Текст книги "Похищение Энни Торн"

8

– Сэр?

– Да, Лукас?

Я устало указал на поднятую руку, однако, прежде чем он успел что-то сказать, я поднял свою собственную.

– Если вопрос опять касается «Тиндера», то, думаю, мы уже обсудили, что во времена Ромео и Джульетты приложений для знакомств еще не было.

В воздух взвилась еще одна рука.

– Джош?

– А как насчет «Снэпчата»?

Взрыв смеха. Я и сам с трудом сдержал улыбку.

– Ладно. Ты подал мне идею.

– Правда, сэр?

– Ага. Возьмите одну из пройденных нами глав и перепишите ее так, словно действие происходит в наши дни. Особое внимание уделите параллелям и тематике трагедии и бедствия.

Поднялись еще несколько рук. Я указал на одну из них:

– Да, Алейша?

– Что такое параллель?

– Нечто, похожее на другую вещь или соответствующее ей.

– А бедствие?

– Ваш класс.

Звонок возвестил об обеденном перерыве. Я сдержал желание поморщиться от громкого звука.

– Хорошо. Все свободны. Завтра жду ваших очерков.

Заскрипели стулья, и дети с грохотом ринулись в коридор. Какими бы интересными ни были твои уроки и каким бы энтузиазмом ни пылали твои ученики, при звуке звонка они бросаются прочь из класса, как освободившиеся заключенные из тюрьмы.

Я как раз начал складывать свои книги и остальные принадлежности в рюкзак, когда в дверь класса просунулась знакомая темноволосая голова:

– Чао!

– Привет!

В помещение вплыла Бет. Сегодня на ней были футболка с «Нирваной», рваные джинсы и скейтерские кроссовки. Она уселась на край моего стола.

– Слышала, прошлым вечером кто-то бросил тебе в окно кирпич?

– Новости в Арнхилле распространяются быстро.

– Да, но никогда не выходят за его пределы.

Я хохотнул:

– Кто тебе сказал?

– Кузина одной из ассистенток работает на полставки вместе с женщиной, чей брат работает в полиции.

– Ух ты! Источник явно получше, чем «Си-Эн-Эн».

– И поточнее.

Она приподняла бровь, ожидая, по-видимому, подтверждения либо опровержения с моей стороны.

Я пожал плечами:

– Судя по всему, кому-то не понравились мои планы уроков.

– Думаешь, это был один из учеников?

– Вероятнее всего.

– У тебя есть главный подозреваемый?

– Вроде того. – Мгновение я колебался, но затем все же сказал: – Джереми Хёрст.

– А-а.

– Похоже, ты не удивлена.

– Насчет святого Иеремии-то? Нет. Я слышала о вашей стычке.

– У тебя и правда хороший слух. Если когда-нибудь услышишь выигрышные номера в лотерее…

Она ухмыльнулась:

– Так бы я тебе их и сказала.

– Ну так что ты хотела узнать по поводу…

В приоткрытую дверь постучали. Мы оба посмотрели в ее сторону. В класс заглянула слегка полноватая девчонка с мелированными волосами и слишком ярким для школы макияжем.

– Это класс мистера Андерсона?

– Нет, его класс следующий, – ответила Бет.

– Ясно, – фыркнула девчонка сердито и помчалась дальше.

– Не за что! – крикнула Бет ей вслед и опять взглянула на меня: – Почему бы нам не продолжить этот разговор за пределами класса? Мне кажется, сейчас как раз время пообедать.

– Столовая?

– К черту столовую. Я подумала о чем-то вроде паба.

От потертых столов и скамеек не осталось и следа. Способный вызвать мигрень разноцветный ковер сменили сверкающие половицы. На подоконниках стояли со вкусом подобранные лампы, а в баре можно было заказать различные сорта хороших вин и бурбонов, компанию которым составляло восхитительное меню в стиле гастропаб.

Размечтался.

