Текст книги "Золотое снадобье"

8
Том двадцать седьмой

Папские государства, возникшие после Великого Разделения, историками прежних времен были бы отнесены, вероятно, к пятнадцатому столетию. Впрочем, не полностью: внутри Папских государств постепенно обнаружились вкрапления иных эпох. Одни оказались ненаселенными и малозаметными, другие не имели значения по своей малости; можно полагать, что на сегодняшний день обнаружены далеко не все. Однако есть исключение: эпоха столь отдаленная, что даже ландшафт не позволяет уточнить ее возраст. Эта эпоха, занимающая сотню квадратных миль на территории Севильи и весь восток Гранады, получила название Темной…

Шадрак Элли. История Нового Запада

3 июня 1892 года, 5 часов 32 минуты

На следующее утро Софию разбудил тихий звук. Она чуть приоткрыла глаза. Снаружи вливался серый свет ранней зари, было видно, что со вчерашнего в комнате ничто не изменилось. Опрятный письменный стол, над ним – рисунок Салема, ряды книг… подушки на деревянном стуле, одежда, сложенная на его спинке.

Чего София никак не ждала, так это темной фигуры возле окна.

– Шадрак?.. – пробормотала она.

Тень обернулась. София открыла глаза пошире… и узнала силуэт длинного дорожного платья. Тотчас комнату заполнил таинственный шепот:

– Недоумевая, все же не отвергай предложенного плавания…

Тут София как следует рассмотрела лицо. Это была Минна.

Девочка резко села в постели.

– Что?.. – так же шепотом спросила она.

Минна чуть улыбнулась. В предутреннем свете был хорошо виден материал, составлявший ее платье и самую плоть: она вся казалась сотворенной из мятой бумаги, полупрозрачной, но вполне вещественной. София видела сквозь нее очертания письменного стола.

– Недоумевая, предложенного плавания все же не отвергай…

София встала с постели, хотела шагнуть ближе.

– Предложенное плавание? О чем ты говоришь?..

Но фигура уже исчезла.

София таращила глаза, сердце бешено колотилось. Вот здесь, вот прямо здесь только что стояла ее мама!.. Потом девочка медленно села на постель. Как и прежде, явление Минны наполнило ее странной смесью радости и беспокойства. Что она имела в виду? О каком плавании шла речь? Загадка выглядела неразрешимой. Чтобы не поддаться унынию, София напомнила себе: увиденное – знак, ниспосланный Судьбами. А удалось или нет ей понять услышанные слова – уже менее важно.

«Я еще не нашла в нигилизмийском архиве того, что ищу! – произнесла она мысленно. – Сегодня мне повезет!»

Она быстро натянула одежду, развешанную на стуле. Хлопчатую юбку с карманами, льняную рубашку на роговых пуговках, серые носки. Зашнуровала бурые поношенные башмаки. Сунула в карман жизнечасы и катушку серебряной нити…

Девочка расчесала и заплела волосы, поглядывая в овальное зеркальце внутри платяного шкафа. В это время внизу распахнулась и захлопнулась дверь: Шадрак отбыл в министерство. София быстренько уложила свою рабочую сумку и, покосившись на дверь Тео, спустилась на кухню, чтобы позавтракать в одиночестве.

В доме стояла полная тишина.

Бисерная карта лежала на кухонном столе, там же, где они оставили ее накануне. София развернула полотняный квадрат и задумчиво уставилась на него, припоминая, с каким восторгом вчера приступала к чтению этой карты. Вместе с Шадраком…

Недолго музыка играла!

Ее размышления прервал неожиданный звук открывшейся наверху двери. Вскоре по ступенькам прошлепал Тео. Подсел к Софии и как ни в чем не бывало потянулся за хлебом и маслом. Девочка окинула его внимательным взглядом: никаких следов вчерашнего страха, перед нею был все тот же Тео, жизнерадостный и невозмутимый.

Он улыбнулся ей:

– Доброе утро.

София с негодованием вскинула брови:

– И это все?..

Он с самым невинным видом захлопал ресницами:

– То есть?

– Вчера вечером ты даже дверь открыть не соизволил! Может, объяснишь почему?

