Текст книги "Темный набег"

Глава 12

– И все же хорошо, что вы пробились, – суровое лицо предводителя тевтонов изменилось. Теперь мастер Бернгард улыбался. Почти весело, почти открыто, почти искренне. – Такая удача выпала не всем.

– Не всем? – нахмурился Всеволод.

О чем это он?

– Из Северной Сторожи до Серебряных Ворот добрались лишь два десятка израненных рыцарей. Остальные, вместе с вожаком-ярлом, пали в пути от клыков и когтей темных тварей…

«Ага, значит, есть еще и Северная Сторожа, – пронеслось в голове Всеволода. – Но два десятка… Это же почти ничего!»

– …Помощь из Южной Сторожи не дошла вовсе.

«И Южная есть… И – не дошла… Вовсе…»

– Неужто, и их всех нечисть перебила? – сник Всеволод.

– Не нечисть – люди, – вздохнул Бернгард. – Сарацины, спешившие сюда, не смогли благополучно миновать Иерусалимское королевство[5]5
  Владения крестоносцев в Палестине)


[Закрыть] и обойти границы Романии[6]6
  Романия, именовавшаяся также Латинской империей – недолговечное государство крестоносцев со столицей в Константинополе. Располагалось на бывших землях Византийской империи и просуществовало до середины тринадцатого столетия


[Закрыть]. В боях погибли все, кроме нашего гонца, посланного за подмогой на юг. Ему удалось вернуться.

Всеволод не сразу осознал, о чем речь. Осознав же…

– Сарацины?! – в изумлении воскликнул он. – Тевтонские рыцари призвали на помощь сарацин?!

Бернгард криво усмехнулся.

– Беда грозит всему людскому обиталищу. А в жарких песках Палестины, возле берегов Мертвого моря тоже имеется древняя кровавая граница, над которой стоит своя Сторожа. У магометан, как и у нас, есть воинское братство, посвященное в тайну темного мира. Туда-то, в это братство, я и посылал гонца. Набег есть Набег и сейчас нет большой разницы, кто встанет на пути нечисти – христиане или мусульмане. Пришло время позабыть былые распри. Разве не так, русич?

Всеволод кивнул. Ну да, пришло. Наверное. Раз уж в тевтонской крепости ради общего дела собрались и немцы, и русские дружинники, и степные язычники…

– Мы, татары, – начал перечислять Всеволод, загибая пальцы, – рыцари из северных земель, сарацины… Кто еще, мастер Бернгард? За кем еще были посланы гонцы?

– Ни за кем, – неожиданно сухо ответил немец. – Больше мы никого не ждем. Других дозоров на границе миров нет. А если даже и есть, то мне о них не ведомо.

– Значит…

Всеволод обвел растерянным взглядом крепостной двор, заполненный вооруженными людьми. Сейчас-то здесь было даже тесновато. Но вряд ли это надолго. Если никакой подмоги больше не будет.

– Значит…

Бернгард ждал – вежливо и терпеливо.

А подмоги – не будет.

– Значит, это все? – Всеволод неопределенно махнул рукой вокруг.

– Это значит, что, благодаря вам, гарнизон крепости стал многочисленнее, чем прежде, – тевтон снова улыбался. Правда, натянуто и скупо. – Нас сейчас даже больше, чем было в начале Набега. Ненамного, но все же больше.

– Но твари темного обиталища – их-то меньше не становится, – хмуро заметил Всеволод.

– Не становится, – согласился Бернгард. – Каждую ночь их тоже становится больше.

– А вы…

– А что мы? Мы в меру своих сил уничтожаем нечисть.

– Убиваете одних, освобождая место для других?

– Это не самое важное.

– А что же тогда важно?

– Что замок по-прежнему в наших руках. И что есть еще, кому его защищать. И пока дело обстоит так, будет и надежда.

– Какой в ней прок, в той надежде? – невесело усмехнулся Всеволод. – Рано или поздно Серебряные Ворота падут. Так есть ли смысл удерживать обреченный замок.

