Текст книги "Хранитель забытых вещей"

Глава 16

Лора взяла в руки нож для вскрытия конвертов, который был изготовлен из чистого серебра, с ручкой в форме фигурки египетского фараона. Лезвие скользнуло между слоями плотной белой бумаги. Когда конверт был вскрыт, ей показалось, что секреты Энтони вырвались на волю с тихим шорохом. Она дождалась, пока Солнышко уйдет домой, и лишь тогда отправилась в кабинет с письмом. В зимнем саду это было бы удобнее сделать, но ей показалось, что правильнее прочитать письмо в окружении вещей, о которых говорилось в нем.

Мягкие летние вечера незаметно превратились в прохладные осенние сумерки, и Лора испытывала соблазн зажечь в камине огонь, но поборола его и, натянув рукава вязаной кофты до самых костяшек пальцев, достала письмо из конверта. Она развернула плотные листы бумаги и разложила их перед собой на столе.

Дорогая Лора…

Низкий мягкий голос Энтони раздался у нее в ушах, и черные слова стали нечеткими из-за слез, подступивших к глазам Лоры. Она громко потянула носом и вытерла слезы рукавом.

– Ради всего святого, Лора, соберись уже! – сказала она сама себе и удивилась улыбке, тронувшей ее губы.

Дорогая Лора,

ты уже знаешь, что Падуя и все, что к ней относится, принадлежит тебе. Надеюсь, ты будешь счастлива здесь и сможешь простить мою глупую сентиментальность касательно розария. Видишь ли, я посадил его для Терезы, которую назвали в честь святой Терезы. Когда она умерла, я развеял ее прах над розами – так, чтобы мы всегда были рядом, – и если бы ты только могла, то я бы очень хотел, чтобы ты развеяла мой прах там же. Если тебе это покажется слишком жутким, наверное, можно будет попросить сделать это Фредди. Я уверен, что он не будет против, – у этого парня крепкая психика.

А теперь я расскажу о вещах в кабинете. И опять все начинается с розария. В тот день, когда я его посадил, Тереза подарила мне кое-что – медальон с ее Первого Причастия. Она сказала мне, что так выражает свою благодарность за розарий и хочет, чтобы я всегда помнил, что она будет любить меня несмотря ни на что. Она заставила меня дать обещание постоянно носить его с собой. Он стал самой ценной для меня вещью. И я потерял его. В тот самый день, когда она умерла. Утром, когда я выходил из Падуи, он лежал у меня в кармане, но его там не оказалось, когда я вернулся. У меня возникло ощущение, будто последняя ниточка, которая нас связывала, порвалась. Я остановился, словно часы, у которых вышел завод. Я перестал жить и начал существовать. Я дышал, ел, пил и спал. Но лишь столько, сколько требовалось, не больше.

Именно Роберт привел меня в чувство.

– И что бы подумала Тереза? – спросил он.

И он был прав. В ней кипела жизнь, и ее у нее украли. Я все еще был жив, но предпочел жизнь, подобную смерти. Она бы пришла в ярость.

– И сильно бы расстроилась, – добавил Роберт.

Я начал гулять, выходить в город. Как-то раз я нашел перчатку – дамскую, темно-синюю, кожаную, на правую руку. Я принес ее домой и подписал. Так я положил начало коллекции потерянных вещей. Возможно, я надеялся, что если я сохраню потерянные вещи, которые нашел, то кто-то сохранит ту единственную вещь, которая в этом мире имела для меня значение, и однажды мне вернут ее, и я смогу сдержать обещание. Этого так и не произошло, но я не сдавался, не переставал собирать вещи, которые кто-то потерял. И эти крошечные кусочки жизней других людей вдохновили меня на новые рассказы и помогли мне опять начать писать.

Я понимаю, что большинство вещей не представляют собой никакой ценности и никто не захочет получить их обратно. Но если ты сможешь осчастливить хотя бы одного человека, починить одно разбитое сердце, вернув кому-то то, что он потерял, это было бы не просто так. Тебе, может быть, интересно, почему я хранил это в секрете и закрывал кабинет на ключ все эти годы. Я затрудняюсь это объяснить; возможно, я боялся, как бы кто-нибудь не подумал, что я глупый или даже немного сумасшедший. Итак, я даю тебе задание, Лора. Все, о чем я прошу тебя, – попытайся.