Тео лишь пожал плечами, обильно намазывая масло на хлеб.

– Все дело в налетчике? – спросила София.

Его ответ прозвучал уклончиво:

– Ну…

– Видно, конец пришел твоему обещанию никогда мне не врать, – пробормотала София.

Тео положил хлеб.

– Прости меня, – проговорил он очень серьезно. – Не могу я об этом говорить, и все тут. Нужно сперва кое-что уточнить…

София откинулась к спинке стула. Пришлось напомнить себе, сколько раз прошлым летом она сомневалась в Тео. Что-то выпытывала у него… а он молчал – и, как потом выяснилось, по очень веской причине. Шрам на руке, пораненной нохтландским стражником…

– Ладно, – сказала она. – Прекращаю расспросы. Но как соберешься рассказать, кто он на самом деле такой, ты уж не забудь про меня!

Он ухмыльнулся и щелкнул пальцами, изобразив направленный на нее пистолет.

– Ты будешь первая, кто все узнает! – И сменил тему, кивнув на карту: – Есть успехи?

– Нет. Я еще и не начинала читать ее.

– Сегодня попробуем, если хочешь. А давай возьмем карту и с ней к Майлзу пойдем?

София опустила глаза:

– Мне в архив надо.

Тео задумчиво жевал бутерброд:

– Хорошо. Вернешься когда?

– Под конец дня.

– Ну и пойду к Майлзу один, без тебя! – Тео потянулся за новым куском.

– О Вещих будешь расспрашивать? – Он смотрел, не понимая, и девочка пояснила: – Ты вчера, похоже, удрал до того, как о них речь зашла.

И она передала ему подслушанный разговор, окрашенный беспокойством о какой-то Златопрут, могущей не дотянуть до конца лета.

– Ты хоть знал, что Майлз Вещих искал?

– Об этом, – кивнул Тео, – Майлз ни словечком не упоминал. Вот хитрый старикашка! Таиться от меня вздумал!

Тем не менее сколько-нибудь обеспокоенным он не казался.

София вытащила серебряную катушку и большим пальцем потерла деревянный торец.

– Не от тебя одного. Шадрак и мне ничего не сказал. Может, в том и заключалась истинная цель путешествия, а вовсе не в поисках моих родителей и Авзентинии… Им Вещие нужны были, и только.

– Уверен, – сказал Тео, – у Шадрака были достойные причины не говорить тебе.

– Такие же достойные, как и притворяться, будто разговор с Бродгёрдлом прошел гладко и полюбовно?

Тео кончил намазывать второй ломоть хлеба:

– Чему тут удивляться…

Он жевал, старательно избегая ее взгляда.

– Скажем так: та щелка для подглядывания оказалась очень информативной…

София круче свела брови.

– Не надо было нам за Шадраком шпионить. Нехорошо это! – И тут до нее в полной мере дошло, о чем говорил Тео. – Погоди, ты хочешь сказать, что он нам врал не только про это?

Тео было не по себе.

– Этого я не говорил. Но ты же понимаешь – у него теперь важная должность, там сложности всякие каждый день происходят… А если он не вправе тебе все говорить?

София встала из-за кухонного стола:

– Мне пора.

– Я не хотел тебя огорчать…

У нее вырвался разочарованный вздох:

– Может, и не хотел, но огорчил. А поскольку мы подслушивали и подсматривали, я Шадрака даже напрямую расспросить не могу!

– Зато я к Майлзу могу пристать. Скажу ему, дескать, случайно услышал то-то и то-то… а потом посмотрю, что удастся из него вытянуть!

София замотала головой:

– Еще вранье громоздить…

– Предоставь это мне, – сказал Тео. – Я справлюсь, вот увидишь!

София пошла к выходу, он встал, но она не оглянулась. Уже в спину ей Тео пообещал:

– Если что выясню, сразу тебе расскажу!

Идя к остановке трамвая, София размышляла о том, что возмущение по поводу всеобщей неправды на самом деле попахивало лицемерием. Она ведь и сама скрывала от Шадрака свою работу в нигилизмийском архиве. И напрямую солгала о себе архивистам. Как же все неправильно! А главное, что с этим прикажете делать?.. У Софии даже в животе забурчало.