В реальности «Лис» не изменился ни на йоту с тех пор, когда я был в нем в последний раз двадцать пять лет назад. Тот же старый музыкальный автомат в углу. Сомневаюсь, чтобы в нем хотя бы новые композиции появились. Даже некоторые клиенты выглядели так, словно они не только не изменились, но и даже не пересели с конца прошлого века за другой столик.

– Знаю, – сказала Бет, заметив, как я осматриваю паб. – Я хочу показать тебе только самые лучшие места.

– По правде говоря, я думал о том, что ты, вероятно, до сих пор можешь учуять запах моей блевотины в туалете.

– Как мило. Я совсем забыла, что ты здесь вырос. Ну, не в том смысле, что прямо здесь.

– Ну, я не был бы так категоричен.

– Значит, это было твое любимое заведение?

– Вроде того. По закону я еще не был достаточно взрослым для того, чтобы пить. Но неформально… владелец заведения смотрел на это сквозь пальцы.

Я повернулся к бару, представляя, что увижу за его стойкой все того же разливавшего напитки цыгана. Однако на его месте стояла молодая женщина с огромными серьгами в форме колец и волосами, стянутыми в настолько тугой хвост, что казалось, она непроизвольно строит мне глазки.

– Выпьете?

Я взглянул на Бет.

– Спасибо, просто диетическую колу.

С тоской взглянув на виски, я неохотно произнес:

– Две диетические колы, пожалуйста. Да, и меню.

– Булочки с сыром, булочки с ветчиной, пирог со свининой и жареный картофель.

– Хестон Блюменталь был бы в ужасе.

Она посмотрела на меня, продолжая жевать жвачку.

– Жареный картофель и булочку с сыром, пожалуйста, – сказала Бет.

– То же, что и ей, спасибо.

– Десять шестьдесят.

Какими бы ни были ее манеры, девчонка явно умела считать в уме.

Бет начала рыться в сумочке.

– Нет, не волнуйся, – сказал я. – Я плачу.

Сунув руку в карман, я нахмурился:

– Вот дерьмо! Я забыл кошелек дома.

– Не переживай, – ответила Бет. – Это не такой уж удар по моему бюджету.

Я улыбнулся, чувствуя себя слегка виноватым. Но только слегка.

Расплатившись, мы легко нашли себе место в углу у одного из окон.

– Так ты собиралась рассказать мне о Хёрсте? – сказал я потягивавшей свою диетическую колу Бет.

– Верно. Что ж, по правде говоря, здесь почти не о чем рассказывать. Мальчишка – умный, атлетичный, красивый и склонный к садизму мелкий говнюк. И ему всегда все сходит с рук из-за его папаши.

– Стивена Хёрста?

– Ты его знаешь?

– Мы вместе учились в школе.

– А, ясно.

– Я слышал, он теперь в сельсовете?

– Да. А ты знаешь, что за люди туда попадают?..

– Люди, которые искренне хотят помочь родной деревне?

– А еще – засранцы, которые, оказавшись во власти, начинают считать себя пупами земли и использовать служебное положение.

– Боже, я просто теряюсь в догадках относительно того, какая из этих мотиваций движет Стивеном Хёрстом.

– Да уж, он тот еще фрукт. Но тебе, вероятно, и самому это известно. Слышал о планах по поводу старой угольной шахты?

– Совет хочет разбить на ее месте парк?

– Ага. В общем, одной из причин всей этой волокиты был именно Хёрст.

– Каким образом?

– Ну, официально у них были проблемы с финансированием. Неофициально Хёрст связан с компанией-застройщиком, которая вместо этого хочет возвести там дома.

– Дома? На месте старой шахты? На одобрение такого в совете ушли бы годы. – И тут до меня дошло. – А, понимаю.

– Ага. Так что в том, что касается Хёрста-младшего, яблоко от яблони… А еще папочка входит в школьный совет, поэтому каждый раз, когда Джереми натворит что-нибудь, за что любого другого ребенка исключили бы, в кабинет к Гарри вплывает Хёрст-старший и говорит с ним о чем-то вроде строительства нового спортзала или блока научных классов, в которых мы нуждаемся. Угадай, к чему это приводит? Джереми все сходит с рук.

