Текст книги "День, когда пала ночь"

Теперь ей казалось, что Канты нет рядом. Она словно рассказывала самой себе:

– Его родитель лучше всех умел отыскивать мед. Птицы садились ему на палец. За то я его и выбрала – за нежность. Мне хотелось видеть такую же нежность в нашем ребенке, даже если бы я выносила воительницу.

– Ты тогда еще не сошлась с Эсбар? – спросила Канта, не сводя с нее глаз.

– Нет, сошлась. Деторождение даровано Матерью, и нам обеим хотелось укрепить обитель. Сагул позволила мне выбирать из троих. Я выбрала Мерена. Мы крепко дружили.

Она как сейчас видела: он ждет ее в солнечной комнате. Он рассмешил ее, помогая успокоиться. Она, сколько себя помнила, желала женщин, но Мерен в ту ночь сделал все, чтобы ей было хорошо. Когда она сказала, что беременна, он улыбнулся до ушей, а в его темных глазах выступили слезы.

– А можно вам выбирать не из обители?

– Редко: если кто-то хочет ребенка, а подходящей пары не находится. Такие выходят в мир, тайком заводят связь и возвращаются беременными. Но у нас не считают, что это хорошо.

Тунува не сразу смогла продолжить рассказ. Стоило вспомнить Мерена – оказалось, что рана еще болит.

– Мерен тогда пошел за медом и взял с собой нашего сына, – заговорила Тунува. – Они долго не возвращались, и я пошла искать. Мерен бывал иногда рассеян.

Она вытягивала каждое слово из темной пустоты своего горя.

– Его тело лежало на поляне. Запах крови, меда… – Она вглядывалась в горизонт и хотела бы не видеть. – Нашего сына не было. Я как безумная кинулась за ним в лес, но спустилась ночь, а с ней – ужасная буря, такая, что Минара вышла из берегов. Я даже огонь зажечь не могла – его сразу задувало. Я впервые в жизни заплутала в Пуще.

Нинуру ткнулась в нее носом. Тунува снова была там – в залитой ливнем лощине, чувствуя под рукой мокрый мех, потому что вода хлестала обеих.

«Иди, оставь меня, Нин. – Она ждала смерти и желала ее. – Оставь меня».

«Я умру с тобой. Ты меня кормила».

– Меня нашла Нин. Спасла, – сказала Тунува, гладя ихневмона. – Эсбар, заметив, что нас нет, собрала всех. Пока они добрались до той поляны, свидетельства смыло, но это, верно, был дикий кот. Следов моего ребенка так и не нашли.

Она закрыла глаза:

– И все эти годы я только и думаю, какую боль он испытал перед смертью. Звал ли он меня? Как его сладкий смех перешел в вопли, а потом смолк…

У нее сорвался голос. Только ощутив вкус соли, она поняла, что лицо залито слезами.

– Наверняка он знал, как ты его любишь, – тихо сказала Канта. – Как его звали?

Тунува сглотнула. Это слово так давно не срывалось с губ.

– Только если хочешь, Тунува.

Прохладные пальцы Канты отыскали ее запястье. От них до плеча разошлись мурашки.

– Только если тебе так будет легче.

Запястье – странное место для прикосновений. Кожа там знает дорогу к сердцу.

– Звали? – прошептала Тунува; перед глазами стояло его личико. – Я назвала его…

– Тува? – окликнули ее.

Обернувшись, она увидела черного ихневмона. Эсбар, сидя верхом, сжимала меч.

Канта отняла руку.

– Эсбар, – сказала Тунува, – мы с Нин просто показывали Канте лес.

Эсбар выпустила меч, окинула чужачку взглядом:

– Вижу.

Йеда заворчала:

– Я хотела с тобой поговорить. Наша гостья уже насмотрелась?

Тунува чуть нахмурилась при виде лица подруги. Впервые за тридцать лет она не понимала его выражения.

– Да, – сказала она. – Вернемся домой.

Всю дорогу к обители Тунува не могла расслабить плечи. Она посматривала на Эсбар в надежде перехватить ее взгляд, но та ни разу не оглянулась. И челюсти сцепила, как кирпичи, скрепленные известкой.

Канта держалась за Тунуву и молчала. Ее длинные пряди задевали плечи обеих.

К закату они добрались до прохода под старой смоковницей. Эсбар стала спускаться, Йеда нырнула следом, а Тунуву остановила Канта.

