Текст книги "День, когда пала ночь"

27

Север

Король Бардольт провел с Иссин несколько часов. Вулф тщетно пытался уснуть в искусственной темноте зала. Рядом не спал Трит – лежал, заложив руки за голову и катая желваки на скулах.

Под крышей не видно было примет времени, но, по догадке Вулфа, Иссин вышла к полуночи. Она прятала руки в рукава, а лицо – под капюшоном. Бывшие снежные провидицы после обращения почти все вытемнили себе волосы, но ее блистали белизной.

– Долгонько они там просидели, – шепнул Трит. – Как думаешь, о чем говорили?

Вулф смотрел на закрытое крышкой отверстие дымохода:

– В Лазию Безымянный принес чуму. Такую страшную, что сам Святой не смог рассказать об увиденном.

– Его милость тоже постарается это замолчать. – Трит перевернулся на бок, к Вулфу лицом. – Во имя Святого, надо же что-то делать! А если зараза пойдет дальше?

Они лежали вплотную. При слабом свете ближней свечи Вулф вбирал в себя Трита: ямку на горле – там, где сходились ключицы; темную поросль на челюсти и верхней губе. Его вдруг потянуло провести по щетине пальцем, проверить, мягкая она или жесткая.

– Трит, – заговорил он, – я тебе что-то скажу, только обещай оставить это при себе.

– Конечно. Я что, похож на Карлстена?

– Я видел кое-что под водопадом.

– Что? – Трит приподнялся на локте, но Вулф покачал головой. – Мне можешь ска…

Он поморщился от пинка лежавшей позади Саумы.

– Ребра Святого, – пробормотала она. – Хорош шептаться, вы, двое!

Трит беспомощно покосился на Вулфа. Саума вновь опустила голову на пол, и они тоже. Вулф пролежал без сна всю ночь – вспоминал огонь внутри тех камней.

На заре они выступили из Солнотта в долгий путь до столицы. Иссин ехала рядом с королем на прекрасном белом коне, подаренном ей вождем. На ней было зеленое одеяние священницы, а руки до локтя закрывали перчатки из кошачьей кожи.

– Жители Солнотта уходят с нами? – спросил Вулф у Регни.

Та оглянулась на него:

– По всем приметам болезнь дальше Офандаута не пошла. Его милость приказал вождю Солнотта сжечь селение.

– Мы там половины жителей не застали. Если кто-то из разбежавшихся болен…

– Вулф, – перебила Регни, – на твоем месте я бы больше не упоминала Офандаут.

Она проехала вперед. Вулф, беспокойно оглянувшись на север, тоже пришпорил коня.

Королевский отряд несколько дней держался янтарного пути, который вел от Могильников к реке Дрейри. Далеко позади к небу иглами поднимались дымки.

Лагерь разбили под звездами, и Вулфу вспомнились учения в лесах Феллсгерта. Отстояв на часах, он сидел со своей долей у огня, и выпивка, песни, веселье, как обычно, окружали короля Хрота. Ночами в тесной палатке он слишком остро ощущал мягкое тепло лежащего рядом Трита. Он никогда раньше не чувствовал такой близости с другом и дивился, откуда взялось это чувство.

Долгий путь сквозь ветер и легкий снегопад привел отряд в речной порт, где ожидали три ментских когга с полосатыми парусами – по белому тянулись зеленые, словно головка чирка, полоски.

Хротцы гордились своими корабелами, однако король Бардольт и от Ваттена не отказался принять двадцать захваченных судов, переживших Зимний потоп.

В тот вечер Вулф направился к занятой королем каюте. На часах стояли Эйдаг с Карлстеном, чьи золотистые волосы были заплетены в косу и уложены за левое ухо.

– Мне нужно видеть короля, – сказал Вулф.

Эйдаг кивнула и ушла, оставив мужчин наедине. Грозовой ветер трепал паруса.

– Болит? – спросил, помолчав, Вулф.

– Жалость прибереги для себя. – Карлстен не разжимал пальцев. – Тебе, думается, знаком запах горелого мяса.

– Ты что, – Вулф разрывался между раздражением и усмешкой, – правда поверил, что я рос под котлом, вдыхая запахи колдовского варева?

Карлстен ответил ему безрадостной улыбкой.

