Текст книги "День, когда пала ночь"

– Благодарю, – сказал император Йороду. Вино пропитало его голос, и слова накатывали одно на другое. – Ваша дочь, речной хозяин, наделена множеством талантов. Как вы, верно, ею гордитесь!

– Несравненно горжусь, – ответил Купоза со сверкающими в отблесках огня глазами. – Никея – жемчужина моего мира.

– Как и мои дочери для меня. И первое назначение этой ночи – важнейшее из них – касается моей старшей дочери принцессы Думаи.

Ночь наполнилась приглушенными голосами. Думаи смотрела на отца, и сердце билось у нее прямо в горле.

– Все могли убедиться, – говорил император, – что принцесса Думаи отмечена среди людей. Она впервые с начала долгого сна взлетела в небо с богом. Теперь у нас есть драконья всадница, и мы можем обновить нашу связь с миром, не нуждаясь для того в опасных плаваниях. Когда настанет полнолуние, они с Фуртией Буревестницей отправятся в королевство Сепул, чтобы заключить новый союз с домом Козол.

Снова удивленные шепотки. Думаи перевела дыхание. Он всего лишь оповещает об ее отлучке, объясняя двору все так, как они сговорились.

И тут он произнес слова, переменившие все:

– По возвращении она станет коронной принцессой Сейки.

Думаи смотрела на него, похолодев до костей. Как и все остальные.

«Отец, что ты творишь?!»

– Я счастлив, что обрел безупречную дочь, восхваляемую наставниками и любимую богами. Лучшей преемницы мне не найти, – говорил император Йороду. – Принцесса Сузумаи, как младшая дочь, будет ей верной помощницей во всех делах. Я знаю, что после моего отречения в ее пользу императрица Думаи установит новую эру мира и процветания.

Улыбка речного хозяина была будто вырезана из дерева. Императрица Сипво побледнела сильнее прежнего. Сузумаи с недоумением смотрела на мать. Думаи под множеством взглядов вдруг почувствовала себя голой.

– А теперь, – с едва заметным удовлетворением в голосе произнес император Йороду, – о дальнейших назначениях.

31

Юг

Военный зал был самым большим в обители, а его потолок – шедевром эрсирских зеркальщиков. Одна сторона оставалась открыта стихиям, круто обрываясь к лесу за девятью колоннами-стражами. Их украшала тонкая резьба, изображавшая жизнь и деяния девяти спутниц Клеолинды.

Верхний карниз каждой колонны венчал бюст спутницы. Под изваяниями тех из них, кто выносил дитя, на селини перечислялись имена всех потомков женского пола. Протянувшиеся на пять столетий кровные линии сестер.

После воспламенения она высекла свое имя на второй колонне под множеством имен Мелим, ведущих род от первой – Нары. Рассказывали, что она утешала Мать, когда той снился Безымянный.

Тунува мечтала, чтобы Нара и ее утешила: склонилась с колонны и отогнала кошмары. В последнем видении Эсбар пронзила ей сердце, и Тунува, проснувшись в поту, приняла его влагу за кровь.

Эсбар она не рассказывала.

Та у дальней стены зала неспешно озирала стойки с оружием. По ее кивку оружейница сняла отделанные серебром ножны эрсирского меча, протерла клинок промасленной тряпицей и вручила воительнице.

Когда Эсбар подняла оружие, чтобы осмотреть, Тунува вспомнила холод металла из сновидения.

Она встряхнулась:

– Ты готова или все любуешься собой в потолке?

– А что? – отозвалась Эсбар, одним прыжком выскочив на середину зала. – Думаешь, есть чем любоваться?

– Бесспорно.

Посмотреть собралось немало сестер. Елени стояла в углу, поодаль от других. Она отбыла долгое заключение, наложенное на нее за соучастие Сию.

– Ты мне льстишь, любимая, – сказала Эсбар, возвращая ее к делу.

Она перевернула меч, прижала плоскость клинка к изрезанному шрамами предплечью.

– Но будь осторожней, – добавила Эсбар. Они закружили друг против друга. – Внушишь мне самоуверенность, и как бы тебе об этом не пожалеть.

– Твоя правда, самоуверенность – опасное оружие. – Тунува прокрутила в воздухе копье. – Однако я могу обратить самоуверенность и в свою пользу.

Эсбар, растянув губы в улыбке, сделала рывок.

