Текст книги "День, когда пала ночь"

– Вы их видели?

– Может быть. Я плохо запоминаю лица, но вчера у меня покупала воду девица в зеленом плаще с застежкой в виде золотого цветка. При ней был эрсирский охотничий клинок, – помнится, я еще подумал, что молода она носить такое оружие. Но та была одна, без мужчины.

Тунува с лихвой заплатила ему за наполненную водой дорожную флягу. Эсбар вернулась с хлебом и мисками тушеного горошка.

– Одна из девушек вчера здесь проходила, – сообщила Тунува. – Зеленый плащ с золотой застежкой и меч. Надо ехать дальше.

Эсбар передала ей ломоть хлеба.

– Стало быть, они разделились.

– Похоже на то.

Поев, они выехали из лагеря в тихую ночь. Дорога на милю вперед была усыпана осколками выброшенных проезжими глиняных мисок.

К утру перед ними встали ворота по другую сторону Хармарского прохода – меньше первых, деревянные.

– Добро пожаловать в земли Добродетелей, – на ломаном эрсирском приветствовал их стражник; он носил герб Ваттена. – Да направит Святой ваш путь.

– И твой тоже, – на эрсирском ответила Тунува.

Эсбар только вздернула подбородок.

За воротами им открылся Ментендон.

Тунува за всю жизнь лишь раз бывала так далеко на севере. По краям пыльной дороги поднималась скудная бурая трава. С запада от нее продолжался Дымный хребет.

– Добродетели, – прищурилась Эсбар. – Здесь мы – язычницы и нарушительницы закона, Тува.

– Тогда постараемся не задерживаться. – Тунува крепче ухватила поводья. – Места, где поклоняются Обманщику, не для меня.

– Согласна. Хотя не у всех здесь был выбор, – вздохнула Эсбар. – Итак, на соляной тракт. Но если я услышу, как оскорбляют Мать, я за себя не ручаюсь.

19

Запад

Соляной тракт лепился к Дымному хребту. Они, сколько могли, ехали ночами. Чем дальше на север, тем холодней становился воздух. Днем они спали, укрывшись от лишних глаз среди темных валунов или в дубовых рощах.

Оставшись без шедших по запаху ихневмонов, они положились на здравый смысл. Соляной тракт – самый короткий путь до Садирра, так что Сию, скорей всего, выбрала его. На четвертый день они ради покупки припасов и горячего ужина остановились в Свартале, где ментцы добывали редкую черную соль.

Некогда Ментендон, как бы широко ни распространилась его древняя религия, представлял собой мозаику верований и обычаев. До Зимнего потопа здесь находили последователей все веры мира. Шесть Добродетелей пришли сюда не меньше века назад, особенно в западные края, где сильнее ощущалось влияние Искалина, – но только недавно закон объявил их единственно праведной верой. За другие грозило жестокое наказание.

В прошлом свартальская винарня радушно принимала садовников, певцов горы, зеркальщиков. Теперь они застали здесь лишь одного пьяного священника. Эсбар неодобрительно его разглядывала поверх чаши яблочного вина.

– Не смотри так! – шепнула ей Тунува.

– А почему? – так же тихо ответила Эсбар. – С какой стати мне бояться мертвого рыцаря?

– Захотелось на костер?

– Сторожки всегда при мне. Это было бы даже забавно, – протянула Эсбар. – Вот он завизжит, увидев, что огонь меня не берет.

Тунува отошла расплатиться.

Лагерем они стали у подножия холмов. В просвет между валунами Тунува следила за потянувшимся к восходу на север обозом. Везли бревна. Трое всадников, в кожаной одежде, в кольчугах, с примасленными на хротский манер волосами, громко распоряжались на ментском.

– Это, должно быть, соляные воины, – заметила Тунува. – Неужели весь этот лес везут в самый Хрот?

– Железная сосна. Я слыхала, свою они начисто свели, – проворчала Эсбар и перевернулась, подложив под голову скатанный плащ. – Отдохнула бы ты, Тунува.

Та легла рядом.

– А что, если Сию не захочет вернуться?

– Хочет не хочет, а вернется.

– Обитель – не клетка. – Тунува взглянула на подругу. – Или клетка?

