Текст книги "Малиновский"

…Из-за политики “невмешательства” и “нейтралитета” Испанская республика оказалась в плотном кольце экономической блокады. Она могла покупать оружие, военно-стратегическое сырье, медикаменты и продовольствие только в СССР».

18 ноября 1936 года Италия и Германия официально признали правительство Франко и открыто направляли воинские части и технику ему на помощь, испытывая в боевых условиях новое вооружение.

Из СССР к республиканцам было направлено военных советников: в 1936 году – около 100 человек; в 1937-м – около 150; в 1938-м – более 250; в 1939-м – 95. Всего наших добровольцев было 4 тысячи. На стороне франкистов воевало 25 тысяч немцев и 60–70 тысяч итальянцев.

В марте 1937 года армия мятежников четырьмя колоннами двинулась на Мадрид под начальством генерала Эмилио Мола. Он заявил, что имеет мощную пятую колонну в Мадриде. Это было преувеличением. Мятежники были отброшены. Итальянский экспедиционный корпус разгромили под Гвадалахарой во многом благодаря советским летчикам и танкистам. Но в июне франкисты захватили северные провинции страны и крупный промышленный центр Бильбао.

…В Испанской войне Р.Я. Малиновский получил «боевое крещение» как военачальник. Сражаясь за правое дело, он мог воочию видеть, к чему приводит во время войны отсутствие единства в руководстве вооружёнными силами, идеологический разброд. Например, в мае 1937 года в Барселоне за 4 дня уличных боёв коммунистов-сталинистов с троцкистами и анархистами 400 человек было убито, 1000 – ранено.

По свидетельству П.А. Судоплатова, занимавшего пост заместителя начальника Иностранного отдела НКВД: «О связях с абвером лидеров троцкистского мятежа в Барселоне в 1937 году сообщил нам Шульце-Бойзен, ставший позднее одним из руководителей нашей подпольной группы “Красная капелла”. Впоследствии, после ареста, гестапо обвинило его в передаче нам данной информации, и этот факт фигурировал в смертном приговоре гитлеровского суда по его делу».

Как писал Судоплатов, его и Берию в 1939 году вызвал Сталин «и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил:

– Троцкий должен быть устранён в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному движению».

Советских людей, воевавших в Испании, проверяли с особой тщательностью, опасаясь их косвенных или прямых связей с троцкистами, германскими секретными службами. Безусловно, такую проверку прошёл и Р.Я. Малиновский. Но, как пишет Марк Штейнберг: «Есть сведения из “лубянского” досье маршала, что в Испании коронель Малино, так сказать, встречался с очаровательной эстрадной актрисой и по этой причине он задержался там на три срока, вместо одного, положенного для советников».

Неясно, каким образом этому автору удалось заглянуть в это лубянское досье. Странной кажется причина, заставившая Малиновского продлевать самому себе командировку ещё на два срока. Даже в мирное время такое сделать не так-то просто, а на войне…

Остаться на длительное время в Испании можно было только при согласии советника. Почему Родион согласился на это, остаётся только догадываться. Не исключено, что как отличного профессионала его просили оставить республиканцы.

Встречи «с очаровательной актрисой» Штейнберг сочинил, а не вычитал в каком-то досье. Или они были одобрены нашей разведкой? Тогда эта женщина предстаёт испанской «Матой Хари», а Родион Яковлевич – агентом НКВД. Или её направили к полковнику Малино коварные чекисты, дабы проверить его на верность делу Ленина – Сталина?

Но что касается «так сказать, встреч», то об этом имеется стихотворное свидетельство Константина Симонова. Впрочем, об этом чуть позже.

Родиону Яковлевичу не довелось пребывать на пенсии, подобно целому ряду военачальников Великой Отечественной, которые имели время и желание писать мемуары. Но иногда он вспоминал о некоторых людях, с которыми ему довелось дружить. В подобных случаях можно узнать не только о герое рассказа, но и об авторе.