– Обреченный? – тевтонский магистр сдвинул брови. – В твоем сердце говорит страх, русич?

Всеволод покачал головой:

– Непонимание. Отсиживаться по ночам за стенами, теряя бойцов и растрачивая драгоценное время на дневные вылазки – неразумно.

– Вообще-то днем мы истребляем нечисть десятками, а то и сотнями.

– А ночью приходят тысячи, да, мастер Бернгард?

– Что ты предлагаешь?

– Действовать. Напасть самим. Пробиться через границу миров…

Сагаадай и Золтан, слушавшие их разговор, чуть придвинулись к Всеволоду. Оба тем самым будто без слов выражали ему свою поддержку.

– И? – с вежливым интересом поинтересовался Бернгард. – Что дальше?

– Сделать то, что следовало делать с самого начала, – с вызовом бросил Всеволод. – Пока еще не поздно… пока не стало совсем поздно.

– Что именно? – мастер Бернгард смотрел на него уже со злой насмешкой. – Что – сделать?

– Если темные твари приходят в наш мир, нам тоже нужно найти способ, чтобы… – Всеволод выдержал паузу и закончил: – Чтобы проникнуть в их мир.

– Думаешь, там, на земле темного обиталища, в открытом поле мы перебьем больше нечисти, чем здесь, за Серебряными Воротами?

– Там у нас будет шанс устранить главную опасность.

– Да? В самом деле?

– Черный Князь! – горячо воскликнул Всеволод. – Его следует убить там, прежде, чем он появится здесь.

– Черный Князь? – Бернгард поднял бровь. – Ты, вероятно, говоришь о…

– О Черном Господаре – так называют его угры, – не очень вежливо перебил Всеволод убеленного сединами собеседника. – Волохи именуют его также Шоломонаром и Балавром. Татары – Эрлик-ханом. Вы же, немцы, зовете его Нахтриттером, Рыцарем Ночи.

Тевтонский магистр глубокомысленно кивнул:

– У него имеются и иные имена и прозвища. Царь-змей, Василиск который есть Гебурах, воплощение пятого Сефирота власти – власти ненависти, разрушения и тьмы…

– Гебурах? Сефирот? – насупился Всеволод. Слова были незнакомыми и пугающими. Но бесстрастно-холодный тон тевтонского магистра пугал еще больше.

– Я использую древний язык каббалистов и магических трактатов гримуаров, – объяснил Бернгард.

– А-а-а, – с кривой усмешкой протянул Всеволод. – Выходит, во главе эрдейской комтурии стоит маг и каббалист?

Впрочем, после алхимической лаборатории, упрятанной в замковых подземельях, это не очень-то и удивляло.

– Каббала, равно как и черная магия, чужда рыцарям Креста, – строго ответствовал Бернгард. – Но древний язык запретных искусств порой точно отражает глубинную суть явлений. А суть такова. Рыцарь Ночи, Шоломонар, Черный Господарь или, как ты его называешь, Черный Князь, входя в чужое обиталище, обретает власть над оным. Власть, которую способен ограничить лишь он сам. Если, конечно, у него возникнет такое желание. Как думаешь, это странное желание может возникнуть у самого жуткого исчадия тьмы?

Всеволод промолчал. Бернгард продолжил:

– С приходом Шоломонара, алчущего крови, прежний мир перестает быть таковым. На месте старого обиталища разрастается иное, новое, вполне пригодное для Рыцаря Ночи и прочих темных тварей, но опасное для человека. Беззаботный мир, впустивший чужака, становится для него трапезным столом…

– Ну, это-то как раз мне известно, – процедил Всеволод. – О том, что пропускать Черного Князя через рудную границу нельзя, я наслышан. И раз уж невозможно закрыть взломанную границу, следует изничтожить врага за нею.

Бернгард хмыкнул:

– Видишь ли, русич, порушенную рудную черту способна восстановить лишь кровь Изначальных. И лишь тому, в ком течет эта кровь, под силу совладать с Рыцарем Ночи. Тебе известны такие герои?