– Жаль тебя разочаровывать, Карл, но первый запах, какой я запомнил, – травяного отвара. И я не рад твоей боли, как бы ты ни был рад моей.

Карлстен сложил на груди могучие руки:

– И я не рад.

– Говорят, в чашу с вином люди выливают правду. Давай повтори ее. Ты веришь, будто ведьма из легенды оставила меня на опушке Дебрей. Чего ради?

– Я не говорю, что понимаю мысли ведьм.

– Да нет там никаких ведьм. Дебри – всего лишь деревья и воспоминания. Ведьм вообще не бывает.

– Я и сейчас вижу ведьму.

Вулф проследил его взгляд – на поставленный для Иссин полотняный навес. Она так и не сняла перчаток и сидела в одиночестве – сгорбившись, с темными полукружьями под глазами.

– Да что ты плетешь, Карл? – вздохнул Вулф. – Ты еще не родился, когда она отреклась от старой веры. Тебе всюду мерещится зло.

– Святой создал в Инисе новое королевство, потому что старая мерзость не заслуживала спасения. Нас со всех сторон окружает старый мир, Вулф, – сказал Карлстен. – Подкрадывается из темноты, ждет, чтобы мы его впустили.

Вулф не успел придумать колкого ответа, потому что вернулась Эйдаг (на голове ее отросла темная щетина).

– Иди давай. – Она придержала дверь. – Сыграем по-дружески в лис, когда закончишь?

Вулф вздернул бровь:

– Чтобы ты всю дорогу прохаживалась насчет волков?

– А то как же, – серьезно согласилась Эйдаг. – Но обещаю, что мои шуточки будут самыми свежими.

– Ну, если обещаешь… – улыбнулся ей Вулф.

Карлстен отвернулся. Вулф прошел мимо него, и Эйдаг притворила дверь за его спиной.

В темной каюте король Хрота, заложив морщину между бровями, сочинял письмо. Он был не из благородных по рождению и короновался неграмотным, так что письмо для него и поныне было трудной работой. Раз справлялся сам, без писца, значит послание секретное.

– Вулф! – Он с удовольствием отбросил перо. – Эйдаг сказала, ты хотел со мной поговорить.

– Государь. – Вулф взвешивал каждое слово, – я что-то видел в Офандауте.

– Говори.

Бардольт выслушал рассказ об исчезновении священника, о крови у реки и тлеющих валунах в пещере. Выслушал с самым невозмутимым видом.

– Ундир издревле был огненной горой, – заключил король, когда Вулф умолк. – Может, сам он и дремал много лет, зато тревожил окрестные земли до самых грязевых источников Домута. Необычно, но это в природе вещей. Что касается крови… наверняка серые волки.

Темнота подчеркнула его запавшие щеки. Вулф за всю дорогу ни разу не слышал его смеха, хотя пил король не меньше обычного.

– Государь, – повторил Вулф, – камень, когда я коснулся его голой рукой, дал трещину. Как…

Он готов был сказать, но не хватило отваги. Его бы приняли за сумасшедшего.

– Как что? – с непривычной мягкостью спросил Бардольт. – Что тебе почудилось?

– Ничего, государь. Дурацкая мысль.

Бардольт взял стоявший рядом кубок, сделал большой глоток.

– Не думай ты больше про Офандаут, – посоветовал он. – Всего-навсего горячка, не более того. Он уже сгорел дотла.

– Прости меня, мой король, но многие жители разбежались. Говорят, болезнь передается через прикосновение. Не следует ли послать на розыски, пока они не ушли далеко?

– Никто не ушел. Они все позапирались в домах. Иссин за это поручилась. – Бардольт снова взялся за перо. – Спасибо, что рассказал. Должен тебя просить больше ни с кем не делиться наблюдениями. Однажды ты станешь рыцарем, а добродетель Вежливости предписывает рыцарям скромность.

Вулф узнал приказ, хотя бы и под видом религиозной заповеди.

– Как доберемся до Элдинга, я пошлю тебя с этим письмом в Инис. Сообщение чрезвычайной важности, оно должно как можно быстрее попасть к королеве Сабран.

– Будет исполнено, – обещал Вулф.