«Сейчас приеду туда, и окажется, что все выплыло».

Ее не веселило ни яркое утреннее солнышко, ни щебет ласточек, ни аромат цветущей сирени. София невидящим взглядом созерцала булыжники мостовой до самого прибытия трамвая. Она заплатила за билет и села в вагон, где и сидела очень смирно, разглядывая свои башмаки, пока трамвай не прибыл на нужную остановку.

Прежде чем входить в нигилизмийский архив, София немного помедлила. Скорее всего, архив действительно хранил в своих недрах свидетельство, жизненно важное для ее поисков. Ответ на мольбы Минны, подсказку для дальнейшего продвижения… Но здесь ее могла ждать и вполне судьбоносная неудача. Она все очень точно рассчитала, стремясь проникнуть в архив. Но что касается безопасного отступления… Если служитель при входе предъявит ей обвинение, придется разве что удирать со всех ног!

София открыла ворота и двинулась по дорожке наверх. Час был совсем ранний, садовник еще не приступил к делу, большинство занавесок на окнах задернуто. Огромный дом, погруженный в тишину, выглядел еще больше обычного. Входить было страшно. София посмотрела на жизнечасы. Двадцать семь минут до открытия. Стоя на усыпанном гравием подъездном кругу, девочка заметила у ворот Угрызение. Нигилизмийка ровным шагом одолела подъем и присоединилась к Софии.

– Рано вы сегодня, – заметила она.

София ответила:

– Хочу использовать весь день по полной.

– Как и я, – сказала Угрызение и вытащила из кармана ключ. – Я последний день здесь работаю.

София удивленно посмотрела на нее:

– Я и не думала, что вы так скоро…

Угрызение кивнула и вставила ключ в скважину.

– Завтра наша миссионерская группа уезжает в Папские государства. До тех пор мне нужно здесь еще кое-что доделать.

Следуя за архивисткой, София вошла в прохладный вестибюль. Кажется, ранний приезд избавил ее от встречи, которой она так боялась.

«Сегодня-то он ответ и получит, – напомнила она себе. – И как мне мимо него в дверь проскочить?»

Решительно отставив эти мысли, она поднялась по лестнице на третий этаж.

– На самом деле хорошо, что вы пораньше пришли, – сказала Угрызение, открывая дверь в комнату сорок пять и жестом приглашая Софию внутрь. – Я кое-что хотела сказать вам по поводу ваших исследований. Сейчас… минуточку.

В комнате было почти темно. София осталась у двери. Молодая женщина отдернула шторы с северной стороны комнаты и одну за другой зажгла лампы, озарив темное дерево полок, полированные столешницы, кожаные кресла, толстые ковры. София привычно двинулась к своему рабочему месту, загроможденному томами указателей, посвященных восемьдесят второму году новой эры. Села, принялась ждать.

Из коридора донесся звук деловитых шагов. София встревоженно обернулась в сторону двери, ожидая появления лысого служителя, но появился всего лишь Ли Моро.

– Доброе утро, – сказал он и, не добавив более ни слова, уселся за свой стол.

Угрызение оглянулась на Софию, покачала головой.

Архивистка стала снимать книги с полок, а София устроилась за столом и попыталась понять только что случившееся. Угрызение хотела что-то сказать ей, но не пожелала начинать разговор в присутствии Ли Моро. В чем же дело?.. Вспомнив предыдущие дни, девочка поняла: сегодня Ли второй раз отсутствовал в комнате. Да и то в первый раз неподалеку трудился другой посетитель архива.

И София наконец осознала очевидное: Угрызение была ее тайным союзником в архиве. Это она подсунула ей нигилизмийский буклет. Стало быть, знала, кого и почему она ищет. Откуда, каким образом – истолкованию не поддавалось, но разве это важно? Знала – и все!

У Софии заколотилось сердце. В памяти тотчас всплыли все их недолгие разговоры. Они обсуждали нигилизмийские миссии, Колумба, излишество чувств. Что еще?.. Угрызение прокомментировала ее метод работы. Сказала, что читать подряд все тома – занятие не самое продуктивное.