Всеволод вновь не ответил. А что отвечать? Легендарных Изначальных давным-давно нет в этом мире. Да и потомки Вершителей так просто уже не сыщутся.

– Вот то-то и оно, русич, – вздохнул магистр. – Потому-то Сторожи и поставлены у Проклятых Проходов. Поставлены сторожить и оберегать, но не более того.

На миг Всеволод растерялся – но только на миг.

– А все же нужно попробовать! Никому ведь не известно наверняка, что простому человеку не справиться с Черным Князем? Случается и так, что старые предания лгут!

– Старые предания никогда не лгут, русич, – посуровел лицом Бернгард. – К тому же то, о чем я сказал – это не предание. Это правда. Самая что ни на есть истинная истина.

Судя по тону, магистр верил в это всей душой. Может, действительно – истина?

– Все равно! – упрямо мотнул головой Всеволод. – Нужно попытаться! Если уж не остается иного выхода.

Глава 13

Всеволод покосился на Золтана, не так давно покинувшего со своими бойцами заставу на Брец-перевале. Отважные шекелисы, осознав, что стеречь горный проход нет больше никакого смысла, предпочли присоединиться к русской дружине и отправиться к Серебряным Вратам. Практически – в пасть темным тварям. Простым угорским ратникам, прежде никак и ничем не связанным с дозорами Сторож, на это хватило воли и смелости.

Теперь же, судя по всему, настал черед всем им идти еще дальше, еще глубже в эту самую пасть. И пусть темное обиталище подавится! И пусть Черный Князь сдохнет! Если им повезет. Если очень повезет… очень-очень…

Но так – хоть какая-то надежда!

– Иной выход есть всегда, русич, – задумчиво проговорил Бернгард. – и у нас он есть тоже. А выход простой. Запереть Серебряные врата и биться из-за них. И тем самым просто делать свое дело.

– Наше дело – остановить Набег! – тряхнул головой Всеволод.

– Если граница миров открыта – Набег не остановить, – рассудительно заметил Бернгард. – Наше дело – защищать людское обиталище столько, сколько это возможно.

– Но ведь рано или поздно…

Всеволод запнулся и сказал иначе:

– Этот замок обречен, мастер Бернгард.

Нежданная улыбка вдруг скользнула по устам тевтона.

– Что ж, я вижу – говоря такое, ты не боишься, русич. Дело вовсе не в страхе, а в излишней смелости, затмевающей разум. Смелости от незнания. Которая сродни глупости.

Тевтонский магистр выражения не выбирал.

Всеволод вспыхнул и сжал кулаки. Немец же продолжал спокойно, не обращая на состояние гостя ни малейшего внимания:

– Слепая, безрассудная, глупая смелость, сиречь смелая глупость порой опаснее страха, ибо страх хотя бы водит дружбу с осторожностью. Смелость же и глупость не видят ничего, кроме самих себя.

– Почему ты отвергаешь мой план? – глухо процедил Всеволод. – Зачем надсмехаешься надо мной?

– О, нет, я и не думал тебя высмеивать, – улыбка исчезла с лица Бернгарда. Тевтонский магистр вновь говорил серьезно. – Я лишь показываю вещи, как они есть. Твой план безрассуден, русич. А потому никуда не годится.

– Но почему?! – чуть не вскричал Всеволод.

– Потому что днем, когда у нас есть хоть какой-то шанс овладеть Проклятым Проходом, через Мертвое озеро в Шоломонарию не проникнуть. Озерные воды открывают границу между мирами только ночью, когда смыкаются две тьмы, когда два обиталища единятся отсутствием светила.

– Значит, следует идти на озеро ночью.

– Думаешь, ночью мы сможем проложить себе дорогу через темные орды, натиск которых едва сдерживаем из-за стен?

– Нужно собрать в единый кулак всех воинов!.. – горячился Всеволод, – Пока есть кого собирать… и… и…

– И бросить замок на произвол судьбы?

