Текст книги "Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца"

Глава 24
Бой со шведским флотом

Русская эскадра вице-адмирала Круза, шедшая на соединение с эскадрой адмирала Чичагова, встретилась 23 мая 1790 года в районе Стирсуденн со шведским флотом, которым командовал герцог Зюдерманландский.

В результате разыгравшегося боя огнём русских кораблей, их удачным манёвром шведский флот был оттеснён в глубину Выборгского залива.

Стоял ясный день, с чистым небом, с лёгким ветром, позволявшим маневрировать обоим флотам. При такой погоде даже пасмурная Балтика посветлела, и на поверхности моря ярко выделялась пышная оснастка огромных парусных кораблей, в лучах солнца издали казавшаяся ослепительно белой.

Тишина и обманчивый покой царили на море. Казалось, эскадры не хотели сближаться.

На шестидесятипушечном корабле «Не тронь меня» всё было подготовлено к бою. Пушечные порты открыты, на батарейных палубах, у пушек, по своим местам стояла прислуга, готовая повторить удар по врагу. Шумели кузнечные горны, накаляя ядра. Люки бомбовых погребов были открыты, и оттуда, из чёрной глубины трюма, матросы подносили на палубу всё новые груды круглых чугунных ядер.

На вахтенной скамье стоял сам командир корабля, капитан первого ранга Тревенин, и изредка подносил подзорную трубу к глазам, следя по правому борту за флагманом, от которого он ждал приказаний.

Лицо капитана было спокойно, даже весело. Под белым, припудренным париком лоб его блестел от загара.

Иногда капитан опускал подзорную трубу, и тогда чуть улыбающийся острый и светлый взгляд его останавливался на невысокой фигурке гардемарина, который был послан в его распоряжение для боевой практики. В отзыве, с коим он явился к Тревенину, было сказано, что гардемарин сей, Василий Головнин, проявляет особое старание во всех науках и подаёт надежду стать отменным офицером российского флота.

Но пока это ещё был мальчик, живой в движениях, с живым и умным взором. Глаза его были широко открыты. Всё лицо его выражало нетерпение и трепет в ожидании близкого боя.

Капитан Тревенин улыбнулся этому знакомому чувству. Присутствие юного гардемарина заставило на секунду его, уже старого моряка, вспомнить и своё столь далёкое детство. Он улыбнулся ещё раз и ничего не сказал.

Он только подумал: «Гляди, гляди, юный моряк! Послушай свист неприятельских ядер».

И верно, Вася неотступно смотрел на море, полное грозных кораблей.

В подзорную трубу Васе была отлично видна вся русская эскадра. Вот огромные трёхдечные корабли – «Иоанн Креститель», «Двенадцать апостолов», «Три иерарха», «Великий князь Владимир», «Святой Николай», восьмидесятипушечный «Иезекииль», семидесятипушечный «Иоанн Богослов», корабли «Победослав», «Константин», «Януарий». А вот фрегаты – «Брячеслав», «Гавриил», «Святая Елена», «Патрик». А там вон, немного в стороне, сзади флагмана, бриг «Баклан» – самое малое судно в эскадре.

Вася знал уже все суда по именам и хорошо читал сигналы, которые махальщики передавали флажками с корабля на корабль.

А вон и неприятельские корабли – их тоже хорошо видно. И туда чаще всего обращаются взоры Васи. Капитан Тревенин с улыбкой спросил:

– Не страшно, гардемарин?

– Никак нет, не страшно, – ответил Вася, вытягиваясь во фронт.

– В боях ещё не был ведь?

– Никак нет.

– Ну, теперь попробуешь, – сказал капитан Тревенин, на сей раз уже не улыбаясь, и снова обратился лицом к неприятельской эскадре.

Вася поглядел в ту же сторону, подняв свою подзорную трубу. Он увидел вдруг, как круглые белые дымки внезапно появились, словно выскочили из бортов неприятельского корабля, самого близкого к кораблю «Не тронь меня», и вскоре неподалёку от его борта на поверхности моря поднялось несколько столбов воды.

