Текст книги "Гримус"

Глава 14

В нормальных обстоятельствах Взлетающий Орел наверняка питал бы к миссис О'Тулл, несчастной женщине-калеке, инстинктивное сочувствие. Он сам, в свое время признанный уродом, немало натерпелся из-за безжалостных шпилек, подпущенных на его счет собратьями; таким образом, у них было много общего. Но взаимная симпатия не возникло, и теперь Взлетающий Орел понял, почему. Если, по словам Виргилия Джонса, на гору Каф невозможно было (или не следовало) подниматься без опытного проводника, то без слов было ясно, кто мог стать таким проводником. Взлетающему Орлу не терпелось продолжить поиски, и он снова и снова пытался придумать способ убедить мистера Джонса отправиться вместе с ним. Не удивительно, что Долорес невзлюбила его; вежливая и радушная хозяйка вначале, она стала совершенно нетерпимой к Взлетающему Орлу.

Может быть стоит предложить и ей пойти с ними? Возможно, это самое правильное решение, сказал себе он. Отказавшись от этого предложения, миссис О'Тулл лишится морального права ненавидеть его. Они перестанут быть врагами. Выход был вроде бы найден, но легче от этого не стало.

Глава 15

О, какая это замечательная вещь, старинная – отличный крепкий сундук, огромный, пусть старый и затянутый паутиной, но такой покойный, замки давным-давно сломаны, крышка забыла как открываться, а внутри хранится вся ее жизнь. О, это чудесный сундук, он так надежно хранил ее воспоминания все эти годы. Открыть его, погрузиться в прошлое с головой – и вокруг вновь былые радости и горести, все по-прежнему, ничего не изменилось. Перст движется и оставляет после себя письмена, оставляет письмена, и все движется, движется. Всем твоим слезам не смыть начертанное им. Ни всем твоим слезам, ни призраку орла. Да, да, да, это так, все замерло, застыло в вязкости лет, как застыло ее бессмертное тело, теперь такое же бессмертное, как и душа, каждый новый день оно встречает прежним, не молодеет, но и не делается старше, неизменное, вечное. Сегодня – это то, что завтра станет прошлым, все неподвижное, незыблемое словно этот сундук, который и рассказал ей обо всем этом. Вот тяжелая крышка со скрипом открывается, время зияет перед ней узкой длинной щелью. Вот они, свечи, преданные слуги Господни, невидимое бессмертие только-господь-наш-мудр, на свету недосягаемый сокрой-от-глаз-наших. Тот, кто несет с собой перемены, да не ступит ногой около меня. Нет, нет, они не посмеют забрать это у меня. О, свечи мои, как могла я так забыться, почему забросила вас, мои стройные чистые свечечки? Посмотрите, вот фотографии, они желты как прах, они уже наполовину покоробились, прах к праху, горстью в могилу великой королевы. Могильщик Виргилий, имя для поэта, жаль, здесь нет камеры, а то сфотографировать бы его и оставить здесь, зачаровать его желтеть и коробиться, навеки и навсегда. Ее глаза лучше всяких фотографических камер – стоит только закрыть их – и вот он, стоит перед нею, ни желтизны, ни коробления, тепло его тела, которое она познала вчерашней ночью, мягкие складки укрывают ее, берегут от опасностей и гонят время прочь, под этими складками все неизменно, все как было. Вот, вот фотографии. Бедная малышка, сказала тетя Энни, у нее горб. Горб, горбик, как у верблюжки. Она La belle dame aux camelious. О, милости Господни. Милосердные небеса, неизменные во веки веков, вот она, вот форменное платьице, маленькая монашка, девочка-монахиня, скажи семь раз авемария, и он навсегда останется с тобой. Вот оно, прошлое. Положи его в свой сундук, драгоценного своего поэта-могильщика, положи, пусть лежит здесь всегда прежний, положи его в сундук и сохрани, удобно сложенного в несколько раз, переложенного, такого же, как прежде и всегда, да пребудет мир вовеки, аминь. Благослови меня иисусе, благослови и его в своей молитве, толстяка с римским именем, виргилий виргилий, дай ответ, что жду я от тебя. Я с ума схожу, так сильно я люблю тебя. – Как он может от меня уйти, за что мне такая мука? Все раны закрылись здесь, боль уже почти ушла, здесь он а в нем – моя благодать, и здесь я, его благодать, да будет все так изо дня в день. Да не сможет орел унести его прочь в своих когтях, да не сможет орел унести его к прошлому, прошлое уже минуло и упокоилось, прошлого не вернуть, в него не зайти снова, как в стоячую воду, прошлое неподвижно, желто и покоробленно, прошлое. Только перст все движется, выводит свои письмена. Закрой сундук, убери с глаз долой свои детские вещи, все решено, и он останется навсегда навсегда навсегда ничего не изменится все будет так и только так и мы будем вместе виргилий и долорес все будет так всегда ведь нас соединила навеки любовь. Бедный маленький могильщик джонс, сколько он уже позабыл, сколько прошлого лежит у него на плечах, такая тяжесть, и тяжесть эта не даст ему двинуться с места, все останется как есть. Виргилий, виргилий, ответь. Вот так, закрой сундук, в нем ничего не меняется, все по-прежнему, замерло. Да будет так милосердной волей господней. Так я прошу, и да будет так. Да будет так, и весь сказ.

