Текст книги "Шумеры. Первая цивилизация на Земле"

С усилением независимости и влияния Ишби-Эрры Шумер оказался под властью двух царей – Ишби-Сина, чьи владения ограничивались столицей, Уром, и Ишби-Эрры, державшим под контролем большинство городов Шумера, сидя в своей столице, Исине. Но на двадцать пятом году правления Ибби-Сина эламцы, наконец, взяли Ур и увели Ибби-Сина в плен, оставив гарнизон удерживать город. Несколько лет спустя Ишби-Эрра напал на гарнизон и выдавил его из Ура, став, таким образом, царем всего Шумера со столицей в Исине.

Ишби-Эрра основал династию Исина, правившую свыше двух столетий, хотя последние правители не были его прямыми потомками. Теоретически Исин претендовал на господство над всем Шумером и Аккадом. Реально, однако, страна была разбита на ряд самостоятельных городов-государств, и централизованная империя уже более не существовала. Почти век Исин и впрямь оставался самым могущественным из этих государств; под его контролем были Ур, старая столица империи, и Ниппур, остававшийся шумерским духовным и интеллектуальным центром весь период. Четвертый правитель династии Исина, Ишме-Даган, похвалялся в гимнах тем, что вернул Ниппуру его былую славу; до его правления город, похоже, пережил жестокое нападение врага, возможно ассирийцев с севера. Его сын и наследник, Липит-Иштар, заявил о своем главенстве над основными божествами Шумера и принял гордый титул «царя Шумера и Аккада». В начале его правления он ввел новый шумерский свод законов, ставший образцом известного свода Хаммурапи, хотя последний написан на аккадском, а не на шумерском языке.

Но на третьем году правления Липит-Иштара честолюбивый и динамичный правитель по имени Гунгунум взошел на трон Ларсы, города к югу от Исина, и начал строить политическую мощь города с ряда успешных военных предприятий в районе Элама и Аншана. Всего несколько лет спустя тот же Гунгунум уже взял под контроль Ур, старую столицу империи, имевшую большое значение для престижа и могущества Исина. Конечно, это был «мирный» захват – Уру угрожало новое вторжение амореев, – но с того времени Исин утратил значение важной политической силы, хотя и не отказывался от прежних претензий еще более века. В конечном итоге он подвергся нападению и захвату Рим-Сина, последнего правителя Ларсы, придававшего этой победе настолько большое значение, что все документы в течение последних тридцати лет своего правления датировал, исходя из этого события.

Но сам Рим-Син не сумел воспользоваться этой победой. На севере страны, в незначительном до той поры городе Вавилоне, набирал силу выдающийся семитский правитель по имени Хаммурапи. После трех десятилетий беспокойного правления он напал на Рим-Сина в Ларсе и одержал над ним победу, как и над царями Элама, Мари и Эшнунны, и, таким образом, около 1750 г. стал правителем единого царства, простиравшегося от Персидского залива до реки Хабур. На Хаммурапи история Шумера прерывается, и начинается история Вавилонии, семитского государства, построенного на шумерском фундаменте.

Глава 3
Шумерский город

Шумерская цивилизация по характеру была преимущественно городской, хотя и основывалась скорее на сельском хозяйстве, нежели на промышленности. Страна Шумер в 3-м тысячелетии до н. э. состояла из дюжины городов-государств, в каждом из которых был обнесенный высокой стеной город, окруженный прилегающими деревнями и поселениями. Отличительной особенностью каждого города был главный храм, расположенный на высокой террасе, постепенно перерастающей в массивную башню с уступами, зиккурат, самый характерный шумерский вклад в культовую архитектуру. Храм обычно состоял из центрального прямоугольного святилища, или келлария, окруженного по всем четырем длинным сторонам рядом комнат для нужд священников. В келларии была ниша для статуи бога, перед которой помещался стол для подношений, сделанный из кирпича-сырца. Храм строился в основном из сырца, и, поскольку этот материал был непривлекателен ни цветом, ни структурой, шумерские архитекторы украшали стены при помощи регулярно расположенных выступов и углублений. Они также ввели колонны и полуколонны из сырца и покрывали их узорами из зигзагов, ромбов и треугольников, созданных из тысяч окрашенных глиняных конусов, вмурованных в толстую штукатурку из сырой глины. Иногда внутренние стены святилища украшались фресками с изображениями фигурок человека и животных, а также целым набором геометрических мотивов.