– Недолёт! – сказал капитан Тревенин. – Позвать старшего артиллерийского офицера!

Вася бегом исполнил приказание капитана. Лёгкая дрожь охватывала всё его тело. Но она была приятна. Сейчас он в самом деле не испытывал страха. То было лишь волнение перед боем.

Артиллерийский офицер подошёл к капитану.

– Достанем? Или подойти ближе? – спросил капитан у офицера.

– Достанем, – отвечал офицер. – Прикажете отвечать? Капитан Тревенин молча наклонил голову. Оглушительный залп из всех орудий правого борта потряс корабль, быстро окутавшийся белым удушливым дымом. А Вася, забывший открыть рот при команде «Пли!», был оглушён и после этого некоторое время слышал все звуки боя так, словно он происходил где-то за толстой стеной.

А между тем Вася видел через свою подзорную трубу, как перед самым бортом стрелявшего шведа вдруг выросло несколько фонтанов воды и в то же время парусная оснастка корабля куда-то исчезла, что было видно даже невооружённым глазом.

Это привело Васю в недоумение.

– Неужто шведы успели так быстро убрать паруса?! – крикнул он, удивляясь их искусству.

Капитан Тревенин улыбнулся. Он был весьма доволен залпом своей артиллерии.

– Ты прав, – сказал он, – но они сделали это при помощи наших пушек. Пушки наши дальнобойней, и бомбардиры наши искусней шведов. Понял?

– Понял, – отвечал Вася.

А белых дымков становилось всё больше на море. Они начали вырываться из бортов и других кораблей по всей линии неприятельской эскадры.

Русские корабли, не торопясь начинать бой, маневрировали на сближение. И только успевшие вырваться вперёд, более лёгкие фрегаты посылали залп за залпом, поражая вражеские суда и заставляя их одно за другим умолкать и отходить в тыл. Гром постепенно нараставшей канонады напоминал обложную июльскую грозу, когда всё небо сотрясается от громовых ударов. Ветер едва успевал убирать дымовую завесу, как бы старавшуюся скрыть суда противников друг от друга.

Бой разгорался.

К вечеру русская эскадра, воспользовавшись благоприятным ветром, сблизилась с противником по всей линии и начала его сильно теснить.

Шведы дрались яростно. Их пушки также не умолкали ни на минуту, забрасывая и наши корабли ядрами. Вася с волнением наблюдал за боем.

На фрегате «Патрик» он увидел пламя, которое вдруг поднялось высоко, а затем медленно начало падать на палубу и вскоре исчезло. Пожар был быстро потушен.

– Калёными ядрами[44]44
  Калёное ядро – ядро, которое, перед тем как зарядить им орудие, раскаливалось докрасна на огне, чтобы при попадании в неприятельский корабль вызвать на нём пожар. – Прим. ред.


[Закрыть] бьёт швед, – бросил матрос, пробегавший мимо Васи. – А мы ему тоже калёненьких подсыпаем.

На палубе брига «Баклан» тоже по какому-то поводу началась суматоха, но причины её Вася уяснить не успел. В это самое время послышался страшный треск. Сильный удар потряс корабль. Все бросились к тому месту, где только что стояла бизань-мачта.

Теперь от неё остался лишь пенёк, как от срубленного дерева, а сама мачта вместе с реями и парусами лежала одним концом на борту, а другим купалась в море.

Вася вместе с другими бросился к мачте. Он весь дрожал. Ему хотелось руками поднять из моря это уже бессильное теперь крыло корабля.

Вдруг он остановился.

Матросы бережно несли на руках своего товарища, минуту назад стоявшего с банником у пушки. Васе даже показалось, что он знает этого матроса: у него на правой руке повыше кисти был изображён большой якорь.

Голова матроса была в крови, которая крупными каплями падала на палубу. Матросы опустили тело убитого на палубу и прикрыли его парусом.

