Текст книги "Загадка Туринской Плащаницы"

После распятия Иисуса «от шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого». Затем Иисус, «возопив громким голосом, испустил дух».

Реалистичная картина расцвечивается религиозно-мистическими красками: упоминается разодранная завеса в храме, землетрясение, воскрешение многих усопших святых. А затем вновь эпический повествовательный тон:

«Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи… Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который тоже учился у Иисуса; он, пришедши к Пилату, просил тела Иисусова. Тогда Пилат приказал отдать тело. И, взяв тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею (полотном) и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился…

На другой день, который следует за пятницею, собрались первосвященники и фарисеи к Пилату и говорили: Господин! Мы вспомнили, что обманщик Тот, еще будучи в живых, сказал: «после трех дней воскресну». Итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики, пришедши ночью, не украли Его и не сказали народу: «воскрес из мертвых»…

Стражу поставили, а к камню приложили печать.

Все вроде бы даже излишне подробно. Зачем было повторять кощунственное обзывание безвинно распятого праведника обманщиком? Зачем было упоминать версию о том, что тело его могут выкрасть ученики для доказательств воскрешения? Не лучше ли было для фанатичных христиан опустить подобные детали? А уж выдумывать их и вовсе было бы неразумно и даже святотатственно. (Обратим внимание и на страх правителей перед народом.)

«По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария – посмотреть гроб. И сделалось великое землетрясение…»

Далее следует фантастический рассказ об ангеле в белой одежде, сидящем на камне у пустого гроба. И когда они возвращались, то встретили Иисуса и поклонились Ему. «Тогда говорит им Иисус: не бойтесь…»

Эта деталь тоже характерна. Он обещал воскреснуть, они верили в Его божественность, а увидев воскресшего, испугались. Он был вынужден их успокоить. Позже Иисус встречается с учениками, которые, «…увидев Его, поклонились Ему, а иные усомнились». И вновь – странное, необязательное (а для выдуманного эпизода совершенно излишнее) упоминание об усомнившихся в чуде апостолах. Да и само явление Иисуса после воскрешения не сопровождается фантастическими картинами, событиями, а представлено вполне обыденно.

Чем это можно объяснить?

То, что в древнем повествовании соединяются реалистические и мистические подробности, вполне понятно. Ведь речь идет о религиозном событии, в котором принимает участие Богочеловек. Рассказ ведется от имени глубоко верующего – верующего именно в чудо.

Тем более удивительны приводимые им вполне реальные, порой натуралистичные детали. В литературе этот прием применяется издавна. Однако в данном случае повествование совершенно не похоже на художественное сочинение.

Теперь вспомним о Туринской Плащанице. Раны на теле изображенного на ней человека не вполне отвечают описанию казни, приведенному Матфеем. Сказано, например:

«…И дали Ему в правую руку трость; и, становясь перед Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него, и, взяв трость, били Его по голове».

Если бы некто «моделировал» этот эпизод, то, по-видимому, постарался бы показать на лбу, лице или затылке «изображенного» на Плащанице человека следы от ударов тростью. Ничего подобного на Туринской Плащанице нет.

Допустимо ли усомниться в этой связи в точности и правдивости описанного Матфеем? Нет оснований для такого вывода. Судя по всему, трость была легкой, небольшой, и мучители Иисуса использовали ее для того, чтобы иглы тернового венца на голове Его ранили кожу. Сам по себе венец не причинил бы значительных ран. То, что они были, Туринская Плащаница подтверждает.

Правда, у Матфея ничего не сказано о том, что Иисуса истязали плетью, не говоря уж о том, какой она была. И последующие два Евангелия об этом тоже умалчивают. Что бы это значило?

Прежде всего то, что Туринская Плащаница представляет на сей счет дополнительные свидетельства, как независимое и оригинальное «произведение». Надо подчеркнуть: она вовсе не предназначена была для подтверждения канонических книг Нового Завета. Так было бы в том случае, если б ее искусственно создали – каким-то не вполне понятным способом – в качестве «иллюстрации» к Евангелиям.

Данное обстоятельство лишний раз подтверждает (хотя и не доказывает окончательно) версию о достоверности происхождения Туринской Плащаницы, о ее возможной связи со смертью и воскрешением Иисуса Христа.

Очень показательный факт: о бичевании Иисуса Христа все-таки есть упоминание – в апокрифическом Евангелии от Петра. Эта книга заслуживает особого внимания, и о ней речь пойдет чуть позже.

