Текст книги "День, когда пала ночь"

26

Восток

Воображая враждебные свойства низин, Думаи никогда не числила среди них лета. Лето в горах означало ветра и туманы, но не разгоняло холода. Холод был уютным. Холод был родным.

А здесь лето было зноем. Плотным нескончаемым зноем. Вечером она отлепляла от себя шелка, будто сдирала кожуру с плода. Стоило до чего-нибудь дотронуться – прилипала, точно мошка к паутине.

Придворным, чтобы встать утром, обычно требовался солнечный вестник – особенно в последнее время, когда небо затянулось дымкой, – но Думаи по-прежнему оставалась сама себе петухом. В день Золотого Лова она проснулась на отсыревших простынях и с влажной головой. Волосы, на ее вкус, уже слишком отросли, но Осипа не велела их подстригать, чтобы служанки могли сооружать более впечатляющие прически.

Она, нагая, лежала на боку и дрожала. В сновидениях ее преследовали тени, невидимые, как дракон в озере.

Постаравшись не тревожить Осипу, Думаи оделась и выбралась из прихожей в Плавучие сады. Она отодвинула дверную створку и, вспугнув водяную землеройку, легко перелезла через перила, чтобы пройти вброд к ближайшему островку. Думаи старалась не думать, что сказали бы ее наставники, увидев начинающую принцессу босиком в тине.

Луна плавала в серой, как вытертая ткань, темноте. Думаи по мостам дошла до семнадцатого острова, где в окружении мальв склонялась к воде старая ива.

Под ее ветвями ждал Канифа. За проведенные во дворце месяцы он раздался в плечах. На горе они оба были сильны, закалены горными тропами, но внизу он, занимаясь копейным и мечевым боем, нарастил мускулы, а Думаи теряла мышцы день ото дня.

– Готова к обряду? – спросил он.

– Боюсь, не свалиться бы в обморок от жары. Не ты ли уверял, что я слеплена из снега?

– Не замечал пока, чтобы ты таяла. Хотя здешнее тепло переносить и правда труднее, чем мне думалось.

– Мои ученые наставники сходятся – редкостное дело! – в мысли, что жара говорит об извержении огненной горы.

Любопытство придало остроты его взгляду.

– Где именно?

– А вот тут они расходятся. Одни считают, будто далеко на севере, а другие – что эта гора где-то за Бездной. По-моему, им лишь бы поспорить.

После ее встречи с Фуртией Буревестницей случилось землетрясение. На западном побережье Сейки оно отозвалось волной, с силой ударившей по Закатной бухте.

– Я сегодня глаз не спущу с речного хозяина, – пообещал Канифа. – Говорят, у меня дар лучника.

– Еще бы, с твоими глазами. Но присматривай лучше за его слугами. Сам он никогда не нанесет мне удара в открытую.

Да, Купоза па Фотая походил на клинок, обернутый во множество слоев шелка. Думаи никогда не видела столь любезного и обаятельного человека. Он посылал ей предложения прогуляться с ним в садах, приглашал на праздники и на скачки, на состязания лучников и выступления музыкантов. Осипа без устали выдумывала предлоги для отказа. После чего он неизменно присылал Думаи прекрасные подарки и изливал в стихах свое огорчение по поводу ее отсутствия.

Ей нельзя было склониться под этим ветром, каким бы благоуханным он ни был. Для исполнения задуманного надо было лишить его возможности подорвать ее положение.

– Меня его дочь беспокоит, – признался Канифа. – Она вернулась ко двору.

– Не знаешь, куда пропадала на сей раз?

– Не знаю. Слышал, она иногда объезжает свои владения. Думаю, заодно старается побольше выведать.

– Обо мне она ничего не узнает. – Думаи коснулась ладонью его груди. – Гораздо легче жить, когда ты рядом.

– Я нигде в целом свете не хотел бы быть, кроме как с тобой рядом, – ответил он.

В камышах свиристели кулики. Думаи и Канифа повернулись к горе Ипьеда. На позолоченном зарей горизонте она нашла взглядом третий пик и не сомневалась, что с него сейчас смотрит на нее мать.

К приходу солнечного вестника с колокольчиком она снова была в постели и не думала дремать. Вестник поднял ее служанок, и те вскоре явились подготовить ее к торжественному дню. Они смазали ей волосы маслом и смочили веки росой, стрекоча при этом без умолку.

– Я видела, она утром проходила сосновой рощей, – рассказывала всем Юри, младшая из служанок, неизменно веселая и легко краснеющая. – Она полна изящества!