С отчетливым впечатлением, что его сейчас попросили заткнуть глотку одной добродетели во имя другой, он повернулся к двери, но остановился, услышав снаружи шум.

Бардольт поднял голову на приглушенный стенами вопль.

– Пьянчуги! – буркнул он. – Разгони их, Вулф, не то всех подряд вызову на поединок.

– Да, государь.

Открывая дверь, Вулф ожидал увидеть пьяную драку; с первого взгляда ему почудилось, что это она и есть. На дальнем конце палубы костровые корзины освещали сцепившихся людей. Когда среди них мелькнуло что-то белое, Вулф напрягся, ощутив в животе холодный ком.

Иссин кричала, будто ее драли на куски. Когда она вырвалась из свалки, Вулф увидел ее голые руки: от кончиков пальцев до локтя кожа алела, словно покрытая яркой краской.

«Начинается с красноты на пальцах…»

Болезнь. Она догнала их.

Новый страшный вопль Иссин. Она дергалась всем телом, словно зло передразнивала плясунов.

– Помогите, – стонала женщина. – О боги, спасите! Жжет! Я горю!

– Помогите ей! – крикнули в толпе, но как помочь, никто не знал.

Иссин поскользнулась и рухнула, заколотила по настилу кулаками. Приподнявшись на колени, она с невероятной силой рванула свое облачение. Эйдаг ахнула. Иссин с бешеными глазами, закапав слюной подбородок, разодрала домотканое сукно и осталась в одной сорочке. Старуха принялась терзать ее, цепляя ногтями ткань и кожу, в кровь раздирая горло.

– Выпустите, – всхлипывала она со сведенным мукой лицом. – Духи, выпустите его!

– Что выпустить? – крикнул Велл.

– Огонь, весь огонь! – Она стала рвать на себе волосы. – Разве не видите, я горю!

Этот вопль шел из самого нутра – звериный и одновременно слишком человеческий. Вулфа от каждого ее вскрика пробирал болезненный озноб. Иссин рвала окровавленные седые космы, раздирала лицо ногтями, а потом поползла по палубе с пеной на губах.

Эйдаг с Карлстеном, обнажив мечи, встали плечом к плечу.

– Именем короля! – гаркнул Карлстен. – Не подходи!

Он растянул губы, смотрел круглыми глазами:

– Ни с места!

– Государь, мой король! Добрый король! – Она задыхалась от боли. – Помоги мне. Убей!

– Держите ее! – заорал кто-то.

Карлстен шагнул ей наперерез.

– Нет, Карл, нет! – выкрикнул Трит. – Не тронь ее!

Иссин потянулась к Карлстену. Тот отшатнулся, и тогда она с размаху ударила кулаком Эйдаг, которая, вскрикнув, метнулась в сторону.

– Что за шум, во имя Святого? – взревел вышедший из каюты король Бардольт.

Иссин, увидев спасителя, кинулась к нему, и между нею и королем остался один Вулф. Он, не раздумывая, ухватил женщину за запястье и вогнал ей в живот меч.

Мир замер. Ее лицо было на расстоянии шепота, он чуял ее пот и известковую гниль на зубах. Он увидел, как мелькнувшие на лице изумление и ужас перешли под конец в улыбку. Она большим пальцем, едва ли не с нежностью, погладила его по щеке и повалилась.

Молчание пало на палубу тяжестью снегопада. Эйдаг, прижавшись к мачте, несмело ощупывала себе челюсть. Велл встал на колени рядом и рукой в перчатке коснулся ушибленного места.

– Назад, Велл! – рявкнул король, и Велл отпрянул. – Эйдаг, она тебя касалась?

Эйдаг испуганно закивала.

– Карлстен?

– Нет. – Карлстен скрипнул зубами. – Иссин не снимала перчаток. Она взошла на корабль, уже зная, что больна.

Вулф не отрывал глаз от лакированного кровью клинка. Его свободная рука – правая – дрожала. Он перевел взгляд и сквозь пелену в глазах посмотрел на убитую им женщину.

– Капитан, дайте другим кораблям сигнал ждать, – велел король; его ноздри раздувались при каждом вздохе. – Те, кого коснулась Иссин, будут сидеть в каюте, пока мы не дойдем до Элдинга. И ты тоже, Велл. Мы не знаем, как передается болезнь.