– Хорошо, – выдохнул Всеволод. – Раз тебе так важен замок, можно разделить ратников на две части. Одна останется защищать стены. Вторая – пробьется к озеру.

– Для этого у нас слишком мало людей.

– Ты сказал, их стало больше, чем было в начале Набега.

– Но я не сказал, что их стало больше намного. Нет, делить силы – значит, сразу погубить отряд, отправляющийся на ночную вылазку, и – чуть позже потерять замок, который оставшиеся воины не смогут удерживать долго. А если мы потеряем замок – то потеряем все.

– Все? – Всеволод прищурился. – Хотелось бы мне знать, почему ты так цепляешься за свою крепость, Бернгард.

«Мастера» Всеволод опустил – и сделал это намеренно. Он сейчас был слишком зол. Он никак не мог понять тупого упрямства Бернгарда.

Тевтон неодобрительно покачал головой:

– Потому что эта крепость важна. Потому что сейчас она важнее всего на свете.

– По-че-му?!

– Потому что Серебряные Врата – последняя надежда.

– Надежда?! Для кого?

– Для нас. Для всех. Для всего людского обиталища. Пока мы храним эти стены, мы еще можем противостоять нечисти. Когда стены падут – все будет кончено.

Всеволод безнадежно махнул рукой.

– Не хочешь рисковать? Предпочитаешь ждать за каменной стеной с серебряными шипами? Что ж, жди, пока из Мертвого озера не выйдет Черный Князь.

– Ты все понимаешь неверно, русич, – вздохнул Бернгард. – Не познав сути вещей, ты путаешь причину и следствие. Тот, о ком ты сейчас говоришь, не придет сюда сам, чтобы сломить наше сопротивление. Не придет именно потому, что мы противимся его воинству. Он приходит лишь туда, где может властвовать, и тогда лишь, когда может властвовать. Власть его распространяется только на земли, где нет противления этой власти. Темный Набег, да будет тебе известно, это не просто набег. Задача нечисти, что идет впереди своего господина – подготовить людское обиталище для его вступления в наш мир. Уничтожить противящихся, изгнать боящихся. Очистить землю для новой власти, ибо любая новая власть – истинно новая – всегда начинается сызнова. И зиждется она на пролитой старой крови. А уж власть Нахтриттера – и подавно.

Я вижу недоумение на твоем лице, русич. Что ж, постараюсь объяснить понятнее. Покуда люди бьются с посланниками тьмы, сам Рыцарь Ночи, посылающий их, сюда не придет. Но если люди, убоявшись, опустят оружие, покорно склонят или бездарно сложат головы, если оставят свои исконные земли, на земли эти немедленно ступит нога Шоломонара. И назад, за границу миров его уже не загнать. Ибо вместе с ним его мир войдет в мир наш. И нечисть станет полновластным хозяином нашего обиталища.

Вот отчего темные твари так упорно штурмуют Серебряные Врата. Нахтцереры уже очистили для своего господина почти всю Трансильванию, и лишь мы – кость в горле грядущей тьмы. Так что важна уже не победа, русич. В этой битве ее нам не добыть. Важно противление. Все просто. Пока мы держим оборону, путь Рыцарю Ночи закрыт, и брешь между мирами для него тесна, как ушко иглы для верблюда. Когда же замок падет, Шоломонар овладеет землями Семиградья. И это станет началом конца. Надеюсь, теперь тебе все понятно, русич?

Всеволод отвел глаза.

Все…

Теперь ему было понятно все.

Бернгард прав: беречь и защищать Серебряные Ворота так долго, насколько это возможно – вот что им остается. Даже один человек, сражающийся на этих стенах, сможет хоть ненадолго, но отсрочить всеобщую гибель.

Значит, бой будет долгим, и бой будет страшным. А когда битва закончится – закончится, разумеется, не в их пользу, ибо такие неравные сечи, действительно, не выигрывают – когда все закончится…

Всеволод сглотнул ком, вставший вдруг поперек горла.

