Текст книги "День, когда пала ночь"

29

Юг

Осень пришла наконец. Вот-вот солнце очистится от пепла, и зной станет слабеть – так, по крайней мере, думалось Тунуве. За месяцы, что ее не было, влажная жара в лесах повисла еще гуще.

Хидат ехала впереди. Они с Тунувой спешились у смоковницы и прошли тоннель, в конце которого их ждала Денаг. Целительнице уже стукнуло восемьдесят, ее седины облачком клубились над головой.

– С возвращением! – Она расцеловала обеих в щеки. – Тунува, настоятельница хотела тебя видеть.

– Конечно. – Тунува разминала занемевшие плечи. – Но прежде мне бы вымыться.

– Только не в ключе. Он до сих пор иногда вскипает.

Тунува с Хидат обменялись усталыми взглядами. Так хотелось поотмокать в тепле.

– Как Сию?

– И она, и ребенок в добром здравии. Я со дня на день ожидаю разрешения.

Настоятельница запретила кому бы то ни было заговаривать с Сию до родов. Исключение было сделано для одной Денаг, которая десятки лет помогала роженицам. Еще с Сию осталась Лалхар – без хозяйки ихневмон бы просто зачах.

Сию всегда любила разговоры, состязания, танцы с сестрами. А ее лишили их общества и утешения, когда это было ей нужнее всего.

– Сагул наверняка разрешит тебе разок ее повидать, незаметно, – сказала идущая рядом Хидат. – Ты попросишься быть при ней, когда подойдет срок?

– Может, она никого не захочет видеть, – отозвалась Тунува.

Она старалась выгнать из памяти взгляд Сию при их последней встрече. Такой далекий и холодный. И с каким вызовом она сжимала зубы!

Они прошли кухню, где мужчины выпекали луковые хлебцы, и нырнули в дверь, открывавшуюся на тысячу ступеней, чтобы взглянуть сверху на апельсиновое дерево. Тунува погладила Нинуру между ушами. Наконец-то дома.

В долине Тунува с Хидат окунулись в прудик между корнями, смыли красный песок и пот, отскребли забрызганные грязью щиколотки. Мужчины принесли им длинные щетки – отмыть ихневмонов.

Нинуру, учуяв воду, мигом превратилась в щенка. Брызгалась, смешила Тунуву своими выходками. Потом Хидат отослала зверей сохнуть на солнышке, а Тунува отправилась обратно наверх, переступая сведенными после долгой скачки ногами по тысяче ступеней.

В солнечной комнате ее охватило искушение прилечь отдохнуть. Кто-то успел позаботиться об угощении – на столе она нашла вино и ломоть сухого пирога; в подставке горели благовония, постель была застелена свежим бельем, рядом лежала чистая одежда.

Она нашла Эсбар в открытой галерее перед палатой Невест. Платье открывало ей спину до копчика, подрезанные по плечам волосы лежали густой блестящей волной.

– Привет, любимая, – шепнула Тунува.

Эсбар обернулась. Тунува отметила тени под глазами, увядшие веки.

– Привет, любимая, – ответила та с улыбкой.

Тунува обняла ее, привлекла к себе. Эсбар двумя руками обхватила ее за шею, прижалась теплой щекой к изгибу под ухом, ребра у нее вздымались и западали при каждом вдохе. Тунува, не находя слов от облегчения, держала подругу за талию, и Эсбар шаг за шагом оттеснила ее к стене, принялась целовать.

– Я уж думала, ты не вернешься. – Эсбар потерлась носом о ее нос. – О Мать, как же долго тебя не было, Тува!

– Сагул далеко меня услала. – Тунува сплела пальцы у нее на затылке. – Ты меня ждала?

– Денаг предупредила, что вы возвращаетесь. Мне хотелось хоть минутку побыть вдвоем. Сагул желала видеть тебя сразу, как будешь готова. – Лицо Эсбар вдруг застыло, и она добавила: – У нас гостья.

– Настоятельница не принимает гостей.

– Значит, эта первая. Появилась здесь несколько дней назад, сказала, что она… с Иниски.

– С Иниса, – поправила Тунува после паузы.

– Она так сказала, – подтвердила Эсбар. – Пусть сама объяснит, чтобы тебе не выслушивать дважды.

Тунува вслед за Эсбар прошла в палату Невест. Сагул с гостьей трапезничали на балконе в прохладных брызгах водопада. Увидев Тунуву с Эсбар, незнакомка поднялась.