А корабль всё стрелял из всех своих пушек, и гром их отдавался в сердце юного гардемарина могучим голосом.

Вася неподвижно стоял над телом матроса. И эта солдатская смерть, увиденная им впервые, глубоко поразила его.

«Вот как умирают в бою, – думал он. – Просто и молча».

Слёзы показались у него на глазах, и ему захотелось умереть так же просто и храбро.

Вдруг новый сильный удар, на этот раз в корпус корабля, сбил Васю с ног. Он упал на колени, но быстро вскочил, схватившись за свою шпагу.

Кто-то протяжно крикнул:

– Ка-лё-ное в пра-вы-й борт!

Едкий дым повалил из люка и стал распространяться по всему кораблю.

– Пожар!

Это слово, не будучи никем произнесённым, как искра, пролетело из конца в конец судна. Но, несмотря на это, матросы по-прежнему быстро и спокойно заряжали пушки и ворочали снасти, ловко исполняя команду; корабль продолжал стрелять раненым бортом.

«Нет, они слишком спокойны», – думал Вася с волнением.

Капитану Тревенину донесли, что ядро застряло вблизи крюйт-камеры[45]45
  Крюйт-камера – на кораблях место хранения пороха и других воспламеняющихся веществ. – Прим. ред.


[Закрыть], где хранилось несколько сот пудов пороха. Для разгрузки пороха требовалось столько же времени, как и на то, чтобы добраться до огня через трюм, доверху забитый бочками с солониной, квашеной капустой, сухарями.

– Разгрузить трюм! – приказал капитан. – Порох на палубу не поднимать, в море не выбрасывать!

Началась лихорадочная разгрузка трюма.

Матросы один за другим спускались в трюм, переполненный дымом. Но всё же добраться к калёному ядру не могли. Грузы были сложены так плотно, что взрослый человек никак не мог пролезть к месту пожара.

– Давай Трошку! Трошку сю-да-а! – замогильным голосом кричал боцман Силыч откуда-то из глубины трюма.

Маленький, быстрый в движениях марсовой матрос Трошка, ловкий и цепкий, как обезьяна, юркнул в трюм, перекрестившись на бегу.

Но вскоре головы обоих, его и боцмана, показались из люка. Даже малорослый Трошка не мог пролезть в такой тесноте.

– Эх! – вздохнул боцман, вытирая рукавом слезящиеся от дыма глаза и отхаркиваясь. – Плечи не пускают! Мальца бы какого найти. Без того ничего не вый дет.

Все замолчали, и на секунду на палубе воцарилось молчание.

– Я полезу. Разрешите, господин капитан, – раздался вдруг среди молчания слегка дрожащий юношеский голос.

Капитан Тревенин, стоявший у трюма, обернулся. Он увидел Васю.

– Разрешите, господин капитан… – повторил Вася.

Взгляд его выражал почти детскую мольбу и волнение. Капитан недолго колебался.

– Полезай, гардемарин, – сказал он. – Хоть ты и мал ещё годами, но хвалю за храбрость.

Боцман Силыч мгновенно оживился.

– Скорей, скорей, гардемарин! – торопил он Васю. – Огонь не ждёт. Бери ведро!

Схватив парусиновое ведро, боцман вместе с Васей исчез в дыму, валившем из трюма.

Прошло несколько томительных минут.

Наконец из глубины трюма повалил дым, смешанный с паром, и послышался глухой крик боцмана Силыча.

– Давай воды! Живо!.. – и тут последовало в придачу несколько морских слов обычного боцманского лексикона.

– Слава тебе, господи! Яков Силыч выражается, значит, дело на лад идёт, – сказал кто-то из матросов как бы про себя, и в трюм живой цепочкой полетели ведро за ведром.

Дыма стало выходить всё меньше, в то же время смолкли и крики боцмана.

– Что там такое? Узнать! – приказал капитан, и в голосе его прозвучало беспокойство.