Храм был самым большим, высоким и самым главным зданием города, в соответствии с теорией, принятой религиозными шумерскими лидерами и восходившей, несомненно, к древнейшим временам, когда весь город принадлежал его главному божеству, которому приписывалось его создание в дни сотворения мира. Реально, однако, храмовое сообщество владело только частью земли, которую сдавало в аренду испольщикам. Остальная часть земли была частной собственностью отдельных граждан. В древности политическая власть сосредоточивалась в руках этих свободных граждан, и городской глава, известный как энзи, был не более чем равным среди равных. В случае принятия жизненно важных для города решений эти свободные граждане созывались на двухпалатную ассамблею, состоящую из верхней палаты «старейшин» и нижней палаты «мужей». По мере того как борьба между городами становилась все более жесткой и жестокой, а также в связи со все большим давлением со стороны варварских племен к востоку и западу от Шумера, военное руководство стало насущной необходимостью, и царь, или, как он звался по-шумерски, «большой человек», занял ведущую позицию. Поначалу, вероятно, это была выборная должность, и ассамблея назначала его для исполнения особых военных предприятий в критические для государства моменты. Но постепенно царская власть с ее привилегиями и прерогативами стала наследным институтом и считалась признаком цивилизации, как таковой. Цари основали регулярную армию, где колесница – древний танк – служила главным орудием нападения, а тяжело вооруженная пехота атаковала фалангами. Победами и завоеваниями Шумер в основном был обязан превосходству своего вооружения, тактике, организации и руководству. Поэтому с течением времени дворец стал соперничать с храмом в богатстве и влиянии.

Но священники, принцы и солдаты представляли в конечном итоге только малую часть городского населения. Подавляющим большинством являлись земледельцы и скотоводы, корабелы и рыбаки, торговцы и писцы, врачи и архитекторы, строители и плотники, кузнецы, ювелиры и гончары. Конечно, существовали богатые могущественные семьи, владельцы больших поместий, но даже бедные умудрялись владеть фермами и садами, домами и скотом. Наиболее трудолюбивые мастера и ремесленники продавали изделия ручного труда на свободном городском рынке, взимая плату либо товаром, либо «деньгами», представлявшими собой, как правило, диск или кольца из серебра стандартного веса. Купцы вели бойкую торговлю, переезжая из города в город, а также путешествуя в прилежащие земли по морю, и немало таких купцов были, вероятно, частниками-одиночками, а не представителями дворцов и храмов.

Положение о том, что шумерская экономика была относительно свободной и что частная собственность была скорее правилом, нежели исключением, противоречит утверждению некоторых ученых-ориенталистов о том, что шумерский город-государство был тоталитарной теократией под началом храма, владевшего всей землей и полностью контролировавшего всю экономику. Тот факт, что подавляющее большинство табличек из Шумера досаргоновского периода (около 2400 г. до н. э.) представляют собой документы храмов Лагаша, содержащие инвентаризацию храмовых земель и персонала, привел ученых к неоправданному выводу о том, что все земли Лагаша, как, по-видимому, и остальных городов-государств, являлись храмовой собственностью. Но справедливо и то, что есть целый ряд документов из Лагаша и прочих городов с четким указанием на то, что граждане городов-государств могли покупать и продавать свои поля и дома, не говоря уже о всякого рода движимой собственности. Так, например, в Фара и Бисмае были найдены несколько документов приблизительно 2500 г. до н. э. с записями о продаже недвижимости частными лицами, и это, несомненно, лишь малая толика того, что осталось в земле. Родом из Лагаша и каменная табличка, содержащая акт о продаже земли Энхегалю, царю Лагаша и предшественнику Ур-Нанше, из которой явствует, что даже царь не только не мог просто отобрать собственность по своей прихоти, но обязан был платить за нее. Было найдено и другое свидетельство на камне – купчая Лумматура, сына Энаннатума I, на земли разных лиц и семей. Из текста реформ Урукагины видно, что даже бедные и низкие сословия имели собственные дома, сады и пруды с рыбой. Но идея о храмовой теократии и ее абсолютном контроле над городом овладела умами многих ведущих ученых, и, чтобы искоренить ее, потребовался немедленный тщательный пересмотр сотен имеющихся экономических документов, особенно лагашских. Это удалось сделать И.М. Дьяконову, русскому ученому, посвятившему много труда и времени этой задаче; его тщательное исследование появилось в 1959 г.