Они еще детьми освоили все виды оружия южан, в том числе искалинские клинки. Сестер готовили биться не с людьми, но Мать поразила Безымянного Аскалоном, мечом из Иниса. Не бывает чудовищ, неуязвимых для стали.

Эсбар рубила и колола, вздувая жгуты мышц на плечах. Она всегда начинала схватку с особым напором, торопясь повергнуть противницу. Тунува по опыту знала, что спешить не стоит, и легко отбивала удары.

– Вижу, ты даешь мне вести. – Эсбар смахнула с лица седую прядь. – Не готовишься ли ты к поражению?

– Ах, я, знаешь ли, люблю разогреть кровь перед танцем.

Впервые они сошлись в этом зале вскоре после первого поцелуя. Эсбар в каждой схватке билась за победу – победила и тогда. Она, отослав лекарей, сама оказала Тунуве помощь.

«Нет ничего превыше Матери, – тихо и твердо проговорила она. – Что бы мы ни делали, это не должно отвратить нас от исполнения долга. Мы воительницы, Тунува».

С того дня и поныне Тунува билась против Эсбар так же упорно, как против всякой другой сестры. И ни разу за тридцать лет не дрогнула.

Эсбар тяжелыми ударами гоняла ее по залу. Она одна была целым войском, ее меч уловлял солнечный луч и дробил его в зеркалах. Острие мелькнуло на палец от Тунувы – та едва успела взметнуть копье, отражая удар.

Обе с разворотом отскочили назад. Эсбар снова ринулась в атаку. Тунува, прокручивая копье вокруг пояса и через плечо, отводила удары. Эсбар не сбавляла напора, но Тунува воспитала в себе терпение пережидать ее атаки и отражала все попытки прорвать оборону.

Она никогда не любила охоты, а вот бой – это чудесно. Чувствовать, как взмывает и изгибается тело; дивиться, сколько в нем силы, как глаз ведет разговор с умом и мышцами. И еще, конечно, поражаться этой стихийной силе – Эсбар.

Перед ней снова вспыхнул изогнутый клинок. Отбивая его, Тунува вспомнила, как впервые увидела Эсбар в бою – с Гашан, которая была двумя годами старше. Гордость и злость в их схватке сказывались в беспорядочных ударах, выкриках, скрежете зубов – а вот в поединках с Тунувой Эсбар всегда была само рыцарство.

Противница наконец замедлилась. Заметив блестящий на ее коже пот, Тунува тотчас нацелила копье. Эсбар устало посипывала на вдохе. Она отбивалась ударами сверху и снизу, перехватив меч обеими руками и едва успевая отвести наконечник от лица. На втором дыхании она вновь на время вырвалась вперед, однако Тунува извернулась и попала ей в подбородок тупым концом копья. Эсбар ухмыльнулась. Такой синяк раскрасится всеми цветами и погаснет к завтрашнему утру.

Тунува под восхищенные возгласы сестер закрутила копье. Она всегда предпочитала изящное оружие Куменги. Она крепче сжала древко, выставила его вперед, вогнала конец в пол и, опершись, как на шест, выбросила тело в сторону Эсбар – ударила ту прямо в грудь. Коснувшись пола, Эсбар мгновенно взлетела на ноги.

Тунува, не отставая, нацелилась ей по икрам. Эсбар уклонилась прыжком и ударила в полную силу, прижав копье к полу. Тунува напряглась, вырвала его из захвата и тем же движением, перебросив древко через пояс, опять обратила наконечник к Эсбар.

Та снова атаковала. Тунува высмотрела свой шанс – ударила ее по ладони, выбила меч. В следующее мгновение Эсбар упала навзничь, а Тунува, насев на нее, кольнула копьем в горло. Эсбар, отдуваясь, рассмеялась:

– Порой я забываю, как ты хороша.

– Хм… – Тунува ее поцеловала. – А я всегда рада напомнить.

Поднявшись, она протянула руку, и Эсбар позволила подруге поднять себя с пола. Под аплодисменты сестер она передала меч оружейнику, пригладила волосы и оглянулась на зрительниц.

– Канта, молодец, что пришла. – Сжав и разжав кулак, Эсбар добавила: – Сразимся?

Многие обернулись. Новенькая стояла рядом с Елени, завернувшись в желтоватые шелка, которые, впрочем, оставляли обнаженными руки до плеч.

– Любезное приглашение, Эсбар, только я не воительница. – Канта склонила голову. – Стараюсь обходиться без драки.