– Надеюсь, я не наделала беды, – встревоженно проговорила она. – Извини, если что, Тунува.

– Все хорошо, – ответила та с уверенностью, какой не находила в себе. – Долг зовет.

– Понимаю. Спасибо, что доверилась мне. Если захочется поговорить – про сына или о чем еще, – я здесь, пока настоятельница меня не прогонит. Знаю, я не сестра, но подругами мы могли бы стать?

– Да. Доброй ночи, Канта.

– Доброй ночи.

Они разошлись. Тунува отправила Нинуру к реке и вернулась к себе в солнечную комнату, где Эсбар ждала ее на кровати, которую они так часто делили. Она зажала ладони между колен.

Тунува остановилась в дверях.

– Нам давно не приходится ничего опасаться в Пуще, – с вопросом в голосе проговорила она.

– Я не леса боюсь.

– Канты?.. – Тунува села рядом. – Эсбар, за столько лет ты не уверилась, что я сумею постоять за себя?

– Тува… – В пристальном взгляде Эсбар блестел металл. – Ты понятия не имеешь, кто она и на что способна. Пока не узнаем о ней больше, никому не следует оставаться с ней наедине. Зачем рисковать?

– Затем, что мне ее жаль. Ты только представь, Эсбар, – лишиться дерева…

Между ними повисла зыбкая тишина.

– Ты решила, что она поймет твое горе, – сказала наконец Эсбар. – Может быть, лучше, чем понимаю я.

Она старалась скрыть потрясение, но Тунува его заметила.

– Эс, – Тунува сжала ее руки. – Нет, любимая. Я не о том думала. Просто Канта пережила страшную боль. Ты знаешь, ты ведь видела меня, когда Нин принесла меня тебе, как опасно оставаться наедине с таким горем. Прошу, дадим ей хотя бы надежду.

Эсбар всмотрелась в ее лицо. Тунуве померещились ее полные ужаса глаза в ту дождливую ночь.

– Если тебя это утешит, Тува, – сказала она. – Я всегда желаю тебе счастья.

Она поднялась.

– Поспи здесь, – предложила Тунува, встав вместе с ней. – Я, может, много недель тебя не увижу.

– Я нужна Сагул. Она уже не может удержать в себе пищу и повернуться без помощи не может, – коротко ответила Эсбар. – Мы с Денаг сменяемся при ней – одна днем, другая ночью.

– Ты мне не говорила, Эсбар, – тихо шепнула Тунува. Подруга кивнула. – Денаг выяснила, в чем причина?

– Она предполагает… зловредное разрастание где-то в животе. По-видимому, такие могут незаметно развиваться по многу лет, а от первых признаков до смерти проходят считаные недели.

– От этого есть средство?

– Нет.

Тунуву охватило раскаяние. Занятая мыслями о Сию, она не заметила, какой груз лег на Эсбар, а у той – тени под глазами, забота гнет плечи.

Когда Эсбар шагнула к выходу, Тунува поймала ее за руку:

– Эсбар… Случись что, пока меня не будет, ты готова. Ты готова с того дня, как Сагул тебя выбрала.

Эсбар смягчилась:

– Возвращайся скорей. – Она нежно поцеловала ее в губы. – И пожалуйста, невредимой.

Дверь за ней закрылась. Тунува опустилась на кровать, придавленная многими наслоениями печали.

Нинуру, словно почувствовав ее сердечную тревогу, протиснулась в щель и легла рядом, на место Эсбар. Утешившись ее теплом, Тунува уплыла в сон и видела Эсбар, которая на этот раз топила ее в меду.

Глубокой ночью она проснулась – думала, опять вся в поту, как нередко бывало в последние годы, но кожа была сухой. Нинуру вскинула голову, навострила уши.

Тунува толкнула ее в бок:

– Нин?

Ихневмон нюхал воздух.

– Пахнет черной горой, – сказала Нин. – Тайным огнем.

Теперь почуяла и Тунува. Вслед за Нинуру она вышла на балкончик. Увидела, как погасла и снова загорелась россыпь звезд. В такой темноте только магичка могла различить спускающуюся тень.

Не тратя времени на раздумья, она бросилась в коридор. Нинуру не отставала.

В палате Невест пахло рвотой. Сагул спала. При свете своего огня Тунува увидела на циновке Эсбар, опустившую голову на валик.