Она подмела в доме и убрала со стола, свернула циновки и вытерла пыль с кресла-качалки, раздула очаг и положила в котел свежие коренья, и налила воду. И взялась стряпать обед – на двоих. Их будет здесь только двое, незыблемых как скалы, постоянных и неизменных, как эта комната, Долорес О'Тулл и Виргилий Джонс, Виргилий О'Тулл и Долорес Джонс, Виргилий Долорес и Джонс О'Тулл, Виргилий О'Долорес и Долорес О'Виргилий. Как два чудака: Вильям Фицгенри и Генри Фицвильям. Не прерывая работы, Долорес О'Тулл усмехнулась.

Когда призрак появился в дверях, она его не сразу заметила. Призрак, высокий, стройный длинноволосый мужчина, остановился в нерешительности в дверях хижины, не зная, как объяснить женщине свои затруднения. Женщина продолжала стряпать, не обращая на призрак внимания – тогда призрак вежливо кашлянул.

Она мгновенно обернулась к двери, и слово «Виргилий!» уже округлило ее губы, да так и застыло. Ее рот несколько раз беззвучно открылся и закрылся, она хотела закричать, но не смогла. Женщина начала медленно пятиться от двери и отступала, пока не наткнулась на сундук.

– Миссис О'Тулл? – спросил пришедший. – С вами все в порядке? Вы так побледнели…

Ужас наконец достиг ее сердца. Она рывком откинула крышку сундука и запрыгнула внутрь. Быстро, разбрасывая содержимое, нашла то, что нужно и вскинула руку с зажатым в ней предметом, отгородившись им от пришельца, – небольшим распятием, вырезанным из дерева и уже порядком изъеденным древоточцем.

Она выкликнула:

– Изыди, Сатана!

– Долорес, – заговорил с ней призрак. – Успокойтесь, Долорес.

– Уходи прочь, – продолжала выкрикивать Долорес О'Тулл. – Тебя нет здесь. Нас тут живет только двое. Виргилий Джонс и Долорес О'Тулл. И больше никого. Вот смотри: здесь только две циновки. Я накрыла обед на двоих. Здесь нас только двое. Все должно остаться как было.

– Вы не узнаете меня? – спросил призрак, медленно и внятно выговаривая слова. – Долорес, неужели вы не помните, кто я?