Надеюсь, что тебя устраивает твоя новая жизнь и ты найдешь, с кем ее разделить. Не забывай, Лора, что за стенами Падуи есть мир, который стоит того, чтобы время от времени его посещали.

И еще кое-что: через пустырь от дома живет девочка, которая часто сидит на скамейке. Кажется, она своего рода заблудшая душа. Я не раз порывался сделать для нее нечто большее, чем сказать несколько добрых слов, но, к сожалению, в наши дни сложно помочь юной леди, если ты мужчина в возрасте. Многие превратно истолковывают желание помочь. Может, ты смогла бы «подобрать» ее, предложить ей подружиться? Поступай, как считаешь нужным.

Храни тебя Господь.

С горячей любовью и благодарностью,

Энтони

К тому времени, как Лора встала со стула в кабинете, ее конечности заледенели. За окном на черном небе висела прекрасная перламутровая луна. Лора попыталась согреться в кухне и поставила чайник на плиту, размышляя о просьбах Энтони. Она охотно рассеет его прах. Вернуть потерянные вещи будет сложнее. Эта ситуация напомнила ей, кем она на самом деле является. Родители Лоры погибли несколько лет назад, но она так и не смогла избавиться от ощущения, что она их подвела. Они такого никогда не говорили, но, если подумать, что такого она сделала, чтобы отплатить им за неисчерпаемую любовь и доверие? Что она сделала, чтобы заставить их гордиться ею? Она увильнула от учебы в университете, ее брак был сущей катастрофой, и она не подарила им ни одного внука. А кроме того, сидела и ела рыбу с картошкой в Корнуолле, когда мама умерла. И то, что у нее тогда впервые за пять лет был отпуск, не оправдание. Когда через полгода умер отец, Энтони частично заполнил возникшую в душе пустоту, и, может быть, задание, которое он ей дал, сможет помочь ей в каком-то смысле искупить вину? Наверное, это для нее была возможность хоть в чем-то преуспеть.

И еще была Солнышко. По крайней мере, в этом она опередила Энтони, но не могла поставить себе это в заслугу. Дружбу предложила Солнышко, притом что Лора сомневалась – и все еще сомневается, – принять ли ее предложение. Она вспоминала те моменты, когда видела Солнышко еще при жизни Энтони. И тогда она ничего не сделала. Ничего не сказала. Даже не здоровалась с девочкой. А Энтони, уже после своей смерти, сделал самое малое, что мог. Лора в очередной раз разочаровалась в себе, но решительно настроилась попытаться изменить ситуацию. Она взяла с собой чай наверх, в спальню, наполненную ароматом роз, которую выбрала для себя. Или, скорее, выбрала, чтобы разделить ее с Терезой. Потому что она все еще была тут. Ее вещи находились здесь. Конечно, не одежда, а туалетный столик, фотография ее и Энтони, которая по необъяснимым причинам опять лежала лицом вниз, и маленькие голубые часы. 11:55, опять остановились. Лора поставила чашку на столик и завела часы. Они снова начали тикать. Она легла на кровать, не закрывая штор, а за окном прекрасная луна укрыла розарий призрачным покрывалом из света и тени.

Глава 17

Юнис

1984 год

– На Рождество мы впускаем свет и прогоняем мрак…[26]26
  Слова из песни «Do They Know It’s Christmas», впервые исполненной группой «Band Aid 20» для сбора средств в пользу голодающих в Эфиопии.


[Закрыть]

У миссис Дойл, которая как раз подавала мясной пирог косичкой и несколько порций «Тоттенхэмского» торта мужчине, стоявшему напротив Юнис, был прекрасный голос. Она сделала паузу, чтобы передохнуть и поздороваться с Юнис.

– Этот Боб Гелдинг – классный чувак: собрал популярных певцов, чтобы записать песню для бедняг в Эфио… – Чтобы выговорить слово полностью, миссис Дойл не хватило лексического запаса. – В пустыне.

Юнис улыбнулась:

– Он практически святой.

Миссис Дойл начала складывать пончики в пакет.

– Прошу заметить, – продолжила она, – что и Бой Джордж, и Мидж Юр, и прочие тоже могли бы позволить себе пожертвовать немного денег на благотворительность. И «Бананас» – прекрасные девушки, только, судя по всему, у них на всех нет ни одной расчески.