– Эсбар! – Тунува растормошила ее. – Извини, любимая.

– Тунува?

– Что-то проникло в долину. Нинуру говорит, пахнет горой Ужаса.

Эсбар села, выхватила из-под кровати меч.

– Приведу Денаг, – сказала она. – Созови малый отряд.

Тунува прошла по обители, выбирая тех, на чье молчание могла положиться. Первой – Хидат, затем Изи Тамутен (она заботилась об ихневмонах) и Имсурина, которого застала за кормлением Лукири из соски.

– Имин, – негромко позвала Тунува, – идем со мной.

Тот передал ребенка другим мужчинам. Тунува послала Балага позаботиться о Сагул.

Освещая темноту своими огнями, отряд спустился в долину. Имсурин, не имея собственного светоча, шел в середине. Тунува придерживала его за плечо, чтобы не оступился.

Внизу она доверилась чутью. Все подняли огоньки над головой, чтобы осветить широкий круг. Увидев, что лежит у подножия дерева, Тунува встала как вкопанная.

– Хидат, – сказала она, – совсем как те камни, что мы видели.

– Да. – Хидат наложила стрелу на тетиву. – Откуда это здесь?

– Кто-то принес его к дереву.

Нинуру тянула носом воздух.

– Очень похоже на вулканическое стекло, – заметила Изи, встав на колени рядом. – Странно.

Эсбар обнажила меч:

– Посмотрим, что там внутри.

– Осторожней, Эсбар, – предостерег Имсурин. – Я чую неладное.

Тунува подняла копье. Эсбар обошла камень по кругу, отыскивая слабое место, – не нашла и просто рубанула с размаху. Клинок с отчетливым «кланг» скользнул по поверхности, рассыпав во все стороны искры. Эсбар попыталась колоть, потом пилить – с тем же успехом.

– Дай я попробую, – сказала Тунува.

Эсбар посторонилась. Тунува медленно подтянула рукав, поднесла руку к пышущему жаром камню и сделала то, на что не решилась в долине Яуда.

Она коснулась его голой рукой.

Над головами вспыхнули и засверкали плоды. Камень под ее рукой раскололся, от ладони к пальцам прошла трещина. Из нее вырвался горячий пар, за ним пробились свет и зловоние, какое исходило из горы Ужаса.

– Тува, назад! – крикнула, отступая, Изи.

Тунува окаменела. Она смотрела в разбитое зеркало, на жизнь и смерть, на все, что понимала и чего не могла понять.

Ее оттащила Эсбар. Тунува уставилась на обожженную руку – ладонь вся была изрыта крошечными красными ямками. Похоже на отпечаток пчелиных сот. Никогда в жизни никакой жар не причинял ей вреда.

По валуну разбегались трещины. Он вздувался, дергался, раскачивался, поверхность шла рябью, словно вода. Имсурин вскинул топор, который носил при седле.

Камень вздулся с одного боку, его проткнуло изнутри что-то острое. Даже магическое зрение не помогло Тунуве понять, что она видит. Два рога – как из надраенного чугуна. Раздвоенное копыто и еще одно, крошащее плотную скорлупу. Пышущие черным дымом ноздри, и два угля над ними во впадинах глазниц.

Ее рассудок изнемогал в поисках объяснения. Конечно, это огромный бык или подобное ему животное. Но когда на волю вырвалась передняя часть тела в дыму и потеках расплавленной лавы, за ней показались не задние ноги, а толстый чешуйчатый хвост.

– Что это, во имя Матери? – выдохнула Эсбар.

Копыта пробороздили землю. Тварь открыла пасть, показав темный металл зубов, и испустила душераздирающий крик.

– Не знаю. – Хидат нацелила стрелу. – Но пусть умрет.

35

Запад

– Кто ты?

Лица не было – лишь тень в сером тумане.

– Я вижу сон, – ответил голос, подобный чистой воде (небывалый голос: не скажешь, какой высоты, с каким выговором – без всяких примет). – Полагаю, ты тоже.

– Это твой сон или мой?

Они стояли по разные стороны ручья. Не считая его стеклянного звона, кругом была мертвая тишина.

– И правда ли мы видим сон?

Отзвук ее собственного голоса в точности походил на первый.

– Я помню, как засыпала. – Фигура сохраняла более или менее человеческие очертания и не шевелилась. – Как странно. Сколько снов я видела, и никогда мой путь не сходился с другими. Или я более одинока, чем думаю, или вообразила себе подругу, или тебя послали боги.