«Чем дальше уходят в прошлое сражения, гремевшие на каменистой земле Испании, – писал Малиновский, – тем пристальнее всматриваются люди в те далёкие годы. И это закономерно. Народы не хотят, чтобы снова раздавались залпы, чтобы в жестоком пламени гибли люди, горели города и непреходящие ценности мировой культуры. А ведь события на Пиренейском полуострове явились, образно говоря, прелюдией Второй мировой войны.

Битва за Мадрид… Гвадалахара… Арагонское сражение… То были трагические, но вместе с тем прекрасные дни и годы. Трагические потому, что много невинных жизней было загублено фашистскими палачами и наёмниками кровавого каудильо Франко, горький след оставила война на испанской земле и в сердцах людей. Прекрасные потому, что борьба испанского народа с мятежниками была справедливой борьбой за осуществление столетиями вынашиваемой мечты о свободе; потому что в Испании в полный рост встало интернациональное братство честных людей Земли и перед всем миром были продемонстрированы его мощь и его неиссякаемые жизненные силы. Гордо звучало тогда слово “интернационалист”. И среди тех, кто вдали от родины защищал Мадрид и Испанию, пожалуй, самым легендарным стало имя Матэ Залки, генерала Лукача…

Он как солдат погиб под Уэской.

Я познакомился с ним сразу же по прибытии в Испанию – в январе 1937 года… В Мадриде всё дышало недавними – ноябрьскими – боями с мятежниками, решившими овладеть городом посредством сильных лобовых атак. Но республиканцы удержали Мадрид. И это в условиях, когда правительство Ларго Кабальеро покинуло Мадрид. Его примеру последовали военное министерство и главный штаб – руководство защитой Мадрида легло на плечи Комитета обороны, состоявшего из представителей всех партий Народного фронта.

А Мадрид держался. Держался в жестокой схватке с регулярными частями Франко, Гитлера и Муссолини. И если искать корни этого чуда, то мы найдем их в мужестве и стойкости Коммунистической партии Испании, сумевшей в обстановке паники и растерянности сплотить трудящихся Мадрида в единый монолит, о который разбивались волны вражеских атак. Душой обороны Мадрида стал Пятый полк – детище партии, подлинная кузница революционных военных кадров; решающую роль в борьбе с мятежниками сыграли и только что сформированные Интернациональные бригады – 11-я, которой в первое время командовал Клебер, а затем немец Ганс Кала, и 12-я, которую создал и возглавлял венгр из Советского Союза Матэ Залка.

Эти бригады сражались на главных участках фронта. Изнемогая от потерь, они сумели измотать все резервы противника, которые он бросил напролом, будучи твёрдо уверенным в небоеспособности республиканской армии. Фашисты хотели войти в Мадрид 7 ноября. Генерал Мола должен был въехать в столицу на белом коне, а генерал Франко уже заготовил речь, которую ему предстояло произнести перед толпой со ступеней правительственного здания на Пуэрта-дель-Соль. Не получилось! Толпы людей действительно запрудили Пуэрта-дель-Соль, но отнюдь не для встречи кровавых генералов, а для проводов на фронт интернациональных батальонов. Вместе с ними шли навстречу врагу вновь сформированные батальоны Пятого полка».

В штабе 12-й Интернациональной бригады Родион Яковлевич познакомился с генералом Лукачем (Матэ Залкой) и полковником Фрицеком (полковником П.И. Батовым, будущим дважды Героем Советского Союза, генералом армии).

Малиновский читал произведения Матэ Залки. Особенно запомнился ему рассказ «Ходя», герой которого, китаец, сражается против белогвардейцев в Гражданскую войну.

«Павел Иванович рассказал о бое, который произошёл в первый январский день. Это было на гвадалахарском участке, где республиканцы решили нанести удар по противнику в направлении Альмадронес – Сигуэнса. 12-я Интернациональная бригада с четырьмя батареями и ротой танков наступала во фланг мятежникам – на Мирабуэно, Альгору. Атаковали вражеские позиции внезапно и к вечеру выбили фашистов из обоих населённых пунктов. Но поздно ночью батальон интернационалистов, занимавший Альгору, был неожиданно атакован пятью ротами мятежников. В селении завязался ожесточённый штыковой бой. Трудно было предугадать его результаты, но тут подоспели три наших танка. Они открыли огонь из пушек и пулемётов вдоль улиц. Фашисты бежали, потеряв в деревне более ста пятидесяти человек».