В данной работе мы предлагаем вниманию читателя обзор экономической структуры шумерского города-государства, основанного преимущественно на исчерпывающем анализе Дьяконова.

Фундаментальная ошибка, приведшая к предположению о том, что храм владел всей землей города, была допущена Антоном Даймелем, очень плодовитым ученым, многие годы посвятившим изучению лагашских документов и сделавшим значительный вклад в изучение клинописи в целом. Суммировав упомянутые в документах наделы земли, он подсчитал, что вся площадь храмовых угодий Лагаша составляла от двух до трех сотен квадратных километров, вполне возможная цифра, которая, впрочем, крайне мала. Но далее он выдвигает предположение, что такова была вся территория города-государства Лагаш, – заявление, совершенно ни на чем не основанное. При более тщательном исследовании лагашских документов Дьяконов подсчитал, что территория Лагаша составляла, вероятно, около трех тысяч квадратных километров, из которых около двух тысяч были естественно орошаемыми землями. Даже удвоив результат Даймеля, на что есть основания, можно согласиться, что площадь храмовых угодий составляет значительную часть территории города-государства, но только часть. Эта храмовая земля, подлежащая купле, продаже, отчуждению тем или иным образом, распадалась на три категории: 1) нигенна – земля, оставленная для нужд самого храма; 2) курра – наделы земледельцев, обрабатывающих нигенну, а также ремесленников и административного штата храма в качестве платы за их службу (эта земля не подлежала наследованию и в любой момент по той или иной причине могла быть отнята или передана другому лицу по решению храмового руководства) и 3) урулаль – земля, которая предоставлялась в обмен на часть урожая различным лицам, особенно храмовому персоналу для увеличения их дохода.

Что касается земли, не принадлежавшей храму и составляющей в конечном итоге большую часть территории города-государства, документы показывают, что основной ее частью владела знать, т. е. правящие князья, их семьи и администрация двора, а также главные жрецы. Этим знатным семьям часто принадлежали огромные поместья площадью в сотни акров и своим происхождением обязанные скупке земли у менее удачливых горожан. Обработка угодий велась клиентами или иждивенцами, статус которых был сродни положению храмовых иждивенцев, являвшихся клиентами более зажиточных храмовых чиновников и администраторов. Остальной землей, той, что не принадлежала ни храму, ни знати, владели обычные горожане, составлявшие, вероятно, более половины населения. Эти свободные граждане, или простонародье, составляли большие патриархальные семьи и патриархальные кланы и городские общины. Наследованная земля, находящаяся в собственности патриархальных семей с древнейших времен, могла быть отчуждена и продана, но только членом или членами семьи (не обязательно ее главой), действовавшими в качестве избранных представителей семейного сообщества. Другие члены семьи обычно участвовали в передаче земли в качестве свидетелей, подтверждая тем самым свое согласие и одобрение; эти свидетели получали плату, как и сами продавцы, хотя она была, как правило, более или менее номинальной. Во многих случаях указаны также неоплаченные свидетели со стороны покупателя, а иногда в сделках принимали участие представители правительства.