Здесь тоже сказано о тьме по всей земле после распятия Иисуса – на три часа, но нет упоминания о землетрясении и воскрешении святых.

После смерти Иисуса Иосиф из Аримафеи «осмелился войти к Пилату», который «удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его: давно ли умер? И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу. Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе, который был высечен в скале…»

Обратим внимание: Пилат удивился быстрой смерти Иисуса.

Действительно, распятые на кресте, по свидетельствам очевидцев, многие часы – до нескольких дней! – могли оставаться живыми, если им давали пить. Сомнения Пилата, видевшего Иисуса и не признавшего его ни слишком слабым, ни больным, были вполне основательны. Уж кто-кто, а прокуратор Иудеи знал, как мучительно долго умирают распятые на кресте. Для того и предназначалась такая казнь.

В Евангелии не упомянута просьба о страже у гроба. Эта деталь очень важна. Она позволяет усомниться: а была ли стража? Был ли привален огромный камень к выходу из гробницы? Беспристрастный исследователь может предположить, что о страже и камне сказано для того, чтобы подчеркнуть чудесный характер воскрешения Иисуса и опровергнуть все слухи и домыслы о том, что это событие было «подстроено».

Женщины после субботы, придя, обнаружили, что камень отвален, а гробница пуста. Они увидели юношу, сидящего на правой стороне, облаченного в белую одежду, и ужаснулись. Он сообщил им о воскрешении Иисуса. Они «побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись».

Воскресший Иисус явился сперва Марии Магдалине. Она пошла и сказала об этом апостолам, «но они, услышав, что Он жив, и она видела Его, – не поверили…» Наконец Иисус пришел к ним «и упрекал их за неверие и жестокосердие…» «И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо…»

Вновь очень показательная реалистичная ссылка на то, что апостолы, видя воскресшего Учителя, не поверили глазам своим, чем заслужили упрек в неверии и жестокосердии.

Очень просто и, можно сказать, обыденно сообщено о вознесении Спасителя на небо. Как это понимать? Не имел ли в виду автор быстрый уход воскресшего из мира сего? Но тогда это похоже на смерть.

А предстал перед учениками воскресший Христос в своем телесном обличии. Так как Он вознесся? В телесном виде или духовном? Об этом остается только догадываться. Вообще, о судьбе земного тела Иисуса, в которое воплотился Господь, нет никаких упоминаний.

Почему автор Евангелия не счел нужным упомянуть о том, каким образом и при каких обстоятельствах свершилось вознесение Иисуса? Или устное предание об этом умолчало? Такое необычайное явление, настоящее чудо, не нашло отражения в тексте! Почему?

Какие бы ни давались ответы на этот вопрос, скупое свидетельство, как бы между прочим, – «вознесся на небо» – не дает основания усматривать в нем нечто невероятное, чудо.

В общем описание смерти Иисуса здесь сходно с предыдущим Евангелием. Перед женщинами у пустого гроба предстали «два мужа в одеждах блистающих». Апостолы не поверили вести о воскрешении Учителя. Петр побежал к гробу и «увидел только пелены лежащие».

Иисус является апостолам и говорит:

«Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это – я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И сказав это, показал им руки и ноги».

Затем он ел перед ними печеную рыбу и сотовый мед.

«И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благославлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью».

Этот эпизод, кажется, исключает какие-либо аллегорические толкования. Как будто специально для тех, кто станет сомневаться в реальности телесного воскрешения Христа и утверждать, будто его дух, видение, призрак явился апостолам, приведены слова «осяжите Меня»… «дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня».

Не менее убедительно то, что Он ел рыбу и мед. Понятно, что призрак на это не способен. Следовательно, данное свидетельство призвано убедить в подлинном, а не мнимом воскрешении Христа.

Тем не менее у скептика и в этом случае остаются сомнения. Ведь люди в гипнотическом состоянии могут совершенно отчетливо видеть отсутствующего в действительности человека и все его действия. Такой феномен, похоже, был известен автору этого Евангелия. Возможно, ему или кому-то из первохристиан задавали каверзный вопрос: «А не померещилось ли вам, после долгой скорби и поста, что перед вами предстал тот, на кого вы молились?» Вот Христос, видя сомнения апостолов, и говорит, что «дух плоти и костей не имеет».

Но все-таки и здесь наиболее убедительны в описании Лукой воскрешения и вознесения Христа живые подробности: когда апостолы услышали от женщин весть о воскрешении Христа, то «показались им слова их пустыми, и не поверили им», а Петр, убедившись, что тело исчезло, вернулся, «дивясь сам в себе происшедшему».