От Батова Малиновский узнал, что многие героические бойцы-интернационалисты не прошли военную подготовку и не были готовы к современной войне, когда требуется взаимодействие всех родов войск. Ясно, что помощь наших советников была для республиканцев необходима.

Матэ Залка и Родион Малиновский сражались в Первую мировую во враждующих лагерях. Теперь они, так же как другие интернационалисты, вместе противостояли испанским, немецким, итальянским фашистам.

«Классовая борьба – вот что это такое!» – говорил Матэ Залка. Но классовые противоречия оказались менее существенными по сравнению с идеологическими. Факт показательный, на который в те годы почти никто не обратил внимания.

Под знаменем классовой борьбы пролетариев с эксплуататорами выступали сторонники мировой революции. Но капиталисты развитых стран нашли материальные средства и психологические методы тушения отдельных очагов мирового пожара. А национализм, идея мощного государства и жажда материальных благ сплачивает народ порой крепче, чем социальное положение.

«Время было горячее, – вспоминал Малиновский, – в начале января мятежники предприняли новую попытку захватить Мадрид, теперь уже с севера. Но, добившись мизерного территориального успеха, они понесли жестокие потери в живой силе и технике. Начали подтягивать резервы. В Испанию был переброшен итальянский экспедиционный корпус. Вскоре началась третья операция мятежников по овладению Мадридом – Харамская… Первый удар пришёлся по вновь сформированным, необстрелянным испанским бригадам. А для защиты самого опасного направления, выводящего противника на шоссе Мадрид – Валенсия, была выдвинута 12-я Интернациональная бригада.

Нерадостной оказалась наша встреча с генералом Лукачем в середине февраля. Он только что возвратился из госпиталя, где лежало много раненых бойцов бригады. Лицо его было бледным. Генерал страдал и не мог скрыть этого.

– Проклятые мосты! Нужно было взорвать их, непонятно, почему командование не сделало этого. Я выслал роту с четырьмя пулеметами к мосту Пинтоке. Достаточно? Конечно! Все было тихо. Ребята, очевидно, успокоились, а ночью их внезапно, без единого выстрела, атаковали марокканцы. Ни один из пулемётов не успел открыть огня. От роты осталось четыре бойца. Вы понимаете, полковник Малино?!

Генерал не находил себе места. Он понимал, что командир роты проявил элементарную беспечность.

– Опять урок! Но теперь-то мы уже не первоклассники, а бдительности не хватает. Жаль, жаль бойцов!..

Я попытался успокоить генерала Лукача, но сразу же понял, что словами не поможешь его горю. Он был командир и, как каждый настоящий командир, испытывал отцовские чувства к своим солдатам. Он понимал, что война не бывает бескровной, но за каждую каплю её враг должен заплатить большой ценой.

А с мостами действительно была допущена большая и непоправимая ошибка. Ведь на западном берегу реки Харамы республиканцы имели совсем небольшой плацдарм, да к тому же и закрепиться на нём как следует не успели. Между тем в феврале вода в реке сильно поднялась, и Харама представляла для противника весьма серьезное препятствие. Нетрудно было предугадать, что мятежники сразу же завяжут бои за переправы. Они были гораздо более необходимы им, нежели республиканцам.

Здравый смысл подсказывал уничтожить мосты. Но командование Центрального фронта этого не сделало. О причинах судить трудно. То ли это было тактическое недомыслие испанских офицеров, многие из которых привыкли воевать по закостенелым канонам старой королевской армии, то ли инерция задуманного ранее наступательного плана. Во всяком случае, мосты облегчили противнику форсирование Харамы.