– Если станешь сестрой, не обойдешься. – Эсбар взяла поднесенную мужчиной чашу. – Думаю, нам всем любопытно посмотреть, чем одарены инисские магички.

– Боюсь, я тебе не соперница. К тому же… – Канта покосилась на арку входа, – по-моему, к тебе идут.

В коридоре за дверью зашлепали босые ноги. Под арку ворвалась юная послушница.

– Тунува, Эсбар! – задыхаясь, выкрикнула она. – Там Сию…

Зал заполнился тихим ропотом. Тунува оглянулась на Эсбар. Та, с неподвижным лицом, дышала через нос.

– Иди, – сказала она. – Будь с ней, Тува. Я предупрежу Сагул и тоже приду.

Тунуве большего не требовалась. Бросив копье оружейнику, она поспешила за девочкой.

Звуки она узнала еще на подходе к родильной палате. Так вскрывается тело – в движении, не доступном ни мысли, ни познанию. Древние, бессловесные позывы (сжать, держать, толкать). И запахи: пота и трав. И чего-то наподобие глины. Запах тела, которое лепят из влажной земли. Она переставляла ноги, идя вперед, но каждый шаг уносил ее дальше в прошлое.

Палата больше походила на пещеру, чем другие помещения обители; ради душевного спокойствия здесь всегда стоял полумрак. Переход из лона в лоно – вот что ей виделось в первом смутном объятии, когда она крепко прижимала его к себе.

После очищения, во снах, эта комната вспоминалась ей не лоном, а могилой или ульем. Просто у нее в лоне не было меда. Не было пчел. Из тьмы она вывела его к смерти.

Сию скорчилась вокруг своего живота. Она подняла голову навстречу вошедшей Тунуве. Лицо было в слезах.

– Тува…

– Здравствуй, солнышко. – Тунува подошла к ней. – Я соскучилась.

«Этому не будет конца, – явилась ей непрошеная мысль. – Не будет конца боли. Не знать тебе ни дня покоя».

Она изо всех сил прижала к себе Сию, и та спрятала лицо у нее на плече.

Ее память сохранила все подробности родильной палаты. За два десятилетия ничего здесь не изменилось. Те же свечи, кувшины с маслом, свежее белье, тазики с горячей и прохладной водой. На очаге бронзовая статуэтка Гедали, высшего божества, отверзающего двери и лона, выпускающего из себя младенца Гедани с гранатовыми цветками в кулачках.

Рожая здесь, Тунува, как в плащ, куталась в любовь бывших рядом сестер. Ее родительницы к тому времени не было в живых – Лиру Мелим, подарившая ей жизнь, погибла, спасая эрсирских правителей от коварного нападения.

С Тунувой была Эсбар – дышала в унисон, утешала ее. Она оставалась с ней, когда отошли воды, когда ее крутили схватки, когда она тужилась. Это продолжалось всю ночь. Более тяжелых родов здесь не видели много лет.

Сегодня комната была пуста, только Денаг мыла руки фиговым вином.

– Денаг, началось? – спросила Тунува.

– Да, она достаточно открылась. – Ополоснув и вытерев руки, повитуха добавила: – Эсбар придет?

– Не надо больше никого, – хрипло проговорила Сию. – Только Тува.

Тунува, взглянув на Денаг, покачала головой.

– Не бойся, – шепнула она Сию. – Денаг столько детей приняла. И тебя тоже.

Она отвела ей за ухо влажную прядь:

– Ты готова?

Сию круглыми глазами уставилась на родильные кирпичи и долго не решалась кивнуть.

Тунува подвела ее к опоре и помогла устроиться.

– Согни колени. Денаг подхватит дитя, – сказала она, – а я удержу тебя. Все будет хорошо, Сию.

Денаг встала на колени у кирпичей, положив сверток с инструментами так, чтобы Сию его не видела. Встряхивая пеленку, в которую собиралась поймать новорожденного, она повторяла знакомую мольбу к Гедали:

– Первый родитель, отверзатель путей, страж жизни, дай ей силу. Сохрани ее и того, кто идет к нам. Кровь твоего лона пробудила поля, воды твоего лона породили реки, молоко твое вскормило землю…

– Мы готовы, – мягко обратилась к Сию Тунува. – Если ты тоже, начинай тужиться.

– Я не умею…

– Дыши со мной, медленно. Слушай свое тело, оно подскажет. Оно знает как. – Тунува направила ее дрожащую ладонь к животу. – Немножко похоже на боли при месячных.