Да, ему было понятно все.

Отошли в сторону Сагаадай и Золтан – молчаливые свидетели препирательства Всеволода с тевтонским старцем-воеводой. Мрачные, подавленные: им тоже было понятно…

Знакомое позвякивание донеслось вдруг откуда-то сверху. Всеволод поднял голову. Так и есть: на стене, возле надвратной башни сидел Раду. Молодой шекелис уже распаковал свою цимбалу, и теперь проверял т настраивал инструмент.

Проверил. Настроил.

И…

Маленькие молоточки с кожаными колотушками на концах пробежались по натянутым струнам диковинных угорских гуслей. Звонкий протяжный звук обратился печальной переливчатой мелодией.

Музыка крепла, лилась со стены все громче, увереннее. Раду не смотрел на струны. Руки сами привычно выстукивали мелодичный ритм. Взгляд музыканта был обращен сейчас куда-то за бойницы и зубцы заборал, к горизонту, в кровавый багрянец заката над Мертвым озером.

Потом Раду затянул песню. Под стать тягостным мыслям. Долгую слезливую, томящую, тоскливую. Незнакомую, мадьярскую песнь.

Это был необъяснимый внутренний порыв, пришедшийся к месту, кстати. Ни играть, ни петь Раду никто не просил. Сам заиграл и сам запел. По своему желанию. Для себя. Но слушали его сейчас все. Юный угр в словах и музыке выплескивал переполнявшие душу чувства и самою душу. А выплеснутое и пропетое немедленно находило отклик в сокровенных струнах чужих душ.

Даже Бернгард, прервал разговор и заслушался.

Всеволод тоже слушал. Он вспомнил, как на заставе Брец-перевала цимбалист неожиданно оборвал тоску-печаль, льющуюся из-под струн и из своих собственных уст, внезапным переходом к безудержному веселью и плясовой мелодии. Но здесь, в этом замке, на исходе умирающего дня, радость казалась такой неуместной. И что-то подсказывало Всеволоду: веселых песен они сегодня не услышат. Ни сегодня, и, быть может, никогда уже. Вряд ли у них вообще теперь будет время и повод для задорных песен и лихих плясок.

Он не ошибся. После первой зазвучала вторая… Еще более грустная, надсадная, щемящая песнь полилась над угрюмой громадой Закатной Сторожи.

Глава 14

– Достойно ли вас принял, брат Томас? – неожиданно спросил мастер Бернгард. – Подобающим ли образом разместили?

– Да, благодарю, магистр, все хорошо, – рассеянно ответил Всеволод.

– Действительно ли, все? – Бернгард смотрел на него, не моргая, и взгляд этот Всеволоду не понравился. – Брат Томас говорит, вы пожелали разделить свою комнату с оруженосцем. К чему излишние неудобства? В замке достаточно места, чтобы…

– Я очень признателен за гостеприимство и заботу, но такова была моя просьба, – объяснил Всеволод. – Просто я… Я предпочитаю… В общем, моему оруженосцу надлежит всегда находиться при мне.

Колючие льдистые глаза тевтонского старца-воеводы, казалось, видят его насквозь. Но отчего-то говорить об Эржебетт сейчас… именно сейчас Всеволоду не хотелось. Потом когда-нибудь… При более удобном случае… Когда магистр будет в духе… Завтра… А еще лучше – послезавтра… Но не перед ночным же штурмом.

– Всегда, значит? – тевтон все не отводил от него пронизывающего взгляда. – Почему же сейчас его при вас нет?

– Он… он… – Всеволод судорожно пытался придумать правдоподобное объяснение.

И на кой ляд этому немцу сдался его оруженосец! Неужели заподозрил что-то?

– Могу ли я на него взглянуть? – спросил Бернгард.

– Право, не стоит беспокоиться, – пробормотал Всеволод.

– Он ранен? Не здоров?

– Он…

Что ответить? Как ответить?

Ответить Всеволоду не дали.