Шаги возвращающейся Юнис на лестнице не потревожили Дугласа. Серо-седая морда подергивалась, а передние лапы легонько вздрагивали: ему явно что-то снилось. «Но сон, по-видимому, приятный: уголки рта приподнялись в улыбке», – подумала Юнис. Бомбер наблюдал за ним, сидя за столом, как ребенок, который с волнением наблюдает из окна за тем, как тает сооруженный им снеговик. Она хотела успокоить его, но не могла найти подходящих слов. Дуглас старел. Его дни были сочтены, их оставалось все меньше и меньше. Он умрет, и сердца их будут разбиты. Но пока он был счастлив, живя в сытости и тепле, и, когда он проснется, его будет ждать пончик с кремом. Они перешли с варенья на крем (который на самом деле был вареньем и кремом), рассчитывая увеличить количество его плоти, которая загадочным образом таяла с каждым годом на старых косточках.

А вот что касается Бомбера, ситуация была противоположной. За те десять лет, что Юнис его знала, ему удалось обзавестись небольшим животиком, который немного смягчал контуры его стройного тела. Он любовно погладил живот, в сотый раз говоря:

– Пора бы нам перестать есть столько пончиков.

Эта реплика не несла никакой смысловой нагрузки, и Юнис ее просто игнорировала.

– Твои родители приезжают на этой неделе? – спросила она.

Юнис очень полюбила Грейс и Годфри и всегда с нетерпением ждала их визитов, которые, к сожалению, становились все реже и реже. Старость то и дело напоминала, что она безжалостная подруга. В особенности возраст сказался на Годфри: он не только дряхлел, но и терял твердость духа; его рассудок уже помутился, и здравомыслие незаметно, но неумолимо покидало его.

– Нет, не на этой. Они оба приболели. Запаслись топливом для плиты, солодовым виски и закрылись на замок. Чему тут удивляться?

Бомбер хмурился, глядя на рукопись, которая лежала на столе. Юнис забеспокоилась.

– Что случилось?

– Ну, их близкий друг погиб в Брайтоне при взрыве бомбы, и на прошлой неделе на станции метро – на их привычном маршруте – возник пожар. Я думаю, что они согласны со словами из старой песенки, которую так любят плюшевые мишки: «Дома безопаснее».

Бомбер сложил рукопись.

– Наверное, это к лучшему. Думаю, мама сочла бы своим долгом поговорить об этом.

Он швырнул Юнис рукопись, словно она была протухшей рыбой. Дуглас наконец зашевелился в своем углу. Открыв стареющие, потерявшие блеск глаза, он оценил обстановку. Не заметив никакой опасности, он нашел в себе силы повилять кончиком хвоста. Юнис поспешила к нему, чтобы поцеловать в еще теплый после сна лоб, и обрадовала его пончиком, предварительно разрезанным на кусочки в соответствии с его строгими требованиями. Но про «тухлую рыбу» она не забыла.

– Что это?

Бомбер театрально вздохнул.

– Называется «Умник и фанатик».

– Звучит интригующе.

– Ну, это если одним словом описать последнюю «книгу ужасную» моей дорогой сестры. В ней речь идет о пяти дочерях обанкротившегося футбольного тренера. Мать девушек решительно настроена выдать их замуж за поп-звезд, или за футболистов, или хоть за каких-нибудь богачей. Она ведет их на местный Охотничий бал, где старшую – Жанет – приглашает на танец особый гость – молодой и красивый владелец загородного отеля, которого зовут мистер Бинго. Ее сестра Иззи увлечена его загадочным другом, мистером Арси, – это всемирно известный концертирующий пианист. Но он считает, что приглашенные молодые фермеры немного перегибают палку своими выходками, и отказывается спеть с Иззи дуэтом в караоке. Она обзывает его выскочкой и уходит в ярости. Словом – чтобы не пересказывать длинную и удивительно знакомую историю, – самая младшая дочь сбегает в Маргит с второсортным футболистом, где они делают себе одинаковые наколки. Она залетает, он ее бросает, и она оказывается в съемной комнатушке в Пэкхеме. После громких разборок с мистером Арси Жанет в конце концов выходит за мистера Бинго. А после того, как агент запрещает мистеру Арси жениться, он и Иззи увлекаются свит-музыкой[27]27
  Свит-музыка (англ. sweet music) – букв. «сладкая, приятная музыка»; понятие, характеризующее ряд стилевых разновидностей коммерческой развлекательной и танцевальной музыки с элементами джаза.


