нелепое чудище или причудливый овощ. – Здесь так людно и шумно.

– Это потому, что мы из вселенной с бесконечным множеством обитаемых звездных систем, – сказал Эйнштейн, пожав плечами. – А это один из очень немногих приличных отелей на Изнанке. – Он с непонятным упорством рассматривал свою ложечку. – Мне пора идти, – медленно сказал он, не поднимая глаз. – Назад на Лицевую сторону. Если бы я мог просто…

Вдруг его голос и внешность радикально изменились.

Было такое впечатление, что на мгновение он стал всеми людьми сразу. Его очертания размылись, и в то же время казалось, что он был четкой копией всех людей, которых я когда-либо знал. И при этом все эти знакомые лица смотрели на меня глазами Эйнштейна.