Я почувствовал, как во мне начинает подниматься знакомое чувство злости. Ничегошеньки не изменилось, подумал я.

К нашему столику подошла Лучшая-Барменша-на-Свете, размахивая столовыми приборами так, словно они были оружием. Она с грохотом уронила их на стол.

– Картошку придется подождать. У нас закончился кетчуп.

– Ладно.

Барменша уставилась на меня и смотрела так долго, что я уже подумал, не обидело ли ее чем-то слово «ладно». Затем она ушла.

Настала очередь Бет взглянуть на меня.

– А ты умеешь заводить друзей и производить на людей впечатление, да?

– Ты о моем природном обаянии?

– Хорош уже над собой насмехаться.

Сделав глоток диетической колы, я спросил:

– В прошлом году Джулия Мортон была классным руководителем Хёрста, не правда ли?

Бет кивнула.

– Но я не стала бы на этом основании делать какие-то выводы.

– Нет?

– Нет. Джулия знала, как справиться с Хёрстом. Джулия никому спуску не давала. Да он и не доставлял ей особых проблем. Она была крепким орешком. Ее не так-то просто было сломать.

И все же что-то ее сломало, подумал я. Она забила собственного сына до смерти. Почему было просто не использовать ружье? Приступ безумия? Или что-то еще?

Словно прочитав мои мысли, Бет добавила:

– Именно поэтому произошедшее не имеет никакого смысла.

– Ты говорила, что у нее была депрессия?

– В том-то и дело, что была. В прошлом.

– Но депрессия просто так не проходит. Она перестала принимать свое лекарство. Возможно, у нее случился рецидив? Или нервы не выдержали?

Бет вздохнула.

– Не знаю. Возможно. И, возможно, если бы она просто убила себя, я смогла бы ее понять. Но убить Бена? Она ведь в нем души не чаяла. Этого я никогда не пойму.

– Каким был Бен?

– Довольно смышленым, с кучей друзей. Возможно, слегка доверчивым. Из-за этого он пару раз влипал в неприятности. Но он был хорошим ребенком. Пока не пропал.

– Бен пропадал? Когда?

– За пару месяцев до своей смерти. Нашелся через двадцать четыре часа, когда его уже искала вся деревня. Так и не смог объяснить, где был. На него это было не похоже. Совсем не похоже.

Я пытался осмыслить сказанное. Пропал, но вернулся.

– Никогда не читал о таком.

Она пожала плечами.

– Да все об этом просто позабыли, в свете произошедшего-то. Как бы там ни было, после своего исчезновения… – Бет сделала паузу, – он стал другим.

– Каким именно?

– Замкнутым, рассеянным. Он перестал проводить время с друзьями. Ну или они перестали проводить время с ним. Это прозвучит омерзительно, но от него пахло так, словно он никогда не мылся. А затем он ввязался в драку. Сильно избил другого ребенка. Именно тогда Джулия и забрала его из школы. Сказала, что у него «эмоциональные проблемы» из-за ее развода.

– Почему никто больше об этом не упоминал?

– Серьезно? Кто захочет плохо говорить о погибшем ребенке? Кроме того, все винили в его поведении Джулию. Его мать слетела с катушек. Наверняка всему виной она, не правда ли?

Я задумался об источнике в школе, который предпочел остаться анонимным. Мне хотелось продолжить свои расспросы, однако в тот самый момент, как нарочно, у стола вновь возникла очаровательная официантка с нашим заказом:

– Булочки с сыром и жареный картофель.

– Спасибо.

Она с грохотом поставила поднос на стол и вновь вперила в меня взгляд.

– Прошу прощения, – произнес я. – Что-то не так?

– Вы снимаете коттедж Мортонов?

– Да.

– Вам известно, что там произошло?

Похоже, это самый популярный вопрос на этой неделе.

– Да.

– Так кто вы такой?

– Прошу прощения?