Марсовой матрос Трошка бросился к люку и начал спускаться вниз.

И в ту же минуту из люка послышался боцманский крик:

– Убери ноги! Кто там? Принимайте вот…

И в отверстии люка показалась беспомощно болтавшаяся на плечах голова Васи. Лицо его было бледно, в мокрых дымных потёках, глаза закрыты.

Сильные матросские руки подняли его наверх.

– Что с ним? – с тревогой спросил капитан.

– Угорел, – отвечали снизу.

– Врача сюда! – приказал командир корабля. – Что с огнём?

– Огонь залит, – весело отвечал боцман. – До самого ядра долез барчук-то.

Васю положили на палубу. Он открыл глаза.

Высокие паруса, простреленные вражескими ядрами, трепетали над его головой, и огромный корабль всё ещё сотрясался от залпов собственных батарей.

– Пожар потушен? – спросил Вася.

Сам капитан подошёл и нагнулся над ним.

– Да, – ответил капитан Тревенин. – Пожар потушен, – И добавил: – Сегодня же донесу адмиралу для объявления в приказе по эскадре о вашем мужественном поступке, за который награждаю вас сей медалью.

Он нагнулся ещё ниже к Васе и приколол к его груди серебряную медаль на полосатой георгиевской ленте.

Ночью бой несколько утих, но к рассвету разгорелся с новой силой, и к 25 мая шведская эскадра вынуждена была полностью скрыться в Выборгской бухте, так как меткий огонь русских пушек причинил ей серьёзный урон. На некоторых шведских кораблях возникли пожары. Русские также били калёными ядрами.

Вася давно уже был на ногах, угар его совершенно прошёл, и он всё время вертелся то у пушек, то у кузнечных горнов, где раскалялись чугунные ядра.

– Поддай! – кричал Васе здоровенный матрос с засученными по локоть рукавами, в кожаном фартуке, напомнивший ему гульёнковского кузнеца Ферапонта. – Поддай!

И Вася, вызвавшийся сменить отлучившегося на минуту матроса, усердно раздувал огромные мехи, наблюдая за тем, как лежавший в горне чёрный полый шар сначала делался тёмно-вишнёвым, затем красным и, в конце концов, ослепительно белым.

– Готово.

И тот же самый матрос в кожаном фартуке, так похожий на деревенского кузнеца, поддевал крючком раскалённое ядро, рассыпавшееся роем огненных белых брызг и кричал своим помощникам:

– Принимай!

Раскалённое ядро катилось в горластое жерло пушки, шипя и изрыгая пар из пушечного ствола, ложилось на пыж из размочаленного каната и мокрого тряпья.

Бомбардир подносил тлеющий фитиль к запальному отверстию, и начавшее уже темнеть ядро летело к шведам, снова накаляясь в полёте.

Глава 25
Смерть друга

На рассвете 26 мая марсовой матрос Трошка звонко прокричал на весь корабль:

– Эскадра по корме!

– Сколько вымпелов? Посчитай! – приказал вахтенный офицер.

– Один, два, три… – начал считать Трошка. – Десять!

То шла на соединение с эскадрой вице-адмирала Круза эскадра адмирала Чичагова в составе кораблей «Ростислав», «Адмирал Чичагов», «Иоанн Креститель», «Саратов», «Всеслав», «Принц Густав», «Ярослав», фрегата «Брячеслав», корвета[46]46
  Корве́т – трёхмачтовое военное судно, по оснастке и вооружению похожее на фрегат, но меньше его. – Прим. ред.


[Закрыть] «Константин» и, наконец, бомбового судна «Победитель».

Вася выскочил на палубу. Эскадра приближалась. Солнце готовилось показаться из-за горизонта. И Вася замер на мгновенье, увидев утро, словно окрылённое парусами. То были русские паруса, за которыми, отражаясь на воде, поднималось из моря солнце.

По всему кораблю матросы кричали «ура».