Ростом она не уступала Тунуве, а одевалась в платье без рукавов, длиной до полу, из голубой и кремовой парчи, подпоясанное кожаным ремнем. Такая одежда ничего не говорила о ее положении и ремесле, хотя эрсирские ткани дорого стоили. Женщина была бледна – по счету южанок, нос чуть вздернутый, глаза янтарные; золотые волосы струились ниже тонкой талии.

Тунува остановилась. Взгляд женщины чуть заметно притягивал ее. И в то же время вызывал необъяснимую тошноту, как будто она выпила слишком много жирных сливок.

Странные ощущения при встрече с незнакомкой. Тунува встряхнулась.

– Это ты, Эсбар? – окликнула Сагул сквозь шум водопада.

– Да. Со мной Тунува.

– Тунува Мелим. – Она приветственно подняла чашу. – Добро пожаловать домой!

– Благодарю, настоятельница. – Тунува наконец обрела голос. – Вижу, у нас посетительница.

– Правда. Это Канта.

Канта. Имя тоже не выдавало ни происхождения, ни прошлого. Гостья послала Тунуве короткую улыбку.

– Рада встрече, Тунува, – заговорила она. – Настоятельница много о тебе рассказывала.

Голос у нее был глубокий и мягкий.

– Посиди с нами, – обратилась к Тунуве Сагул. – Тебя ждет необыкновенная история.

Тунува села напротив вернувшейся на прежнее место Канты. Она безуспешно гадала, сколько той лет. Годы еще не оставили на ней следов – ни морщинки на тугой коже, ни седины в волосах, – но осанка говорила, что женщина давно живет в своем теле.

– Настоятельница назвала тебя хранительницей могилы, – заметила Канта. – Стражницей Клеолинды.

Она безупречно говорила на лазийском; если слышалась в выговоре чужая нотка, то уловить ее происхождение оставалось невозможным. Манера речи показалась Тунуве старообразной, так иногда говорят плодоводы и старейшины.

– Да, – кивнула она. – Ты знаешь о Матери?

– Конечно.

– Канта тоже магичка, – пояснила Сагул, прожевав кусочек рыбы. – Как видно, прежде существовало еще два дерева с сиденом: боярышник на западе и шелковица на востоке. Боярышник рос на острове Инис. Увы, оба теперь мертвы.

– Мертвы? – опешила Тунува.

– Да, – тихо ответила Канта. – Я долго берегла боярышник, но я была одна. И в конце концов не уберегла.

– Спрашивай, Тунува. – Сагул промокнула губы салфеткой. – Канта знает, что мы не принимаем чужих. Она рада будет удовлетворить твое любопытство.

Тунува посмотрела на пришелицу и кивнула:

– Я хотела бы знать, как погиб боярышник. Апельсиновому дереву огонь не вредит, и выкорчевать его невозможно – корни уходят в самое чрево мира.

Канта потупила взгляд:

– Когда-то мой народ, иниски, почитал боярышник священным. Затем они научились бояться его, а с ним – и меня, его попечительницу. Они меня изгнали, а возвратившись, я нашла его мертвым. Не знаю, как он погиб.

– Иниски… – повторила Тунува. – Инис многие века не называют этим именем.

– Правда. – Взглянув ей в лицо, Канта пояснила: – Я, насколько могу судить, перестала стареть с тех пор, как впервые вкусила от своего боярышника. Как видно, он даровал мне долголетие.

Эсбар, вопреки обыкновению, не промолвила ни слова. Она с непроницаемым лицом изучала гостью.

– Если ты выросла на Инисе, – спросила Тунува, – значит почитаешь Галиана Обманщика?

– Я – нет. Я жила на острове Нурта, где удержался старый обычай поклонения природе. Галиан пытался его извести, но не сумел. Я – одна из немногих, проклинающих его имя.

– О, не так уж нас мало. Мы здесь все проклинаем его имя, – живо поправила Сагул.

– Как ты нашла обитель? – спросила Тунува.

– Когда гора Ужаса извергла огонь, я почувствовала еще один источник сидена. Я много лет искала живое дерево и не находила, – сказала Канта. – Чутье привело меня сюда, к вашему апельсину. Вообрази мою радость, когда я нашла целое сообщество – семью, посвятившую себя его защите.