Он с горьким сожалением взглянул на тело старой подруги:

– Вы, остальные, столкните труп в реку. Веслами. Пальцем к ней не прикасаться.

28

Запад

В последних днях лета для Глориан горечь всегда мешалась со сладостью. С одной стороны – любимый пир Доблести: шесть дней турниров, кабаньей охоты, борцовских поединков, и дни эти красивы как никогда, особенно в замке Глоуэн. На полянах кивали, раскачиваясь, полевые цветы; воздух пахнул облепившими оконные проемы медовыми сотами.

С другой стороны, в эти дни всегда уезжал отец. А в нынешнем году он и вовсе не появился.

Она сидела с Джулиан у мраморного фонтана. В основании черепа затаилась боль. Еще с весны в ее снах стала появляться далекая, одетая в тени и туманы фигура. Она не двигалась, не заговаривала. Сновидения нагоняли холод, словно Глориан спала не на постели, а на снегу.

Между тревожными ночами лениво тянулись дни. Отчего такая жара, никто не понимал, ведь солнце светило совсем слабо. Оно, одетое мглой, порой окрашивалось мутным багрянцем, и края диска казались острыми, как лезвие.

Ее шестнадцатилетие отпраздновали скромно. Не было ни послов из других стран, ни танцев, ни республиканцев, ни мыслей о браке и ребенке.

Прошел еще год, а обручение все не давало ей покоя. Иногда ей хотелось отделаться от обещания, хотелось походить на лебедей или волков, выбирающих пару на всю жизнь природным чутьем. Рыцарь Верности повелел каждой душе связать себя брачными узами с другой. Многие находили в том счастье, она же не могла отбросить тревоги.

Насколько бы ей проще жилось, будь у нее желания, как у всех.

Глориан посмотрела на своих дам. Хелисента в тени каштана трудилась над героической поэмой. Адела, откинувшись на древесный ствол, отправляла в рот поздние вишни. Хелисенте случалось подсовывать в карман или под дверь девицам стихотворные послания, но дальше того ее ухаживания не шли. Адела вовсе никем не интересовалась.

А вот Джулиан вечно искала спутника жизни и в выборе была свободна. Ее старший брат, наследник княжества, уже обзавелся потомством и предоставил сестре поступать, как ей угодно.

– Что тебя тревожит? – спросила она Глориан.

– Ничего. – Встретив взгляд Джулиан, принцесса вздохнула. – Может, об этом лучше рассказать в святилище.

– Что, совершила страшный грех?

– А как же, и не один.

Они замолчали при виде подошедшей Сильды Йеларигас – в платье из белого шелка, которое подчеркивало ее медную кожу и черные волосы, волной стекавшие на плечи.

– Доброго утра, дама Глориан, – на искалинском поздоровалась Сильда. – Нельзя ли мне поговорить с дамой Хелисентой?

– Конечно, – на том же языке ответила Глориан, – если она не против.

Хелисента встала, заткнула за пояс пергамент. Подойдя к искалинке, она взяла ту под руку. Глориан проводила их взглядом.

– Как благородный Осберт? – обратилась она к Джулиан.

– Пишет часто – и выразительно.

– Ты могла бы за него выйти.

– Рано еще. Мама сказала, до двадцати никаких свадеб. Глориан, – ласково сказала подруга, – браки редко заключают раньше семнадцати. Пойми, ничего такого нет в том, что тебе пока не хочется.

«А если никогда не захочется?»

От необходимости отвечать Глориан избавили двое подошедших герцогов Духа. По дорожке шагали Робарт Эллер и рослый, как башня, Дамад Штиль – герцог Доблести и глава казначейства. При виде Глориан оба почтительно склонили голову – и прошли мимо.

– Вид у них встревоженный, – отметила, играя с ожерельем, Глориан.

– Это после собрания Совета Добродетелей. Мама говорит, всюду засуха. Некоторые ручьи и реки совсем обмелели – Леноу, Барт… Доносят, что люди кое-где переходят Лимбер, не замочив ног, а лодки садятся на мель. И хорошего урожая не ждут, так что будущий год будет тяжелее обычного.

Глориан помрачнела. Ей не приходило в голову, что дождливый Инис когда-нибудь будет нуждаться в воде.