– Будь она клеткой, нас с тобой бы здесь не было, – устало отозвалась Эсбар. – Мы – тайна Матери. А значит, должны защищать сестер даже от них самих.

– А если Сию больше не хочет быть тайной?

– Разве ей одной приходится в жизни заниматься не тем и быть не той, кем хотелось бы? – Эсбар протяжно выдохнула через нос. – Будь она постарше, я бы ее, может, и послушала. Но она еще не понимает, что именно выбрала.

Под конец ее речи земля вздрогнула. Эсбар поднялась рывком – сна ни в одном глазу. Тунува смотрела на горы. Камни стали горячее.

– Пожалуй, лучше нам двигаться дальше, – сказала она. – Ты выдержишь?

Эсбар выглядела изнуренной, однако кивнула. Они снова сели в седла.

Дальше ехали без остановок. Впервые пошел дождь – холодный, проливной. Тунува запрокинула голову, с наслаждением подставляя каплям лицо. Наконец блистающие лучи заката высветили на равнине, к востоку от дорожной полосы, очертания руин. Несколько провалившихся куполов, ряд укороченных, как оплавленные свечи, колонн, обломок арки с высоким строгим сводом, лик забытого бога… Тунува придержала коня, озирая Погребенный город.

Гултага. Кода-то она была сияющим котлом знания и торговли: город тайн, чудес и ужасов, грозивший вырасти со временем в жестокую и алчную империю. Теперь она лежала каменными обломками, дожидаясь, когда время сотрет их в пыль и развеет все, кроме воспоминаний.

Тунува с Эсбар одновременно подняли взгляды, разом замолчали. Над ними вставали страшные кручи горы Ужаса. Одиннадцать тысяч футов камня, облитого черным стеклом в день ее единственного извержения – в день, когда родился Безымянный.

Искалин испокон веков почитал любые горы, ментцы же страшились одной только этой. Они видели в ней логово подземного бога, Кузнеца Мира и врага Небесного Кузнеца. Задабривая его, они приносили дары на ее склоны, жертвовали людей кипящим потокам… Впрочем, Тунува подозревала, что последнее – ложь, подхваченная Ваттеном, чтобы оправдать насильственное внедрение новой веры.

За свои пятьдесят лет она не видела ничего более пугающего, чем эта гора. Каждая сестра после воспламенения отправлялась взглянуть на нее – вспомнить, над чем одержала победу Мать, и понять небывалую высоту ее отваги. Она в одиночку встала против злобного исчадия этой горы.

Руины в изобилии сохранили память убийств: кости тысячи людей, столетия назад вплавленных в землю. Когда-то на плодородных почвах вокруг огненной горы росли хлеба, вызревали лучшие виноградные лозы, теперь же никто не дерзал возделывать эти земли. Ведь дерзость и сгубила гултагцев. Их блестящий город раздразнил гору, и гора Ужаса ответила, испепелив его великолепие.

Тунува кинула взгляд за печальные руины и… на фигуру, стоящую на высоком обломке колонны. Они с Эсбар пришпорили лошадей, свернули с соляного тракта под уклон, к скелету Гултаги. Вблизи фигура оказалась завернувшейся в зеленый плащ девушкой, не сводившей глаз с горы.

– Елени Янудин! – вскипела Эсбар. – Веселую гонку ты нам задала. Слезай сейчас же!

– Эсбар, Тува! – Елени спрыгнула с колонны, ее лицо блестело от слез. – Вы пришли. Я так и надеялась, что меня догоните вы.

– Сию тоже здесь? – крикнула ей Тунува.

– Нет.

– Ты, маленькая дуреха! – Эсбар уже сошла с лошади. – Тебе еще повезло, что я пока не настоятельница. Не то бы…

Елени захлебнулась рыданиями:

– Простите меня, сестры, пожалуйста! Сию разрешила мне поехать с ними в Хрот. Мне хотелось посмотреть, как там сияет небо, – хоть разок увидеть! Она велела мне скакать без остановки до самого Садирра, но я увидела гору Ужаса… – Она прикрыла глаза ладонью. – Я не должна была покидать Мать, даже ради того сияния. Прошу вас, сестры, отведите меня домой.

– Еще неизвестно, есть ли у тебя теперь дом, – уколола ее Эсбар.

Девушка с ужасом обернулась к ней.