[Закрыть].

Юнис уже не пыталась сдерживать себя и сидеть с каменным лицом, она смеялась до слез над последней литературной кражей Порши.

– Двоюродный брат девочек, мистер Коффинс, преподающий основы религий в дико дорогой, но весьма посредственной частной школе для девочек, готов предложить руку и сердце любой из сестер, но, к огромному разочарованию их матери, никто из них не хочет иметь с ним дела из-за дурного запаха изо рта и выпирающего пупка. Итак, он, разочаровавшись в любви, женится на их двоюродной сестре Чармейн. Она несказанно рада, что он выбрал ее, поскольку у нее есть усики и она все еще девица в свои двадцать один с половиной!

– Бедная Чармейн! Если ей пришлось смириться с дурным запахом и выпирающим пупком в двадцать один с половиной, то на что я могу рассчитывать в тридцать один с хвостиком?

Бомбер широко улыбнулся:

– О, я уверен, что мы найдем для тебя замечательного мистера Коффинса, если ты захочешь.

Юнис швырнула в него скрепку.

Вечером она гуляла в саду возле дома Бомбера, пока он готовил им ужин под неусыпным наблюдением Дугласа. Она никогда не выйдет замуж. Теперь она это поняла. Она никогда не выйдет замуж за Бомбера, а другой ей не нужен, так что вопрос исчерпан. Она вспомнила их поездку в Брайтон в ее день рождения – уже десять лет прошло с тех пор. День был просто замечательный, но к его концу ее сердце было разбито. Возвращаясь домой на поезде, она еле сдерживала слезы, понимая, что никогда не станет для Бомбера «той самой». Просто девушки, которая подходила бы Бомберу, не существует на свете. Но они были друзьями – даже лучшими друг для друга. И Юнис этого хватало.

Помешивая соус болоньезе, Бомбер вспоминал их разговор, состоявшийся ранее. Юнис была потрясающей, невероятно интеллигентной молодой девушкой с острым умом и поразительной коллекцией шляп. Он считал необъяснимым тот факт, что у нее никогда не было ухажеров и она ни на кого не имела виды.

– Тебя это беспокоит? – подумал он вслух, не полностью сформулировав вопрос. Выразиться более прямолинейно он не мог.

– Что «это»?

Юнис стояла в дверном проеме, помахивая соломкой, как кондуктор жезлом, и попивая красное вино из бокала.

– Отсутствие красавца с красной спортивной машиной, персональным органайзером и квартирой в Челси.

Юнис решительно сунула в рот остаток соломки.

– Зачем мне все это, если у меня есть ты и Дуглас?

Глава 18

– Даме это больше не нужно.

Солнышко поставила чашку с блюдцем на стол и села напротив Лоры.

– Можешь забрать себе, чтобы потом пить из нее чай.

Изысканный костяной фарфор просвечивался почти насквозь, ручку украшали сиреневые фиалки с золотыми крапинками. Лора посмотрела на серьезное лицо Солнышка, заглянула в ее темные глаза цвета патоки. Утром она привела Солнышко в кабинет и в общих чертах поведала, о чем шла речь в письме Энтони.

– Он хотел, чтобы мы присматривали друг за другом, – перефразировала она написанное им.

Она впервые увидела улыбку на губах Солнышка. Девочка с интересом и нетерпением начала перебирать вещи в кабинете – без разрешения, но с такой осторожностью и трепетом, которые успокоили Лору и порадовали бы Энтони. Она держала вещи в своих нежных руках так бережно, будто каждая из них была птенцом со сломанным крылышком. Лора снова подумала о чашке с блюдцем, имеющей картонный ярлык. Она не понимала, как такой предмет можно потерять.

– Мы не знаем этого наверняка, Солнышко. Мы даже не знаем, кому эта чашка принадлежала.

Солнышко стояла на своем:

– Я знаю. Она принадлежала даме, которая не хочет, чтобы ей ее возвращали.

В ее словах не было ни высокомерия, ни раздражительности. Она просто излагала факты.

– Но откуда ты знаешь?

Солнышко подняла чашку и поднесла ее близко к груди.

– Я чувствую. Я не придумываю это в голове. Просто чувствую. – Она поставила чашку на поднос. – А еще у дамы есть птичка, – неожиданно добавила она.