Всё же я напомнил генералу Лукачу, что события на Хараме начали развиваться в пользу республиканских войск, и это тем более приятно, что Харамская операция явилась, в сущности, первой операцией армейского масштаба. Значит, опыт растёт. Теперь советские танки уже полностью господствовали на поле боя. Это очень часто решало и ход боёв в пользу республиканцев.

Большую силу представляла теперь и советская истребительная авиация. Она появилась в небе Испании ещё в ноябре, и мадридцы со слезами радости на глазах смотрели, как советские летчики разгоняли фашистских воздушных пиратов. Во время Харамской операции фашисты как огня боялись наших истребителей. Они начисто отказались от своего излюбленного приёма: в течение нескольких часов «долбить» одни и те же позиции республиканцев. Теперь налёты бомбардировщиков были короткими, зачастую они сбрасывали бомбы с первого захода. Но наши истребители всё же умели “прихватывать” мятежников над полем сражения, и тогда чёрные султаны дыма поднимались к небу.

В общем строю защитников Мадрида сражалась на Хараме и 12-я Интернациональная бригада. Несмотря на большие жертвы, она выполнила свою задачу: противник не смог отрезать столицу от остальной части страны, перерезать дорогу Мадрид – Валенсия.

По окончании Харамской операции бригада была выведена в резерв для пополнения. Генерал Лукач не сидел на месте. Его можно было встретить то в госпитале среди раненых бойцов, то в кабинетах фронтовых снабженцев – помимо всего прочего, Матэ Залка был человеком настойчивым и никогда не уезжал от начальства без машины провианта. Штаб же его ещё раньше превратился в нечто вроде пресс-центра: в гостях у Лукача постоянно бывали писатели, советские и иностранные журналисты, кинорепортеры. Его часто навещали Илья Эренбург, Хемингуэй, Михаил Кольцов, Роман Кармен. В Мадриде он встречался с либеральным английским журналистом Джефри Коксом. Кажется, виделся он и с французским журналистом Луи Делапре, посланным в Испанию буржуазной газетой, но не захотевшим лгать в угоду «жёлтой» прессе Запада.

Однако недолго пришлось быть в резерве 12-й Интернациональной бригаде. Ранним утром 8 марта более полусотни итальянских орудий обрушили огонь на позиции республиканцев у Мирабуэно и на высоты у Эль-Меранчель. Воздух сотрясался от рева фашистских бомбардировщиков. В 7 часов 30 минут в атаку двинулись танки интервентов. Так началась Гвадалахарская операция.

Гвадалахара… По праву стала она символом доблести и мужества республиканской Испании.

Враг задумал эту операцию в виде стремительного продвижения итальянского экспедиционного корпуса по Сарагосскому шоссе. 9 марта интервенты планировали захватить Ториху, а уже 15 марта – Мадрид. Все расчёты строились на отсутствии сколько-нибудь серьёзных республиканских сил на северо-восточном направлении, на возможности безостановочного движения вперёд. Но расчёты эти оказались недальновидными. Три дивизии, шедшие в затылок одна другой (четвертая – “Литторио” – была в резерве) по узкой долине, ограниченной горным хребтом Самосиерра и берегом реки Тахунья, могли быть остановлены и поражены гораздо менее мощными силами.

Так оно и случилось. Если 8 марта против трёх слабо оснащённых республиканских батальонов интервенты двинули пятнадцать вооружённых до зубов батальонов, то уже на следующий день республиканским командованием сюда была переброшена 11-я Интернациональная бригада с ротой танков. Маневрируя и действуя из засад, эти танки встретили интервентов жесточайшим огнем. Ещё через день в сражение вступили 2-я бригада Листера и 12-я Интернациональная бригада. 12 марта в составе республиканских войск уже действовали три республиканские дивизии и два батальона танков Т-26 под командованием советского добровольца генерала Д.Г. Павлова. Эти значительно уступавшие итальянцам силы благодаря высокой стойкости нанесли поражение врагу. Бомбовые удары и пулемётный огонь наших самолетов сыграли решающую роль в успешных действиях.

Итальянский экспедиционный корпус был разгромлен.