– Уходи прочь, – ответствовала миссис О'Тулл, приседая внутри сундука и укрываясь за его стенкой. – Не смей ко мне приближаться. Уходи туда, откуда пришел. Возвращайся к Гримусу. Дух Каменной Розы, изыди! Я не верю в тебя!

– Каменная Роза, – повторил призрак. – Гримус. О чем…

– Изыди! – пронзительно завопила Долорес О'Тулл и захлопнула крышку сундука.

Призрак прошел в хижину и остановился посреди комнаты, раздумывая, что же теперь делать. В конце концов, он же хотел поговорить с Долорес наедине, значит, Виргилия Джонса пока еще можно не звать. Он подошел к сундуку и опустился перед ним на корточки.

– Господи защити меня! – закричали изнутри, едва он попробовал приподнять крышку.

– Миссис О'Тулл… Долорес… – снова заговорил призрак, – я хотел предложить вам кое-что.

– Нет, нет, – кричала в ответ Долорес. – Тебя нет здесь.

– Я знаю, вы хотите, чтобы я ушел, – взволнованно продолжал призрак. – Вы боитесь, что я уговорю мистера Джонса идти со мной. Но что вы скажете, если я предложу вот что: пойдемте все вместе, вы, я и Виргилий? Что вы скажете на это?

– Тебе не заманить меня на гору, – визгливо причитала Долорес, блестя из темноты сундука глазами. – Там наверху ничего не осталось, только прошлое. Мы ушли и оставили прошлое позади. В прошлое нельзя войти заново. Прошлое не изменить. А теперь уходи.

Призрак вздохнул.

– Значит, мы расстаемся врагами, – проговорил он. – Дорогая миссис Долорес, мне очень жаль, что так вышло; особенно теперь, когда вы больны. Я пойду приведу Виргилия… мистера Джонса.

– Оставь его в покое! – что было сил заорала Долорес. – Уходи и не смей трогать его!

Призрак вышел из хижины.

Бегом возвращаясь к колодцу, где он оставил Виргилия Джонса, Взлетающий Орел вспомнил разговор двух индианок-аксона, который подслушал еще мальчиком.

– С этим Рожденным-от-Мертвой нужно быть особенно осторожной, – сказала тогда первая скво.

– Да, – ответила вторая скво, постарше. – Если уж кому довелось так появиться на свет, то в глазах у него навсегда поселяется смерть.

И Ливия Крамм говорила ему это.

И Виргилий Джонс назвал его Разрушителем.

И все равно ему нет дела до всего этого.

Ибо что он мог изменить?

И кто такой или что такое этот Гримус?

А Каменная Роза?

И согласится ли Виргилий Джонс идти вместе с ним? Или, может быть, теперь, узнав о болезни миссис О'Тулл, он откажется?

Задыхаясь, он мчался к сухому колодцу.

Глава 16

Именно колодец помог Виргилию Джонсу принять окончательное решение; но прежде чем решение было принято и роль колодца стала ему ясна, он подобрал и сломал все веточки в пределах досягаемости своей руки. Ломая очередную веточку, он бросал половинки в пустую глотку колодца.

Слово за словом он убеждал себя идти. Вот каковы были его рассуждения:

О том, что на острове Взлетающий Орел первым делом встретит старого Виргилия Джонса, Николас Деггл знать, конечно, не мог.

Хруп.

Ergo, Николас Деггл мог послать индейца на остров просто для проверки, для того только, чтобы посмотреть, крепки ли еще воздвигнутые им Врата.

Хруп.

Что означает также и скорое прибытие самого Деггла, который не заставит себя ждать.

Хруп.

А если Николас Деггл вернется, жизнь на острове станет просто невыносимой. После Гримуса, он полагает Виргилия Джонса своим вторым заклятым врагом. Деггл объявил об этом, когда его изгоняли с острова.

Хруп.