– Канта хочет вступить в наши ряды, чтобы защищать дерево, – вставила Сагул. – Приняв постороннюю, мы бы нарушили закон наших предков, но иные законы позволительно оспорить и пересмотреть. Я хочу знать твое мнение, Тунува.

Сагул всегда была прямолинейна. Канта кашлянула, слегка наморщила лоб. На указательном пальце ее левой руки блестело золотое кольцо в виде двух рук, держащих в ладонях гнездо – прямо над костяшкой.

– Если ты позволишь, Канта… – мягко обратилась к ней Тунува.

– Конечно. Благодарю вас. – Канта взглянула на нее. – Я буду ждать вашего решения, настоятельница.

Она ушла в глубину обители.

– Вы с Эсбар и Денаг для меня – нечто вроде Королевского совета. Помогите решить дело Канты, – попросила Сагул. – Тунува, раз уж ты ее отослала, я спрошу напрямик. Заставим мы эту женщину молчать или примем ее как сестру?

– Прежде чем ответить, – сказала Тунува, – можно мне спросить, что ты решила с Анайсо?

– Пока ничего.

Значит, он все еще заперт в одиночестве в помещениях для послушников. Тунуве страшно было подумать, как ему тяжело.

– Он еще жив?

– Пока жив. Денаг потребовала не подвергать Сию еще большим испытаниям.

– Сагул, он уже слишком долго пробыл у нас. Его родные, верно, в отчаянии.

– Бесспорно, но искать его больше не ищут. Я посылала в Димбау двух сестер, проверить. Его родители отступились. Мы не зря заронили столько слухов об опасностях Пущи – здесь его искать не посмели. Вот уже несколько недель, как они вернулись в Карментум.

У них в памяти останется одно: лес лишил их сына. Тунува держалась своей мысли:

– Если мы примем Канту, должны будем принять и Анайсо.

– Она – бывшая магичка, а тот не принесет нам ничего, кроме угрозы. Большая разница, Тунува.

– Тува, – подала голос Эсбар, – мальчик поражен любовной болезнью, а понятия о семье у него не наши. Он здесь не найдет покоя.

Она выпятила подбородок и добавила:

– Сию никак не должна была ему показываться.

– Его судьбу я определю в свое время, – сказала Сагул, – но сейчас речь идет о Канте.

– Хорошо. Я за то, чтобы закрыть ей рот, – коротко отозвалась Эсбар. – Саяти запретила принимать чужаков, и у нее на то были причины. Следует прислушаться к ее завету, да и беда с Анайсо – нам урок.

– Саяти не знала о существовании других магов. Знай она, могла бы для них сделать исключение.

Пока Сагул говорила, Тунува вглядывалась в ее лицо. В белках глаз просматривалась явственная желтизна.

– Саяти умерла, – сказала Эсбар. – Ее не спросишь.

Сагул поцокала языком.

– Если Канта не лжет о своем долголетии, она может знать о сидене больше нашего. И применить его против нас, – заметила Эсбар.

– Без плода – не сможет. Я не допущу ее к посвящению, пока она не заслужит доверия.

– Я доверяю внутреннему чутью, Сагул. Мне не нравится, как я себя рядом с ней чувствую.

Было жарко, но руки Эсбар покрылись гусиной кожей. Тунува редко видела ее такой встревоженной.

– Возможно, это следствие ее долгожительства, – возразила Сагул. – Если принять ее слова на веру.

Эсбар фыркнула.

– Мне тоже не по себе при мысли о посторонней среди нас, – сказала ей Тунува, – но то самое знание, что ты упомянула, может послужить нам на пользу. К тому же в Инисе ей было бы небезопасно. А куда еще ей деваться?

– Это не наша забота, Тунува, – устало вздохнула Эсбар. – Мы здесь защищаем дерево.

– После того, что повидала, я сочла бы глупостью отвергать сильную воительницу. Может быть, мой доклад поможет тебе принять решение, настоятельница.

– Прежде всего я хочу знать о твоей встрече с Кедико, – ответила Сагул. – Ты побывала в Нзене?

– Да.

Тунува все рассказала. Услышав, как была одета Гашан, обе слушательницы возмущенно ахнули.

– Глупое тщеславие, – пробормотала Сагул. – Не зря я так и не выбрала ее мунгуной.

– Да – потому что я была лучше, – мурлыкнула Эсбар.