– Кто-то вроде упыря?

– М-м-м, нет. На самом деле я учитель.

– Ясно.

Обдумав мои слова, она сунула руку к себе в карман, вытащила оттуда карточку и протянула мне.

Не желая навлечь на себя еще больше гнева с ее стороны, я взял карточку. «Охотники за пылью Доусон», – гласила надпись на ней.

– Что это?

– Моя мама. Она домработница. Прибирала в коттедже миссис Мортон. Вы могли бы ей позвонить.

Возможно, это была самая странная реклама в моей жизни.

– Что ж, не уверен, что у меня сейчас хватит денег на домработницу, но спасибо.

– Не за что.

Она вновь отошла. Я взглянул на Бет и произнес:

– Ух ты!

– Да уж. Она немного…

– Грубоватая? Странноватая? Жутковатая?

– На самом деле у Лорен расстройство аутистического спектра. Общепринятые социальные условности даются ей нелегко.

– Ясно. И кто-то нанял ее работать барменшей.

– Тебе не кажется, что всем детям нужно предоставлять равные шансы?

– Я всего лишь говорю, что она, скорее всего, не лучший выбор для работы в сфере культурно-бытового обслуживания.

– Ты категоричен.

– Нет, практичен.

– Что в лоб, что по лбу.

– Нет, именно практичен. В вопросе определений я очень категоричен.

Бет ухмыльнулась. Она вообще часто ухмыляется, подумал я. Глядя на нее, мне тоже захотелось это сделать, пустив в ход мышцы, которыми я давно не пользовался.

– Ладно, – сказал я, засовывая карточку в карман. – Так о чем ты говорила?

– Ни о чем. – Она указала на меня вилкой. – Твоя очередь. Так почему ты арендовал именно коттедж Мортонов?

– И ты туда же?

– Ну, это действительно странновато.

– Он удобный и дешевый. И много лет назад он не был «коттеджем Мортонов». Он принадлежал маленькой старушке, которая кормила птиц хлебом и бранила проносившихся мимо на велосипедах школьников. Это всего лишь здание. Хотя у него, как и у большинства строений, есть своя история.

Хотя, конечно, в большинстве домов в канализационных трубах не живут жуки. Я едва сдержал дрожь.

Бет с любопытством на меня взглянула:

– Кстати, говоря об истории, каково тебе вернуться сюда? Странное ощущение, правда?

Я пожал плечами:

– Возвращаться в то место, в котором ты вырос, всегда странно.

– Не могу представить, что я хотела бы вернуться в Арнхилл. Серьезно. Сбегу отсюда, как только появится возможность.

– Как долго ты здесь?

– Один год, один день, – она взглянула на часы, – и около двадцати часов тридцати двух минут.

– А правда, что женщины не ведут счет времени?

– О нет, счет я как раз веду.

– Да, я все понимаю. Деревушка маленькая, унылая и захолустная.

– Дело не в этом…

– Тогда в чем?

– Ты когда-нибудь был в Германии?

– Нет.

– А я один раз была, сразу после колледжа. Моя подруга работала в Берлине. Она свозила меня в один из концлагерей.

– Веселая у тебя подруга.

– Это был чудесный солнечный день. Синее небо, поющие птицы. Здания – это ведь просто здания, правда? Однако подобные места несут на себе отпечаток произошедшего. Так, словно события из прошлого пропитали сам воздух, каждый его атом. Ты знаешь, что в таком месте происходили ужасные вещи, даже если тебе об этом никто не говорил. Ты идешь за экскурсоводом, кивая с торжественно-печальным выражением, а часть тебя хочет удрать, вопя от ужаса.

– Вот, значит, что ты думаешь об Арнхилле?

– Не-а. Я бы хотела снова оказаться в Германии. – Она бросила в рот еще один кусочек картошки, а затем спросила: – Так что за дела у вас были со Стивеном Хёрстом?

– Дела?

– Что-то мне подсказывает, что вы с ним не были лучшими приятелями.

– Не были.

– Так что случилось?