Но даже если Николас Деггл не вернется, жизнь все равно вряд ли наладится. Эффект охватывает все большую территорию и усиливается. Долорес даже пришлось отказаться от обычных дальних походов в лес за припасами. Как только Эффект накроет их маленькую хижину, то жизнь здесь ничем не будет отличаться от жизни в К. Для Долорес уж точно.

Хруп.

О чем наверняка знал Николас Деггл (и о чем Взлетающий Орел не знает, по крайней мере пока), так это о том, чèм Взлетающий Орел, увлеченный своими поисками и такой целеустремленный, может в результате стать для острова. Шансы на подобный исход были очень велики.

Хруп.

Так что сидеть на месте сложа руки резона нет.

Хруп.

Остается Долорес – снова взбираться на гору она ни за что не согласится. Но если он решит в конце концов идти вместе с Взлетающим Орлом – а ведь он уже все равно что решил, – то объяснить это можно будет только тем, что он поступает так для блага Долорес и ни для чего более.

Хруп.

Но если вслед за аксона на острове все-таки появится Деггл, а его в хижине не окажется, что тогда? Хватит ли у Долорес сил противостоять Дегглу? Мистер Джонс несколько минут раздумывал над этим и решил, что если ему суждено уйти, то лучше уж считать, что Долорес в состоянии постоять за себя.

Хруп.

Решающий вопрос: будет ли от него, искалеченного и истерзанного предыдущим опытом пребывания в различных измерениях, толк как от проводника? Ответ мог быть только один, безрадостный: он постарается изо всех сил и будет надеяться на лучшее.

Хруп.

Другой вопрос, тоже немаловажный: сможет ли он управлять действиями Взлетающего Орла и послушается ли тот его? От этого во многом зависело удачное осуществление его плана. И снова ответ был уклончивым: все зависело от того, как Взлетающий Орел перенесет встречу с тем, что ждет их на пути вверх по склону горы.

Хруп.

И потом, есть ли у него выбор? Действие Эффекта ширится, подземные толчки продолжаются. Одним словом, остров обречен, и ждать конца осталось недолго.

Хруп.

Именно в этот миг колодец помог ему собраться с мыслями. Виргилий Джонс бросил половинки очередной веточки в яму и поразился внезапно бросившемуся ему в глаза сходству между колодцем и островом. Все то же: идея, которая так и не дала ожидаемых плодов. Мог некто отказаться от своих трудов, бросить все на полпути, как сам он отказался от жизни рядом с обитателями острова и ушел из К.? Но не попытается ли некто спасти начатое? Или, возможно, наоборот, некто согласился все уничтожить, как поступает сейчас он, пытаясь наполнить веточками сухой колодец и сровнять его с землей?…

Подобно Взлетающему Орлу, который выбрал путь к вершине горы вместо возможности прохлаждаться у ее подножия, подобно Долорес О'Тулл, которая прошлой ночью решилась открыть ему свою любовь, вместо того чтобы продолжать играть в молчанку, Виргилий Джонс предпочел действие бездействию. Потому что кто-то должен был сделать это, как цыпленок должен был попасть под нож Взлетающего Орла, как Долорес должна была открыться, как колодец был здесь для того, чтобы его засыпали. Кто-то в конце концов должен сделать это, сказал он себе, поднялся с травы, надел котелок и моргнул.

Взлетающий Орел появился как раз тогда, когда Виргилий Джонс сломал последнюю веточку и бросил ее в колодец.

Виргилий Джонс собрался с духом и сказал:

– Мистер Орел, вы по-прежнему хотите подняться на гору?

Взлетающий Орел остановился и несколько секунд переводил дух.

– Да, – ответил он и хотел что-то добавить, но Виргилий опередил его:

– В таком случае прошу позволения быть вашим проводником.

Известие это так ошеломило Взлетающего Орла, что некоторое время он не мог выговорить ни слова.

– Миссис О'Тулл, – объявил он наконец. – С ней что-то неладно.