После извержения горы Ужаса что-то переменилось в мире. Зловещий цвет солнца предвещал недоброе. В прошлый раз вместе с огнем эта гора выпустила на волю Безымянного.

– Ваше высочество! – к ней подошел гонец. – Королева Сабран требует вас к себе.

Дурные предчувствия нахлынули новой волной. Глориан смахнула пот с лица, пригладила волосы. Было у матери обыкновение призывать ее к себе именно тогда, когда она в нелучшем виде.

Королева Сабран находилось в своей палате Уединения. Лиума сидела рядом, обшивая кружевом ее платье. Госпожа гардероба улыбнулась вошедшей принцессе. Прежде Лиума была еще строже Флорелл, но немного смягчилась с годами.

– Глориан, – заговорила королева Сабран, – надеюсь, твои занятия с наставниками не прошли сегодня даром.

– Да, матушка. Я занималась религиозными писаниями и осваивала сложные выражения на искалинском.

– Хорошо. Тебе следует отточить произношение, – заявила мать. – Жанаста руз зунга, фаураста руз херза.

«Знающий многие языки правит многими сердцами». Глориан отогнала робость.

– Атха мейсо ауда, – ответила она, стараясь точно выговаривать слова, – Са хауза ту андуги гала хаураста.

– Превосходный выговор, – одобрительно кивнула Лиума. – Прекрасно, ваше высочество.

– Да. Подойди, – велела королева Сабран. – У меня для тебя известие.

Глориан села к столу напротив матери, а Лиума поставила перед каждой кубок тонкой работы – из рубинового стекла, одетый в железное кружево.

– Какая красота! – залюбовалась Глориан.

– Подарок карментцев. Их тщательно отмыли.

Понимание обрушилось не сразу. Ей не приходила в голову мысль о ядах.

Лиума налила им темного вишневого вина и удалилась. Глориан сидела прямо, подражая в осанке королеве Сабран. Она и за шестнадцать лет не привыкла, глядя на мать, видеть собственные черты. «Губы как розы, как святая кровь на снегу, – говорил поэт. – Глаза зеленее ивового листа, волосы цвета воронова крыла».

– Первая новость, думается, тебя порадует, – сказала королева. – Мы решили расторгнуть твою помолвку с благородным Магнаустом Ваттеном. Он обвенчается с искалинской принцессой Идрегой Веталда.

Глориан постаралась скрыть улыбку от пронизавшего ее солнечным лучом облегчения.

– Как велите, матушка, – сказала она. – Я от души желаю им счастья.

Королева Сабран, дугой выгнув бровь, поднесла кубок ко рту. От вина губы стали еще румянее.

– Извержение горы Ужаса угрожает Добродетелям, – говорила она. – Теперь невозможно откладывать укрепление связи с Ваттеном до твоего семнадцатилетия. К счастью, Идрега согласна и достигла брачного возраста. Они с благородным Магнаустом вступят в брак на Зимнем пиру.

– В самый темный день?

– К новому году.

– Да… Подходящее время для нового союза.

Глориан смутно помнила Идрегу. Любезная, милая. Странная пара для презирающего все на свете Магнауста.

– Мы с твоим отцом посетим церемонию, которая состоится в Ваттенгарде, – сказала королева Сабран. – Затем новобрачные отправятся в Ментендон.

Глориан не удержала взметнувшейся в ней надежды:

– Матушка, я так давно не бывала в Хроте. Нельзя ли и мне?..

– Нет, – отрезала королева; увидев, как сникла дочь, она откинулась в кресле, опустила плечи. – Не могут одновременно покинуть Инис и наследница, и правительница, Глориан. Придется тебе остаться.

Глориан как вспыхнула, так и потухла. Чтобы отвлечься от обиды, она отпила вина.

– Все это не освобождает тебя от обязанности обвенчаться самой, – напомнила королева. – Принцесса Идрега оказывает нам большую услугу. Придется вознаградить наших искалинских друзей.

А наградой станет Глориан…

– Да, матушка, – только и сказала она.

Королева Сабран поглядела на дочь и отвернулась к окну, за которым расстилались поля.

– Здесь я просила твоего отца обвенчаться со мной, – сказала она. – Здесь, на берегу озера Лифрит.