Интересен эпизод, когда два христианина, идя по дороге, встретили воскресшего Христа и не узнали его. Они печально рассказали Ему о казни, усомнившись в том, что свершилось воскрешение. Вместе они устроились на ночлег, и Он, «взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них».

Путники вернулись к апостолам и сообщили о происшедшем. «Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа».

Вновь – сомнения апостолов, на что Иисус вынужден показать им косвенные свидетельства своего воскрешения: раны на руках и ногах. (Кстати сказать, нигде в Евангелиях не сказано, что раны были на ладонях; изображение на Туринской Плащанице не противоречит этому.)

Вознесение Христа описано достаточно скупо. Удивительно, что столь великое, чудесное явление и тут не приводит в изумление и восторг рассказчика. Да и апостолы попросту слишком обыкновенно попрощались со Спасителем.

Создается впечатление, что предания об этом происшествии избегают вдаваться в подробности. Почему? Ведь о многих деяниях и чудесах рассказано более или менее подробно.

Что же помешало и на этот раз дать живое описание чуда из чудес? Не в том ли причина, что никаких сколько-нибудь достоверных сведений об этом не сохранилось? Или просто надо было, во избежание излишних вопросов, скупо уведомить об уходе Спасителя из земной жизни?

Пилат, не желая убивать Иисуса, велел только бить его. Воины возложили Иисусу на голову терновый венец. Но первосвященники и служители закричали: «Распни его!»

После смерти Иисуса распятые возле него два разбойника были живы; чтобы их умертвить, им перебили голени. С Иисусом так не поступили, сочтя его мертвым. «Один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас потекла кровь и вода».

Иосифу Пилат позволил снять тело Иисуса.

«Пришел также и Никодим… и принес состав из смирны и алоя, литр около ста (по нашим мерам – около 30 литров. – Р. Б.). Итак, они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями…»

Мария Магдалина, увидев рано утром пустую гробницу, прибежала к апостолам и сказала: «унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его». Следовательно, она и не помышляла о воскрешении Учителя: тело Его просто кем-то унесено.

«Придя к апостолам, Иисус произнес: “Мир вам!” Сказав это, Он показал им руки (и ноги) и ребра Свои. Ученики обрадовались, увидев Господа».

У Иоанна подчеркнуто, что двери дома в тот момент были заперты и Фома сразу же высказал сомнение в том, что перед ним Христос. По-видимому, он решил, что это призрак. На первый раз Христос оставил его в неведении и сомнениях.

Через восемь дней, когда ученики Его вновь собрались в том же доме при закрытых дверях, перед ними вновь предстал Спаситель. Он позволил Фоме зримо убедиться в подлинности ран на Своем теле.

Следующий текст слишком просто, даже обыденно завершает повествование:

«Много сотворил Иисус перед учениками Своими и других чудес, о которых не писано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его».

Показательно то, что рассказчик без обиняков признается, что цель его – пробудить в читателе веру в Сына Божия, а не просто человека, на чем неизменно настаивают противники христианства. Не потому ли Иоанн дважды упомянул о появлении Христа в запертом помещении? То, что материальное, живое тело (в чем убедился Фома) явилось сквозь стены, должно свидетельствовать о чуде.

В отличие от Фомы читателю предложено без каких-либо сомнений уверовать в такое вот явление (словно воскрешение само по себе убедительно и понятно!). Да и сообщение о многих чудесах, сотворенных воскресшим Иисусом Христом, тоже ничем не подтверждено, никак не раскрыто: оно рассчитано на полную веру, без сомнений.

Как это ни удивительно, Иоанн о смерти и воскрешении Учителя повествует вполне спокойно, обыденно, подобно другим евангелистам. Но ведь речь-то идет о небывалом чуде! Почему же о нем рассказано столь заурядно? Что мешало евангелистам дать волю своей фантазии? То ли недостаток сведений, достоверных данных, то ли крайнее – до остолбенения – удивление перед необъяснимым, неведомым…

Апокрифы

Но может быть, в Евангелиях, не признанных каноническими, чудесное воскрешение Иисуса описано как-то иначе? Увы, нет. Правда, в Евангелии евреев сказано, что Он сначала явился Иакову (своему брату), сказав несколько странные слова: «…сын человеческий восстал ото сна среди спящих». Словно бы Иисус не умер, а был в состоянии сна!