Я наколол картошку на вилку.

– Да обычная подростковая фигня.

– Ясно.

По ее тону было понятно, что Бет мне не поверила, однако она не стала донимать меня расспросами.

Мы продолжили обедать. Картофель был хорошим, а вот булочки с сыром своим вкусом напоминали пластмассу, только у пластмассы аромат был приятнее.

– Гарри сказал, что жена Хёрста больна, – произнес я.

Бет кивнула:

– Рак. И, что бы ты ни думал о Хёрсте, это поистине хреново.

– Да уж.

Так уж в жизни случается: как аукнется, так и откликнется.

– Они давно женаты?

– Вместе еще со школы. – Она посмотрела на меня. – Думаю, что если ты учился вместе с Хёрстом, то должен ее помнить.

– Я учился в школе со многими людьми.

– Ее зовут Мэри.

Время словно замерло.

– Мэри?

– Да. Девичью фамилию, боюсь, не знаю.

Это было и не нужно. Еще один осколок моего израненного сердца рассыпался в прах.

– Гибсон, – сказал я. – Мэри Гибсон.

9

Мэри и я выросли на одной улице. Наши матери были подругами, поэтому в детстве мы часто проводили время вместе: мамы выпроваживали нас на улицу, когда хотели посплетничать за чашкой чая. Мы играли в мяч и прятки, а затем, дождавшись приезда фургона с мороженым, сидели на бордюре и ели различные его сорта. Энни тогда еще не родилась, так что, полагаю, мне в то время было года четыре или лет пять.

Я тихо восхищался Мэри. Она же меня просто терпела, ведь я был единственным ребенком ее возраста на всей улице. В школе она быстро бросала меня, когда появлялась возможность поиграть с более авторитетными ребятами. Я же, полагаю, просто считал это своей участью. Мэри была хорошенькой и веселой, в то время как я был странным, необщительным ребенком, который никому не нравился.

Ближе к старшим классам я начал понимать, что Мэри была не просто хорошенькой. Она была красавицей. Ее блестящие каштановые волосы, которые она в детстве собирала в хвостики, превратились в короткое струящееся каре. Иногда она укладывала его волнами, подражая своему кумиру – Мадонне. Она носила тертые джинсы и мешковатые джемперы, рукава которых доходили ей до кончиков пальцев. У Мэри было по две серьги в каждом ухе, и, приходя в школу, она подтягивала юбку так, чтобы ее подол находился выше колен, открывая взорам бархатную кожу чуть выше гольфов.

Разумеется, к этому моменту Мэри уже вообще перестала меня замечать.

Она не была злой или жестокой. Во всяком случае, не была такой намеренно. Иногда, когда она проходила мимо меня на улице, в ее глазах читалось что-то похожее на смутное узнавание. В таких случаях она рассеяно говорила «приветик», а я после этого сиял от счастья еще несколько часов.

Энни меня иногда поддразнивала.

«О, смотри. Твоя девчонка, – говорила она, громко издавая чмокающие звуки. – Джоуи и Мэри, сидя на дереве, целуются».

Это были единственные моменты, когда я по-настоящему злился на Энни. Вероятно, из-за того, что ее слова меня действительно задевали. Мэри не была моей девчонкой и никогда ею не стала бы. Девчонок вроде нее не интересовали мальчишки вроде меня: тощие, неуклюжие ботаники, читавшие комиксы и игравшие в компьютерные игры. Их интересовали нормальные мальчишки, игравшие в футбол и регби, слонявшиеся по детской площадке, плевавшиеся и сквернословившие без всякой на то причины.

Мальчишки вроде Стивена Хёрста.

Они начали встречаться на третьем году средней школы. В каком-то смысле это было неизбежно: Хёрст был первым парнем на деревне, а Мэри – первой красавицей школы. Случилось то, что должно было случиться. Я не особо ревновал. Разве что самую малость. Но даже тогда Мэри была лучше Хёрста. Умнее, воспитаннее. И, в отличие от многих других девчонок в нашей школе, ее амбиции были помасштабнее, чем просто выйти замуж и родить детей.