– Она навещала госпожу Имво.

Девушки недоверчиво зафыркали.

– Имво для нее слишком сурова!

– Ах, Парьеда, во вдовстве всякий посуровеет. А помнишь ее прежнюю?

Думаи делала вид, что не слушает. Осипа уверяла ее, что при дворе любой слушок может стать ключом к успеху.

Купоза па Япара, самая высокая и горделивая из приставленных к ней служительниц, хранила молчание. И не раз дергала волосы гребнем так, что Думаи скрипела зубами.

Осипа это заметила.

– Госпожа Япара, – сказала она, – принеси принцессе плащ. Я закончу с ее прической.

Госпожа Япара молча повиновалась. Она наконец выучилась не спорить с Осипой, и та взялась за дело, твердыми узловатыми пальцами укладывая последние пряди.

Император Йороду ждал Думаи в гостиной своих личных покоев в Водяном павильоне. Павильон стоял над стеной отгороженного, залитого водами сада, отражавшего голубизну и румянец небес. При появлении дочери его усталых глаз коснулась улыбка.

– Думаи… Прошу, посиди со мной. Оставьте нас, – добавил он, обращаясь к страже.

Стражники вышли, забрав с собой тяжелые копья.

Думаи опустилась на колени перед столиком, сбросила плащ. Она до сих пор старалась питаться как на горе, хотя во дворце это было непросто: здесь даже птицу и зелень сдабривали морской солью.

– Рад тебя видеть, – сказал император; он почесал за ухом прижавшегося к коленям черного котенка, и зверек замяукал. – Надеюсь, у тебя есть все, что нужно, и с тобой все добры.

– Да, отец, благодарю вас.

– Правда?

Думаи взяла с подставки палочки для еды. В храме она такими никогда не пользовалась.

– Императрица Сипво меня не замечает, – призналась она, – и не все мои дамы склонны к дружбе.

Она выбрала ломтик поджаренной на углях куропатки.

– Сузу всегда мила и добра, – добавила Думаи.

– И тем только сильнее затрудняет тебе движение к цели.

– Да.

Он налил ей в чашку ячменной воды.

– Этот сад – не просто приятный уголок. Здесь в старину вылуплялись драконы. Первые явились с неба, но, пробыв долгий срок в море, стали, подобно рыбам, откладывать яйца. Редкие, удивительные яйца. Драконы оставляли их здесь, доверяя заботе людей, и мы растили проклюнувшихся молодых драконов.

– А теперь они где?

– Боги, удалившись из нашего мира, забрали яйца с собой. Здесь очень давно никто не вылуплялся. – Он пригубил из своей чаши. – Я просил твоих наставников провести экзамен. Они доложили, что ты на все вопросы ответила точно и ясно. Такой успех свидетельствует о твоем усердии, Думаи, и я благодарю тебя. Знаю, ты за все время здесь почти не знала отдыха.

Так оно и было. Ночами во дворце она едва ли спала больше нескольких часов кряду. Столько надо было выучить: земли, налоги, поместья, распределение властей, места, где в каждой из двенадцати провинций спят боги…

Впрочем, ей не стоило большого труда удержать все это в голове. У нее всегда была хорошая память, и мать с великой императрицей вложили в нее немало познаний. Оглядываясь назад, Думаи понимала, что должна была заметить неладное: певцам и певицам богов не требовалось писать и говорить на лакустринском и сепули. Верно, обе они боялись, что Думаи рано или поздно отыщут.

Все ее уроки почти ничего не говорили о простых подданных Сейки и об их жизни. Это ее тревожило, ведь из народа вышла когда-то ее мать.

А вот что она усвоила – это, как умно Купоза сосредоточили власть в своих руках. Их клан занимал все важные посты при дворе. Их руку Думаи угадывала и в отстранении членов клана Нойзикен, проживающих в отдаленных поместьях вдали друг от друга, – якобы ради их безопасности. Осипа сказала правду: их немного осталось.

– Я счастлива, что вы мною довольны, – сказала Думаи.

– Правда? – спросил отец. – Счастлива?

Думаи сделала глоток.

– Да. Встреча с великой Фуртией убедила меня, что это моя дорога. – Она поставила чашку. – Я давно грезила, что боги призовут меня…

– Ты и впрямь мечтательна, согласно своему имени, – улыбнулся император. – Скажи мне вот что, Думаи. Счастливым ли было твое детство?

– Большего счастья и пожелать нельзя.

– Кого ты считала своим отцом?

– Я думала, он плел сети в прибрежной деревушке Апампи. Мать говорила, что он погиб в бурю.