«Ага!.. – сообразила девочка. – Она выдала мне все тома, но посоветовала не вникать в каждый по очереди. Даже вроде подложила какой-то на второй день».

София отодвинула стул и стала водить пальцем по корешкам, силясь припомнить. Семнадцатый? Нет, его она уже просмотрела… Двадцать седьмой! Точно – двадцать седьмой!

Раскрывая книгу, она вскинула глаза и увидела Угрызение за верстаком. Архивистка чинила книги, снятые с полки. Изогнутая игла, оснащенная толстой нитью, искусно протыкала сложенные листы бумаги. Протыкала, натягивала, снова протыкала и снова натягивала… Архивистка листала заново переплетенные книги, убеждаясь, насколько ровно и плотно они прошиты. Готовые книжные блоки она складывала стопкой.

София немного понаблюдала за ней, потом вновь уткнулась в двадцать седьмой том. Только вместо того, чтобы читать, поставила книгу стоймя. Пролистнула большим пальцем… Книга сама собой раскрылась примерно посередине. Там, оказывается, таилась закладка – тончайшая бархатная ленточка, проложенная по самому сгибу. София с бьющимся сердцем ухватила ее. Именно так ее мама когда-то помечала страницы!.. София и дома у себя находила подобные закладки…

Как раз когда пальцы сомкнулись на лиловой бархатной змейке, внимание девочки привлекла текстовая строчка. Вереница букв так и бросилась ей в глаза, несколько секунд София не верила, что в самом деле это читает. Она зажмурилась, протерла глаза… Но нет, ей не померещилось. Строчка никуда не исчезла, красовалась все там же, на первый взгляд точно такая же, как все прочие сверху, снизу и рядом.

На несколько мгновений София разучилась дышать. Закругленные очертания букв плавали перед глазами. Она резко отодвинула стул, едва не опрокинув его.

Ли прокашлялся, неодобрительно хмурясь с другого конца помещения. Угрызение отложила очередной книжный блок и посмотрела на Софию ничего не выражающим взглядом.

– Угрызение, можно вас спросить кое о чем? – сказала София. Голос дрогнул на последних словах.

Молодая женщина подошла к ней:

– Чем могу помочь?

– Не взглянете, что я нашла?

Нигилизмийка кивнула. София показала ей страницу.

– «Дневник Вильгельмины Тимс. Гранадское хранилище», – вслух прочла Угрызение. И добавила, понизив голос: – Это добрые вести.

У Софии голова шла кругом. Значит, мама вела дневник! Должно быть, с самого отплытия из Бостона! И теперь он сберегался в каком-то месте под названием «Гранадское хранилище». София показала архивистке свернутую ленточку:

– Это было тут, между листами… а потом я увидела… мамино имя!

На лице Угрызения не дрогнул ни один мускул.

– Весьма примечательно, – сказала она.

Софию переполнила благодарность, не находившая выражения в словах.

– А где оно? Гранадское хранилище? Как бы мне попасть туда? Или можно затребовать дневник сюда?..

Угрызение взяла бархатную ленточку и медленно намотала на палец.

– Хранилище расположено в Папских государствах, в Гранаде, что лежит за Темной эпохой. И наши архивы никуда не высылают свои материалы.

– Значит, мне следует самой поехать туда?

– Именно так, – наклонила голову Угрызение. – Причем, как и здесь, доступ предоставляется только нигилизмийцам. И ваша бостонская карточка будет там недействительна. Приедете в Гранаду – придется затребовать новую.

София немного помолчала, переваривая услышанное. Изначальный восторг понемногу переплавлялся в деловые прикидки.

«Итак, надо ехать лично. Мы с Шадраком… хотя Шадраку наверняка окажется не до того. Нужно пробраться в нигилизмийские архивы на другом краю света, а у него столько работы… Так, я могла бы отправиться с Барром и Каликстой. Они ведь не откажутся в Папские государства завернуть… правда? Допустим, их я уговорю… вот бы еще Шадрака уговорить отпустить меня одну в Папские государства. И как, интересно, я в Гранаде буду карточку для доступа получать? Я и по-кастильски-то не говорю».

Она воочию увидела, как уплывает из рук вожделенный дневник. Скрывается, точно корабль за горизонтом.