«Еще разок, Тува. Поднатужься!»

Сию говорила с трудом.

– Хуже, много хуже, – выдавила она, и у нее вырвался тяжелый стон. – Тува, я не могу. Пусть это кончится.

– Скоро кончится. Дави вниз, – успокаивающе говорила Тунува. – Ты сама почувствуешь, что делать.

Сию вдохнула-выдохнула. Натужилась, и из ее горла вырвался крик, ножом ударивший Тунуву.

«Я с тобой… – Эсбар обнимает за плечи, напрягаясь при каждом ее рыдании. – Мы все здесь».

– Ну вот, Сию, – обхватив ее, говорила Тунува. – Ты молодец. Ты такая храбрая. А теперь еще разок.

Сию замотала головой, стряхивая слезы со щек.

– Сию, ты справишься.

– Не могу.

– Надо, – сказала Денаг. – Дитя должно выйти. А потом тебе можно будет увидеть сестер.

Сию залилась слезами. Тунува сдвинулась ей за спину, подхватила под локти, помогая справиться со своим весом.

Держа ее и глядя на прогорающие свечи, Тунува была не одна. Она снова была с Эсбар того дня, когда та принесла Сию, и снова ее окружала любовь. И снова она плакала от облегчения, когда Денаг подносила ей дитя – мальчика, чудесного сына для Матери.

Лоб покрыла испарина. Сию тужилась, протяжно мыча, и каждый ее всхлип, каждое содрогание тела отзывались в самой глубине души Тунувы. Призрак водил по ее лицу крошечными пальчиками. Призрак припадал к ее груди. Призрак плакал в темных подземельях памяти.

Она крепко зажмурилась, отгоняя те времена назад в бездну. Она нужна Сию.

Прошло более часа. Сию измучилась, тяжело дышала, но, сколько ни старалась, ребенок не шел.

– Со мной так же было? – спросила Тунува помрачневшую Денаг. – Ногами идет?

– Нет, но подозреваю, что лицом или лбом вперед. Так родилась Апая.

– Тогда все будет хорошо. – Тунува присмотрелась к ней. – Денаг?

Та ободряюще погладила Сию.

– Мне нужно понять, повернут ребенок лицом к крестцу или к животу, – шепнула она склонившейся поближе Тунуве. – Обычно лучше бы к крестцу, но здесь, если не ошибаюсь, это… сильно осложнит положение. Так или иначе, постараюсь развернуть его поудобнее.

– Не могу больше, – выдохнула Сию. – Не могу.

Она отшатнулась, почти отползла к очагу.

– Сию, – уговаривала, не отпуская ее, Тунува, – все хорошо.

– Я так устала. – Сию привалилась к стене, тело ее блестело от пота. – Гедали, смилуйся, пусть это уже закончится!

– Гедали с тобой. Слышит. – Тунува встала рядом с ней на колени. – Скажи, что ты чувствуешь?

Она видела страх в глубине ее глаз. Сию была воительницей, но никакие синяки и порезы не приучили ее к такой боли. Она не умела с ней справиться.

– Сию… – Тунува утерла ей заплаканные щеки. – Денаг нужно прощупать дитя.

Сию мотнула головой.

– Я здесь. Я с тобой, Сию. Поделись со мной болью.

– Не могу. – Голос у нее треснул. – Теперь я понимаю, как провинилась. Мать меня казнит.

– Нет, солнышко.

Тунува отвела ей от лица мокрые кудри, полотенцем промокнула пот. Она сама с трудом скрывала страх. Она ни разу не позволила себе подумать, что они могут потерять Сию, но роды всегда опасны, даже с такой умелой повитухой, как Денаг.

– Дай ей облегчающий настой, – сказала она. – Пожалуйста, Денаг.

Повитуха открыла коробку:

– Сию, у меня есть кое-что, чтобы на время притупить чувствительность. Настой безвреден, и после него тебе легче будет тужиться. Примешь?

– Да, – прохрипела Сию.

Денаг еще в молодости открыла, что млечный сок одного редкого цветка, смешанный с определенными травами, притупляет все ощущения. Сию выпила его, обмякла и навалилась на Тунуву, позволив Денаг запустить пальцы внутрь. Та сосредоточенно хмурилась.