Когда меня приняли в компанию Хёрста и Мэри начала меня замечать, она не раз говорила мне о том, как ей хочется поступить в колледж и выучиться на модного дизайнера. У нее был художественный талант, и она хотела уехать в Лондон, планируя первое время зарабатывать себе на жизнь в качестве модели. Она обо всем думала заранее, и у нее даже мысли не было о том, чтобы остаться в дыре вроде Арнхилла. Она собиралась сбежать на первом же автобусе, как только у нее появится такая возможность. На автобусе, который увезет ее прочь отсюда.

Вот только ей это так и не удалось. Что-то изменилось. Что-то остановило Мэри, отняв у нее мечту и растоптав ее амбиции в труху. Что-то удержало ее здесь.

Или кто-то.

Стоя на углу своей родной улицы, я смотрел на проезжую часть и курил. После школы я собирался вернуться прямо в коттедж. Однако, похоже, у моего подсознания на этот счет были другие мысли.

Улица как будто изменилась и одновременно осталась такой же, как раньше. Те же террасы из красного кирпича, стоявшие вплотную друг к другу и с вызовом глядевшие друг на друга через дорогу так, словно вот-вот были готовы броситься в драку. Однако было и кое-что новое: спутниковые антенны и застекленные крыши, окна и двери из ПВХ. Вдоль узких тротуаров было припарковано больше машин – блестящие «Гольфы», внедорожники и «Мини». В мое время не у каждой семьи вообще была машина. И уж точно не новая.

Но что-то оставалось прежним. Вокруг полуразобранного мотоцикла толпилась молодежь, дымя сигаретами и попивая «Карлсберг» из банок. Ни на минуту не замолкая, громко лаяла пара собак. Из какого-то окна доносилась музыка: сплошные басы практически без мелодии и слов. Кучка детишек играла в футбол.

Мой старый дом, номер 29, расположен посередине улицы, на пару домов выше механиков-любителей и на пару домов ниже фанатов Руни. Из всех домов мой, казалось, изменился в наименьшей степени. Все та же выкрашенная черной краской деревянная дверь, хотя старый медный дверной молоток сменил более элегантный серебристый. Все те же слегка покосившиеся кованые ворота. На крыше не хватало пары кусков черепицы, да и кирпичная кладка фасада явно нуждалась в свежей покраске.

Моя комната выходила окнами на задний двор и располагалась по соседству с комнатой Энни. Она вытянула короткую соломинку, и потому ей досталась комната поменьше. Когда мы были маленькими, мы перестукивались через стену перед сном. Позже, после ее возвращения, я часто лежал в своей комнате в наушниках с включенной на полную громкость музыкой и натянутым на голову одеялом, чтобы не слышать ее.

Мама продала дом вскоре после того, как я вышел из больницы, оправившись от последствий аварии. Она объяснила свое решение тем, что нам нужно было перебраться куда-нибудь, где мне будет легче, ведь я по-прежнему передвигался на костылях. Узкая терраса с крутыми ступенями была довольно неудобной.

Разумеется, истинная причина заключалась не в этом. Дело было в воспоминаниях, практически все из которых были тяжелыми. Мама купила маленькое бунгало неподалеку отсюда. Там мы и жили, пока мне не исполнилось восемнадцать. Затем она жила там сама, пока ее не увезли в больницу, где она и умерла десять лет спустя. Ей было всего пятьдесят три. Мне сказали, что причиной ее смерти стал рак легких. Однако это была не вся правда. Часть мамы умерла еще тогда, в вечер аварии. Той ее части, которая осталась в этом мире, просто потребовалось некоторое время, чтобы воссоединиться со своей половинкой.

Я развернулся. Небо начинало темнеть, а воздух становился холоднее. К тому же, если бы я продолжал здесь ошиваться, кто-нибудь вполне мог бы вызвать полицию. А привлекать к себе внимание мне хотелось в последнюю очередь. Подняв воротник куртки, я зашагал вниз по улице.