– Спасибо большое… я, пожалуй, пойду, – услышала она собственный голос. – Мне нужно… кое-какие планы согласовать.

И она быстро переписала строчку из книги в свою тетрадь. Угрызение молча смотрела, как она закрывает двадцать седьмой том, складывает его на тележку и прячет в сумку тетрадь.

– Спасибо огромное вам за помощь, – сказала София.

– Эфемера… – начала Угрызение. Покосилась на Ли и передумала. – Рада, что ваши поиски увенчались успехом.

– Спасибо еще раз, Угрызение. Вы были очень добры!

И она торопливо покинула сорок пятую комнату. Шадрак, наверное, уже сидит в министерстве.

«В лепешку расшибусь, но уговорю его, – твердо решила София. – Просто расскажу ему правду, и он все поймет. Непременно поймет».

– Эфемера, – окликнула Угрызение. Оказывается, архивистка последовала за ней в коридор. – Погодите минутку… Я должна кое-что вам сказать. Насчет Папских государств.

– Что такое? – обернулась София.

Угрызение подошла вплотную.

– Если помните, – вполголоса проговорила она, – моя миссия направляется как раз в Папские государства.

– Да, вы говорили.

– И, как я уже сказала вам утром, наш корабль отплывает завтра. – Угрызение оглянулась на открытую дверь сорок пятой и понизила голос до шепота: – Если хотите, я спрошу капитана, не найдется ли на борту местечка для вас и вашего дяди.

У Софии округлились глаза:

– Для нас с Шадраком?..

– У вас есть нигилизмийский мандат, – сказала Угрызение и сопроводила свои слова многозначительным взглядом. – У вашего дяди – нет, но в прошлом иногда делались исключения для членов семей или пассажиров, путешествующих за плату. Думается, капитану Размышляю долгих уговоров не понадобится…

Она немного помолчала.

– Если поедете со мной, я без труда обеспечу вам доступ в Гранадский архив. Прочтете дневник и вернетесь с дядей в Бостон.

«В Папские государства! Уже назавтра!..»

Эта мысль никак не укладывалась в сознании. София отчетливо понимала, что возможность, предоставленная Угрызением, уникальна и неповторима. Если ответить согласием, будет ли это такое уж сумасбродство? Может, она всего лишь движется по вешкам, заботливо расставленным для нее Судьбами?

И тут в памяти всплыли слова Минны, произнесенные на рассвете. Раздались, словно наяву, в полутемном коридоре нигилизмийского архива. «Недоумевая, предложенного плавания все же не отвергай».

Софию снова охватил восторг.

– Да! – сказала она. – Да, я поеду!

Угрызение тоже поддалась нежданному чувству и крепко сжала руку Софии.

– Здорово! – сказала она. – Отплытие в пятнадцать часов, посадка начинается с полудня. Корабль называется «Истина». Как придете, спрашивайте непосредственно капитана Размышляя.

– Обязательно приду, – пообещала София. – Только Шадраку скажу. Но приду всенепременно!

9
Лига Энкефалонских эпох

24 февраля 1881 года

…Так и вышло, что на пятый вечер нашего пребывания на борту «Гнездышка» мы сделали открытие, позволившее оценить весь масштаб хитрости капитана Рена.

То есть я наполовину ожидала чего-то подобного, но такое!.. Истина застала врасплох и Бронсона, и меня. Мы ждали капитана в его каюте. Он, по обыкновению, пригласил нас отужинать, но на сей раз тут же стал извиняться – некое дело требовало его присутствия – и попросил нас подождать, добавив: «Ничем не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома!»

Мы с Бронсоном долго сидели молча… Последние несколько дней выдались для нас не самыми простыми. Мне делалось на борту «Гнездышка» все некомфортней, ибо я нутром чувствовала обман; Бронсон же все более подпадал под обаяние капитана Рена и его белозубой команды, пребывая в уверенности, что они суть самые добрые и компанейские ребята на всем белом свете. Предыдущим вечером мы с ним едва не поссорились из-за этого. Я настоятельно советовала мужу поменьше откровенничать с капитаном, но Бронсон только посмеялся. Я сказала, что лишь глупец так легко дает себя очаровать. Он в ответ раскритиковал мою глупую подозрительность.