– Богов не существует.

– Как же не существует?

Выжидательное молчание.

– Хорошо. Если ты тоже видишь сон, тогда это и твой и мой сон. Что могло нас свести?

– Не знаю. Где ты в настоящем мире?

– Я на острове.

– И я на острове.

Видение распалось. Глориан проснулась в своей постели. Ее била дрожь. Рядом сидела Хелисента.

– Кошмар приснился?

Глориан не сразу смогла ответить. Язык словно пришили к зубам.

– Наверное.

Хелисента тронула ее за плечо.

– Совсем озябла, – пробормотала она. – Скоро утро. Я велю приготовить ванну.

– Спасибо.

Дама подошла к окну проверить, заперто ли. Когда она вернула к жизни огонь и вышла, Глориан заворочалась, силясь припомнить сновидение. Рот наполнился вкусом серебра.

Дамы искупали ее, прогнав озноб. Она отпустила Хелисенту с Аделой, оставив только Джулиан расчесать и высушить ей волосы.

– Не поехать ли сегодня в Королевский лес, раз уроков у тебя не будет? – предложила Джулиан. – Долгие зимние прогулки бодрят.

– Похоже, будет дождь.

– Ты же любишь дождь.

– У меня голова болит. – Глориан обхватила себя за плечи. – Давай лучше останемся, поиграем в карты.

– Нехорошо так замыкаться, Глориан. Почему бы тебе снова не поискать дубовых орешков?

Глориан задумалась, сколько желающих ей смерти людей затаилось среди дубов.

– Может, когда солнце выйдет, – сказала она.

– Как хочешь, – вздохнула Джулиан.

Пока дамы проветривали и окуривали благовониями ее спальню, Глориан отзавтракала в палате Уединения, при охране, державшейся так близко, что она чуяла стальной запах ножен. Ее мир, когда-то замкнутый и мягкий, словно розовый бутон, отрастил шипы.

Мать пришла к ней первой. Она, как всегда, мало говорила. Королева Сабран не давала воли страхам и не мирилась со слабостью. Но она посидела с Глориан, пока та работала.

В первые часы после покушения она никому не позволяла встать между ними. Королева Сабран увела Глориан в свои покои, сама уложила в свою постель и всю ночь не смыкала глаз, гладя по голове дочь, когда та просыпалась. Глориан спала неспокойно, но, как никогда, чувствовала себя защищенной – утешенной матерью, в пелене ее долгожданной любви.

С тех пор королева Сабран к ней не прикасалась. И держалась холоднее, чем когда-либо, словно та ночь нежности обратила ее в камень.

Сегодня она находилась в палате Совета. Поступили новые сообщения о пропаже скота. В мире что-то зашевелилось, и Инис начинал чувствовать это шевеление. Король Бардольт пропустил обычный летний визит, а Глориан только и думала, как бы его повидать. Впрочем, он скоро будет здесь. Обычно он не покидал Хрота в темные месяцы, когда был нужнее всего своему народу. Должно быть, он прибудет из-за покушения на ее жизнь.

Тот мужчина с тусклым ножом явился из шахтерского городка Краухэм. Глориан видела, как он умирал на разбросанном по полу камыше. На следующее утро мать приказала двору перебраться в замок Дротвик, где Глориан забилась в свои комнаты и осталась наедине со своими дамами и своим ужасом. Он вздрагивала от самого тихого звука, страшась снова увидеть то бледное ожесточенное лицо.

Он хотел ее убить, потому что решил, будто Безымянный восстал и ее род не вправе повелевать Инисом.

Все из-за горы Ужаса.

Она взглянула в запотевшее окно. Утро было мрачным, свинцовым – под стать ее настроению, но в Гористом крае такие рассветы не редкость.

Заскрипела дверь. Она напряглась всем телом.

– Принцесса, кортеж короля Бардольта миновал Ворхерст, – доложила рыцарь Эрда. – Скоро они будут здесь.

– Благодарю.

Рыцарь Эрда удалилась, снова оставив Глориан одну. Одной безопаснее всего.

Отец прибыл в Дротвик за полдень. Когда всадники проезжали под ее окном, Глориан высмотрела среди них Вулфа. Он поднял взгляд, и их глаза встретились.

За это короткое мгновение она увидела тени под его темными глазами. Он коротко поклонился ей и проехал дальше.