– Да, лицом вперед, как я и думала, но смотрит в сторону живота. Великая удача. – Она выдохнула. – Ну, малыш, не надо так упираться, мир тебя заждался.

Сию беспокойно забормотала. Денаг наконец убрала руку – Сию как раз начала приходить в себя.

– Тува, поверни ее на бок, – попросила Денаг.

Тунува повиновалась. Что бы там ни сделала Денаг, это помогло: еще две потуги, и ребенок наконец вышел.

– Все, – объявила Тунува, и Сию расплакалась от облегчения. – Ты прекрасно справилась.

Раздался тихий крик. Тунува помогла Сию добраться до козетки, и Денаг поднесла ей ребенка.

– Вот она, Сию. Новая воительница, – сказала повитуха. – Мать гордится тобой.

Сию, удивленно моргая, с любопытством разглядывала лежащую у нее на груди новорожденную. Трудно было сказать, кто из них более потрясен.

– Спасибо тебе, Тува, – шепнула она. – И тебе, Денаг, спасибо.

Тува улыбнулась сведенными губами.

«Вот он, Тува. Вот он».

Воздух комом встал в горле.

– Денаг, – сказала она, – я выйду. Позаботься о них пока.

Денаг что-то ответила, но до Тунувы дошел только слабый гул, какой слышится в раковине. Она вывалилась в коридор, вдохнула вместо запаха родов аромат свежего хлеба и цветов. Голова была тяжелее наковальни.

– Тува.

Она подняла голову.

К ней шла Эсбар с Лалхар, за ними – остальная семья, готовая заново принять Сию в свои объятия. Полосатый ихневмон принюхался.

– Тува… – Эсбар обняла ее. – Прости.

– Ты почему не пришла? – устало спросила Тунува.

– С Сагул случился обморок. – Эсбар заглянула ей в лицо. – С Сию все хорошо?

– Да.

От усталости Тунува едва соображала. Коснувшись щеки Эсбар, она оставила на ней легкий кровяной след.

– Иди к ней, Эс.

Тунува прошла дальше, по пути погладила Лалхар. Ихневмон лизнул ей локоть.

Едва скрывшись из виду, она пустилась бегом. Спотыкаясь на ступенях, добежала до своей солнечной комнаты и нырнула в открытую дверь.

На балконе упала на колени, выпустив наружу вопль, который бился в ней все эти часы. Впервые за много лет она дала выход боли, выплеснула ее.

Теперь она не тонула в горе. Нет, она плыла в нем, купалась в нем. Она пила его, как горькое вино, оставляя лишь малую долю своей души свободной для дыхания. Она снова видела его: мягкую головку, веки; хватающие ее за палец прекрасные пальчики, первую улыбку. Она с криком сжала ладонями лицо, заблудившись в муке воспоминаний.

«Прости».

– Тунува?

Она подняла полные слез глаза. Канта, нежданная гостья, сидела рядом.

– Канта, тебе здесь нечего делать, – сдавленно проговорила она.

– Прости. Я видела, как ты пробегала мимо, и… мне показалось, нельзя тебя так оставлять. – Канта смотрела на нее с мучительной печалью в глазах. – Мне так жаль, Тунува. Нет ничего больней, чем потерять ребенка.

Тунува уставилась на нее.

– Откуда? – прошептала она. – Как ты узнала?

– Я просто знаю, – помедлив, ответила Канта.

Тунува хотела заговорить – не сумела. И сказать было нечего. Канта обняла ее, и Тунува горько расплакалась на плече незнакомки, словно знала ее всю свою жизнь.

32

Восток

В закрытом от ветра Дождевом павильоне рано сгустились сумерки. Думаи в теплой прихожей писала матери о своем путешествии. Слова выбирала осторожно – она не сомневалась, что речной хозяин читает всю ее переписку.

Снаружи за ширмами жались к жаровне ее служанки, читая друг другу отрывки из «Воспоминаний о Севере» – записок сепульского путешественника, уплывшего с Востока за неведомые глубины Бездны. Даже Япара наскребла в себе интерес к его рассказам, полным снежных медведей и поющих льдов.

Скоро станет круглой луна. Тогда вернется Фуртия, с ее приходом Думаи собиралась оставить за спиной все мысли о придворной жизни. Ее первый долг, долг певицы богов и принцессы, – служить роду драконов. Она будет помогать Фуртии столько, сколько будет ей нужна.

Чем бы ни были темные камни, она угадывала в них опасность пострашнее Купоза.