Отец всегда казался таким усталым. Глаза ушли в тень, и тело под слоями одеяний совсем исхудало…

– Отец, почему Купоза действуют именно так? – спросила Думаи, чтобы отвлечь его от дум: ей казалось, разговор о матери до сих пор причиняет ему боль. – Почему они, при их богатстве и власти, не захватят трон? Почему правят нами исподволь через регентство и родство?

– Хотел бы я знать ответ. Могу только догадываться, что они боятся прямой узурпации потому, что за нами дружба с богами.

Она молча кивнула.

– В прежние времена мы бы праздновали день Золотого Лова в море, – сказал отец, – но однажды сочли, что правящей семье слишком опасно удаляться от долины Районти. Я, как ни старался, не сумел отменить этого старинного закона.

Две морщинки пролегли по сторонам его рта, такого же широкого и мягкого, как у нее.

– Когда мы еще выходили в море, драконы поднимались из глубин, чтобы приветствовать нас, и вспоминали миг своего первого пришествия на остров. Без них каждый день Золотого Лова – напоминание о нашей утрате. И о нашей беззащитности.

– Вы больше не одиноки в этом бою, отец, – сказала Думаи. – Вместе мы станем сильнее.

Император Йороду сжал ее руку. Думаи отметила, как похожи стали их ладони, когда ей отполировали ногти и свели мозоли. О прошлом ей теперь напоминало только отсутствие кончиков трех пальцев.

– Как это вышло? – спросил, глядя на ее кисть, отец.

– Случайно. – Думаи чуть отстранилась. – Канифу тревожит дочь речного хозяина.

– Госпожа Никея. Правда, она острее занозы и коварна. Иные называют ее Госпожой Личин, – угрюмо кивнул император. – Но Эпабо умудрен годами. Он ей не уступит.

Думаи надеялась, что это так.

– Речной хозяин по традиции устраивает праздник, а я в этот день объявляю о новых назначениях. Потом все собираются на ночной пир. – Император Йороду добавил: – В том году и ты на нем будешь.

– Разумно ли это?

– В данном случае полагаю, что да. Отказаться было бы непросто, как ты, конечно, понимаешь. – (Думаи поморщилась.) – Среди прочих забав проводится состязание поэтов. Мы постараемся, чтобы оно стало твоим праздником, дочь.

На Сейки было лишь одно соленое озеро. В давние времена не было ни одного, тогда соль добывали выпариванием из морской воды. Так и до сих пор делалось на большей части острова.

Двор двинулся к озеру каменистой тропой через холмы Нираи. Думаи в своей карете обмахивалась веером.

Впереди ехала императрица Сипво с Сузумаи. Думаи улыбнулась помахавшей ей сестричке. Сузумаи просилась к ней – она всегда хотела находиться рядом с Думаи, – но императрица не позволила. Она не бывала с Думаи жестока, но не скрывала, что не желает иметь с ней ничего общего.

Речному хозяину, в отличие от других придворных, тоже полагалась карета – величественнее Думаи еще не видела. Она со стальной решимостью избегала встречаться с ним взглядом.

Шествие затянулось далеко за полдень. Когда они вышли из холмов, солнце – все еще тусклее обычного, с болезненной желтизной, с четко очерченным диском – уже клонилось к западу.

Думаи встрепенулась при виде озера Ясиро. Оно простиралось вдаль, окаймленное по одному берегу горами, а по другому – белым песком.

Кругом собрались десятки тысяч людей. Тот народ, защиту которого великий Квирики поручил Снежной деве. Такие, как маленькая Унора, – люди, возделывающие поля, чтобы кормить Сейки, и оплатившие своими податями роскошь столицы. Лишившись богов, народ видел путеводную звезду в доме Нойзикен. Думаи решила быть достойной такого доверия. Да, она не искала этого пути, но, встав на него, будет его держаться.

И еще – она увидела дракона. Отказ от одного заветного желания подарил ей исполнение другого.

Когда процессия остановилась, Эпабо помог Думаи выйти из кареты. Она взглянула в сторону стражи, высмотрела Канифу с луком и стрелами-трезубцами.

Император Йороду с императрицей Сипво вошли в воду для омовения. Думаи, взяв за руку сестру, тоже ступила на мелководье. Сузумаи жалась к ней, толкалась боком. Ее длинные волосы придерживал венчик из белых жемчужин.

– Думаи… – заговорила девочка. – Я спать хочу. И есть.

– Знаю, Сузу. Мы должны храбро переносить трудности ради богов.