Лично мне непосредственного участия в этих боях принять не пришлось: после Харамской операции я был назначен советником при командире 2-го Мадридского корпуса. Но ни с Листером, ни с Лукачем связи не терял, наезжал к ним под Гвадалахару. И генерал Лукач бывал в Мадриде, так что и в сумятице боев нет-нет да и мелькнет его весёлое лицо, его энергичная фигура, нет-нет да и выдастся минута-другая для короткого душевного разговора.

Помнится, одна из встреч состоялась где-то в середине марта. Матэ Залка был, по обыкновению, возбуждён. Мы обнялись, и он тут же начал рассказывать о недавних боевых событиях. Я уже слышал о том, как упорно оборонялась и отважно наступала его бригада. А теперь Лукач сообщил мне еще одну новость: бригада овладела Паласио де-Ибарра.

– А дело было довольно простое, – жестикулируя, рассказывал Лукач. – Два моих батальона, в том числе имени Гарибальди, вместе с танками скрытно, по лесу, подошли к дворцу. Танки открыли огонь, пехота начала окружать гарнизон. Им бы просто сдаться – так нет, видно, боялись расплаты за свои злодеяния. Сопротивлялись зверски. Тогда танки проломили каменные стены ограды, пехота за ними – итальянцы в панике. Все, кто остался цел, сдались… Потом начались контратаки, но мы уже вышли на опушку леса: перед нами открытое поле, подобраться трудно. Правда, итальянцы бросили против нас ещё один батальон, потом какие-то резервы, танковую роту. Но тут нам соколики помогли. Представляете: около тридцати истребителей в воздухе!

– И это вы называете “простым делом”?

Генерал Лукач смутился: он не умел хвастаться и в то же время не мог нарадоваться на своих бойцов.

– Да, конечно, дело не простое. – Лицо Матэ Залки потемнело. – Восемьдесят человек оставили в этом проклятом дворце. Восемьдесят! Зато и фашистам не поздоровилось: два батальона прекратили существование, сто пятьдесят пленных, техника, оружие да в придачу оперативные документы штаба 535-го итальянского батальона.

Генерал Лукач всегда очень берёг людей. Но себя он сберечь не сумел. Гибель его глубокой болью отдалась в наших сердцах. Трудно, невозможно было себе представить, что больше уже не встретишь порывистого, улыбающегося Матэ.

Он был весь в движении, весь в будущем.

Он был храбрый солдат и прекрасный семьянин. Он часто вспоминал о своей жене Вере и дочери Наташе, оставшихся в России. Он звал свою дочь – Талочка, – и в этом имени было что-то нежное, весеннее: талиночка, проталинка…

Он был полон больших писательских замыслов. Он мечтал создать книгу о сражающейся Испании. Кто сделает за него это?..

На заключительном этапе Великой Отечественной войны мне довелось командовать войсками 2-го Украинского фронта, которые участвовали в освободительном походе на Балканы, изгоняли фашистских оккупантов с земли Матэ Залки. Я помню, какие ожесточённые бои разгорелись близ города Ниредьхаза, неподалеку от которого родился Матэ Залка.

Враг отчаянно сопротивлялся, но, казалось, сама земля, по которой бегал мальчишкой будущий интернационалист, горела под ногами оккупантов. И советские бойцы, шедшие под пулями и разрывами снарядов, знали, что бьются за великое дело интернационального братства, которому Матэ Залка посвятил всю свою жизнь».

Осенью 1938 года по инициативе республиканского правительства интернационалисты стали покидать Испанию. Это не обеспечило ему поддержки со стороны Франции. Италия и Германия по-прежнему активно помогали Франко. Немалую роль в поражении республиканцев сыграли разногласия между сталинистами и троцкистами (с последними были солидарны анархисты).

28 марта 1939 года войска Франко вошли в Мадрид не без помощи «пятой колонны». Победили профашистские силы. Тем не менее Франко обеспечил себе признание европейских держав, США. Капиталистические страны предпочитают фашистскую систему, а не советскую. Почему?