Долорес О'Тулл все еще сидела в сундуке, когда Виргилий вошел в хижину – вошел один, так как Взлетающий Орел почел за лучшее остаться снаружи.

Увидев возлюбленного, миссис О'Тулл с криком радости вскочила на ноги.

– Виргилий! – воскликнула она. – Я так беспокоилась за тебя.

– Ничего, ничего, Долорес, – дрожащим голосом проговорил мистер Джонс, чувствуя себя ужасным обманщиком.

Миссис О'Тулл выбралась из сундука и заковыляла ему навстречу, как старая шимпанзе.

– Все останется по-прежнему, так ведь, Виргилий? – с волнением спросила она.

Виргилий Джонс закрыл глаза.

– Долорес, – сказал он. – Постарайся понять меня. Я должен идти на гору вместе с мистером Орлом. Должен.

– Ах, чудесно, – воскликнула в ответ она, хлопая в ладоши. – Я знала, знала, что все будет хорошо.

Виргилий Джонс впился глазами в лицо миссис О'Тулл.

– Долорес, – повторил он. – Ты поняла, что я сказал? Завтра утром мы уходим. Уходим на гору.

– Да, конечно, – отозвалась она. – Завтра утром. Завтра утром мы спустимся на берег, как обычно, я отнесу твое кресло, неуклюжий и близорукий ты мой, Виргилий, мой любимый.

– О Господи, – прошептал Виргилий Джонс.

– Вашей вины здесь нет, – сказал мистер Джонс Взлетающему Орлу, возвратившись из хижины во двор. – Пожалуйста, не казните себя. Это я во всем виноват. Это мой крест.

– Вам нужно остаться с ней, – отозвался Взлетающий Орел.

– Нет, я уже принял решение, – отрезал мистер Джонс. – Если вас это устраивает, мы выйдем завтра утром.

– Но почему, мистер Джонс? – спросил Взлетающий Орел. – Зачем такие жертвы?

– Дареному коню в зубы не смотрят, мой дорогой друг, – ответил мистер Джонс и криво улыбнулся. – Вы знаете латынь?

– Нет, – признался Взлетающий Орел. – Всего несколько слов.

– Timere Danaos et dona ferentes, – объявил мистер Джонс. – Поняли?

– Нет, – ответил Взлетающий Орел.

– Все будет так же, – объяснил мистер Виргилий Джонс, – как если бы мы были друзьями.

Глава 17

Чтобы не беспокоить Долорес, в тот вечер Взлетающий Орел пообедал у колодца в одиночестве; Виргилий Джонс принес ему туда еду. Отчего все так повернулось, Взлетающий Орел не мог взять в толк. Многое из происшедшего не согласовалось: предложение мистера Джонса было очень неожиданным, принял он это решение под влиянием каких-то неведомых, но несомненно важных и трагических обстоятельств. Взлетающий Орел попытался разобраться, но потом бросил эту затею; вместо того, покончив с ужином, он решил лечь и хорошенько выспаться. Сон быстро пришел к нему.

Тем временем в хижине мистер Виргилий Джонс не оставлял отчаянных попыток пробиться сквозь туман, застилающий разум Долорес О'Тулл.

– Ты помнишь Николаса Деггла? – спросил он ее.

– Конечно помню, – вполне нормальным голосом ответила Долорес. – Его я помню хорошо. Слава Богу, мы от него избавились. Он исчез, и поделом.

– Он не исчез, Долорес. Вернее, исчез с острова, но не бесследно. Гримус изгнал его отсюда. Послушай меня: если, паче чаяния, Деггл появится здесь, не говори ему, что знаешь меня. Хорошо?

– Конечно, дорогой, я ему ничего не скажу, – спокойно отозвалась Долорес. – Вот только то, о чем ты просишь, глупо. Если он, упаси Господи, объявится здесь, то сразу же увидит тебя сам.

– Долорес! – воскликнул мистер Джонс. – Завтра я ухожу!