– Но я же всегда сплю днем. – Сузумаи потерла тронутый шрамом глаз. – Когда я стану императрицей, велю, чтобы все делалось с утра. И чтобы еды было много.

Думаи скрыла улыбку.

Служанки принялись поливать обеих водой. Думаи закрыла глаза, упиваясь кусающей язык солью. А когда открыла, увидела перед собой знакомое лицо.

– Принцесса, – тихо сказала госпожа Никея.

Думаи за свою жизнь нечасто испытывала ожесточение: на горе Ипьеда к тому не было причин, но перед лицом этой женщины ее живот заполнился горечью.

– Зачем вы здесь? – угрожающе тихо спросила она. – Вы мне не служанка.

Никея, подогнув колени, наполнила ковш, встала и опрокинула нагретую солнцем воду на Думаи. Та вздрогнула – вода залилась за ворот, стекла до пупка.

– Иногда я помогаю императрице, моей родственнице, – ответила Никея. – Мой возлюбленный отец счел, что вам не помешает опытная рука, ведь для вас это первая водная церемония.

Что за нелепость – говорить такое певице богов! Думаи так и сказала бы этой женщине, если бы в это самое время Япара не вздумала вылить ей на голову целый таз. Пока она убирала с глаз мокрые волосы, Никея ускользнула с хитрой улыбкой на губах.

– Не желает ли ваше высочество вернуться на берег? – скучливо растягивая слова, спросила Япара.

Оказывается, Сузумаи уже отошла к родителям. Думаи тоже выбралась на песок, чувствуя, что не столько очистилась, сколько разозлилась.

Хватило же Никее наглости показаться ей на глаза! Если бы не она, Эпабо не занесло бы в горы, и тогда никто не рассказал бы императору про Думаи. Жила бы себе прежней жизнью…

Драконы, впервые заметив на сейкинских берегах людей, принесли им в знак доброй воли дар – золотую рыбу. Перепуганные островитяне отогнали гостей, но в память золотого улова высокородные кланы ежегодно отправлялись бросить в озеро Ясиро фигурки рыб. На их чешуйках вырезали имена и пожелания. Позднее жители озерных берегов стали приносить дары из дерева или бумаги.

Император Йороду первым взошел на протянувшиеся до середины озера мостки. Свита проследовала за ним в штормовую гавань, поставила рядом тяжелые корзины с рыбой и с поклонами удалились. Йороду опускал в воду дары, рыбу за рыбой, и среди них – золотого императорского карпа.

Императрица Сипво принесла в дар множество серебряных рыбок от клана Купоза. За ней вышла под навес Сузумаи. Нянька помогла ей кинуть в озеро леща.

Думаи осталась последней. Ей предстояло отпустить в воду дары от губернаторов провинций. Она прошла мимо отца, мачехи, сестры. С волос капало.

Дорога до штормовой гавани все не кончалась. Служанки несли за ней корзины. Когда они отошли, Думаи достала первую фигурку – сома от провинции Гинура. Дар с плеском упал в воду и погрузился в темноту.

Водная гладь разбилась вдребезги. Думаи, ахнув, заслонилась ладонью, потому что озеро Ясиро вскипело белыми брызгами и над водой – над Думаи – выросла блистающая голова дракона.

По берегам взметнулся общий крик. Ошеломленный народ падал на колени; кое-кто выпустил из рук нити воздушных змеев. Думаи, вновь промокшая до нитки, уставилась на божество вод.

Фуртия Буревестница показалась ей куда больше, чем тогда, ночью. Она нависала над мостками, вода струилась по чешуйчатому горлу и по пышной серой гриве. От первого ее рева буря согнула деревья; волны и дождь хлынули на камень.

Те, кто еще оставался на ногах, пали ниц. Впервые за триста лет им явился дракон – чудо, которого уже перестали ждать их предки.

Фуртия опустила взгляд на Думаи.

«Дитя земли. – Вновь этот прохладный голос прямо в голове. – Иди ко мне».

Думаи хлопала глазами, босые ступни приросли к земле. Видя, что она медлит, Фуртия приблизилась и фыркнула – обдала Думаи соленым дыханием.

И тогда Думаи поняла, чего хочет дракана.

Под взглядами ста тысяч глаз она протянула дрожащие руки. Дракон во плоти – скользкий, как рыба, настоящий, живой под ее пальцами. В ее прикосновении было родство и сила. Фуртия в ответ толкнула Думаи носом.

«Идем».

Она рокотала подобно дальнему грому, и Думаи сделала еще шаг. Закрыла глаза, ощутив притяжение, сродство, желание.