Есть одна фраза, которую люди любят повторять, в особенности когда хотят выглядеть мудрецами. Фраза о том, что куда бы ты ни отправился, тебе никогда не сбежать от себя.

Чушь! Уберись подальше от связывающих тебя отношений, от людей, которые определяют, кто ты есть, от знакомых ландшафтов, от приковывающей тебя к той или иной идентичности рутины – и ты с легкостью сбежишь от себя, во всяком случае на время. Свое «я» – это всего лишь сложная конструкция. Ты можешь разобрать его по винтикам, собрать заново, и – вуаля! – вот и новый ты.

Если, конечно, ты не решишь вернуться. Тогда ты окажешься в роли голого короля: все самые неприглядные стороны твоей личности и все совершенные тобой ошибки окажутся выставлены напоказ.

Я не планировал идти обратно в паб. Однако по какой-то причине мои ноги словно сами понесли меня туда. Несколько мгновений я помялся снаружи, докуривая сигарету и пытаясь убедить себя, что внутрь я не зайду. Определенно не зайду. Я не хочу еще раз идти в школу с похмелья. Я вернусь в коттедж, приготовлю себе какой-нибудь еды и лягу спать пораньше. Затушив сигарету, я похвалил себя за благоразумие и… вошел внутрь.

В дневное время паб был совсем не таким, как в вечернее. Это особенность многих пабов. Вечером они меняются. В них становится темнее, лампы со старинными абажурами освещают зал пыльным светом. Атмосфера кажется еще более неприветливой – если это вообще возможно. Меняется и запах. Он усиливается, и в нем появляются удушливые травяные нотки. Если бы я не знал, что это запрещено, то готов был бы поклясться, что здесь недавно курили.

А еще в пабе стало больше народу. Несколько молодых людей терлись с бокалами у барной стойки, несмотря на то что в зале было где сесть. Собственническое поведение местных. Метят территорию, подобно собакам, писающим на деревья. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что они поступили с барной стойкой ровно таким же образом.

За остальными столиками сидели мужчины и женщины постарше, склонившись над своими напитками подобно зверям, следящим за добычей. У мужчин на пальцах были кольца-печатки, а закатанные рукава рубашек открывали взору выцветшие серые татуировки. У всех женщин волосы были рыжеватые, а их выдававшие возраст руки выглядывали из безвкусных маек.

Я хорошо знал такие пабы, и не только потому, что провел здесь детство. Они могут располагаться и в городах покрупнее, щеголяя более претенциозным оформлением, однако клиентура и атмосфера в них всегда одинакова. Это не те пабы, в которых можно поужинать всей семьей или вместе с девушкой пропустить по бокалу прохладного шардоне. Это пабы для местных, пьяниц и в некоторых случаях для азартных игроков.

Я зашагал к бару, стараясь не подавать виду, насколько мне неуютно. Я мог быть знаком с таким типом пабов, однако, даже несмотря на то, что я вырос в этой деревне, для местных я все еще был чужаком. Нельзя сказать, что я чувствовал себя героем вестерна, вошедшим в салун под немедленно стихшие звуки пианино, однако готов поклясться, что на какое-то мгновение звук голосов стих, а взгляды были устремлены на меня все то время, пока я шел к барной стойке.

Маленькая мисс Страшилка этим вечером не работала. На ее месте стоял лысеющий мужчина с синяками под глазами и щербатым оскалом. Взглянув на меня, он нахмурился.

– Вам чего?

– М-м, пол-литра «Гиннесса», пожалуйста.

Бармен молча начал наливать мне пиво. Поблагодарив его и расплатившись, я ждал, пока «Гиннесс», оседая, наполняет бокал, и продолжал попутно осматривать зал. Когда бокал был наполнен, бармен поставил его на соседний столик. Я подошел к нему и сел. Мои школьные учебники были при мне, так что я решил за бокалом «Гиннесса» сделать кое-какие пометки. Несмотря на внешний вид бармена, освещение, запах и интерьер, пиво оказалось хорошим, так что я выпил его быстрее, чем планировал.