Король Бардольт любил первым делом принять ванну. Ожидая его, Глориан играла в карты с дамами, но мыслями была далеко, и раз-другой дамы нарочно поддались. Часовая свеча наполовину прогорела, когда отец наконец вызвал ее к себе.

Он ждал в Памятной комнате, где хранились документы и рукописи. Король Бардольт терпеть не мог читать, зато ценил эту часть замка за тишину и прохладу.

По сторонам двери стояли двое его дружинников. Один суровый и бледный, со шрамом на скуле («Карлстен», – вспомнила она), а второй с непослушными черными волосами, аккуратной бородкой и темной кожей. Этот ей улыбнулся.

– Добрый день, – на хротском обратилась к нему Глориан. – Не припомню, мы знакомы?

– Трит Исборгский, принцесса. Имею честь. – Он поднял кулак к сердцу. – Радости вашему дому.

– Огня твоему очагу.

Отец сидел, опершись локтями на колени, и поглаживал бороду, как всегда делал в глубокой задумчивости. Он встал навстречу дочери:

– Глориан.

– Папа, – прошептала она.

Один его вид – целительное лекарство для глаз. Отец, даже без кольчуги и без мехов, выглядел каменной стеной, какую не пробьет ни один клинок. Едва закрылась дверь за ее спиной, Глориан бросилась к отцу, и тот сгреб ее в объятия.

– Королевна, – пробормотал он. – Ты цела.

Она хотела ответить, а вместо того расплакалась.

– Ну-ну, моя воительница, все хорошо. – Он усадил ее на колено, как сажал маленькой. – Поплачь, если плачется. От этого на сердце легче. И я плакал, когда меня первый раз пытались убить.

– Правда?

– И во второй. И в третий.

Глориан свернулась у него на груди, слезы сами текли по лицу. Отец, крепко прижимая ее к себе, запел низким, медленным голосом. Сколько раз на ее просьбы не оставлять ее в Инисе он успокаивал дочь этой старинной колыбельной, от которой и Святой бы оттаял.

– Папа, – она утерла глаза, – почему ты не приехал летом?

– В Хроте были дела, требовавшие внимания. Зато теперь я здесь. – Король Бардольт заглянул ей в лицо. – Тот углекоп мертв. Он тебе ничего больше не сделает, Глориан.

– Но наверняка есть и другие, кто нас ненавидит, – с запинкой выговорила принцесса. – Я умею драться, ты сам позаботился научить меня, но, папа, я от страха даже шевельнуться не могла.

– И со мной так было. Все живое спасается, замирая. Вспомни, как неподвижен учуявший опасность олень. Стыдиться тут нечего, Глориан, но с этим можно справиться.

– А если кто-нибудь доберется до меня раньше, чем я справлюсь?

– Тогда его остановит королевская стража. Рыцарь Брамель получил награду за храбрость.

– Хорошо. – Она приткнулась макушкой ему под подбородок. – А с тобой это в первый раз на войне было?

– Нет. В Брингарде, – тихо ответил он. – Мне тогда было четырнадцать. Кое-кто из нашего селения пришел за твоей тетей.

Король пригладил дочери волосы.

– Я и тогда уже был высоким и сильным, но он оказался сильнее. Он свалил нас обоих на пол. Мать как раз вовремя вернулась с охоты и застрелила его.

Он впервые рассказывал ей эту ужасную историю.

– Мы потому и бежали в Аскрдал, – пояснил Бардольт. – Скири Широкий Шаг дала нам приют. Она была доброй.

Глориан пожалела, что так мало знает его семью. Хротцы, хоть и пользовались их ремеслом, побаивались когда-то резчиков по кости, воображая, что те повсюду несут с собой смерть. Им пришлось еще хуже, когда сестра отца родилась с белой прядью на голове. В те жестокие времена в этом видели доказательство, что девочка проклята ледяными духами.

– Как и тебя, меня спасла мать, – сказала Глориан. – Она оттолкнула того человека.

– Слыхал. Говорил же я тебе: она воин!

Глориан кивнула:

– В тот день… мать была очень ласкова, а теперь говорит со мной еще холоднее прежнего. С ней никогда не поболтаешь и не посмеешься, как с тобой, папа. – Глаза у нее снова наполнились слезами. – Она меня стыдится?