«Подземный огонь становится слишком горяч слишком скоро».

Мысль болью копилась подо лбом. Думаи несколько дней снилась безликая тень, и наяву она оставалась словно вырезанной на веках. Наверняка этот сон как-то связан с предстоящим делом.

– Думаи.

К ней на циновку подсела Осипа.

– Девушки еще не зашли? – спросила ее Думаи.

– Госпожа Имво на крыльце. Думаю, ей можно верить, а все же будем говорить потише. Что до остальных, я послала их принести мне добрую горсть ягод-невидимок.

– Каких еще невидимок?

– Я их выдумала. Сколько-то времени они проищут.

Думаи улыбнулась.

– Мне тревожно отлучаться, – призналась она. – Оставлять отца без защиты.

– Тебе не приходится выбирать, ты призвана божеством – однако же, исполняя волю богов, ты и семье поможешь. Так или иначе, тебе придется побывать у королевы Сепула, объяснить, зачем явилась. Едва ли ее обрадует незваная чужая принцесса, рассекающая небо на драконе.

То же самое сказал Думаи император Йороду. «Мы довольно давно не обменивались с Сепулом официальными визитами, и зрелище пробудившегося дракона может их обеспокоить. Прежде всего отправляйся в Мозом Альф, извести королеву Аркоро о своих намерениях. Предостереги от затаившейся в ее землях угрозы».

– Постарайся заручиться ее дружбой, – говорила Осипа. – Приобретя союзников и сторонников вне этих берегов, ты ослабишь влияние Купоза и усилишь семью.

– Я постараюсь.

С крыльца в прихожую вошла госпожа Имво. Эта тихая и кроткая музыкантша принадлежала к клану Эрапози.

– Ваше высочество, – сказала она, – простите, что помешала, но дочь речного хозяина просит ее принять.

Думаи и Осипа обменялись долгими взглядами.

– Не надо, – предостерегла Осипа.

– Мне нужно знать, чего она хочет.

– Я ни при каких обстоятельствах не оставлю тебя наедине с этой женщиной после тех стихов.

– Прошу тебя, Осипа.

Осипа поджала губы.

– Скажу охране, чтобы держались поближе, – наконец решила она.

Она вышла, а Думаи вернулась к письму. На сей раз она не потеряет головы.

Когда ширма отодвинулась, на нее пахнуло мореным деревом и абрикосом. Странная смесь ароматов – драгоценное с обыденным, море с садом…

– Что такое, госпожа Никея? – Думаи продолжала писать. – Если пришли с угрозами, говорите короче. У меня сегодня мало времени.

– Принцесса, я никогда вам не угрожала. Поэзия всего лишь поэзия, – возразила Никея. – Позволите мне сесть?

– Нет.

– Тогда перейду прямо к делу. Ваш друг с горы… вы в самом деле думали, что я не узнаю его лица за новым нарядом?

Думаи наконец подняла глаза.

Никея стояла ближе, чем она думала, – стояла, сложив руки на груди. На ней была охотничья куртка – алый, расшитый серебром шелк; в разрезы ниже плеч выглядывала темная ткань сорочки. Смелый наряд для двора, где почти не носили красного. Ветер растрепал ее волосы и зарумянил щеки.

При прежних их встречах Никея выглядела воплощением чистоты. Теперь в ней проглядывало что-то дикое.

– Его приметил и речной хозяин. Как прекрасного лучника, – легко продолжала женщина. – Собственно, отец подумывает дать ему повышение. Возможно, переведет на северное побережье, чтобы оборонять Сейки от разбоя… Хотя там тоже небезопасно. Я слышала, пираты не знают жалости.

Думаи снова взялась за кисть.

– А госпожа Осипа… на ней стоит весь двор, – с тяжелым вздохом рассуждала Никея. – Отец всегда восхищался ее преданностью. Какая будет потеря, если она вдруг занеможет.

– Вы писали, что сердце со временем узнает, чего желает, – холодно отозвалась Думаи. – Надо полагать, есть желания и у вас?

– Вы собираетесь в Сепул. – Она улыбнулась шире.

«Великий Квирики, – подумала Думаи, – как у этих придворных щеки не треснут от улыбок!»

– Мое желание очень просто, принцесса Думаи. Возьмите меня с собой.

– Чтобы вы прикончили меня во сне?