Так мы и молчали, сидя за капитанским столом. Наконец я встала, быть может движимая некоторым раздражением, и, перейдя в дальнюю часть каюты, стала осматривать полки, хранившие библиотеку и навигационные инструменты капитана. Полки, заставленные книгами, неизменно напоминают мне моего дорогого брата Шадрака; рядом с ними я всегда чувствую себя как дома. Итак, я праздно вела пальцем по корешкам, украшенным сплошь неведомыми мне названиями… Можете вообразить мое изумление, когда одна надпись словно бы ответила моим мыслям: «Шадрак Элли»!

Кажется, я вскрикнула от восторга.

– Что такое? – спросил Бронсон, наконец-то соблаговолив нарушить молчание.

– У Рена тут книга Шадрака! – ответила я.

И, еще не договорив, поняла: все неправильно!

Автором действительно числился Шадрак Элли, но… Я же знала все книги, написанные братом. «Карты Калифорнии, мексиканская граница и Мексикано-американская война». Я в недоумении разглядывала обложку.

– Неужели он опубликовал что-то новое, а мне не сказал? Вряд ли автор доводится ему тезкой… Чушь какая-то!

Бронсон, подойдя, встал у меня за спиной и сам прочел название.

– Я тоже не припомню у Шадрака такой книги, – сказал он.

– То-то и оно, – тихо ответила я. – Что хоть это такое – Калифорния?

– Посмотри, где издано, – посоветовал Бронсон.

Я открыла шмуцтитул и ахнула. «Издательство братьев Робертс, Бостон, 1899».

– Да как такое возможно?.. – вырвалось у меня. – Сейчас ведь всего лишь восемьдесят первый?..

Бронсон недоуменно хмурился, разглядывая книгу. Тут распахнулась дверь каюты: вошел капитан Рен.

Он, конечно, тотчас понял: что-то случилось. Нервным движением он спрятал свой янтарный монокль, не стал ничего говорить нам, не задал никакого вопроса – просто стоял и смотрел. Я с изумлением подметила в его прищуре оттенок испуга. С чего бы?

– Капитан Рен. – Я показала ему нашу находку. – Как вышло, что у вас на полке стоит книга моего брата… которую издадут через восемнадцать лет?

Рен примирительно вскинул ладони. Тревога в его взгляде сменилась столь же беспокоящим выражением отрешенной печали.

– Пожалуйста, – проговорил он, – пожалуйста, только не волнуйтесь.

– Да как же нам не волноваться? – спросила я, наверное, чуть громче, чем намеревалась. Рука Бронсона скользнула к моей талии, стремясь поддержать. – Я пытаюсь понять, что это значит!

– Я объясню… я все объясню, – заверил нас капитан. – Вы садитесь, пожалуйста. Позвольте, я велю подать ужин и все вам расскажу.

Тогда я сказала себе: желай он нам навредить, возможностей для этого у него было без счета! А кроме того, я в самом деле жаждала объяснений.

Мы с Бронсоном вернулись за стол. Рен позвонил в колокольчик, приказал подавать ужин и по традиции налил нам по бокалу вина. Я обратила внимание: он вынул бутылку не из стеклянной горки, как обыкновенно, а из ящика стола. Она была снабжена весьма необычной, странно аккуратной наклейкой; я никогда таких не видала. Между тем капитан на несколько секунд погрузился в глубокое размышление. Бронсон же взял меня за руку и крепко сжал, ибо неожиданная находка тотчас изгладила все шероховатости, возникшие между нами.

– Вам, быть может, покажется, что я лжец, каких свет не видал, – со вздохом начал Рен. – Что ж, я в самом деле вас обманул… Прошу вас об одном: имейте в виду, мне пришлось лгать ради очень благой цели. Более того, я пошел на обман по прямому распоряжению моего правительства, правительства Лиги Энкефалонских эпох, равно как и во имя своей собственной чести.

Мы с Бронсоном обменялись взглядами, полными недоумения. В дверь постучали: прибыл наш ужин.