– А, может быть, это не он? – глаза тевтона по-прежнему смотрели испытующе и не моргая. Ну, точно – глаза змеи! – Может, это она?

Проклятье! Конрад! Мерзавец! Доложил… И когда только успел?!

– Не удивляйся, русич, – сухо сказал магистр, – У брата Томаса цепкий глаз и острый ум. А женщин в этом замке не было уже давнко. Так что девицу, пусть даже переодетую в мужское платье и доспех, мой кастелян распознает сразу.

Ага… Выходит, не Конрад выдал… Выходит, Томас. То-то он с самого начала так зыркал на Эржебетт.

– Лицо, фигура, походка, повадки – все это трудно скрыть под внешним нарядом от пытливого наблюдателя, – продолжал Бернгард. – К тому же твой м-м-м… оруженосец показался брату Томасу похожим на… В общем, на одного человека. На старого нашего знакомого. Знакомую, точнее…

Ну, это уже полный бред! Или повод, который Бернгард измыслил специально, чтобы увидеть Эржебетт. Только зачем?

– Мало ли что могло привидеться брату Томасу, – сердито буркнул Всеволод.

– И все же, русич… Кто твой таинственный оруженосец? Он или она?

Вопрос поставлен ребром. И ответить на него нужно однозначно. Он или она. Да или нет.

Что ж, раз такое дело… Рано или поздно этот неприятный разговор с магистром должен был состояться. Придется решать судьбу Эржебетт сейчас. Избавившись от необходимости юлить и скрывать правду, Всеволод сразу обрел уверенность, которой так не доставало. Взгляд Бернгарда он встретил спокойно. И также спокойно ответил:

– Да, все верно, вместе со мной прибыла девица.

– Кто она? – строго спросил Бернгард.

– Ее зовут Эржебетт. Так мы полагаем…

Подумав немного, Всеволод добавил:

– Она не оборотень, если это тебя интересует. А взял я ее с собой, потому что не брать – означало бы обречь невинную душу на погибель. Что в этом предосудительного?

– Это грех, – нахмурился Бернгард.

– Что именно?

– Женщина в мужской одежде – грех, – отчеканил магистр. – Женщина, тайком проникающая в братство рыцарей-монахов – грех. Женщина, живущая в одной комнате с мужчиной под сенью орденского креста – грех.

Интересно, этот мастер Бернгард, действительно, такой ханжа или прикидывается? Всеволод усмехнулся:

– Орденский крест нынче принимает русичей, исповедующих не римскую, а греческую веру. И татар-язычников принимает. И готов был принять сарацин. И все это не считается грехом.

– Вы – союзники в благом деле. Вы – помощники в борьбе с исчадиями тьмы. Вы прибыли спасать людское обиталище от нечисти. Вы – воины…

– Но… – начал было Всеволод.

Тевтонский магистр вскинул руку, давая понять, что еще не закончил:

– Женщинам же во время войны… особенно, во время ТАКОЙ войны – не место в братстве рыцарей Креста. Им нечего делать в Стороже, еженощно отбивающей натиск темных тварей.

– Но почему?! Почему – им здесь не место?

– Дабы не смущать и не отвлекать слабых духом и не гневить сильных, – с постной миной ответил тевтонский старец, – Каждый воин, обороняющий эти стены должен думать только об одном: о битве, ради которой он призван сюда. Это относится и к твоей дружине, русич. И к тебе лично – тоже.

Всеволод вдруг подумал: а ведь в его родной Стороже все так и было! Именно так там и обстояли дела. Старец-воевода Олекса отродясь не привечал за осиновым тыном ни баб, ни девок. Суровую службу несли суровые воины, всецело отдававшиеся изматывающим упражнениям, от рассвета до заката постигающие нелегкую ратную науку и ни на что иное не отвлекавшиеся. Ну, разве что во время нечастых выездов в мир кому-то перепадала удача помиловаться с хорошенькой селянкой или служанкой из княжеско-боярской челяди. Такое событие в дружинной избе потом обсуждалось месяцами.