Впрочем, возможно, эти слова – аллегорический образ смерти. А вот в апокрифическом Евангелии от Петра воскрешение Учителя сопровождается целым рядом фантастических явлений (сошествие двух ангелов с небес, непостижимое движение огромного креста…). Но и тут обычный рассказ о том, как Мария Магдалина с женщинами у раскрытого гроба Иисуса увидели сидящего юношу. Перед нами как бы два плана рассказа: фантастический и реальный. Первый наверняка вымышленный, – легенда, а второй…

В апокрифическом Евангелии от Филиппа автор, увлеченный религиозной философией, предстает человеком свободомыслящим. По его словам: «Незнание – рабство. Знание – это свобода». Он своеобразно толкует идею воскрешения из мертвых: «Те, кто говорят, что умрут сначала и воскреснут, заблуждаются. Если не получат сначала воскрешения, будучи еще живыми, [то] когда умирают – не получат ничего».

Можно подумать, что речь идет о крещении, приобщении к Христу. Но текст вряд ли дает основание для этого. Тут самое странное, что неверующие после смерти «не получат ничего». Как это толковать? Полное небытие? Но в древности это чаще всего воспринималось без ужаса и даже с удовлетворением. В буддизме, например, такой уход – полный и вечный покой – награда праведникам.

Вспоминается знаменитый монолог Гамлета: «Быть или не быть…» Следуя идеям Джордано Бруно (а не традиционного христианства), Шекспир вкладывает в уста своего героя мысль о том, что смерть – всего лишь сон, не более, который избавляет от всех забот и бед. «Такой конец достоин желаний жарких!» И только страх посмертного существования, ужасных сновидений в смертном сне – вот что заставляет людей цепляться за жизнь, всеми силами отдалять неизбежную (какая безнадежность!) кончину.

Короче говоря, можно предположить, что в Евангелии от Филиппа содержится указание на бессмертие души, которое утверждает христианство, и на смерть и воскрешение, но не загробное бытие. Человек перестает бояться смерти: его успокаивает вера в воскрешение, утешает, помогая жить праведно и достойно.

В таком случае получается воскрешение иллюзорное, ибо те, кто надеются, что умрут, а затем воскреснут, – заблуждаются. Все мы бессмертны, пока живы и веруем в Христа.

Конечное, приведенное толкование – не более, чем предположение. В этом апокрифе есть немало интересных суждений, не всегда, однако, понятных. Похоже, автор – человек рассудительный, не очень склонный к мистическим откровениям и фантазиям. Он исходит из того, что кроме традиционных «веры, надежды и любви», столь же необходимо для нас знание.

«Хозяйство мира, – пишет он, – из четырех видов, в хранилище их содержат: из воды, земли, воздуха и света. И хозяйство Бога, подобно этому, из четырех: из веры, надежды, любви и знания. Наша земля – это вера, в которую мы пустили корень, вода – эта надежда, которой питаемся, воздух – это любовь, благодаря [которой] мы растем, а свет – [это] знание, [благодаря] которому мы созреваем».

Это суждение, при всей его простоте, разумно. Даже наука прибегает к предположениям или к аксиомам, принимаемым на веру. Но совершенно недостаточно удовлетворяться только верой, даже при надежде и любви. Без знания не будет никакого движения, роста, постижения бытия. Вера должна освещаться разумом.

Впрочем, так гласит апокриф. Для правоверного христианина он не указ, не авторитет. И все те сведения и доводы, приводимые в нашей книге, – тоже нечто если не совсем, то отчасти крамольное. Ведь мы пытаемся обнаружить и обособить «рациональные зерна» в текстах религиозных. Нет ли в этом сомнений в самой основе христианской веры?

Что ж, существует религиозное течение, отвергающее напрочь логический, исторический, естественно-научный анализ Библии, в особенности Нового Завета. Его приверженцы не желают выслушивать никаких доводов, способных поколебать устои их веры, отвергают любое вмешательство научной мысли в религиозную область.

Нет ли в таком бездумии воинствующего невежества, нежелания воспользоваться божественной искрой разума, возвышающего человека? Или это – проявление страха лишиться веры под натиском доводов рассудка? Но велика ли нравственная сила столь слепой, поистине темной веры?

Вот, например, Туринская Плащаница – таинственный объект. Разумно ли отмахнуться от него, как от некоего интеллектуального искушения, способного породить в сознании сомнения в жизни, смерти и воскрешении Иисуса Христа? Ну а если эта реликвия – свидетельство свыше, призванное пробудить в нас новые мысли, знания? Что, если это свидетельство через исследования его и неизбежные при этом сомнения может привести нас к истине?