– Хоть и не менее самодовольна, – одернула ее Сагул.

– О, согласись, и у Гашан, и у меня есть некоторые основания для самодовольства.

– Ни одной настоятельнице на выпадал такой жалкий выбор преемниц, – проскрипела Сагул и, поджав губы, потянулась за чашей. – Так тому и быть. Если им с Кедико Сию не ко двору, они ее не получат.

– Но принцессе Йенйеди нужна защитница, – тихо возразила Тунува. – Она наследница страны Матери.

– В наших силах лишь предложить защиту. Кедико не первый от нее отказывается, но всем прежним пришлось о том пожалеть. – Сагул сцепила пальцы. – Ты действительно полагаешь, что Гашан отреклась от Матери, Тунува?

– Не вполне, но она теряет веру.

– Тогда она может представлять для нас угрозу. Кедико явно начинает видеть в нас врагов.

– Все же Гашан наша сестра, пусть и заблудшая.

– Я согласна с Тувой. К тому же Кедико не склонен к войне, – вмешалась Эсбар. – В душе он страшится нашей магии. Пусть Гашан, если ей это нравится, считает монеты в его красном кошеле. Между тем хорошо бы отправить одну из сестер в Лазию под видом служанки или посыльной. Выбери из младших ту, кого Гашан не знает, и пусть наблюдает за происходящим.

– О, прекрасно. Не сомневаюсь, Гашан рано или поздно прогневит Кедико и вернется к нам в слезах, – буркнула Сагул. – Продолжай доклад, Тунува.

– Прежде всего мы с Хидат отправились в Ираньям, – сказала та. – В Эрсире ходили разговоры об исчезновениях – скотины большей частью, но пропадали и люди, особенно вблизи огненных гор или горячих источников, таких как долина Яуда. Мы обошли множество мест. Агарин, Эфси, Великие водопады Дуина. И всюду находили… камни. Валуны в пещерах. Все большие и черные, все тронуты сиденом. Приблизиться ни я, ни она не решились. Чувствовали, что наша магия способна их растревожить.

– Не странно ли, Тунува Мелим, бояться груды камней? Объяснись. Что ты заподозрила?

– Что в них кто-то скрыт.

– Ты думаешь, из этих камней что-то… вылупится? – вскинула брови Эсбар.

Тунува кивнула.

– Мне бы хотелось вернуться к ближайшей кладке с сестрами, – сказала она. – От тех камней смердит горой Ужаса. Если они оживут, нам понадобится как можно больше клинков.

Сагул задумчиво пожевала губами.

– Канта пока остается, – решила она. – Тунува, запиши для меня, что видела в каждой местности, а потом возвращайся к своим обязанностям. Я подумаю, кого могу отпустить. К Сию не ходи. Пусть еще поразмыслит о своем поведении. Надеюсь, я ясно выразилась.

– Да, настоятельница, но позволь мне быть с ней при родах.

– Разрешаю.

На этом слове Сагул закашлялась – сухим, рвущим грудь кашлем.

Эсбар поднялась:

– Сагул, выйди на солнце. – Она оглянулась на Тунуву. – Я тебя потом найду.

– Да, Тунува Мелим, отдыхай, – сквозь кашель выговорила Сагул. – Постарайся не стареть. Это утомительно.

Эсбар увела старую настоятельницу в комнату. Тунува еще постояла в брызгах воды, опираясь на перила балкона и глядя на апельсиновое дерево.

Вернувшись к себе в солнечную комнату, она почистила зубы жевательной палочкой и смягчила иссохшую в пустыне кожу мазью на розовой воде. После месяцев дороги маленькие домашние удобства особенно радовали душу.

У очага свернулась Нинуру. Тунува встала рядом с ней на колени и вычесывала последние песчинки из меха, пока не стали слипаться усталые глаза. Скачка набила ей колени до синяков, кости седалища болели. Она легла на темно-золотистые шелка постели.

«Да, – подумала она, уплывая, – и ты уже не так молода, Тунува Мелим».

Первые сны были смутными, неуловимыми, в них темной бурей мелькали крылья. Наконец мрак разрешился желанным зрелищем: ей улыбалась Эсбар. Тунува улыбнулась в ответ.

И тогда Эсбар сомкнула руки у нее на горле и раздавила гортань.

Она очнулась в тусклом сиянии масляного светильника. На плече лежала знакомая рука.

– Проснулась, Тува?