Я побрел обратно к барной стойке. Бармен стоял у противоположного ее конца. Его личность каким-то чудесным образом изменилась: теперь он был весел и смеялся над чем-то вместе с группой молодых людей, которых я заметил сразу при входе. Он выглядел настолько общительным, что на какое-то мгновение я задумался, не было ли у него брата-близнеца.

Я ждал. Один из молодых людей посмотрел в мою сторону и что-то произнес. Бармен засмеялся еще громче и продолжал болтать. Я подождал еще немного, пытаясь выглядеть расслабленным и сдерживая растущее раздражение. Бармен все так же тараторил. Я громко откашлялся. Бармен взглянул на меня, и улыбка исчезла с его лица. Он нехотя поплелся ко мне. Двое молодых людей потащились за ним, как хвост.

Я протянул пустой бокал.

– Спасибо, – сказал я. «За то, что наконец делаешь свою работу», – добавил я мысленно, а вслух произнес: – Еще один «Гиннесс», пожалуйста.

Бармен взял бокал и сунул его под разливной кран.

Я заметил, что двое молодых людей подошли уже слишком близко ко мне. Один был невысоким и коренастым, а его руки покрывали татуировки. Второй был долговязым, тощим и прыщавым. Его волосы были уложены с помощью геля, что, как мне казалось, вышло из моды вместе с белыми носками и слишком короткими брюками. Впрочем, пока что они ко мне не лезли, хотя, казалось, вот-вот были готовы броситься на меня. Я чувствовал неприятный запах застоявшегося пота, к тому же усиленный дешевым дезодорантом. Парочка казалась мне неуловимо знакомой, хотя, возможно, дело было просто в знакомом ощущении назревающего конфликта.

Я ждал, глядя на медленно льющийся «Гиннесс». Наконец коренастый подал голос:

– Не видел тебя здесь раньше, приятель.

Лишь одну вещь я ненавижу еще больше, чем когда меня называют «мужик»: когда меня называет «приятелем» тот, кто никогда таковым не станет.

Обернувшись, я улыбнулся:

– Недавно переехал.

– Ты – новый учитель, – сказал долговязый.

– Верно.

Обожаю, когда люди говорят мне то, что я и так знаю.

– Джо Торн, – я представился и протянул руку, но она так и осталась висеть в воздухе.

– Ты живешь в старом коттедже Мортонов?

Опять. «Коттедж Мортонов». Трагедия – в особенности кровавая и жестокая – оставляет след на всем, с чем соприкасается.

– Верно, – вновь сказал я.

– Дьявольски странно, не правда ли? – Долговязый придвинулся поближе.

– В смысле?

– Ты ведь знаешь, что там произошло, правда? – спросил коренастый.

– Знаю.

– Большинство людей не стали бы жить там, где ребенок умер подобным образом.

– Если только они сами не со странностями, – добавил долговязый на случай, если я не уловил тонкий намек.

– Тогда я, наверное, со странностями.

– Ты прикалываешься, приятель?

– Полагаю, что нет.

Он придвинулся еще ближе.

– Ты мне не нравишься.

– А я как раз собирался попросить у тебя телефончик.

Увидев, как он сжал кулак, я схватил пустой бокал и приготовился разбить его о барную стойку, если вдруг это понадобится. В прошлом у меня уже был один случай, когда понадобилось.

И тогда, когда казалось, что насилия уже не избежать, послышался знакомый голос:

– Да ладно вам, парни. Все в порядке ведь, разве нет?

Долговязого и коренастого как ветром сдуло. К барной стойке двигалась высокая крупная фигура. Возможно, я действительно верю в призраков. В самых паршивых из них, от которых тебя не избавит ни время, ни расстояние, ни святая вода.

– Давно не виделись, Джо Торн, – прозвучал рядом со мной тот же знакомый голос.

Я взглянул на Стивена Хёрста.

– Да уж. Не то слово.