Лора вздохнула. Судьба найденных вещей тяготила ее, словно одежда тонущего человека. Энтони сделал ее своей наследницей, за что она была очень благодарна и чем гордилась, но также она ужасно боялась подвести его. И если судить по чашке с блюдцем, «чувства» Солнышка скорее помешают, чем помогут ей в поисках.

Чашка и блюдце из костяного фарфора. Найдены на скамейке в сквере «Риверия» тридцать первого октября…

Евлалия наконец зашевелилась в кресле, оценивая обстановку помутневшими от старости глазами. Убедившись, что все ей знакомо и сама она вовсе не мертва, а даже бодра, она широко улыбнулась; улыбка расколола смуглое морщинистое лицо, обнажая кривоватые, но все еще белые зубы.

«Спасибо, Господи, за еще один день на этой стороне ворот в рай», – мысленно произнесла она. «И будь ты проклят», – сказала она артриту, пронизывающему болью костлявые ноги, когда она попыталась встать. Да, она была живой, но уж точно не проворной. Она все чаще засыпала в кресле на первом этаже. Второй этаж вскоре стал для нее недосягаемой зоной. Но она старалась побольше двигаться. Это называлось «обрести тихий приют», но она называла это капитуляцией. Трусливое опускание флага побежденным. Но тут ничего не поделаешь. Одна комната с примыкающей к ней ванной; общий холл и кухня. Тебе могут приготовить еду, если ты попросишь. Непромокаемый чехол на матраце на случай ночного недержания. Надев тапочки и схватив костыли, Евлалия прошаркала в кухню, напоминая пожилую лыжницу. Поставив чайник и бросив в чашку пакетик с чаем, она открыла заднюю дверь, впуская солнце. Когда-то она гордилась своим садом. Она сама его спроектировала и разбила, холила и лелеяла долгие годы. Но теперь он, словно непослушный подросток, вел себя как хотел. Как только она открыла дверь, сорока подбежала к ее ногам. Это был самец. Он был взъерошен – видимо, чуть не попался в когти соседской кошке. Но глаза его сияли, и он что-то мягко прострекотал – «ча-ча-ча» – Евлалии, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Доброе утро, Россини, мой друг, – шутливо произнесла она. – Ты за завтраком, я так понимаю?

Он попрыгал в кухню вслед за ней и терпеливо ждал, пока она достанет из банки на сушилке горсть изюма.

– И что бы ты без меня делал? – спросила она, кинув парочку изюмин на пол.

Птица склевала их в секунду и посмотрела вверх, ожидая добавки.

– Иди на улицу, дружок, – сказала Евлалия и бросила оставшийся изюм за порог.

Она взяла чай и пошла в гостиную, медленно передвигаясь с помощью одного костыля, там осторожно опустилась в кресло. В комнате было полно безделушек: странные, но красивые побрякушки и украшения. Евлалия всю свою жизнь была сорокой, ей надо было, чтобы все вокруг блестело и искрилось. Но ей также нравились бархат, магия и мрак. Однако уже наступило время попрощаться с ними. Эти вещи были ее сокровищами, и она сама решит их судьбу. С собой она их брать не будет. Но она даже не допускала мысли, что ее вещи заберет водитель белого фургона по имени Дейв – «Чистка дома: мы можем все!» К тому же из-за некоторых вещей у нее могли возникнуть неприятности. Не все они могли находиться здесь. Ее шкаф был полон скелетов. В прямом смысле.