– Эсбар. – Она протерла глаза. – Уже утро?

– Нет, ночь еще молода. Я подумала, не захочешь ли ты поужинать. – Эсбар погладила ее по волосам. – Ты как?

На постели стояло блюдо с ломтиками холодного мяса, шафрановым рисом, лепешками. Тунува выдохнула, рука сама собой потянулась к горлу. Никогда еще ей такого не снилось.

– Да. – Сев в постели, она поморщилась. – Даже не думала, что дорога меня так измотала.

– Что-нибудь болит?

– Ничего, переживу. – Тунува разминала больное место на плече. – Я не прочь скорей с кем-нибудь сразиться. Пролежишь так подольше, суставы откажутся разгибаться.

– Из тебя бы вышла прекрасная статуя, – захихикала Эсбар.

Тунува, одним вздохом выразив согласие, отдалась ее заботе. Она чуть снова не задремала, пока Эсбар трудилась над сведенными мышцами и разглаживала спину ладонями.

– Ты знаешь, где поселили Канту? – спросила Тунува.

– В свободной комнатке рядом с кухней. Мне все это по-прежнему не нравится.

– Придется тебе смириться, если Сагул решит ее принять. – Тунува поморщилась, когда под пальцами Эсбар хрустнул какой-то узелок. – Непривычно думать, что где-то есть маги, кроме нас. Как по-твоему, Мать знала?

– Я о том же гадаю. – Пальцы Эсбар стали мягче. – Не потому ли она нас покинула, что искала другие деревья?

Когда она закончила, ведущая рука у Тунувы стала двигаться куда свободнее. Эсбар растянулась с ней рядом.

– Сию… – сказала Тунува. – Как она, в своем уме?

– Имин рассказал, что она молится и поет своему лону. – Эсбар покачала головой. – Сию вела себя как беспечная дуреха, но мне ее жаль. Мне бы очень трудно пришлось, доведись мне ее растить без помощи сестер. Будем надеяться, она усвоит урок, и Сагул сочтет, что с нее довольно.

– Сагул нездорова?

– Денаг опасается, что да. – Эсбар сняла серьги. – Она стара, Тува. Мало кто из наших доживал до таких лет.

Тунува хотела ответить, но у нее перехватило дыхание. Она попыталась проглотить застрявший в горле ком.

– Тува… – Эсбар помолчала. – Что такое?

– Я чувствую, как меняется наша жизнь. Сию, Гашан, Сагул… семья распадается.

– Нет. Не говори так, любимая. – Эсбар накрыла ее щеку ладонью. – Послушай меня. Наша семья будет всегда. Я всегда буду здесь. Я тридцать лет тебя люблю, и мое пламя осветит дерево рядом с твоим. Я всегда с тобой, Тува Мелим.

Тунува сохранила в груди ее обещание.

– С Сию все обойдется. Когда дитя зашевелилось, Сагул позволила ей отведать от дерева, чтобы оно узнало обоих. Она затеплилась, Тува. – Эсбар коснулась ее лба губами. – Ты дома. Спи.

Эсбар верно сказала. Все обойдется. Ничто не разрушит их семью.

Тунува повернулась, опустила голову ей на плечо. Эсбар, перегнувшись через нее, задула светильник. Они уснули в темноте обители – бок о бок, сердце к сердцу.

30

Восток

Дворец Белого пика был великолепен – для дворца, примостившегося на самой окраине Антумы. Он, как и многое другое в столице, принадлежал речному хозяину. Здесь ежегодно устраивали ночной обед.

Он проходил под открытым небом на берегах струившегося через сад ручья. Думаи вместе со всей императорской семьей сидела в штормовой гавани над водой.

За едой она все посматривала на луну. Фуртия обещала вернуться к полнолунию. Дракана хотела унести ее на север на поиски зловещих камней, какие они уже видели в горе Изарипви.

«Подземный огонь становится слишком горяч слишком скоро. Звезда не успеет вернуться, чтобы его остудить».

Думаи вновь и вновь повторяла ее слова и каждый раз немела перед ними.

«Я чувствую такие и за морем».

Что это за камни? Чем они тревожат Фуртию? На эти вопросы не было достоверных ответов. Летописи от времен, предшествовавших долгому сну, говорили, что драконов и прежде нелегко было понять: людям трудно постигнуть мысли божественных созданий.