Для научного анализа нет запретных тем. Ничего нет кощунственного в том, что мы рассматриваем различные версии и проявляем свободу мысли (тоже ведь великий дар), анализируя все Евангелия, с одинаковой объективностью подходя к каноническим и апокрифическим текстам. Это ведь не богословское сочинение, а популярное исследование тайны Туринской плащаницы, с обсуждением всех тем, с нею связанных.

Апокриф от Петра

Завершая беглое знакомство с некоторыми апокрифами, обратимся к Евангелию от Петра. Этот документ любопытен. Обнаружили его в 1886 году, когда раскопали в Египте могилу средневекового монаха. Там находились три книги: Евангелие от Петра, Апокалипсис Петра и Книга Еноха. Эти рукописи (на пергаменте) специалисты отнесли к IX–XVIII векам, но по стилю и языку тексты были датированы предположительно II веком.

В отличие от канонических Евангелий это написано от первого лица. Автор называет себя Симоном Петром, апостолом, учеником Христа.

Своеобразно повествует он о кончине Иисуса: «И привели двух злодеев и распяли Господа между ними в середине. Он же молчал, как будто не испытывал никакой боли».

Это обстоятельство интересно. Выходит, распятый Иисус находился в особом состоянии отрешения. (Нечто подобное бывает с факирами, религиозными фанатиками, которые в состоянии транса, не испытывая боли, наносят себе раны, прокалывают свои щеки, руки, плечи.)

Судя по этому апокрифу, события развивались быстро. Умертвить осужденных надо было до захода солнца. Для этого обычно перебивали голени – смерть наступает от потери крови.

Иисуса этому не подвергли. Почему? В Евангелии от Петра объяснения нет. Возможно, сопровождавшие Спасителя и его богатый приверженец Иосиф подкупили стражников, не дав им глумиться над Пророком. (В Евангелии от Иоанна сказано: «Но придя к Иисусу, как увидели Его умершим, не перебили у него голеней, но один из воинов копьем поразил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода». Не исключено, что Иисус впал в забытье или транс потому, что из тела его потекла кровь.)

«И Господь возопил: “Сила моя, сила, ты оставила меня!” И, сказав это, он вознесся…

И тогда вытащили гвозди из рук Господа и положили Его на землю. И земля вся сотряслась, и начался великий страх. Тогда солнце засветило, и стало ясно, что час еще девятый. Обрадовались иудеи и отдали Иосифу тело Его, чтобы он похоронил тело… Взял же он Господа, обмыл и обернул пеленой [плащаницей] и отнес в свою собственную гробницу, называемую садом Иосифа».

Обратите внимание на реалистичность этого апокрифа. В рассказе Симона Петра описания издевательств над Иисусом похожи на показания свидетеля; получает объяснение и трость, упомянутая в других Евангелиях, и бичевание, о которых они не говорят:

«И кто-то из них, принеся терновый венец, возложил его на голову Господа. А одни, стоявшие [рядом], плевали Ему в глаза, другие били Его по щекам, иные тыкали в Него тростниковой палкой, и некоторые бичевали Его…»

В то же время сама казнь и вознесение даны с чужих слов. Симон Петр не скрывает этого:

«Я же с товарищами моими печалился, и, сокрушенные духом, мы спрятались, ибо нас разыскивали как злодеев и тех, кто хотел сжечь храм. Из-за этого всего мы постились и сидели, горюя и плача ночь и день до субботы».

Выходит, на казни присутствовали только женщины, близкие Иисусу, апостол Иоанн, Иосиф, Никодим. Кстати, в Евангелии от Иоанна ничего не сказано о землетрясении, а описание казни дано со слов очевидца. Последнее восклицание Господа у Иоанна: «Совершилось!»

Последние слова распятого Христа приводятся по-разному всеми евангелистами. Только Матфей и Марк цитируют одну и ту же фразу из ветхозаветного псалма: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» В этом варианте угадывается литературная традиция: по меньшей мере странно, что Господь жалуется на свою судьбу (он ведь знал ее заранее, сам согласился на муки и смерть), да еще сетует на то, что Бог его оставил!

Учитывая расхождения Евангелий по поводу последних слов Иисуса, тем более приведенных не очевидцами, можно усомниться в правильности версий Матфея, Марка и Петра. Последний, кстати, избегает ссылки на Бога, предпочитая иную формулировку: «Сила Моя… ты оставила меня!» Имя Христа он тоже не упоминает, а говорит – «Господь». Выражение «сила Моя» можно понимать как духовную силу, покидающую бренное тело.