К концу дня объединённый русский флот подошёл вплотную к Выборгской гавани и запер шведов вместе с их гребной флотилией, которая укрылась там раньше.

Однако разгромить шведов одним нападением с моря было невозможно. Приходилось брать врага измором.

Наступили будни морской блокады.

Среди обычных дел и событий этих медлительных дней блокады одно событие, быть может, незначительное для других, но необычайное для Васи, обрадовало его однажды в весеннее морское утро.

На корабль «Не тронь меня» прибыл мичман Дыбин.

Да, он был уже мичманом[47]47
  Ми́чман – первый офицерский чин во флоте России. – Прим. ред.


[Закрыть] и носил эполеты[48]48
  Эполе́ты – наплечные знаки различия военнослужащих российской и ряда иностранных армий и флотов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Вася и Дыбин встретились у вахтенной скамьи и обнялись крепко, как друзья.

Дыбин был всё такой же – с бледным лицом, с глубоким лихорадочным взглядом, в котором, казалось, всегда горел будто зажжённый кем-то огонь. Несмотря на довольно долгую разлуку, привязанность, возникшая между ними, стала как будто даже сильнее.

Друзья беседовали подолгу в свободные часы.

Вспоминали Курганова, свою дуэль на Купеческой стенке. Вася часто расспрашивал Дыбина о своём друге Пете Рикорде. Он скучал без него.

– И он по тебе скучает крепко, – рассказывал Дыбин. – Чекин сказывал мне, будто начал даже стихи сочинять.

– А сапог более никому не чистит? – спросил Вася у Дыбина. Оба громко рассмеялись.

К подвигу Васи и к его медали Дыбин отнёсся без зависти и обнял его ещё раз.

– Тебе, Головнин, всегда везло, – сказал он. – Я рад за тебя. Посмотрим, что ждёт меня, какое боевое счастье…

И глаза его загорелись отвагой.

Дни шли по-прежнему медленно и однообразно.

Бизань-мачта на корабле «Не тронь меня» давно уже была поставлена. Борт, пробитый калёным ядром, починен.

Корабль в составе особой эскадры занял позицию между мысом Крюсерорт и банкой Сальвором.

Ежедневно, если позволяла погода, ходили на парусных шлюпках далеко в море, упражняясь в ловкости и искусстве управлять парусами.

Победителем на этих состязаниях чаще всего была шлюпка, на которой ходил Дыбин, нередко бравший с собой в море и Васю.

Плавать с ним порой бывало страшно.

Дыбин, казалось, всё делал для того, чтобы поставить свою шлюпку в наиболее опасное положение. Со стороны можно было подумать, что он просто испытывает судьбу.

Так его и понимали старые матросы Макаров и Михайла Шкаев, обычно ходившие вместе с ними на шлюпке.

Они нередко предупреждали его:

– Поосторожнее бы, господин мичман.

Но для Васи это было не испытание судьбы, не безрассудная бравада, а желание выучиться побеждать море, закалить морской дух, столь необходимый для офицера военного флота.

То взлетая со шлюпкой на гребни огромных водяных валов, то срываясь между ними, Вася с восторгом смотрел на своего храброго друга, почти такого же мальчика, как и он, на его вдохновенное лицо, освещённое горящим взглядом.

В одну из таких долгих морских прогулок, когда шлюпка, в которой сидели Дыбин, Вася и оба матроса – Шкаев и Макаров, была на траверзе мыса Крюсерорт, впереди неё в волнах мелькнул парус.

– Откуда тут наши? – крикнул Вася Дыбину, стараясь пересилить шум волн.

Оба матроса молча и долго глядели вдаль своими зоркими, как у птиц, глазами.

– Не наша, – сказал Шкаев.

– Не наши, господин мичман, – повторил за ним Макаров. Дыбин, сидевший за рулём, вскочил на ноги. Лицо его оживилось.

– Не наши! – крикнул он тоже. – Не наши, Головнин! Шведы! Они хотят прорвать блокаду. На абордаж их возьмём. Вперёд!