Обо всем, что видела, Думаи рассказала отцу. Он одобрил ее решение отправиться с Фуртией, сам же тем временем продолжал устройство теневого двора и прочесывал личные архивы, разыскивая все, что помогло бы ей упрочить связь с драканой.

Конечно, до полета ей еще надо было продержаться весь ночной обед.

– В этом году дядя превзошел себя, – говорила императрица Сипво. – Как все очаровательно!

Думаи не могла с ней не согласиться. Придворные беседовали и смеялись под золотой листвой выстроившихся вдоль ручья корявых ив; одни углубились в игру, двигая по доске раскрашенные ракушки; другие прихлебывали из чаш выдержанное в море вино. По ручью плыли крошечные деревянные корабли с фонариками.

– Действительно, – согласился с женой император Йороду. – Впрочем, осень так прекрасна… Речному хозяину оставалось только подчеркнуть это.

Императрица Сипво опустила взгляд на лежащий перед ней на тарелке «рыбий воротник».

– Восхитительное время года, – сказала она. – Хотя вы всегда предпочитали зиму.

– Не всегда, – тонко улыбнулся император. – Нет, нынче ночью ко мне взывает осень.

Время перемен, взлета и падения судеб. Сегодня двору предстояло сбросить листву.

Речной хозяин не считался с расходами. Он собрал лучших музыкантов и танцоров со всей Сейки, пригласил самые знатные кланы. Веселье с каждым часом становилось шумнее.

Казалось бы, обычные теснота и духота не должны были донимать Думаи. Воздух впервые за месяцы стал звонким от прохлады, и ее ждала свобода, но на краю мыслей дымились и пылали таинственные камни.

«Отложены и другие. Много. Все сгорит…»

– Как я понимаю, вы с семьей жили раньше здесь, императрица, – заговорила Думаи, лишь бы отвлечься. – Как прекрасно, должно быть, расти в таком дивном месте.

– Так и было, – согласилась Сипво. – Нас с сестрой воспитывал дядя. Мы каждую весну сидели у этого ручья, высматривая среди течения голубые цветы с верховий в небесном лесу. Мы верили, что счет цветов предсказывает число лет до пробуждения богов.

– Теперь и у меня есть сестра, – объявила, ластясь к Думаи, Сузумаи. – Она разбудила Фуртию.

– Нет, Сузу, это не в человеческой власти. – Думаи пощекотала ее под подбородком. – Ешь-ка хорошенько.

Канифа погрузился в разговор со своим начальником. Наблюдая за ним, Думаи и на себе ощущала пристальные взгляды. Она с самого появления при дворе была предметом любопытства, теперь же ее необычность достигла новых высот. Первая за столетия драконья всадница!

Звук шагов оторвал ее от размышлений. В штормовую гавань вошел речной хозяин.

– Ваше величество, ваши высочества, – поклонился он. – Надеюсь, вы всем довольны в этот вечер.

Думаи отметила его изысканный наряд, богато украшенный серебряными колокольчиками. Бороду он, как обычно, заплел «рыбьим хвостом».

– Да, речной хозяин, все превосходно, – ответил император Йороду. Глаза у него покраснели, руки крепко сжимали серебряную чашу. – Не знаю, мог бы я позволить себе такую роскошь.

– Прекрасный праздник, дядя, – улыбнулась императрица Сипво, заглаживая укол, пока он не стал саднить. – Ваше гостеприимство не знает себе равных.

– А, ночь еще только началась. Я решил сам подать следующее блюдо. – Речной хозяин махнул слугам. – Охотничий трофей. Сожалею, что вы не смогли поучаствовать, принцесса Думаи.

Та вложила в улыбку приличествующее сожаление. Она бы и на сто лиг не приблизилась к Купоза па Фотая, держащего в руках лук и стрелы.

«Принцесса, как мне жаль лишиться вашего общества, – причитал бы он над ее окровавленным телом. – Я увековечу этот миг в стихах».

– Нельзя не похвалить ваше усердие в учебе, – с теплотой в голосе проговорил он, – как и вашу чистую любовь к моей внучатой племяннице. Утешительно думать, что, когда Сузумаи станет императрицей, с ней рядом будет преданная старшая сестра. Сестра, усердно учившаяся, чтобы стать ей опорой.

– Думаи – лучшая на свете сестра. – Сузумаи обратила к нему щербатую улыбку.