– Нет, никогда, – тихо и решительно ответил он. – Ни она, ни я никогда не будем стыдиться тебя, Глориан.

– Почему же тогда она не любит меня, как ты?

– Любит. Не меньше моего. Но бывают люди горячие, а бывают холодные. Королева Сабран из вторых, а я из первых. Оттого-то наш брак так прочен.

Глориан опустила взгляд на свои ладони.

– Ты с тех пор выходила из дворца? – спросил король Бардольт. Она покачала головой. – Не позволяй страху тобой распоряжаться. Если бы я прятался всякий раз, когда кто-то пытался мне навредить, мне бы пришлось замуровать себя в доме.

– Я не прячусь, – храбрясь, ответила Глориан. – Можно нам покататься вместе в Королевском лесу?

– Конечно.

– Ты надолго приехал?

– До свадьбы благородного Магнауста с принцессой Идрегой. Мы с твоей матерью выедем из Верстата. – Он поцеловал ее в макушку. – Мне надо побеседовать с Советом Добродетелей. Ступай в святилище, помолись рыцарю Доблести. Пусть твой покровитель придаст тебе твердости.

– Да, папа.

Она встала, но он удержал ее за руку.

– Я бы сам убил того человека, как убил Вертинга Кровавый Клинок, – тихо сказал он. – Если в Инисе остались его сторонники, они умрут так же, как тот несчастный. Клянусь тебе, дочь.

Глориан ему поверила. Он никогда не нарушал клятвы.

За дверью ее ждала Хелисента, чтобы проводить до охранявшихся покоев.

– Хелли, – заговорила Глориан, когда они свернули по коридору, – ты еще помнишь, как найти ту потайную комнату с глазком?

– Ты же не собираешься подглядывать?!

– Я хочу знать, почему отец пропустил летний приезд в Инис. Он сказал, в Хроте были неотложные дела, – по-моему, это свидетельствует о чем-то очень важном.

– Почему бы не спросить мастера Гленна? – чопорно возразила Хелисента. – Джулс говорит, вы возобновили знакомство.

– Если две короткие беседы называть знакомством, – усмехнулась Глориан. – А что это, Хелли, ты говоришь о нем с таким видом, будто кислую сливу надкусила?

Хелисента остановилась, чтобы окинуть ее хмурым взглядом:

– Глориан… тебе же рассказывали про Вулфа?

– Что про Вулфа?

Пока они так стояли, дверь распахнулась. Хелисента оттеснила Глориан за портьеру, и они, затаив дыхание, пропустили короля Бардольта, спешившего куда-то с двумя дружинниками. На ходу те переговаривались на хротском.

– Идем дальше, Хелли, – сказала Глориан, когда все прошли. – Так что там о Вулфе?

Хелисента выглянула в окно.

– Мне отец рассказывал, – сказала она. – Сколько-то лет назад на северной опушке Дебрей нашли мальчика. Говорят, на том ребенке была колдовская метка.

– Колдовство! – Глориан сдержала смешок. – Хелли, я знаю, какие сказки ходят на севере. Иногда они мне даже нравятся, но…

– Одна говорит о женщине с древней Иниски, которая живет в глубине Дебрей и мучает тех, кто отрекается от Святого, – прошептала Хелисента. – Она – не сказка, Глориан. Я уверена.

– Кто?

– Инисская ведьма. Лесная хозяйка. Та, кто уродует деревья. – Голос у нее дрогнул. – Вулф вышел из Дебрей. Барон Гленн в ту ночь принял его к себе и дал ему имя.

– Очень великодушно. У барона Гленна большое сердце. – Глориан скрестила руки на груди. – По-моему, все очень просто. Вулф – найденыш, которому досталась любящая семья. А все разговоры о колдовстве – чепуха.

– Думай что хочешь, – также скрестила руки Хелисента, – а я верно скажу, что Дебри – скверное место, покинутое Святым. Отец не один десяток лет надзирал за их южной частью и столько навидался, что я не могу доверять этому лесу.

– Это не значит, что нельзя доверять Вулфу. Не его вина, что его туда подбросили.

– Я его и не виню. Просто прошу тебя быть с ним осторожней, – тихо сказала Хелисента. – Знаю, он тебе нравится, но есть люди, для которых Вулферт Гленн – напоминание о старом мире. Откуда нам знать, чей взгляд упал на него тогда? А может, и сейчас за ним следит…

– Хелли, все это не поможет мне выяснить, почему отец летом не побывал в Инисе.