И Дыбин направил шлюпку наперерез парусу, который то прятался за встававшей впереди волной, то поднимался на гребень вала и сверкал на солнце.

То была погоня, от которой у Васи замирало сердце больше, чем в ту страшную минуту, когда он опускался в горящий трюм.

Вася громко кричал, сам того не замечая.

Матросы держали крючья. Дыбин молча, стиснув зубы, управлял шлюпкой. Вот когда его ловкость управлять парусами и его морская отвага, пугавшая нередко даже старых матросов, послужили ему. Ни одно самое малое движение ветра не пропадало даром. Каждая волна словно впрягалась в шлюпку и гнала её вперёд, наперерез врагу. Всё ближе становился вражеский парус, как ни старался он ускользнуть.

Резким движением руля Дыбин направил свою шлюпку носом прямо в борт вражеского судна. Но швед успел отвернуть, и шлюпки столкнулись бортами.

– Сдавайся! – крикнул Дыбин.

Точно крылья приподняли его в воздух. Одним прыжком очутился он во вражеской шлюпке, и в то самое мгновение Васе показалось, будто на ветру сильно щёлкнул парус.

Но то был пистолетный выстрел. Вася увидел голубой дымок, кружившийся над головой шведского офицера. Тот держал в руке пистолет. Вася бросился на офицера, навалившись на него всем телом. Матрос Шкаев, прыгнувший вслед за Васей, схватил офицера за руки. Другие шведы – два огромных матроса с голубыми глазами – сидели у мачты, бросив свои тесаки.

Шлюпку швыряло с волны на волну.

Борьба была кончена. Но отважный мичман лежал на дне вражеской шлюпки у самой кормы, и кровь его, бежавшая по тёмно-зелёному мундиру, мешалась с брызгами морской волны.

Вася бросился к своему другу и поднял его голову. Лицо Дыбина было смертельно бледно, но он ещё дышал.

Пленных шведов перевели в русскую шлюпку. Матросы и Вася перенесли туда же Дыбина и положили у кормовой скамейки.

Шлюпка легла на обратный курс. Пленные шведы молчали.

– Вы кто? – спросил Вася у офицера по-шведски. Он знал немного этот язык.

– Лейтенант королевского шведского флота, – отвечал офицер.

– Куда вы шли?

– Никуда, так, катался. Я люблю свежую погоду.

– Неправда, – сказал Вася. – Известно, что вы терпите нужду в порохе и провианте.

– Я этого не слышал, – отвечал швед, угрюмо косясь на юного гардемарина и на бледное лицо русского мичмана, так отважно кинувшегося навстречу его пуле.

– Не хочет говорить, – сказал Вася матросам по-русски.

– Поначалу они всегда так, – заметил Макаров, – а после развяжут языки.

– Развяжут, – подтвердил Шкаев, – только вот мичмана нашего жалко. Рано такому молодому помирать.

И старые матросы вздохнули. Дыбин был всё ещё без сознания.

На корабле пленных приняли, к удивлению Васи, весьма равнодушно.

Не только пленных, но и перебежчиков-шведов было уже много на русских кораблях. Лазутчики доносили, что шведы терпят голод и грабят рыбаков: отбирают у них рыбу, выбирая её прямо из сетей.

Капитан Тревенин, выслушав рапорт Головнина, похвалил отвагу и храбрость мичмана Дыбина и приказал врачу привести его в сознание.

Но врач лишь развёл руками.

– Рана очень опасна, Александр Иванович, – сказал он тихо капитану. – Прямо в грудь. Пуля не вышла наружу.

– Ах, юноша! – вздохнул капитан и с грустью, по-стариковски покачал головой.

Вася со слезами на глазах провожал своего друга в лазарет.