– Успокойся, детка, – как можно мягче сказала Тунува. – Так где Сию?

Елени утерла щеки:

– Они с Анайсо этой дорогой не поехали. Сказали, чтобы я увела вас от них, а сами решили переждать несколько дней и скакать в Куменгу.

– Стало быть, в Садирр они не собирались, – с горечью поняла Тунува. – Эсбар, мы потеряли…

Земля накренилась так резко, что Елени не устояла на ногах. Пыль вокруг зашипела. Гора Ужаса протяжно, недобро зарокотала – звук исходил из ее сердцевины, – склоны окутал дым. Над руинами взметнулись стаи птиц. Тунува удержала за повод испуганно фыркнувшую лошадь.

За рокотом настала мертвая тишина. Тунува слышала только дыхание – свое и не свое. И кровь – она поклялась бы, что чувствует горячий расплав в своих жилах.

Она поклялась бы, что ее кровь закипает.

Тунува не поверила бы, что это может свершиться так быстро: удар, скала раскалывается, выпуская сквозь кожу Эдина ревущий внутри жар. В ее сновидениях разлом мира, случившийся пять столетий назад, продолжался часами.

И вот, не успела она перевести дыхания, тишина разразилась вихрем. Молчание перешло в грохот. Земля под ногами вздыбилась, вслед за тем из вершины вырвалась лава – извержение столь бедственной, губительной силы, что Тунува не поверила глазам. С лавой наружу рванулись зловонные испарения, полыхнули ветвящиеся молнии. Редкие облака над головой порвало, словно некое божество разметало их по краям небес.

Лошади вскрикивали, вставали на дыбы. Сдерживая свою, Тунува уловила запах извести. Ее вонь воспламенила скрытую в ней магию. Пальцы сами собой выбросили пламя невиданного алого цвета. Не успев смягчить удара, она испепелила зажатый в руке повод, и лошадь, пронзительно заржав и закатив глаза, понеслась.

Эсбар тоже упустила свою, но как будто не заметила потери. Она не сводила глаз с горы Ужаса, и в глазах ее отражался огненный хаос. От этого зрелища Тунува наконец очнулась.

– Эс, – позвала она. – Надо уходить, Эс!

– Оно как мы. – Эсбар приросла к месту. – Ты чувствуешь, Тунува?

Тунува чувствовала.

Сиден. Та же магия, которой горело утешавшее, одарявшее ее силой дерево. Ничто не могло сравниться с ощущением сидена, и все же такое исходило сейчас от горы Ужаса, из колыбели зла. Она сражалась со страшным влечением: шагнуть навстречу извержению, нырнуть в огненное море, упиться им, как вином. Она ощущала в себе силу на любые деяния.

Не было времени дивиться. Раскаленные камни и угли, казавшиеся на расстоянии не больше монеты, сверкали в небе, дождем сыпались на склоны. Одни угасали, но сверху падали новые. И сами склоны шевелились.

Рокот снова сотряс гору. По ее бокам потекли каменные лавины, мелкий щебень дождем застучал по развалинам. Елени вскрикнула – камешек рассек ей щеку. Тунува огромным напряжением угасила в себе чужой огонь, ухватила девушку за руку и затащила в пустую скорлупу здания. Едва успела, как раскатился низкий гул, воздух загорелся – ее ладони выбросили новый пламень, и Тунуву откинуло назад, под обломок колонны.

Такой удар мог бы убить. Не будь они тем, кем были, их бы уже не стало. Волны раскаленного ветра высасывали влагу из глаз. Вдалеке рухнула лошадь.

– Тува!

Она взглянула через плечо Эсбар на огненную реку, вытекавшую из горы, точно расплавленное железо из горна. С обрывов срывались сверкающие водопады.

– Елени, – выдавила Тунува, – скорей!

Девушка подбежала к ней. Тунува ухватила ее за руку, и они втроем бросились через равнину.

Нигде не было спасения от пепла и камней, осколки рвали им кожу. День стал темнее ночи.

Маги быстры, но текучий огонь обгонял их. На сей раз лава грозила не Гултаге, она стекала по другому склону, отрезая им путь к Хармарскому проходу. Тунува спешила как никогда, увлекала за собой Елени, прикрывая себя и девушку сторожком. Черная витая колонна рвалась к небу, ее пронизывали молнии; клубы дыма один за другим накрывали город. Они уже поднялись на мили вверх – плотные, как крыша, и мягкие на вид, как подушки.