Конечно, не ради защиты европейской культуры от русских варваров. Фалангисты расстреляли великого испанского поэта Федерико Гарсиа Лорку. Не пожелали остаться под режимом Франко многие знаменитые испанцы, включая Пабло Пикассо, поэтов Антонио Мачадо и Хуана Рамона Хименеса, философа Хосе Ортеги-и-Гассета.

Гарсиа Лорка писал, находясь в Нью-Йорке: «В Гарлеме растёт трава, пахнет потом, гомонят дети, горит огонь в очаге; здесь боль уймут, а рану перевяжут.

Иное дело – Уолл-стрит. Какой холод и какая жестокость! Реки золота стекаются сюда отовсюду и несут с собой смерть. Полная бездуховность – нигде она не ощущается так сильно… Презрение к чистому знанию и сатанинская власть минуты.

И самое ужасное – толпа, населяющая город, убеждена, что весь мир таков и таким ему назначено оставаться…

…Это сама смерть без надежды на воскрешение, без ангелов – мёртвая смерть. Смерть, лишённая души, дикая и первобытная, как Штаты, как Америка, которая знать не хочет неба».

То же самое относится к фашизму. Жёсткая механического типа военизированная структура такого государства, нацеленного на покорение и эксплуатацию других народов и стран, соответствует устремлению любой крупной капиталистической державы.

Советские военные, сражавшиеся в Испании, боролись за справедливость, против мертвящей поступи фашизма и бездушной – удушающей! – власти денег. Это было первым, отчасти косвенным столкновением идеологий коммунизма и фашизма, СССР и Германии. Она не помешала им заключить в 1939 году мирный договор, вдохновила Гитлера на новые успехи и вскрыла опасность «пятой колонны» в Советском Союзе.

Публицист Геннадий Турецкий в статье «Троцкизм в Испании» высказал мысль: «В 1936–1938 гг. в Москве проходили судебные процессы с расстрельными приговорами над троцкистской оппозицией: 19–24 августа 1936 г. – по делу “Троцкистско-зиновьевского террористического центра”, 23–28 января 1937 г. – “Троцкистского параллельного центра”, 23–30 мая 1937 г. – “Антисоветского троцкистского центра”, 2—13 марта 1938 г. – “Антисоветского правотроцкистского блока”.

В эти же сроки, с 18 июля 1936 г. по март 1939 г., в Испании шла Гражданская война, в которой сторонники Республики противостояли германо-итальянской фашистской агрессии и монархистам-фалангистам Франко».

Приведя примеры действий испанских троцкистов, разрушавших единство сторонников республики, Г. Турецкий отметил: «В Испании суть троцкизма в действии явилась уже в обстановке военной – и для СССР предстала некоей иллюстрацией того, что могло бы случиться и в нашей стране, если бы война против неё уже началась, и “пятая колонна” троцкизма оживилась в ней уже во время военное. Особенно помня о том, что ещё в 1927 г. Троцкий апеллировал к так называемому “принципу Клемансо”: “Мы должны восстановить тактику Клемансо (экс-премьер-министр Франции в Первой мировой войне), который выступил против французского правительства в то время, когда немцы находились в восьмидесяти километрах от Парижа”».

Бывший посол США в СССР, свидетель московских процессов 1937–1938 годов Джозеф Дэвис писал: «В России не было так называемой “внутренней агрессии”, действовавшей согласованно с немецким верховным командованием… Теперь совершенно ясно, что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в своё время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью решительного и энергичного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне. Оно основательно взялось за работу по очистке и освобождению страны от изменнических элементов. В России в 1941 г. не оказалось представителей “пятой колонны” – они были расстреляны. Чистка навела порядок в стране и освободила её от измены».

По мнению Г. Турецкого, «в Москве хорошо изучали и делали соответствующие выводы из испанских уроков предательства, понимая, как нужно будет единство – прежде всего партии и народа, – в неизбежно предстоящей будущей войне с фашизмом».

Судя по всему, это хорошо понимал Р.Я. Малиновский. Если б он упорно не желал возвращаться на родину из-за страстной привязанности к «очаровательной актрисе», о которой писал Марк Штейнберг, то не миновал бы допросов в НКВД. Но его не коснулись репрессии, которые выпали на долю некоторых советских военных и штатских, побывавших в Испании.