Хелисента задумалась. Видно было, как крутятся ее мысли за темными глазами.

– Скажи, что вечером хочешь уединиться в королевском святилище. Чтобы… поразмыслить о будущем своем правлении или что-нибудь такое. Это даст тебе время… – Хелисента запнулась. – Глориан, есть вещи, которые не зря покрывают тенью. Ты уверена, что этого хочешь?

– Если мне быть королевой, я должна научиться сама обнаруживать истину. И быть храбрее. Во всем. – Глориан гордо выпрямилась. – Мать после вечери уходит к себе. К тому времени мне нужно быть у глазка.

Принцесса поморщилась:

– Давай не будем говорить Джулс, она только разволнуется.

Они переглянулись и в один голос добавили:

– И Аделе.

После вечерней трапезы они с Хелисентой переоделись и прошли к королевскому святилищу. Рыцари Брамель и Эрда закрыли за ними дверь, оставив Глориан предаваться размышлениям.

– Возьми. – Хелисента протянула ей мешочек с огнивом. – Умеешь пользоваться?

– А как же! – Заметив вздернутую бровь своей дамы, Глориан вздохнула. – Я знаю, что особам королевской крови недостает некоторых умений, но ты и вправду думаешь, что северная принцесса не знает, как разжечь огонь?

– Иногда я забываю, что ты наследница двух тронов. – Хелисента подала ей железные клещи. – Это для гвоздей.

Они нарядились в плащи разных цветов, а сейчас обменялись ими, после чего Хелисента, надвинув капюшон, опустилась на колени, а Глориан прокралась к дверям святилища.

Тайную комнату Хелисента открыла в пятнадцать лет. Отец, зная, что у нее острый глаз, попросил дочь разыскать несколько свитков с деловыми записями в архивах замка. Перебирая свитки, она наткнулась на старый план Дротвика и заметила на нем два окна, которых снаружи не видела, – вплотную к комнате, где теперь располагалась королевская опочивальня. Прочесав замок, девочка нашла пыльный закоулок, заложенный с одной стороны кирпичами.

Должно быть, каменщики поленились заложить его целиком. Убедившись, что за королевой Сабран никто отсюда не подглядывает – там не было ни следа, только мышиный помет, – Хелисента сожгла план и рассказала о нем Глориан. Теперь это место принадлежало только им.

Входить надо было через щель за ржавой железной решеткой. Встав на колени, Глориан клещами вытянула гвозди, открыла проход и скользнула в него.

В темноте она достала из мешочка кремень и огниво. Уже при свете свечи поставила решетку на место. В ней ниточкой натянулось боязливое волнение. Впервые за шестнадцать лет она сбежала от своих телохранителей.

Лесенка была узкая. Хелисента подозревала, что королева-кошка могла проводить по ней своих любовников, хотя самовластная властительница скорее кичилась прелюбодеяниями. Вернее того, комнатушка просто оказалась ненужной, и ее замуровали, чтобы укрепить стены замка. Глориан прежде не решалась здесь побывать.

Ее мягкие туфли ступали почти беззвучно. Она прикрывала свечу ладонью, тень ее колебалась на стене. Заслышав голоса, она задула огонек и продвигалась вперед, пока не увидела слабый свет.

Щель в стене открывалась прямо в Большую палату. Мать сидела на кровати в свободной сорочке цвета старой кости.

– …Никогда не осмеливались восстать против Ваттена. У них молоко вместо крови и животы подбиты пухом.

– Герион теперь безопасен, согласна, – отвечала мать, глядя на расхаживающего по комнате супруга, – но нам не только его приходится опасаться. Ты сказал, болезнь пришла из Офандаута.

– Мои дружинники нашли селение почти опустевшим, – угрюмо ответил король Бардольт. – Иссин подхватила заразу, Сабран. Она умерла.

– Святой! На ней держался мирный порядок. Кому об этом известно?

– Только тем, кто плыл с нами в Элдинг.

– Какие ты принял меры, чтобы слухи не пошли дальше? – Королева встала. – Бардольт, мы уже ступили на зыбучий песок. Сперва обнаглевшая республика, потом гора Ужаса…

– Там все закончилось. Зараженное селение сгорело дотла вместе с трупами. Я оставил конных гонцов, чтобы оповестили, если болезнь снова поднимет голову. – Он ухватился за полочку над камином. – Один из моих дружинников выжил. Пусть Фортхард его осмотрит.