По словам Петра, «вытащили гвозди из рук Господа». Не уточняется, что это были ладони. Следовательно, изображение на Туринской Плащанице не противоречит свидетельству Петра (по апокрифу).

Эпизод воскрешения передан в Евангелии от Петра как очевидное чудо:

«Рано же утром, когда начался субботний рассвет, пришла толпа из Иерусалима и его округи, чтобы посмотреть гробницу опечатанную. И в ту же ночь, когда рассветал день Господень – сторожили же воины по двое каждую стражу, – громкий голос раздался в небе. И увидели, как небеса раскрылись, и двух мужей, сошедших оттуда, излучавших сияние и приблизившихся к гробнице. Камень же тот, что был привален к двери, отвалившись сам собой, отодвинулся, и гробница открылась, и оба юноши вошли.

И когда воины увидели это, они разбудили центуриона и старейшин, ибо и они находились там, охраняя [гробницу]. И когда они рассказывали, что видели, снова увидели выходящих из гробницы трех человек, двоих, поддерживающих одного, и крест, следующий за ними. И головы двоих достигали неба, а у Того, кого вели за руку, голова была выше небес. И они услышали голос с небес: “Возвестил ли Ты усопшим?” И был ответ с креста: “Да!”

…Увидевшие это вместе с центурионом поспешили к Пилату, оставив гробницу, которую охраняли, и возвестили обо всем, что видели, в сильном замешательстве и волнении, говоря: “Истинно, Сын был Божий”…

Тогда все просили его приказать центуриону и воинам никому не рассказывать о виденном. Ибо лучше, говорили они, нам быть виноватыми в величайшем грехе перед Богом, но не попасть в руки народу иудейскому и не быть побитыми камнями. И приказал тогда Пилат центуриону и воинам ничего не рассказывать».

Приведенный отрывок похож на подлинный рассказ, ибо в нем, при очевидных противоречиях и домыслах, много реалистичного. Если бы этот эпизод кто-то специально сочинил, то изложил бы его либо в стиле мифа, либо как рассказ очевидца, с максимальным правдоподобием.

Совершенно неубедительно звучит объяснение причин сокрытия стражниками вести о свершившемся чуде. Ведь сказано ранее о том, что из Иерусалима в субботнее утро пришла большая толпа к опечатанной гробнице. Тем самым автор показывал, что очевидцев чуда было много, а не два стражника, которых могли подкупить приверженцы Христа или которые могли проспать, не заметив-де того, что кто-то открыл вход в гробницу.

Надо иметь в виду, что этот фрагмент – пересказ чьего-то рассказа, а в нем – еще и чье-то сообщение о том, как стражники прибежали к Пилату. Кто мог присутствовать при их разговоре с прокуратором Иудеи?

Одна деталь заслуживает особого внимания. Из гробницы, как сказано, вышло три человека (отнюдь не ангелы с Господом!), из которых двое поддерживали одного. Крест, движущийся за ними, – явное чудо, к тому же в гробнице вообще не было никакого креста. Фантастична невероятная величина людей: в утренней дымке при восходе солнца фигуры могли отбрасывать огромные тени, но не до небес…

Но все-таки почему двое поддерживали третьего? А что, если утром Иосиф и Никодим вывели, поддерживая, воскресшего Христа, еще очень слабого, едва держащегося на ногах? Ну а слова о чуде и сопровождавших его явлениях – это от легенды.

Вообще, в сообщении Петра как-то чересчур бесхитростно, откровенно сочетаются совершенно реалистические подробности и явные чудеса. Причем реальное и фантастическое никак не связано логически или художественно. Относится это к тем местам, где Петр пересказывает то, что слышал от других. Тут он приводит одновременно две версии: реальную и мистическую.

Перед нами пример восприятия одного и того же события с двух совершенно разных нравственных позиций. С одной стороны – просто наблюдатели, охочие до кровавых зрелищ, или праздно любопытствующие. С другой – верующие, которые понимают, что совершается некая мистическая драма, окутанная великой тайной.

По мнению большинства специалистов, книги Нового Завета и апокрифы были написаны не ранее второй половины I века, то есть спустя по меньшей мере два-три десятилетия после смерти и воскрешения Христа. Даже у свидетелей события за этот срок в памяти могло сохраниться немногое, дополненное потом воображением. Это были глубоко верующие и мистически настроенные люди. Вполне естественно, что для них картина того события вставала в памяти как чудо.