Пальцы соскальзывали с гладких чешуй. Думаи, поняв, что в ней нет страха, запустила их в водопад гривы. Пальцы сомкнулись на тяжелых маслянистых волосках с запахом стали и морских водорослей.

Придворная жизнь подорвала силы, но удержать свой вес на руках она еще могла. Думаи подтягивалась, пока не закинула на драконью спину ногу. Бросив взгляд на отца, Думаи увидела в его лице новое – надежду. На миг блеснула синева над головой, мелькнули потрясенные лица, а потом дракана взмыла в небо.

Завыл, заглушив все иные звуки, ветер. Думаи цеплялась за Фуртию, ветер обжигал ей лицо, и небо принимало смеющуюся всадницу как старого друга. Ей нечего было бояться в небе!

Фуртия Буревестница поднималась к солнцу, и Нойзикен па Думаи летела с ней, как летала раньше во сне.

Вечер накладывал последние мазки сумерек. Фуртия обгоняла облака, серебря их светом своего гребня.

Думаи дышала чистотой. Одежда облепила тело, но она и холодом наслаждалась, как бы ни текло из носа.

Очень нескоро темнота дала трещину. Лава изливалась из земли, испуская густые клубы пара. Думаи впервые в жизни увидела море – но море осталось незамеченным, не отложилось в памяти. Она до боли в глазах вглядывалась в огненную реку.

Задолго до явления Квирики земля Сейки ворочалась, вздрагивала, дышала чадом. Когда на острове поселились драконы, она успокоилась и теперь разве что выдыхала пар из горячих источников, но, когда боги уснули, гора пробудилась.

Огромное тело Фуртии скользнуло в пещеру, где пересушенный воздух застревал в горле. Слишком жарко. Думаи сползла вниз, спружинила коленями и повернулась к дракане:

– Великая, проси от меня, чего пожелаешь.

Она еще не договорила, когда что-то сжалось у нее внутри. Недоброе здесь было место.

«Я принесла тебя сюда, чтобы показать хаос».

Думаи сосредоточилась. От усилия беседовать мыслями у нее разболелась голова.

«Где?»

«Здесь выходит тоннель из глубин. – Фуртия продвинулась глубже в пещеру, и Думаи, придерживаясь за ее чешую, пошла рядом. – Вот».

В пещере перед ними текли, шкварчали и шипели расплавленные камни. Несколько долгих мгновений спустя Думаи увидела на фоне их жаркого свечения девять валунов – почти с нее ростом, в паутине светящихся трещин.

– Что это?

Усилилось то ужасное ползучее ощущение зла, силы будто вытекли из ее ног. В пещере с раскаленной лавой Думаи дрожала под промокшей одеждой.

«Равновесие мира нарушено. Огонь внизу стал слишком горяч, слишком быстр. Еще не вернулась звезда, чтобы его остудить. – Во рту Фуртии мелькал язык. – Я чую такие же за морем».

– Где? – спросила вслух Думаи. – Где за морем?

«Ближайший – к северу от этого острова».

Севернее Сейки лежало немало земель, но первой был Сепул, где правили королевы.

Фуртия, подобравшись к валуну, дохнула на него паром.

«Недолго ждать, пока оно расколется. Я сразила породившее его создание – потерянное и одинокое. Счастье было на нашей стороне».

Из трещин тянулись свет и дым.

«Отложены и другие. Много других. – Дракана обратила взгляд на Думаи. – Летим со мной за море, узнаем, много ли открылось».

Думаи смотрела на камни:

– Что из них выйдет?

«Хаос и погибель».

Валуны всё светились изнутри, исходили паром. Думаи снова встала перед Фуртией на колени.

– Великая, не знаю, можно ли мне лететь, – заговорила она; дракана следила за ее жестами. – Императорскому дому угрожают изнутри, его подрывает клан Купоза. Если я покину отца, он может лишиться трона, завещанного нашему роду великим Квирики.

«Род и трон ничего не значат. Ваши распри ничего не значат. Если взойдет огонь, сгорит все. – Фуртия опустила голову, обдав Думаи холодным дыханием. – Твой предок обещал нам. Обет между морским драконом и порождением земли – в сердце вихря они дали клятву вечно хранить друг друга».

Блеснули белые драконьи зубы.

«Ты хочешь нарушить клятву?»

Думаи подняла глаза. Сердце стучало, как град по крыше. Да, она принцесса, но еще она певица богов, и вот бог наконец ответил ее песне.

– Ни за что, – сказала она. – Твоя воля – моя воля.