Рано или поздно этот пепельный столб должен был обломиться.

– Тува! – хрипло позвала Эсбар. – Ихневмоны!

Увидев зверей, Тунува невольно расхохоталась от облегчения. Нинуру неслась к ним сполохом в темноте. Йеда тенью догоняла ее. Тунува, не спрашивая, откуда такое счастье, забросила в седло Елени и вскочила перед ней сама. Эсбар кинулась к Йеде.

Ярилась гора Ужаса. Равнина скользила под лапами ихневмонов, а всюду вокруг грохотали раскаленные камни. Земля шла волнами, разверзалась. Елени что было сил вцепилась в Тунуву.

Толкнувшись задними лапами, Нинуру перелетела дымящуюся расселину. Обернувшись в седле, Тунува увидела несущийся к Йеде огненный шар.

– Эс, сзади!

Эсбар вскинула ладонь – вспышка сидена отразила пламень, оставив за собой светящийся угольками след.

– Нин, поспеши, – торопила ихневмона Тунува. – Скорей!

Нинуру взлаяла в ответ. Ее скачки становились все шире, длиннее. Тунува оглянулась на огненные потоки – уже близко, вот-вот накроют, сорвавшись с утеса. Она закрыла опаленные глаза и припала к Нинуру, отдавая себя в руки Матери.

Лава перелилась через уступ. В самый последний миг Нинуру с Йедой отскочили с ее пути. Пролившись с отвесного утеса, бурлящая лава растеклась по равнине багровой рекой в разводах пара и черных жил. Тунуву накрыл жар. Мышцы обмякли, она повисла мешком.

Ихневмоны не скоро прервали бег – только когда вернулись на высокую насыпь соляного тракта. В смрадном воздухе висел пепел. Они не видели иного света, кроме собственного огня.

– Стой, Нинуру, – с трудом выговорила Тунува. – Погоди.

Та встала, и Тунува сошла на землю.

– Тунува, надо уходить, – сказала Эсбар, ее лицо горело внутренним пламенем.

Покрытая тонким слоем пепла Тунува обернулась к горе Ужаса. По склонам стекали кровавые реки. Черный дым поднялся так высоко и распростерся так широко, что она уже не видела неба за его краем. Копья молний поджигали узловатые клубы дыма и тонули в них.

И снова тишина, беременная чем-то невыразимым.

Дрожь зашептала под подошвами, прошла вверх по хребту, проникла в кровь.

А потом – ужасный звук, подобного которому она не слышала и не услышит впредь. Не грохот извержения, не предвещавший его зловещий рокот. Это земля скрежетала о землю, звенел металл, ревел пожирающий дома пожар – всепоглощающая ярость отозвалась эхом по всему Ментендону.

На глазах у Тунувы Мелим из вершины вырвались и скрылись в ночи пять темных теней. Пять темных теней с десятью темными крылами, и за ними, с тем же древним как мир воплем, – стая темной мошкары.

В замке Дротвик очнулась от странного видения Глориан Беретнет. Не отходившая от нее дама Флорелл Луг остудила ей лоб, совсем недавно бывший слишком холодным.

– Глориан?

Флорелл погладила ее по волосам, и Глориан раскрыла глаза.

– Оно восстало, – прошептала она.

После она не могла вспомнить своих слов.

20

Север

Закат обратил снег в топленый мед. Вулф наедине со своим луком стоял под соснами в падающей темноте и выцеливал пасущегося на прогалине лося. Король Бардольт задумал отметить возвращение в Битандун пиршеством. Он будет рад свежей лосятине.

Лось понюхал воздух, Вулф медленно выдохнул.

И ощутил небывалое. Только не в этом северном лесу над замерзшим озером, среди черно-белого мира. Из-под снега било жаром. Наслаждение, боль, страх и глубинное чувство узнавания – все разом вскипело в его душе.

Колени подогнулись – стрела со стуком ударила в ствол. Лось спасся бегством, а Вулф, выронив лук, схватился за грудь, будто ладонью мог прихлопнуть пожар. Он ощутил себя мешком с камнями.