– Верно, Сузумаи. Видишь, она без устали трудится над своим образованием, чтобы со временем стать твоей надежной советницей? – с воодушевлением подхватил речной хозяин. – Займешь императорский трон, тебе и пальцем шевельнуть не придется.

Думаи пришлось отвести взгляд. Она притянула к себе сестричку и поцеловала ее мягкие волосы.

Купоза догадывался о ее замыслах в отношении Сузумаи и не упускал случая отплатить болью за каждое ее достижение. Думаи силилась пустить корни при дворе, а он сеял кругом сорняки, чтобы задушили ее, не дав расцвести.

Слуги поставили на стол железный котел.

– Твоя добыча, Сипво? – спросил император Йороду, взглянув на тушенную с грибами вепревину. – Ты всегда целишь точно в сердце!

Думаи потеряла счет выпитым отцом чашам вина. Императрица Сипво доедала лосося.

– Нет, – ответила она, – в последнее время сердца сокрыты от моих глаз.

Что-то мелькнуло в обращенном к супруге взгляде императора.

– Пока вы отдаете должное трофею, – выдержав вежливую паузу, заговорил речной хозяин, – я предложил бы принцессе Думаи выйти с нами к берегу. Начинается состязание, и всем не терпится увидеть, так ли принцесса совершенна в поэзии, как в других искусствах.

Думаи встала:

– Вы, как всегда, слишком добры, речной хозяин. Я с радостью к вам присоединюсь.

– Замечательно.

Они вместе спустилась по ступеням к берегу.

– Я рад провести минуту наедине с вами, принцесса Думаи, – заговорил речной хозяин, провожая ее берегом ручья. – Надеюсь, вам удобно при дворе.

– Благодарю вас, я привыкла.

– Не сомневаюсь, ведь к вашим услугам божество. Вы овладели искусством укрощения драконов в бытность певицей богов?

При этих словах Думаи остановилась.

– Мой господин, дракона укротить невозможно, – тихо сказала она. – Я принадлежу к дому Нойзикен. Моя праматерь спасла великого Квирики. Их связали соль и кровь, молоко и морская вода. Лишь эти узы, и ничто иное, привели ко мне великую Фуртию.

Слова поднимались из самой глубины ее души. Речной хозяин с новым интересом оглядел ее с головы до пят.

– Конечно, – коротко улыбнулся он. – Будем надеяться, что она с вами и останется, принцесса Думаи. Что ни говори, драконы – морские создания, а море никому не хранит верности.

Он пошел дальше. Думаи потащилась следом, мечтая, чтобы хоть один раз последнее слово осталось за ней.

У ручья ждали прислужницы из ее свиты. Думаи опустилась на колени в их кругу, и ей принесли стол с терочным камнем и палочкой туши, тонкой кистью, блюдцем воды и чистой бумагой.

– Правила просты. Всю ночь эти маленькие кораблики несли на себе угощения. Теперь их нагрузят стихами. – Речной хозяин указал на воду. – Кто-то за мостом пишет вам стихотворное послание. Ваша задача – узнать, чей это труд. Вы получите три стихотворения и ответите на два из них. По подсказкам в этих строках вы, возможно, распознаете автора.

Думаи кивнула:

– Вы участвуете в игре, мой господин?

– Увы, поскольку я ее веду, мне остается только наблюдать. – Он поклонился. – Наилучшего счастья, принцесса.

Когда он отошел, слуга поднес Думаи блюдо молочного крема.

– Видел ли кто такой дивный праздник? – радостно восхитилась Юри, взяв себе немного лакомства. – Какая жалость, что госпожа Осипа утомлена и не участвует.

Япара на это только фыркнула. Думаи же до сих пор жалела, что Осипа оказалась не в настроении.

Общий гомон стал громче, когда по течению ручья спустились лодочки со свитками стихов. Думаи высмотрела ту, на которой было написано ее имя.

– Вон та, – подсказала она Юри, и девушка, промочив рукава, выхватила суденышко из воды.

Думаи, взяв свиток, прочла:

 
С кем поделюсь этой радостной вестью?
Тайна в молчанье сквозит серебром,
в словах же тускнеет,
но шепот рвется из сердца.
 

Думаи, медленно улыбнувшись, развела тушь и обмакнула кисть. Она давно не забавлялась стихосложением.

Она написала:

 
Шепот сердца ищет склоненного уха.
Скажи мне, к чему ковать блестящее серебро?
Разве свет луны померкнет за тучей?
 