– Поверьте, я не желаю вам зла. А если бы и желала, великая Фуртия, конечно, сумела бы вас защитить, – ответила Никея. – Нет, ваше высочество, я просто хотела бы узнать вас лучше. Что ни говори, вы – будущая императрица Сейки, и у вас не будет никого ближе клана Купоза.

– Меня это утешает меньше, чем вы, кажется, полагаете. К тому же согласится ли Фуртия вас взять?

– Наверняка вы могли бы ее уговорить.

Думаи, откинувшись от столика, обдумала следующий ход.

– Дракон иногда залетает выше гор, – сказала она. – Скажите, в нашем храме вы не страдали головной болью?

– Немного.

– Это самое малое, что бывает от горной болезни. Когда кровь брызжет из глаз – хуже. – Думаи, подняв брови, оглядела ее. – Придворная, танцовщица, шпионка – вашим личинам, кажется, конца нет. И все же не знаю, готовы ли вы к такому полету.

Никея ничем не выдала беспокойства.

– Вы мне льстите, принцесса, – проговорила она с коварной улыбкой, – у меня всего одно лицо – вот это. Не моя вина, что оно хорошо мне служит. Благодарю за предупреждение. Я буду готова к долгому пути.

Она поклонилась и вышла. Думаи, опустив глаза, обнаружила, что размазала чернила по письму.

Запах абрикоса еще не выветрился, когда возвратилась Осипа.

– Осипа, – сказала Думаи, – пожалуйста, попроси Канифу встретиться со мной в Зимнем павильоне. А потом собери вещи.

– Я тоже отправляюсь в путь?

– Да, возвращаешься на гору Ипьеда.

– Зачем?

– Госпожа Никея угрожала тебе и Канифе.

– Спасибо за заботу, Думаи, – фыркнула Осипа, – но я никуда не собираюсь.

– Я не могу тебе позволить…

– Я таких придворных жеманниц видела тысячами, – пренебрежительно заявила Осипа. – Не забывай, я была из самых ближних при твоей бабушке. Ее советники, льстецы – все пытались меня соблазнить, поприжать, удалить, но я как-то выжила. Волны бьются об утес, но утес стоит твердо. Помни об этом, Думаи. Помни, кто ты есть. И пусть все их угрозы разобьются о тебя.

– Тебя хоть немного, но защищает клан и известность. У Канифы и того нет.

– У него есть ты, и он тебя не оставит. Не скажу, влюблен он или самый верный на свете друг – возможно, и то и другое, но его жизнь переплелась с твоей. И давно.

– Значит, только я сумею его убедить.

– Возможно. Удачи тебе, – пожелала Осипа. – Со мной у тебя не вышло, Думаи.

В Плавучих садах теперь стало слишком опасно. Никея, несомненно, подсмотрела место их встреч. Думаи выбрала для свидания с другом старый павильон, где проклевывались яйца, – отец позволил ей использовать это помещение для себя.

– Думаи, – с порога заговорил Канифа, – Осипа сказала, ты меня вызвала.

– Ты должен уйти. – Думаи обернулась к нему. – Госпожа Никея запомнила тебя в храме. Она просится лететь со мной в Сепул, а если я откажу, ее отец станет вредить тебе и Осипе.

Канифа долго думал, собрав складки на лбу.

– Тогда возьми с собой меня, – сказал он. – Нас будет двое против одной. Трое, если считать великую Фуртию.

– Это поможет только на время. – Она смягчила голос. – Прошу тебя, Кан, возвращайся.

– Предполагаю, о том же ты просила Осипу, и она отказала?

– Да.

– Не понимаю, как ты могла подумать, что я соглашусь.

– Осипа упрямее вола. Я думала, ты умнее.

– Не так уж я умен, – со слабой улыбкой возразил Канифа, – не то давным-давно перестал бы тебя любить.

Думаи онемела. За два десятилетия она ни разу не заподозрила в друге такого чувства.

– Кан… – выговорила она.

– Ничего-ничего. – В его темных глазах стояла давняя печаль, но не было горечи. – Я много лет как понял, Маи.

– Жаль.

– А мне нет. Мне достаточно быть твоим другом. Ты так многое принесла в мою жизнь, и я ни за что от этого не откажусь. – Канифа прижал ладонь к груди. – Скажи одно. Если ты честно ответишь: «Да», обещаю сегодня же ночью уйти в горы.

Думаи ждала.

– Будь я на твоем месте – если бы я оказался пропавшим принцем, если бы это меня ждали боги, – ты бы оставила меня при этом дворе одного?