В конечном итоге в результате тщательного и творческого исследования Дьяконова мы получаем картину социоэкономической структуры шумерского города-государства, совершенно отличную от бытовавшего в среде востоковедов взгляда. Мы видим, что население распадалось на четыре категории: это знать, общинники, клиенты и рабы. Знать владела большими поместьями, частично в качестве частных лиц, частично в форме семейных собственников; эти поместья обрабатывали свободные клиенты или иждивенцы, а также рабы. Знать также контролировала храмовые земли, хотя они постепенно переходили под власть правителя и позже даже становились его собственностью. Верхняя палата ассамблеи, или «городского собрания», состояла, вероятно, из представителей нобилитета.

Общинник владел собственным наделом земли в городе-государстве, но в основном как член семьи, а не как частное лицо; нижняя палата ассамблеи была, вероятно, укомплектована представителями общин.

Клиенты могли быть трех категорий: 1) зажиточные храмовые иждивенцы, например, храмовые администраторы и наиболее ценные ремесленники; 2) основная часть храмового персонала и 3) иждивенцы знати. Большинство клиентов первых двух категорий получали небольшие наделы на храмовой земле (но только во временное пользование), хотя некоторым предоставлялся рацион пищи и шерсти. Клиенты знати, которые обрабатывали их поместья, несомненно, оплачивались в соответствии с подобными договорами.

Рабство было узаконенным институтом, и храмы, дворцы и богатые поместья владели рабами и использовали их ради собственных выгод. Многие рабы были военнопленными, хотя и не обязательно иностранцами, так как они могли быть соплеменниками из соседних шумерских городов, потерпевших поражение в битвах. Ряды рабов пополнялись и иными способами. Свободного человека могли приговорить к рабству в качестве наказания за определенные проступки. Родители могли продавать в рабство детей в пору нужды; человек со всей семьей мог поступить в рабство кредитору в качестве платы за долги, но не более чем на три года. Раб был собственностью хозяина, как любая другая движимость. Его могли клеймить и пороть и жестоко наказывать за попытку к бегству. С другой стороны, хозяин выигрывал, если его раб оставался сильным и здоровым, и потому с рабами обращались хорошо. Они даже наделялись определенными законными правами: они могли участвовать в деле, занимать деньги и выкупать свободу. Если раб, мужчина или женщина, вступал в брак со свободным человеком, дети рождались свободными. Продажная цена раба менялась в зависимости от рынка и индивидуальных качеств; средняя цена за взрослого мужчину составляла двадцать шекелей, т. е. иногда была ниже стоимости осла.

Основной единицей шумерского общества была, как и у нас, семья, члены которой были тесно связаны друг с другом узами любви, уважения и общими обязанностями. Брак организовывали родители, и помолвка считалась состоявшейся, как только жених подносил отцу невесты свадебный подарок. Помолвка часто подтверждалась контрактом, записанным на табличке. Хотя брак таким образом сводился к практической сделке, есть свидетельства того, что шумерам были не чужды и добрачные любовные приключения. Женщина в Шумере наделялась определенными правами: она могла владеть собственностью, участвовать в делах, быть свидетелем. Но ее муж мог достаточно просто развестись с ней, а если она оказывалась бездетной, имел право иметь вторую жену. Дети полностью подчинялись воле родителей, которые могли лишить их наследства и даже продать в рабство. Но в случае нормального хода событий их беззаветно любили и баловали, и после смерти родителей они наследовали всю их собственность. Приемные дети были явлением нередким, и с ними тоже обращались с крайней заботой и вниманием.

Если суммировать все вышесказанное о социальной и экономической организации, можно увидеть, что закон играл большую роль в шумерском городе. Начиная приблизительно с 2700 г. до н. э. мы находим акты о продажах, в том числе полей, домов и рабов. От примерно 2350 г. до н. э., т. е. времени царствования Урукагины в Лагаше, до нас дошел наиболее ценный и показательный документ истории человека и его постоянной и неуклонной борьбы за освобождение от тирании и угнетения. Это запись тотальной реформы всех бытовавших в то время наказаний, по большей части обязанных своим появлением вездесущей зловредной бюрократии, начиная с правителя и его придворных; в то же время документ разворачивает мрачную, зловещую картину человеческой жестокости по отношению к человеку на всех уровнях – социальном, экономическом, политическом и психологическом. Читая между строк, мы также способны уловить отголосок жестокой борьбы за власть между храмом и дворцом, «церковью» и «государством», при этом граждане Лагаша принимают сторону храма. И наконец, именно в этом документе мы встречаем слово «свобода», впервые прозвучавшее в письменной истории человечества. Это слово амарги, что буквально означает, как недавно выяснилось благодаря Адаму Фалькенштейну, «возвращение к матери». Однако мы пока не знаем, почему этот оборот речи стал употребляться в значении «свобода».