– Правда?

Глориан никак не могла узнать матери на этих картинах: она плещется в прудах, предлагает свою руку чужому человеку, язычнику. Глориан много лет не слышала ее смеха. Взгляд Сабран был далеким, но мягким, губы сложились в улыбку.

– Да. В тот день мне было страшно. Я боялась связать себя с незнакомцем, с человеком, у которого, как я знала, руки в крови, – но я это сделала, чтобы спасти Инис от разъедавшей его гнили. От разврата, зависти, дряблости. Нельзя допустить, чтобы они снова прокрались в наши владения, Глориан. – Сабран сделала еще один крошечный глоток. – Сегодняшний вечер занят у меня приемом просителей. Тебя же прошу уделять больше внимания занятиям.

– Матушка, – сказала Глориан, – мне теперь шестнадцать. Если мне предстоит остаться в Инисе одной, я хотела бы ближе познакомиться с делами правления. Нельзя ли мне побыть при вас?

– Какой у тебя сегодня урок?

– Музыка. – Глориан откашлялась. – Я должна… совершенствоваться в пении.

Обе они знали, что голос у нее чистый, как болотная вода.

– Понятно. – В тон королевы Сабран закралось несвойственное ему легкомыслие. – Пожалуй, день-другой без пения можно обойтись.

Замок Глоуэн служил летней резиденцией. Отделанный деревом тронный зал не отличался величием аскалонского, но и в нем были красота и достоинство: беленые стены, устланные камышом полы. Дверь оставили открытой ветру.

Семьдесят просителей жались друг к другу, ожидая своей очереди обратиться к королеве Сабран. Кресло-трон из полированного каштана стояло под красным балдахином, за спиной высилось знамя с изображением Истинного Меча.

Глориан впервые заняла место рядом с матерью, на приставном стуле. Сидела она, развернув плечи и сложив руки на коленях, как учили наставники.

Инисцы обращались к своей королеве, если не находили правосудия в провинциях. Жалобы большей частью были скучны, запутанны или скучны и запутанны разом: доносы на соседей за мелкие преступления против веры, распри из-за кладбищенского участка или полевой межи, изредка – просьбы о королевском помиловании… А жара не давала собраться с мыслями. Но Глориан очень старалась. Когда она наденет корону, ее долгом будет выслушивать свой народ и в меру сил восстанавливать справедливость.

– Благородный Манселл, – приветствовала королева подошедшего немолодого мужчину. – Добро пожаловать. Как поживает твой супруг?

Мужчина поклонился:

– Ваша милость. Принцесса. Благородный Эдрик в полном здравии.

– А ваши дети?

Королева, как ни была занята, никогда не жалела времени на любезности.

– Роланд продолжает осваивать дела баронства под руководством Эдрика, – ответил Манселл. – Мара теперь служит вашей матушке в замке Бефрит. По ее словам, дама Мариан к ней очень добра.

До Глориан давным-давно не доходили вести о ее бабушке.

– Приятно слышать, – ответила королева Сабран. – А ваш младший сын Вулферт? Он состоит в дружине моего супруга.

– Действительно. – Благородный Манселл улыбнулся, его глаза блеснули. – Вулферт весьма гордится службой у короля Бардольта, и мы им очень гордимся.

Он вздохнул:

– Простите меня, ваша милость. Дело мое, несомненно, скучное и тянется очень давно. Я был бы благодарен вам за вмешательство.

– Я постараюсь помочь.

Благородный Манселл завел рассказ о заброшенной дороге и продолжающемся шесть лет споре – кто должен ее чинить. Глориан пыталась вслушаться, но удержать мысли на деле было что гвоздями прибивать к стене простоквашу. Пока она заставила себя сосредоточиться, благородный Манселл уже отошел.

– Благородный Ордан Исток, – провозгласил дворецкий. – Вдовствующий ярл Златбука.

Вдовствующий ярл проковылял к трону с лубком на ноге, опираясь на костыль. Одевался он в черное с тусклым золотом – в цвета своего герба. Ростом ярл не уступал своей дочери, его волосы над широким лбом поседели.

– Ваша милость, ваше высочество! Ваше присутствие честь для Лугов, а для меня честь – хранить этот край вашим именем.