Скатав и завязав бумагу, она положила свиток в лодочку, которую Юри отпустила в темноту вместе с другими. Слуги, верно, готовы были вернуть их к зачинщикам игры.

Молодой придворный спьяну опрокинулся головой в ручей, вызвав взрыв хохота. Канифа пришел ему на помощь, вытащил как раз вовремя, чтобы тот не помешал возвращению маленького флота. Думаи проворными пальцами вскрыла ответ.

 
Обликов много у серебра: колокол, клинок, лунный луч.
Приходи разделить его блеск, ибо страж у воды, говорят,
заморозил текущий с горы металл.
 

Она перечитала: «Страж у воды». Канифа!

Сердце запнулось, она склонилась над ручьем, вглядываясь в темноту. Наверняка это она. Госпожа Никея.

Лазутчица запомнила Канифу.

Пусть клан Купоза не в силах, не возбудив подозрений, выступить против принцессы, но стражник перед ними беззащитен. Думаи вновь взяла кисть, разгладила бумагу и постаралась, чтобы рука не дрожала.

 
Мне говорили о даме со множеством лиц.
Так ли много сердец у нее, чтобы я могла их все умолить
отдать ее долю в серебряном кладе?
 

Благоразумие подсказывало: не надо этого посылать. Не выдавай своих страхов. Ей самой следовало надеть новую личину – сделать вид, будто ни о чем не догадывается, – но проницательную Никею все равно не обманешь.

Думаи не удержала руки, протянула Юри стихотворение.

Она не сводила глаз с Канифы, а тот, заметив ее взгляд, вопросительно поднял брови. Лодка вернулась, и Думаи, спеша получить ответ, едва не опрокинула Юри в воду.

 
Сердце в свой срок узнает желанья.
Помни, осведомленность сиятельней серебра,
Но и земля не заглушит мой шепот к тебе.
 

– Ваше время истекло, – объявил речной хозяин. – Если полагаете, что распознали, кто писал вам, подойдите к нему. Если вы не ошиблись, получите от него подарок.

Думаи, чуть не наступив на подол платья, вскочила на ноги и направилась к мосту мимо восхищенных гостей, тоже спешивших на поиски.

– Тем временем, – прозвучал из темноты бестелесный голос речного хозяина, – мы насладимся выступлением сиятельного Кордия и моей возлюбленной дочери госпожи Никеи.

Думаи замерла. Над сидящими гостями поднялась голова, и тень вступила в круг света от жаровен.

Госпожа Никея надела белое платье поверх серого – словно снег выпал на камни. В ее волосах инеем блестели жемчуга. К ней шагнул бородатый молодой мужчина в платье разных оттенков синевы, и они поклонились друг другу.

Тростниковые флейты первыми прорезали тишину. Им навстречу ударили барабаны. Думаи узнала вступительные такты «Снега и моря» – древней мелодии, увековечившей любовь Снежной девы и ее супруга, Танцующего принца, одушевленного дыханием Квирики. Их сын родился с морем в жилах, передав морскую соль всем потомкам.

Танец начинался неспешно, быстрота движений медленно нарастала. Госпожа Никея с первого шага внесла в него умиление – птичьим наклоном головы, ловкими движениями рук. Воистину, многоликая госпожа!

Думаи, хоть и пленилась зрелищем, все же отметила про себя его дерзость. Никея взяла на себя смелость изобразить первую драконью всадницу, первую королеву Сейки. Едва эта мысль пришла ей в голову, Никея оглянулась на нее.

И тотчас Думаи стало очевидно, что перед ней – не дух. Танцовщица улыбнулась краешком губ.

Думаи закрыла глаза. Она вела поединок с клочками бумаги и слухами, и казалось, то и другое воплотилось в этой женщине. Как она могла в такое время оставить отца одного?

«Я должна, – подумала она. – Меня призывают боги».

Музыка наконец смолкла. Никея с Кордием опустились на колени, склонив головы перед стоящим над танцорами императором. Подошло время назначений.

Осипа ей все заранее объяснила. Младшие чиновники месяцами рыскали по дворцу Антумы, выискивая, кто из старших чином мог бы замолвить за них слово перед императором – или императрицей, которой кое-кто приписывал даже больше власти. Большинство оставались разочарованы: самые важные посты железной рукой держал клан Купоза.