Она хотела бы солгать, старалась от всей души, но в конце концов сказала:

– Нет. Конечно нет.

– Тогда бери меня с собой, и станем держаться друг за друга. Всегда будем вместе. Ты мне обещала, Думаи.

– Мы были детьми.

– Слово есть слово.

Она беспомощно склонила голову.

– Хорошо. Если согласится великая Фуртия. – Думаи вздохнула. – Хотя бы двор тебе не будет угрожать. А что делать дальше, подумаем, когда вернемся.

– За Осипу не бойся. Ее ничем не проймешь.

– Знаю. – Думаи подняла на него глаза и против воли улыбнулась. – Готов прокатиться на драконе?

Много недель луна не сияла так ярко. Отец ждал ее в Северном дворе, и с ним были самые важные сановники – Государственный совет. Думаи уложила в мешок его личную печать – доказательство, что она представляет императора. Отец отвел ее в сторону.

– Жду твоего благополучного возвращения, – понизив голос, сказал он, – а я к тому времени вместе с твоей бабушкой устрою безопасное пристанище для теневого двора и соберу к нему верных людей.

– Я желаю вам удачи. Будьте осторожны, отец.

– До этого дня я дожил. Рад, что с тобой летит Канифа.

– А еще госпожа Никея.

– Госпожа Никея… – На лбу у него проявилась пара морщин. – Дочь, ты лишилась рассудка?

– Объясню, когда вернусь. Она выкрутила мне руки, – еле слышно призналась Думаи, – но нас больше, а она будет оторвана от своих. Позвольте, я воспользуюсь случаем, чтобы за ней понаблюдать.

Император Йороду прищурил темные глаза.

– Может, и правда пора переиграть их в их же игре, – так же тихо ответил он. – Я доверяю твоим суждениям, но не забывай о бдительности. Никея – самое острое их оружие. У меня для тебя подарок.

Император поманил к себе Эпабо. Тот поднес шкатулку, внутри лежала пара тонких перчаток. Думаи натянула их до локтя: плотные, но движений не сковывают, и правая подшита по ее пальцам.

– Спасибо, отец, – растроганно поблагодарила она.

– Они для тебя сшиты, – сказал он. – Не пренебрегай визитом в Мозом Альф. Фуртия, возможно, не понимает, какая в том нужда, но нам о дипломатии забывать нельзя. Я знаю, ты сумеешь им объяснить. Протянем руку миру, пока нас не заглотили изнутри.

– Да, отец.

Оба оглянулись на речного хозяина. Тот углубился в разговор с Никеей, одевшейся, как для прогулки по снегу: в широкие складчатые шаровары и щеголеватую охотничью куртку.

– Неужто она это всерьез? – буркнула Думаи подошедшему к ней Канифе. Тот, как и она, закутался в привезенную с гор многослойную одежду, не забыв и меховых сапог. – Она же закоченеет.

– И придворным случается делать глупости.

– Да что ты говоришь? У тебя запасные меха найдутся?

– Да… – Он улыбнулся уголком губ. – Дадим ей сначала немножко помучиться?

– Думаю, иначе нельзя.

Обоих отвлек знакомый шум. Все головы повернулись навстречу Фуртии, скользящей ко дворцу в белых искорках соли, – дракана была будто вырезана из ночного неба. Приземлившись, она обратила луны глаз к Думаи.

«Пора».

Думаи встретила взгляд отца. Тот незаметно кивнул – трудно было судить, что выражало его лицо. Она прошла к дракане, коснулась чешуи рукой в перчатке.

– Великая Фуртия, я готова.

Мысленно она добавила: «Я хотела бы взять с собой еще двоих».

«Кто эти дети земли?»

«Один – мой друг и защитник, он отдаст за меня жизнь».

Думаи сделала знак Канифе, и тот, выступив вперед, низко поклонился. Фуртия обнюхала его.

«Другая мне не друг, но я должна постараться выведать ее секреты, чтобы задушить угрозу».

«Да будет так».

Никея вышла вперед с самоуверенной улыбкой, которая погасла, когда Фуртия щелкнула на нее зубами.

– Мой отец просит лететь сначала в город Мозом Альф, к его королеве, чтобы испросить дозволения на поиск камней. – Поглаживая черные чешуи, Думаи скрывала улыбку. – Мне было бы проще держаться, будь у меня седло. Ты позволишь, великая?