Что ж, наверное, для ратоборца, готовящегося к встрече с нечистью, – так правильно. Стража, хранящего в вечном Дозоре рудную границу, ничего не должно привязывать к бренной жизни. Не должно быть у него соблазна отступить, чтобы защищать не все людское обиталище сразу, а только свою… своих. Зазнобу, семью, детишек… Не должно быть соблазна сохранить себя – для нее, для них… для своих. И вдвойне, втройне правильно все это для стража уже схлестнувшегося с темными тварями.

Правильно. И все же… Всеволод, сжав кулаки, хрустнул костяшками пальцев. Произнес негромко и хмуро:

– От того, что Эржебетт находится с нами, по эту сторону Серебряных Врат, я не стану сражаться хуже. От того, что Эржебетт будет выброшена за стены замка, я не стану сражаться лучше.

– Все равно, ей здесь не место… – сурово повторил Бернгард.

– И что же я теперь должен делать?

– Отдай ее мне.

– Тебе? – изумился Всеволод. – Зачем?

– Я вывезу твою Эржебетт из замка. Я спрячу ее.

– Куда?

– В безопасное место.

– Здесь есть безопасные места? – усмехнулся Всеволод. – Почему же тогда отсюда ушли люди?

– Здесь есть места, в которых можно укрыться. Попытаться укрыться…

– До первой ночи? Или до первого рассвета, когда упыри сами начнут искать надежное укрытие на день?

– Ей здесь не место, – снова сквозь зубы проронил тевтон.

– Это я уже слышал, – сказал Всеволод. – А теперь ты послушай меня, Бернгард. Эржебетт – всего лишь одинокая, беззащитная, напуганная девчонка. Если она уйдет из замка, здесь ее в первую же ночь высосут упыри. Высосут досуха, до последней кровавой капли. Неужели благородные и благочестивые рыцари Креста готовы принести порождениям тьмы такую жертву.

– Иногда разумнее пожертвовать одним человеком, чтобы остальным ничего не мешало спасать этот грешный мир.

– Пожертвовать – значит бросить на растерзание тварям убогую сироту? Ох, не по-рыцарски это, и не по-христиански, брат Бернгард.

– Она – женщина, – уперся магистр.

– Она – под моей защитой, – Всеволод тоже умел быть упрямым.

– Ей – не место в замке.

– Ей больше некуда идти.

– Она…

– Она – уже часть моей дружины. Прогоняя ее, ты гонишь нас.

Лицо Бернгарда дернулось:

– Тогда скажи честно, русич, как на духу скажи, она, действительно, часть твоей дружины или твоя полюбовница? Где ты познал ее – в бою или на греховном ложе плотской страсти?

Невероятного, неимоверного труда стоило Всеволоду сдержать бессознательный порыв. Остановить руки, уж потянувшиеся к мечам. И ответить не смертельным выпадом – иначе. Словом. Тремя словами.

– Это… имеет… значение? – отрывисто, с паузами выцедить он встречный вопрос.

Долго, очень долго они смотрели в глаза друг другу и тяжело дышали друг на друга. Тевтонский магистр и русский воевода стояли в отдалении от прочих воинов. Никто не мог слышать их слов, однако надвигающуюся грозу почуяли все. И саксы, и русичи, и татары, и угры. Разноязыкий говор смолкал, ратники настороженно косились в их сторону.

– Ладно, – выдохнул, наконец, Бернгард. – Для начала покажи мне своего… оруженосца.

– В этом есть необходимость?

– В этом – есть! – непреклонно сказал магистр. – Я должен знать всех, кто находится в моем замке в лицо. Твоих воинов, степняков Сагаадая и шекелисов Золтана я вижу здесь – во дворе и на стенах. А эту Эржебетт… Ее я еще не видел. И потому вынужден настоятельно просить тебя познакомить меня с… с-с-с… с твоей девой-оруженосцем. Идем…

Со стены у привратной башни вновь полилась тоскливая мадьярская песня, слов которой Всеволод не знал.