– Ты привез его сюда?

– Он не заражен.

– Малейшие признаки болезни в Инисе будут подпитывать слухи об извержении горы Ужаса. Глориан уже взяли на прицел.

– Да, я с ней говорил. – Бардольт вздохнул. – Ран, будь с ней поласковей. Ты – ее мать, она лепит себя по тебе. А ей трудно догадаться о твоей любви.

Королева Сабран вздернула подбородок:

– Говоришь, я слишком жесткая? А я скажу, что наша дочь слишком мягкая. – (Глориан съежилась.) – Без огня и молота меча не выкуешь. И ты, и я росли в кузнице, Бардольт. А что знает Глориан о настоящих трудностях?

– Так это мы должны стать для нее кузней? – В голосе Бардольта звенел гнев. – Мы, ее родители?

– Молотом приходится быть мне, потому что ты, как ни странно, отказываешься. Ей шестнадцать, а она боится выйти из замка. Она не исполняет главный наш долг. Так же поступила бы королева-кошка, если бы не боялась, что это покончит с ее властью.

– Не сравнивай нашу дочь с этой…

– Приходится, потому что их всегда будет сравнивать Инис. – Сабран подошла к мужу, встала рядом. – В глазах закона Глориан позволительно рожать с семнадцати лет. Еще год, и она сможет править королевством без регента. Если ее сейчас, прямо сегодня, призовут к исполнению долга, уверен ли ты, что у нее хватит сил?

– Ран, тебе еще нет и пятидесяти. Ради любви Святого, пусть у нее будет детство, которого не выпало ни тебе, ни мне.

– Тебе легко говорить. Ты при желании можешь наплодить сколько угодно бастардов. – Королева накрыла ладонью живот. – Для меня Глориан – одна-единственная преемница. Она должна быть сильной… должна быть безупречной – потому что других детей у меня не будет. Видит Святой, я старалась.

Глориан заморгала, словно хотела отогнать дурной сон. Так же онемела она после падения, когда сломала руку, только боли в этот раз не было.

– Сабран, – тихо сказал король Бардольт, – я никогда… Ты – корень моего сердца.

Королева Сабран протяжно выдохнула.

– Знаю. Прости меня, Бард. – Она снова опустилась на постель. – Я не могу сюсюкать с Глориан, баловать ее. Она и так уже слишком похожа на мою мать. Я все эти годы не подпускала к ней Мариан, но в Глориан течет и ее кровь.

Мариан Малая, слабейшая из инисских королев… Глориан захотелось стать крошечной, совсем пропасть.

Ни одна королева рода Беретнет не зачинала более одного ребенка, а ее родители все эти годы пытались. Одной ее им было мало.

– Перестань. – Отец сел рядом с матерью. – Глориан не Мариан. Быть такого не может, ведь она – это мы.

Он ладонью коснулся ее колена:

– Милая, что за тень тобой овладела?

– Зря ты это, Бардольт. Мои заботы не из головы, – очень тихо сказала Сабран. – Они из прошлого.

– Провались это прошлое, – тихо выбранился он. – Мы с тобой – будущее, мы с тобой вместе меняем мир. Все в наших силах, за что ни возьмемся.

Королева Сабран переплела его пальцы своими, заглянула ему в глаза.

– В эту ночь, – сказала она, – я прошу тебя взять то, что тебе уже принадлежит, и отдать мне мое.

Она поднесла его ладонь к губам. Король Бардольт дал ей погладить костяшки пальцев, а потом наклонился и поцеловал ее.

Глориан понимала, что должна уйти. Это только для них двоих. Надо возвращаться к Хелисенте, пока не спохватилась охрана.

Но что-то удержало ее на месте. Может быть, любопытство – захотелось посмотреть, что такое супружество.

«Поймешь после венчания, – отвечала Флорелл на все ее вопросы. – А пока незачем, милочка».

Почему бы не узнать заранее?

Как ей иначе себя готовить?

И она смотрела, как раздеваются родители – не деликатно, а так, будто заспались на солнцепеке и торопились остыть. «Уходи», – подгонял ее внутренний голос, но Глориан приросла к месту. Лицо у нее горело. Она видела только обнаженные тела, рассыпавшиеся по коже волосы обнимающихся родителей. Ни вежливости, ни умеренности. Ими владело что-то иное.