В тексте нет и намека на те события, которые стали причиной коррупции, беззакония и насилия в Лагаше, о которых повествует документ о реформе Урукагины. Но можно предположить, что они были прямым следствием беспощадной борьбы за власть политических и экономических сил – отличительной особенности правящей династии, основанной Ур-Нанше около 2500 г. до н. э. Снедаемые неимоверным честолюбием, как личностным, так и государственным, некоторые из правителей развязывали захватнические войны и осуществляли кровавые набеги. В некоторых случаях они были весьма успешны, и на короткий период один из правителей, Эаннатум, установил господство Лагаша над Шумером в целом, и даже над несколькими соседними государствами. Более ранние завоевания оказались эфемерными, и не прошло и столетия, как Лагаш вошел в свои прежние границы и былой статус. К тому времени, когда к власти пришел Урукагина, Лагаш был настолько ослаблен, что стал легкой добычей для своего постоянного северного врага, города-государства Уммы.

Именно в ходе этих жестоких войн и в результате их трагических последствий граждане Лагаша оказались лишены всех политических и экономических свобод, поскольку ради того, чтобы собрать армию, вооружить ее и снарядить, правители сочли необходимым урезать личные права каждого отдельного гражданина, до крайней степени обложить налогами их доходы и имущество, а также завладеть храмовой собственностью. Ссылаясь на войну, они избежали серьезного сопротивления. А овладев положением, дворцовая камарилья проявила крайнее нежелание расставаться с государственным контролем, даже в мирное время, ибо это оказалось крайне выгодно. Действительно, эти древние бюрократы нашли множество источников дохода и обогащения, налогов и пошлин – поистине на зависть их современным коллегам. Граждан бросали в тюрьму под ничтожным предлогом: за долги, неуплату налогов или по сфабрикованным обвинениям в краже и убийстве.

Но пусть историк, живший в Лагаше более чем двадцать четыре столетия назад и бывший современником зафиксированных им событий, расскажет об этом более или менее собственными словами. Три дублированные версии его текста (а вполне возможно, что их было больше) были найдены в Лагаше; в них говорится, что Урукагина и его соратники-реформаторы гордились – и вполне оправданно – социальной и моральной революцией, которую они свершили.

До Урукагины, или, как довольно выспренно формулирует сам автор, «прежде, во время оно, во время, когда взошло семя (человека)», дворцовые распорядители практиковали такие оскорбления, как захват, вероятно, безо всяких на то прав и полномочий, собственности граждан Лагаша: их ослов, овец и рыбы. С других граждан неким косвенным образом взимали поборы с товаров и имущества, вынуждая мерить свое продовольствие во дворце к их крайней невыгоде, или приводить овец во дворец для стрижки и платить за эту услугу «холодной наличностью», по крайней мере в ряде конкретных случаев.

Если человек разводился с женой, энзи получал пять шекелей, а его визирь – один. Если парфюмер готовил средство на масле, энзи получал пять шекелей, визирь – один, и абгалъ (дворцовый управляющий) – еще один шекель. Что касается храма и его имущества, энзи забирал его себе. Цитируя нашего древнего рассказчика дословно: «Волы богов вспахивали луковые грядки энзи; наделы энзи огурцов и лука помещались на лучших полях богов». В дополнение ко всему, наиболее значительные храмовые чиновники, особенно санга, так или иначе лишались ослов и быков, а также зерна и облачения.