21

Восток

Парадное облачение было вдвое тяжелее, чем казалось: шесть слоев одежды, выкрашенные в бледные оттенки радуги, и каждый переложен тонкой белой подкладкой.

Слуги выбелили ей щеки и лоб жемчужной пылью. И более никакой краски. Мир должен увидеть ее лицо. Волосы, слишком короткие для прически, подравняли и гладко зачесали. Чтобы удержать увенчавшую их корону – тонкое сооружение из раковин и жемчугов, – приходилось напрягать шею.

Карета была открыта миру, с крыши спускались подвески с ракушками каури. Госпожа Тапоро объяснила, как важно уведомить народ о ее существовании прежде, чем она вступит во дворец Антумы. Тот, о ком все знают, так просто не пропадет.

Госпожа Тапоро нянчилась с ней с первого дня. Думаи поначалу нездоровилось, она даже не пыталась встать и слушала родственницу из уютного гнездышка постели. Ее и сейчас донимал сухой кашель, и череп казался тесен для его содержимого.

При дворе земную болезнь придется скрывать. Она ни на миг не вправе выказать слабости.

Несколько стражников сопровождали ее до городских ворот. Дальше они двинулись по Рассветному проспекту, где посмотреть на обретенную принцессу Сейки собрались пятьдесят тысяч народу.

Ее появление возвещали барабаны. Зеваки толкались, чтобы бросить на нее хоть один очарованный взгляд. Впервые за много дней она порадовалась, что отсюда не видит горы Ипьеда, хоть и ощущает ее как холодный ветер в спину. Сейчас нельзя на нее оглядываться. Смотри только вперед!

Но разве могла она не думать о матери, жившей здесь девочкой? Унора спала в одном из этих домов, играла под склоняющимися над каретой ивами.

Крыши Антумы раскрасили во всевозможные цвета – сверху город выглядел одной огромной радугой. Дворец оказался куда огромнее, чем она воображала. Там ее ждала встреча с принцессой Сузумаи – с девочкой, на чье место она посягала.

Из осторожности император Йороду собирался выждать три года, прежде чем утвердить Думаи наследницей. За это время ей предстояло доказать, что она достойна трона, лишив Купоза повода к возражениям. Предстояло, не жалея трудов, усвоить тонкости политики и законоведение.

– Тебе, – сказала госпожа Тапоро, – придется в самый краткий срок выучиться на императрицу. Легко не будет.

Катилась карета, били барабаны, и вот наконец жители Антумы отстали – дальше им нельзя было ее провожать. Думаи зажмурилась. Ее прошиб пот.

«Великий Квирики, не дай мне опозориться!»

Над ней нависла длинная стена дворца. Вот и Западные ворота, за ними косые скаты крыш с блестящими серебром щипцами. Думаи и с закрытыми глазами услышала, как карета прокатила через ров.

Наконец они остановились. В парадном дворе ждали придворные и чиновники с украшенными раковинками волосами. Рядом теснились слуги. Все как один склонились перед ней.

Отец оделся в тон ее платью. Его высокая корона была сложена из кораллов и каури и украшена двумя серебряными драконами, держащими «танцующую» жемчужину с кулак величиной. Думаи преклонила колени на расстеленной перед ступенями циновке.

– Дочь моя! – громко и ясно заговорил отец. – Добро пожаловать во дворе Антумы – твой новый дом.

– Благодарю, ваше величество.

Он подошел и помог ей подняться. Думаи смотрела на него снизу вверх. Ноги от усталости будто увязали в земле.

– Я тебя держу. – Он взял ее под руку. – Подними голову, покажи им лицо.

Утешенная его добротой, она исполнила просьбу, и отец повел ее вверх по ступеням в невиданно огромное здание с остроконечной тростниковой крышей и нарядным щипцом.

Внутри стоял дымный полумрак. Вокруг толстых, шире ее плеч, каменных колонн змеились деревянные драконы. Стены были расписаны в мрачных тонах сценами из легендарного прошлого – одни Думаи узнавала, другие ей еще предстояло заучить. Клинки, гребни волн, чешуя блестели серебром и позолотой. Вот припавший к груди Снежной девы Квирики – еще не исцеленный, в малом теле.

Капли комнатных фонтанчиков стекали в проложенные в полу желоба. Солнце поджигало воду, отбрасывая на колонны бегучие блики, и вливалось в потолочное окно.