Рен предложил нам отведать жареной курицы с картофелем, морковью и мятным маслом. Воистину, кормили на борту «Гнездышка» отменно. Исключительное качество блюд граничило с очередной тайной: например, я так и не сумела дознаться, откуда они каждый день брали свежие овощи. Только сегодня нам с Бронсоном кусок в горло не лез. Ужин так и стыл на тарелках: мы слушали рассказ капитана.

– Я родом вовсе не с Нового Запада, – по очереди глядя нам в глаза, говорил Рен. – Я из Австралии, как и весь мой экипаж. Просто нашей целью было до последней мелочи имитировать ново-западное судно и соответствующую команду. Каждый из нас обучался истории, обычаям и языку вашей эпохи. Но, как вы, Минна, верно подметили, наше обучение оказалось далеко от совершенства… Говоря совсем откровенно, нам строго воспрещены несанкционированные контакты с уроженцами вашей эпохи, так что случай проверить теорию практикой выпадает нечасто.

– Тогда к чему такие усилия в маскировке? – Я чувствовала себя окончательно сбитой с толку. – Зачем притворяться, если вы с нами даже не разговариваете?

– Есть обстоятельства, – продолжал Рен, – при которых общение, наоборот, приветствуется. К примеру, при угрозе жизни, как в вашем случае, я обязан был взять вас на борт. Другой повод, более распространенный, связан с основной деятельностью «Гнездышка». Мы должны проникать в среду местных для сбора информации о вашей эпохе.

Мы обдумали услышанное.

– Информации? – переспросил Бронсон.

– Так вы шпионы? – одновременно вырвалось у меня.

– Вот-вот, – вздохнул Рен. – Я предвидел, что примерно так вы и подумаете. Позвольте же мне объяснить еще кое-что. Даю вам слово, что наши намерения – во всяком случае, намерения команды этого корабля – никакой враждебности не содержат.

Я только что упомянул здесь Лигу Энкефалонских эпох; к ней принадлежит и моя эпоха, Австралия, и другие, по шкале времени опередившие Новый Запад.

– Что вы имеете в виду? – спросил Бронсон.

– Ваши историки и картологи уже начали составлять карты «нового мира», как у вас выражаются, верно? – Мы кивнули, Рен же продолжал: – Так вот, если его упорядочить согласно хронологии, имевшей место прежде Разделения, некоторые страны окажутся позади Нового Запада, иные же – впереди. Так, Доисторические Снега явились из далекого прошлого, Новый же Запад равнозначен девятнадцатому столетию. – Мы вновь согласно кивнули. – Соответственно, эпохи, расположенные в будущем относительно вашей, начиная с моей родной Австралии, испытавшей Разделение в двадцатом веке, образовали союз. Это и есть Лига Энкефалонских эпох.

Рен умолк, ни дать ни взять достигнув особо трудного момента в объяснениях. Он даже обратил внимание на еду и, ища повод отвлечься, отведал немного курицы и картошки.

– Вы никогда не задумывались, – спросил он затем, неохотно кладя вилку, – почему вам не доводилось принимать у себя посланников из эпох, которые вы назвали бы грядущими?

Мы на время потеряли дар речи.

– Конечно задумывались, – проговорила я наконец. – Общепринятая версия гласит, что путешествия слишком далеки и опасны.

Рен покачал головой:

– Это верно не для всех. Иные эпохи нимало не затрудняются дальними переездами. Скажем, австралийцы могли бы еженедельно высаживаться на ваших берегах сотнями, да что там – тысячами!

– Вряд ли грядущим эпохам так уж интересно непосредственно посещать минувшее, – не согласился Бронсон. – Мы же не мчимся толпами в Папские государства, а почему? Там такое владычество суеверий, что нашего дорогого друга того и гляди отправят на костер! Вот и вас, я так думаю, к нам на Новый Запад не особенно тянет!

Рен снова покачал головой:

– Бронсон, не мне вам рассказывать о неутолимом любопытстве исследователя! Вы же сами прямо сейчас едете изучать Папские государства. Неужели вам не кажется странным, что в Бостоне ни разу не встречали путешественников из Австралии?

Мне пришлось уступить:

– Пожалуй, вы правы.

Рен подцепил на вилку еще кусочек курицы.