– Вы много лет не обращались ко мне с прошениями, сударь. И если пришли, несмотря на больную ногу, то, конечно, с важным делом, – заметила королева Сабран. – Прошу вас, облегчите душу.

– Моя королева, рассказ мой в самом деле неотложен и необычен. Со мной Аннес Хастер, супруга рыцаря Ландона Крофта. С вашего позволения, она расскажет сама.

– Как пожелаете.

Вперед выступила бледная, как пепел, женщина:

– Ваше величество, простите меня. Я прямо не знаю, с чего начать.

Королева склонила голову. Женщина ломала толстые пальцы.

– Наше поместье стоит у самых Дебрей. У нас с весны и все лето пропадала скотина – новорожденных ягнят уносили прямо из-под матери, и другие исчезали ночами.

Сна у Глориан не было теперь ни в одном глазу.

– Поскольку вдовствующий ярл сломал лодыжку, он попросил моего супруга возглавить охоту в Дебрях, чтобы убить похищающего скот хищника.

Аннес запнулась, ссутулила плечи.

– Не спеши, дама Аннес, – успокоила ее королева Сабран.

– Благодарю, ваша милость. Прошу прощения. – Она утерла щеки. – Углубившись в Дебри, рыцарь Ландон увидел что-то похожее на волчье логово. Внутри, среди костей и следов кровопролития, они нашли одиннадцать валунов вот такой высоты.

Ее ладонь зависла у четвертого ребра.

– Он рассказал, что камни были горячими, как горшок в печи, и воняли кипящим мясным варевом. Три валуна раскололись, открыв набившие нутро… черные соты.

– Соты… – повторила королева.

– Думаю, это поэтическое сравнение, ваша милость, – пояснил благородный Ордан. – Вероятно, очень пористый камень.

Глориан украдкой покосилась на мать.

– Ландон решил вернуться за топором, чтобы вскрыть и другие камни. Он возвратился домой к ужину и снова ушел с рассветом, – рассказывала Аннес. – И пропал.

Королева Сабран прищурилась.

– Ваша милость, – вставил благородный Ордан, – южные пределы Дебрей до самого Корзинного леса на моей ответственности. Без разрешения и сопровождения моих лесников запрещено сходить с вьючной тропы. Рыцарь Ландон со своими людьми вернулись в лес без разрешения. Поскольку они презрели королевский лесной закон, я прошу вашего дозволения на поиск пропавших, как бы далеко ни пришлось углубиться в чащу.

– Разрешаю и отсылаю вас к герцогине Справедливости. Мы проведем полное расследование.

– Благодарю, ваша милость, – прошептала дама Аннес.

– Я безотлагательно доложу обо всем, что обнаружу, – обещал благородный Ордан. – Доброго дня, моя королева, моя принцесса.

Они отступили, и к трону приблизился следующий проситель – хрупкий мужчина с короткими темными волосами. У него были острые черты и пронзительные голубые глаза.

– Ваша милость, благословения вам и вашей дочери.

Королева Сабран оглянулась на растерявшегося дворецкого. Проситель достал нож – тусклый клинок с деревянной рукоятью.

– Матушка! – вскрикнула Глориан, но нож грозил не королеве.

Мужчина бросился на нее.

Тяжелый удар в бок опрокинул ее со стула. Глориан нашла взглядом мать – та голыми руками отталкивала убийцу. Тот отмахнулся ножом, едва не попав ей в побледневшее лицо. Когда подоспела королевская стража, Сабран упала рядом с Глориан и обхватила ее обеими руками, прикрывая своим телом.

Мужчина зарезал схватившую его молодую стражницу – рассек клинком горло над кольчугой. И, обернувшись к Глориан с матерью, взмахнул скользким от крови ножом.

– Ложь! – прошипел он, руки у него тряслись. – Вовсе вы его не сковали! Не вы…

Стержень из темного железа пронзил ему грудь – брызнула кровь. Повалившись рядом с кричащей Глориан, убийца открыл ей медленно опускавшего арбалет рыцаря Брамеля Статворта.

Глориан, заливаясь слезами, смотрела на умирающего. Королева Сабран прижала к себе ее голову так крепко, что Глориан почувствовала – мать дрожит.