Под ним стоял Радужный трон.

Думаи наизусть знала его историю. При первом появлении драконов жители Сейки устрашились гигантских созданий и прогнали их прочь. Лишь одна женщина, увидевшая в них красоту, оплакивала потерю. Выйдя к морю на утесы Урамези, она изливала свою печаль в песне. Люди звали ее Снежной девой, потому что ее не страшили самые суровые зимы.

Однажды она нашла раненую птицу и унесла ее в свое скромное жилище. Не ведала она, что птицей этой обернулся Квирики – величайший, первый среди драконов. Она залечила ему сломанное крыло. Когда силы вернулись, дракон в благодарность подарил ей один из своих рогов. Она доказала, что люди бывают и мудры, и нежны. Их дружба положила начало взаимному уважению между драконами и сейкинцами.

Свидетельством тому стал Радужный трон – дар первой королеве Сейки. Он завивался спиралью почти до потолка, а его изгиб образовал гладкое вогнутое сиденье. В извивах драконьего рога сливались в танце все мыслимые цвета, а вокруг него плавал туман. Думаи смотрела молча.

Вот этот трон она должна завоевать.

Слева от трона стояли двое. Первая – женщина примерно одних лет с Унорой.

– Дочь, – обратился к Думаи император, – я представляю тебе ее величество Сипво, императрицу Сейки.

Думаи встретила взгляд Купоза па Сипво. Ее прическа изображала раковину-паука. Должно быть, слуги трудились над ней полдня и причинили немало боли.

– Принцесса Думаи. – Ее голос не выражал никаких чувств. – Я рада быть вашей мачехой.

– Встреча с вами – честь для меня, ваше величество.

Императрица Сипво все вглядывалась в ее лицо.

– Моя младшая дочь, – представил между тем император Йороду. – Нойзикен па Сузумаи, принцесса Сейки.

Он улыбнулся девочке:

– Сузу, вот тебе и сестра – Думаи. Она пришла к нам с самой горы Ипьеда.

Сузумаи сделала шаг от матери. Она была бледная, как Сипво, мала ростом для своего возраста и будто тонула в длинных черных волосах. Когда девочка застенчиво вскинула на Думаи потупленные глазки, на веке левого стал заметен шрам от убившей ее братьев ракушечной оспы.

– Добро пожаловать, старшая сестрица, – сказала она и протянула Думаи шкатулку. – Это тебе.

Думаи высвободила руки из рукавов, чтобы принять подарок. Внутри лежал зажим для волос, вырезанный в виде золотой рыбки дома Нойзикен.

– Какая красота! – Закрыв шкатулку, она улыбнулась. – Я очень рада встрече, младшая сестра.

– У меня никогда не было сестры, – улыбнулась в ответ Сузумаи (у нее еще не выросли два коренных передних зубика).

Императрица Сипво сжала челюсти и поманила Сузумаи к себе, потом кивнула слуге, и тот выдул из раковины две протяжные ноты.

Придворные, потянувшись в зал, склонялись перед семьей императора. Думаи поискала взглядом серебряный колокол и нашла его на одеянии первого подошедшего и у следующего. Были и другие гербы, но не так много.

– Перед вами принцесса рода радуги, – обратился к придворным император Йороду. – Нойзикен па Думаи, моя старшая дочь.

По залу дуновением ветра пробежали шепотки.

– С младенчества моя дочь была певицей богов в Верхнем храме Квирики. Отныне она будет жить рядом со мной.

Ропот…

– Хоть и воспитана не при дворе, она ближе любого из нас к богам, которых каждый день славила на горе Ипьеда.

Он замолчал, когда в зал вошли еще двое и прошествовали между рядами придворных.

Мужчина, как и сам император, был среднего роста и сложения, но держался с такой уверенностью, что казался выше своего тела, – так свет луны распространяется шире ее диска. Думаи впервые видела столь самодовольного человека. Косица его седой бороды изображала рыбий хвост, дорожные одежды были пышно расшиты серебряной канителью. Лет семидесяти на вид, он и в эти лета дышал бодростью.

– Речной хозяин, – с холодком встретил его император Йороду. – Мы ожидали тебя не ранее зимы.