– Я тоже тебя люблю, – ответила Долорес.

Виргилий Джонс в бессилии покачал головой.

– Послушай, Долорес, – снова заговорил он. – Николас Деггл очень зол на меня и жаждет мщения. Поэтому он ничего не должен узнать о нашей любви… о нашей с тобой любви. Для твоего же блага.

– Дорогой, – отвечала миссис О'Тулл, – о нашей с тобой любви я хотела бы рассказать всему миру. Я хочу кричать об этом так, чтобы по всему острову было слышно. Я хочу…

– Долорес, – взмолился Виргилий Джонс. – Прошу тебя, перестань.

– Я так рада, что ты остаешься, – сказала тогда она. – Я так горжусь тобой.

– Горжусь, – эхом повторил Виргилий Джонс.

– Да, горжусь, – повторила она. – Ты прогнал призрак, насланный Гримусом. Как ловко это у тебя получилось. Теперь все будет хорошо. Все будет как раньше.

– Нет, – вздохнул мистер Джонс, признавая свое поражение. – Бесполезно.

В эту ночь Виргилию Джонсу приснилась Лив. Высокая смертоносная красавица Лив, которая много лет назад изломала ему душу. Лив стояла в центре водоворота и улыбалась ему, а он падал ей навстречу. Рот Лив зовуще открывался, улыбка ширилась, а он все несся и несся ей навстречу, потом вода ударила его и переломила, как веточку.

За ночь Взлетающий Орел несколько раз просыпался: спать на земле было холодно и сыро. Один раз он проснулся от того, что у него страшно зачесалась грудь. В полусне он принялся чесаться и, засыпая снова, подумал: Проклятый шрам.

Шрам будил его еще несколько раз в ту ночь.

Снова тиусверг. Утро. Туман.

Кто-то ласково разбудил Виргилия Джонса, тронув его за плечо. Он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним миссис О'Тулл. Долорес улыбалась.

– Пора вставать, любимый.

Виргилий Джонс поднялся с циновки. Сняв с колышка на стене свой старый заплечный мешок, он принялся методично укладывать в него сушеные фрукты и свежие овощи.

– Зачем тебе мешок, дорогой, ты собираешься взять его с собой на пляж? – спросила Долорес. Виргилий Джонс ничего не ответил.

– Мне нужен твой ремень, дорогой, – сказала тогда миссис О'Тулл медовым голоском. Виргилий Джонс молча начал одеваться: черный костюм, котелок.

– Долорес, я не смогу дать тебе сегодня ремень.

– Вот как? – округлив губы, вздохнула она. – Ну что ж, обойдусь.

Миссис О'Тулл взвалила кресло-качалку на горбатую спину.

– Ну же, дорогой, – ласково позвала она. – Пора.

– Я не смогу пойти с тобой, – ответил Виргилий.

– Хорошо, дорогой, – отозвалась она. – Я пойду вперед, а ты догоняй, как всегда. Увидимся внизу.

– До свидания, Долорес, – попрощался он.

Прихрамывая, Долорес заковыляла к тропинке, ведущей вниз, на берег.

Взлетающий Орел дожидался мистера Джонса у колодца. Он по-индейски повязал голову платком и сзади воткнул за повязку перо.

– Сегодня у меня важный день, и поэтому я должен облачиться согласно обычаю предков, – пошутил он.

Виргилий Джонс даже не улыбнулся.

– Пошли, – сказал он.

Пустое кресло-качалка стояло на берегу, повернутое спинкой к морю. Рядом с качалкой на серебристо-сером песке сидела Долорес О'Тулл и пела свои печальные любовные песни.

– О, Виргилий, – говорила она. – Я так счастлива.

Где-то на поросшем лесом склоне горы Каф, неслышный и невидимый, лежал, наблюдая за толстым неуклюжим человечком в котелке и его высоким стройным спутником с заткнутым за головной платок пером, и дожидался их прибытия горф.