То были уже последние дни блокады. От рыбаков и лазутчиков были получены сведения, что изголодавшиеся шведы решились прорвать русскую блокаду и уйти, чего бы это им ни стоило. Враг только ждал попутного ветра, и 2 июня, когда поднялся довольно сильный норд-ост[49]49
  Норд-ост – северо-восточный ветер. – Прим. ред.


[Закрыть], шведские корабли стали одни за другим выходить из гавани.

Русские суда, маневрируя, пошли на сближение с ними и первые открыли огонь. Суда русских эскадр были расположены таким образом, что каждый неприятельский корабль, рискнувший пройти между ними, подвергся бы обстрелу с обоих бортов.

Пространство же между мысом Крюсерорт и банкой Сальвором было занято особой эскадрой, состоявшей из кораблей «Святой Пётр», «Всеслав», «Принц Густав», «Не тронь меня», «Пантелеймон» и бомбового судна «Победитель».

Можно было предполагать, что шведы попытаются прорваться через банку, надеясь на своё лоцманское искусство.

И действительно, шведы избрали это направление.

Завязался горячий бой. Вражеские корабли, отстреливаясь, кильватерной колонной[50]50
  Кильватерная колонна – строй судов, при котором они следуют на одинаковом расстоянии одно от другого в кильватерной струе (друг за другом). – Прим. ред.


[Закрыть] двинулись через банку Сальвором. Но как ни были искусны их лоцманы, всё же шведам пришлось сбавить ход своих кораблей через мель, что оказалось наруку русским артиллеристам. И вскоре первый же шведский корабль, попавший под обстрел со стороны «Не тронь меня», загорелся от калёных ядер и взорвался.

Вася по-прежнему находился в личном распоряжении капитана корабля и снова стоял за его спиной на капитанском мостике. Он видел, как в дыму и огне поднялась горбом палуба неприятельского корабля, как в дымно-огненном вихре полетели кверху доски, брёвна, пушечные стволы, человеческие тела, как ярким пламенем пожирались разлетевшиеся огненными хлопьями паруса.

Он слышал зловещий звук взрыва, который влился в общую музыку боя, грохотавшего над морем. Под ногами раздавались один за другим оглушительные удары пушечных залпов, сотрясавших корабль до самого киля.

Неприятельские ядра с тяжёлым шуршанием пролетали над головой и падали позади корабля. Некоторые ложились впереди его или в непосредственной близости, по бокам, вздымая высокие столбы воды.

Но страха, того страха, от которого ранее по временам делалось сухо во рту и в сердце забирался неприятный холодок, Вася больше уже не испытывал, хотя тело его невольно ещё сжималось при близком полёте ядра.

Бой продолжался без перерыва двое суток.

Один за другим загорались, взрывались, шли на дно шведские корабли.

Особенно радовало сердце русских моряков новое бомбовое судно «Победитель». Оно с дальней дистанции обстреливало шведские суда взрывательными бомбами. В конце концов шведы всё же прорвались и ушли, но потери их были огромны: они лишились десяти боевых кораблей. Преследование их продолжалось более чем двое суток и стоило им почти всей гребной флотилии.

Пострадал и наш гребной флот: влетев в пылу сражения в бухту Свенска-зунд, наши галеры попали под обстрел шведских береговых батарей и понесли большие потери.

Преследование неприятеля наконец прекратилось. Корабли нашего флота стали приводиться в порядок: прочно заделывались пробоины, ставились новые мачты, уничтожались всякие следы боя.

На судах хоронили павших в бою.

Торжественны и печальны были погребальные напутствия погибшим в боях морякам. Их тела, завёрнутые в парусину, с тяжёлым грузом в ногах, покоились на палубе в ожидании погребения по морским обычаям.

Среди них находилось и тело мичмана Дыбина. Глаза его, в которых когда-то горела отвага, были закрыты, лицо – спокойно, словно в этом первом бою с врагом нашёл он своё счастье, за которым так рано вышел на дорогу жизни.

Вася стоял около него и горько плакал, пока тело его друга не было спущено в море вместе с другими под салют корабельных пушек.