– Я прибыл сразу, как услышал известие, ваше величество. Новая жемчужина нашего двора! – воскликнул бородатый. – Трудно поверить! Неужели это – таинственная принцесса Думаи?

– Как видишь.

Новый гость, не сводя с Думаи глаз, широко улыбнулся и поклонился ей.

– Ваше высочество, добро пожаловать. Добро пожаловать в Антуму. Я – речной хозяин Сейки и двоюродный дядя вашей сестры, принцессы Сузумаи. Как вы похожи на отца!

Так начинаются поединки.

– Мой господин. Как я понимаю, вы были регентом при моем отце, – заметила Думаи; Купоза склонил голову. – Надеюсь, ваша поездка прошла спокойно, хоть и оборвалась неожиданно.

– Так и было, принцесса, и я благодарю вас за заботу. Нигде не найдешь такой красоты и спокойствия, как в храме Фидуми, по крайней мере из тех мест, где мне доводилось бывать. Однако дочь заверила меня, что она не видела мест более впечатляющих, чем гора Ипьеда.

Думаи только теперь обратила внимание на стоявшую рядом с ним женщину. Та самая – восходительница Купоза. Никея.

Госпожа Никея из клана Купоза. Его дочь!

– Невольно задаешься вопросом, что заставило вас покинуть ее святые пределы, – произнес речной хозяин. Думаи оторвала взгляд от женщины, обернулась к нему. – Может быть, жизнь во служении вам все же не по вкусу?

– Я долго служила великому Квирики, служу ему и теперь. Мне снилось, что он призывает меня во дворец, а на следующий день к нам прибыл его величество. – Думаи позволила себе улыбнуться чуть шире. – Разумеется, человеку, как вы, изведавшему мир, трудно найти покой в храме. Служение богам не дается легко.

– Как и служение народу. Надеюсь, вас не тревожит чувство, что вы не вполне соответствуете своему положению, принцесса, – ответил речной хозяин, – хотя вы еще так мало времени провели на земле. Кое-кто находит меня одаренным поэтом. Я писал с юных лет. Как жаль было бы мне, если бы с возрастом пришлось отказаться от этого искусства, чтобы стать неумелым музыкантом.

Разговаривать с этим человеком было как идти против бури.

– У поющей лютни не одна струна, – сдержанно ответила Думаи. – Я думаю, учиться никогда не поздно.

– Мы можем лишь надеяться, что обычаи нашего двора удостоятся от вас не меньшего внимания, чем святые обряды. К слову, вы непременно должны поведать нам, как попали на гору Ипьеда. Такое сокровище, первенец императора, – и оставалось тайной для нас! – воскликнул речной хозяин, обращаясь ко всему залу. – Кто скрывал ваш блеск, принцесса?

– Моя мать, верховная служительница Верхнего храма Квирики.

– А, да. Моя дочь имела удовольствие с ней встретиться. Позвольте представить вам госпожу Никею?

Шпионка поклонилась.

– Унора, – тепло произнесла она, выпрямляясь. – Как я рада новой встрече!

Речной хозяин от души рассмеялся.

– Дочь, – всем видом выражая шутливое удивление, проговорил он. – Что это ты? Перед тобой принцесса Думаи!

Госпожа Никея приоткрыла рот в притворном изумлении. Думаи сдержалась, чтобы не скрипнуть зубами.

– Отец, простите меня, – кротко пролепетала госпожа Никея. – Просто… при нашем знакомстве на горе Ипьеда принцесса Думаи назвалась Унорой. Или я ослышалась?

Думаи оглянулась на отца, который за все время их разговора не промолвил ни слова.

– Как странно, – отозвался речной хозяин. – Должно быть, и впрямь ты ослышалась. Не могло ведь у принцессы быть оснований скрывать свое имя? Или таковые нашлись?

– Моя дочь выдержала долгое путешествие, – вмешался император Йороду, – она слишком утомлена для расспросов, речной хозяин. У вас будет еще немало случаев с ней побеседовать.

– Разумеется, ваше величество. Простите рвение вашего слуги. – Речной хозяин, блеснув невинной улыбкой, низко поклонился. – Прошу вас, принцесса, отдохните. И еще раз, добро пожаловать во дворец Антумы.

Он отошел, не дожидаясь позволения. Госпожа Никея подмигнула Думаи, которая одним взглядом попыталась выразить всю свою неприязнь и повернулась к выходу вслед за отцом.