Когда она наконец наполнила клетчатую сумку на колесиках отобранными предметами, уже наступил полдень. Ноющие ноги, немного расходившись, теперь, когда она направлялась в парк, двигались свободнее. Она избавится от этих вещей. Оставит их там, где другие смогут их найти, – столько вещей, сколько поместилось в сумку. А остальные не достанутся никому. Был будний день, и в парке были только парочка выгульщиков собак и один бедняга, который все еще спал на подмостках для оркестра. За Евлалией никто не наблюдал, когда она раскладывала на низенькой ограде декоративного фонтана четыре снежных шара, череп кролика и золотые карманные часы. Углубившись в парк, она спрятала в нише возле мемориала воинской славы два церковных серебряных подсвечника, чучело горностая и позолоченные вставные зубы. Пенис мумифицированного кабана и музыкальную шкатулку из Парижа она оставила на ступеньках возле пруда, а фарфоровую куклу-невесту с пустыми глазницами – на одной из детских качелей. Один хрустальный шар закатился в каменную поилку для птиц, а шляпку-котелок с вороньими перьями она разместила на солнечных часах. Чаша черного дерева для проклятий нашла свое место под платаном, чьи листья ниспадали каскадом алого, оранжевого и желтого цветов. И она продолжала это свое занятие, пока почти опустошенная сумка на непрочных колесах не подпрыгнула за ее спиной. Она присела на деревянную скамью и удовлетворенно выдохнула. Она завершила работу – почти. Последним предметом была чашка с блюдцем из костяного фарфора, украшенная фиалками и позолотой; она стояла рядом с ней на скамейке. Чашка задребезжала от толчка после взрыва, который произошел через две улицы от парка; он убил почтальона и серьезно травмировал прохожего. Темный столб дыма испачкал послеполуденное небо, и Евлалия улыбнулась, вспомнив, что не выключила газ.

– Зажечь конфорку под чайником, чай – в чайник, молоко – в кувшинчик.

Сидевшая в кухне Лора улыбнулась, слушая, как Солнышко, приготавливая чай, говорит сама с собой. Так было всегда, когда ей требовалось сконцентрироваться на том, что она делала. В заднюю дверь кто-то постучал, и, не дожидаясь ответа, вошел Фредди. Вчера вечером Лора в разговоре с ним сказала, что, если он хочет, может продолжать здесь работать, и заодно предложила приходить пить чай в кухне, а не в зимнем саду в одиночестве, как обычно. После похорон он куда-то отлучился, так что разговор с ним состоялся после его возвращения.

Она сама себе удивилась, пригласив его, но пришла к выводу, что им надо больше общаться, чтобы она чувствовала себя менее неловко.

– Две ложки сахара, пожалуйста, – попросил он, подмигнув Солнышку, которая густо покраснела и стала разглядывать нечто поразившее ее на чайной ложке, которую держала в руке.

Лора бросила на Фредди предостерегающий взгляд. Она все еще с опаской относилась к этому немногословному парню, который так заботливо ухаживал за садом и выполнял много всякой работы, не всегда заметной. Лора практически ничего не знала о его жизни за стенами Падуи: он рассказывал очень мало, а она не спрашивала. Казалось, все, что он хотел знать, – это «что нужно сделать?» и «где печенье?». Видимо, Падуя была тем местом, которое могло хранить секреты.

– Фредди, познакомься, это Солнышко, моя новая подруга и помощница. Солнышко, это Фредди.

Солнышко оторвала взгляд от чайной ложки и попробовала посмотреть Фредди в глаза.

– Привет, Солнышко. Как идут дела?

– Куда идут? Мне девятнадцать, и я солнечный ребенок.

Фредди улыбнулся:

– Мне тридцать пять лет и девять месяцев, и я Козерог.

Солнышко поставила перед Фредди чашку, затем кувшинчик с молоком и сахарницу. Потом – тарелку с печеньем, чайную ложку, вилку; а еще флакон с жидкостью для мытья посуды, коробку с кукурузными хлопьями, взбивалку для яиц. И коробок спичек. Фредди улыбнулся, обнажая идеально белые зубы. Улыбка переросла в низкий, гортанный смех. Как бы то ни было, он прошел Солнышкин тест. Она села сбоку от него.

– Святой Энтони оставил все потерянные вещи Лоре, и теперь нам надо вернуть их подходящим людям. Кроме чашки с блюдцем.

– Правда?

– Да. Хочешь, покажу?

– Не сегодня. Я сейчас допью чай и вымою посуду, а потом меня ждет другая работа. Но когда я приду в следующий раз, у нас будет свидание.

Солнышко готова была улыбнуться. Лора почувствовала себя лишней, как гостья, которая засиделась дольше, чем позволяли приличия.

– Солнышко, Энтони, бесспорно, был очень хорошим человеком, однако святым он не был. – Фредди допил чай. – Хотя мог бы быть. Вы когда-нибудь слышали о святом Энтони из Падуи, покровителе потерянных вещей?

Лора покачала головой.

– Я не шучу. Был такой. Я пять лет в воскресной школе отучился, – добавил он в качестве подтверждения правоты своих слов.

Солнышко победно улыбнулась. Теперь у нее было два друга.