– Лига Энкефалонских эпох сложилась вскоре после события, известного вам как Великое Разделение. Ваша эпоха, Новый Запад, расположена на изломе. Все позднейшие эпохи принадлежат к Лиге. И нас связывает соглашение, предписывающее воздерживаться от путешествий в вашу эпоху, равно как и в более ранние.

– В Пустошах есть эпохи из будущего, – сказал Бронсон. – До сих пор мы беспрепятственно ездили туда и сюда.

– Это не полноценные эпохи, а всего лишь осколки, – пояснил Рен. – Вскоре после Разделения они утратили качества, способные сделать их членами Лиги. Ничего действительно энкефалонского там давно не осталось.

– Какова же цель Лиги? – спросил Бронсон.

– Цель… – Рен отодвинул тарелку, его лицо омрачилось усталостью. – Наша цель – оградить всех вас от нас.

Он замолчал и некоторое время смотрел в пространство. Обычно наш капитан был сама жизнерадостность, неизменно сиял юмором и добротой… Неожиданно став грустным и сугубо серьезным, он, казалось, даже постарел лет на десять. На загорелом лице резче обозначились морщины; прежде они казались мне лучиками смеха, но теперь виделись шрамами постоянных тревог. Он провел рукой по лбу, крупная ладонь ненадолго прикрыла глаза.

– Если я расскажу вам, чем продиктовано такое решение… Наши эпохи сообща постановили, что вам не следует знать о… – капитан вновь помедлил, перевел дух, – о несчастье, постигнувшем будущее. От этого-то знания мы вас и ограждаем. Мы, экипаж «Гнездышка», – всего лишь горстка в составе тысячных сил, удерживающих нынешнее положение дел. Мы обычно общаемся только с внедренными агентами, сами же предпочитаем наблюдать издалека.

– Агенты, значит, – повторил Бронсон.

– Да, – извиняющимся тоном произнес Рен. – Среди вас, в смысле, в до-энкефалонских эпохах, живут наши люди, выдающие себя за местных уроженцев.

Я открыла рот, но он продолжал:

– Понимаю, как это выглядит, но и вы нас поймите. Мы нуждаемся в своего рода полиции, которая выслеживает и ловит наших людей, путешествующих без разрешения, ибо нарушители соглашений могут исказить и развратить ваши эпохи, распространив сведения из будущего. Мы и вас подобрали, возвращаясь с проваленного задания: нам было поручено задержать одного такого нарушителя, но не удалось. Вы подвергались смертельной опасности; законы Лиги не воспрещали мне взять вас на борт. Увы, у моей команды и у меня самого нет привычки к постоянному общению со столь проницательными гостями… – Он улыбнулся. – Я знал, что падение нашей маскировки – лишь вопрос времени!

Мы с Бронсоном так и не положили в рот ни кусочка. Услышанное от капитана нуждалось в серьезнейшем осмыслении. Потрясающее откровение Рена несло в себе несомненный заряд правды, лишь подкрепленный искренностью его поведения; нам и в голову не пришло усомниться в истинности услышанного.

Я тут же переоценила впечатления и воспоминания последних пяти дней. Обрело смысл все, прежде казавшееся мне подозрительным, – легкие, но в то же время заметные нюансы физического облика и здоровья команды, странная смесь нового и старинного в корабельном убранстве, отрывочная информированность Рена. Стало окончательно ясно и то, что я чувствовала интуитивно: капитан ни в коем случае не желал нам зла. Меня по-прежнему снедало жгучее любопытство о Лиге Энкефалонских эпох и ее удивительной тайне, но я вдруг с особенной остротой осознала, сколько сделал для нас Рен. Он не просто спас нас посреди океана. Он самым трогательным образом приспособил к нашим нуждам свой корабельный мирок, восславив тем самым некогда принятые обеты. Бог с ними, с непостижимыми тайнами грядущих эпох! Я отчетливо видела, чего стоила Рену непоколебимая верность принципам. Как он в эти минуты напоминал мне брата!..

– Спасибо вам, капитан Рен, – сказала я наконец, – и за объяснения, и за доброту. Учитывая все, что вы нам рассказали, могу представить себе, сколь многие на вашем месте покинули бы нас на милость океана.