К Думаи приставили двенадцать служительниц, в том числе Осипу. Госпожи Никеи среди них, к счастью, не оказалось, но, по словам Тапоро, не менее половины остальных доносили обо всем речному хозяину. Они, одетые в голубое под цвет крыши, проводили Думаи в Дождевой павильон – крыло внутреннего дворца, где располагалась семья императора.

– Слезы Квирики, почему здесь такой холод? – обратилась к высокой и сварливой на вид женщине Осипа. – Вы хотите, чтобы принцесса замерзла во сне?

– Осень, – ледяным, как осенний ветер, голосом ответила та. – Осенью холодно.

– Мечи остры, однако вы предпринимаете кое-что, чтобы о них не порезаться, – без промедления ответила Осипа. – На высочайших горах провинции и то теплее, чем здесь. Сейчас же принесите еще две жаровни.

Женщина, натянуто кивнув, сделала знак трем другим, и те вышли.

В здании помещались спальня и отхожее место, соединенные коридором. Думаи прошлась по нему. Подвешенные на петлях ставни были распахнуты, так что на ветру колыхались только тонкие шторки. Едва она потянулась к окну, одна из женщин опередила ее:

– Позвольте мне, принцесса Думаи.

Она скатала и подвязала штору.

– Плавучие сады, – пояснила стоявшая рядом служанка, которой на вид было не больше пятнадцати. – Правда красивые?

От северной стены, на сколько видел глаз, расстилалась тихая зеленоватая вода. В ней, как в зеркале, отражались облака. Над водой выгибались невысокие островки, соединенные мостиками, и на каждом было чем полюбоваться: каменным фонарем, статуей, нарядной беседкой. Думаи повернулась к западу – вот она, гора Ипьеда. Не зря она надеялась, что сможет ее отсюда видеть.

– Говорят, эти сады создал сам великий Квирики, – заметила другая служительница. – Тут было глубокое озеро, но он выпил из него столько воды, что показались тридцать островов.

– Принц-наследник каждый день здесь плавал, – сказала девочка, щеки у нее раскраснелись. – Он был очень умный. Мы сожалеем о вашей потере, принцесса. Что вы не успели узнать своих братьев.

– Спасибо. – Думаи отошла от окна. – Я хотела бы теперь остаться с госпожой Осипой. Прошу вас на сегодня быть свободными.

– Мы живем в Дождевом павильоне, принцесса, – возразила замороженная женщина. – Мы здесь, чтобы…

– У тебя уши хлопком забиты? – прикрикнула на нее Осипа, и младшие служанки подскочили. – Принцесса Думаи приказала, и не вам оспаривать приказ. Наносите еще дров для жаровен, проветрите постель или побездельничайте. Делайте что хотите, лишь бы не здесь.

– Когда же нам вернуться? – холодно спросила женщина.

– Когда вас позовут. – Осипа дождалась, когда прислужницы покинут покои, и предложила: – Выйдем в прихожую, Думаи.

Там Думаи огляделась. Осипа короткой жердью с крюком на конце опустила шторы.

– Нам здесь нечасто выпадет случай поговорить. Они всегда будут поблизости. – Она взглянула Думаи в лицо. – Подарок твоей сестры… где он?

Думаи отдала ей шкатулку. Осипа оглядела зажим, задержала палец на защелке.

– Брошу в колодец, – пробормотала она. – Взамен тебе сделают точно такой же.

– Зачем?

– Затем, что я никому здесь не доверяю. – Осипа спрятала заколку в складки платья. – Речной хозяин способен использовать Сузумаи против тебя. Одень сердце броней. Она – величайшая угроза твоему трону.

– Это ее трон. А я собираюсь его отобрать.

– Разве ты не слышала своего родича? – нетерпеливо ответила Осипа. – Купоза того и надо. Если на трон садится ребенок – это их трон.

Она взглянула жестко:

– Дворец сейчас – поле боя. Император Йороду и речной хозяин – военачальники. Ты и Сузумаи – их оружие.

– Я никому не оружие, – отозвалась задетая за живое Думаи.

– Тогда не жалей сил, стань сама себе военачальником.

Старая служанка тяжело опустилась на циновку, Думаи ее поддержала.