А кто же всё-таки она была? И почему с ней «так сказать, встречался» Малиновский: по долгу службы или по сердечной привязанности?

Вспомним стихотворение Константина Симонова «У огня»:

 
Кружится испанская пластинка.
Изогнувшись в тонкую дугу,
Женщина под черною косынкой
Пляшет на вертящемся кругу.
 
 
Одержима яростною верой
В то, что он когда-нибудь придет,
Вечные слова «Yo te quiero»[1]1
  «Я тебя люблю».


[Закрыть]
Пляшущая женщина поет.
 
 
В дымной, промерзающей землянке,
Под накатом бревен и земли,
Человек в тулупе и ушанке
Говорит, чтоб снова завели.
 
 
У огня, где жарятся консервы,
Греет свои раны он сейчас,
Под Мадридом продырявлен в первый
И под Сталинградом – в пятый раз.
 
 
Светит догорающая лампа,
Выстрелы да снега синева…
На одной из улочек Дель-Кампо
Если ты сейчас ещё жива,
 
 
Если бы неведомою силой
Вдруг тебя в землянку залучить,
Где он, тот голубоглазый, милый,
Тот, кого любила ты, спросить?
 
 
Ты, подняв опущенные веки,
Не узнала б прежнего, того,
В грузном поседевшем человеке,
В новом, грозном имени его.
 
 
Что ж, пора. Поправив автоматы,
Встанут все. Но, подойдя к дверям,
Вдруг он вспомнит и мигнет солдату:
«Ну-ка, заведи вдогонку нам».
 
 
Тонкий луч за ним блеснет из двери,
И метель их сразу обовьет.
Но, как прежде, радуясь и веря,
Женщина вослед им запоет.
 
 
Потеряв в снегах его из виду,
Пусть она поет ещё и ждет:
Генерал упрям, он до Мадрида
Все равно когда-нибудь дойдет.
 

Симонов мог под Сталинградом встречаться и с Малиновским, и с генералом П.И. Батовым, тоже воевавшим в Испании, а с октября 1942 года командовавшим 65-й армией, которая участвовала в Сталинградской битве. Но сведений о таких встречах, да ещё в блиндаже под испанскую песню о любви, я не нашёл.

Конечно, стихотворение – не документ. Зеленовато-серые глаза Родиона Малиновского поэт мог представить как голубые. Но почему сказано: «под Мадридом продырявлен»? Тяжёлое ранение получил Батов, в отличие от Малиновского, воевавший именно под Мадридом.

Поющая женщина из стихотворения живёт в городке Дель-Кампо. Не исключено, что там побывал Малиновский, но вряд ли был Батов. «Грузным поседевшим человеком» ни тот ни другой во время войны не были (достаточно обратиться к свидетельству корреспондента А. Верта, которое будет приведено ниже, в рассказе о Сталинградской битве).

По некоторым сведениям, у Родиона Яковлевича были дружеские или даже более близкие отношения с переводчицей-испанкой. Но она не жила в Дель-Кампо, а находилась при штабе и вернулась на родину в Аргентину.

Пожалуй, Марк Штейнберг лишь в своём воображении заглядывал в «лубянское досье» маршала Малиновского; во всяком случае, длительные (не менее двух сроков пребывания полковника Малино на испанской войне) романтические отношения будущего маршала с очаровательной актрисой смахивают на газетную утку, наскоро испечённую и преподнесённую читателям М. Штейнбергом.

Показательны последние слова стихотворения, выражающие уверенность в том, что генерал когда-нибудь дойдёт до Мадрида. Неужели Константин Симонов всерьёз предполагал такой вариант? Стихотворение написано в 1943 году, когда наши войска стали побеждать фашистов на всех фронтах. Но мечтал ли какой-нибудь, даже самый упрямый, генерал дойти до Мадрида? Сомневаюсь.

По-видимому, поэт представил собирательный образ не без доли фантазии.