Даже смерть не могла уберечь от налогов и пошлин. Когда покойника приносили на кладбище для погребения (было два вида кладбищ – обычное и так называемое «травы Энки»), находилось достаточно чиновников и паразитов, сделавших статьей дохода свое присутствие, чтобы избавить семью усопшего от некоторого количества ячменя, хлеба, финикового вина и кое-каких предметов. По всей стране, из конца в конец, «сновали сборщики налогов», с горечью замечает наш почтенный летописец. Неудивительно поэтому, что дворец ослеплял своей роскошью. Его земли и собственность превратилась в обширное, бескрайнее поместье. Говоря словами нашего шумерского комментатора: «Дома энзи и поля энзи, дома дворцового гарема и поля дворцового гаремы, дома дворцовых детских (яслей) и поля дворцовых детских (яслей) теснились друг с другом рядом».

Распространены были и другие злоупотребления, которые не имели прямого отношения к дворцовой бюрократии, но происхождением своим обязанные общему состоянию беззакония, цинизма и самообогащения, что стимулировалось коррупцией и репрессиями. Ремесленники и их подмастерья впали в крайнюю нищету и были вынуждены просить подаяния. Слепых – предположительно военнопленных и рабов, которых ослепили, чтобы предупредить их попытки к бегству, – хватали, как животных, и заставляли орошать поля, а пищи давали ровно столько, чтобы они не умерли. Богатые, «большие люди» и управляющие, становились все богаче и богаче за счет менее удачливых граждан, таких, как шублугали (первоначально, очевидно, «царские слуги»), вынуждая их продавать своих ослов и дома по низким ценам и против собственной воли. Те, кто обладали властью и влиянием, унижали нищих, бедняков, сирот и вдов и лишали тем или иным путем той малости, что у них еще оставалась.

В этот трагический период политической и социальной ситуации в Лагаше, рассказывает наш летописец, Нингирсу, верховное божество города, из всего числа жителей Лагаша избрал нового богобоязненного правителя, Урукагину, и повелел ему восстановить «божественные законы», забытые и презираемые его предшественниками. Урукагина в точности следовал заветам Нингирсу и полностью исполнил божественную волю. Он запретил отбирать ослов, овец и рыбу у горожан и всякого рода отчисления дворцу в оплату за оценку их довольствия и стрижку овец. Когда муж разводился с женой, никакой мзды ни энзи, ни его визирям, ни абгалю не выплачивалось. Когда усопшего приносили на кладбище для погребения, разные чиновники получали гораздо меньшую долю имущества умершего, чем раньше, а иногда значительно менее половины. Что касается храмовой собственности, которую присвоил себе энзи, он, Урукагина, вернул ее истинным хозяевам – богам; в действительности, похоже, теперь храмовые администраторы присматривали за дворцом энзи, а также за дворцами его жен и детей. На всей территории страны, от конца до конца, замечает историк-современник, «не было сборщиков налогов».

Но смещение вездесущих чиновников, сборщиков податей и других паразитов было не единственным достижением Урукагины. Он также положил конец несправедливости и эксплуатации по отношению к бедным, страдавшим от действий богатых и влиятельных. Гильдиям ремесленников, слепым и некоторым другим работникам, а также различным гала-жрецам (возможно, храмовым певчим) отпускался постоянный рацион пищи и питья. Мастерам и подмастерьям теперь не приходилось нищенствовать в поисках пищи. Чтобы предупредить надсмотрщиков и «больших людей» от злоупотреблений по отношению к более слабым гражданам, таким, как шублугали, он издал два указа, запрещающие им заставлять своих бедных собратьев продавать ослов или дома против воли. Он амнистировал и освободил граждан Лагаша, помещенных в тюрьмы за долги или невозможность уплатить налоги или по сфабрикованным обвинениям в краже и убийстве. Что касается сирот и вдов, самых уязвимых и беспомощных жертв богатых и наделенных властью, «Урукагина заключил договор с богом Нингирсу о том, что человек власти не смеет творить несправедливость по отношению к ним».

Наконец, в одной из версий документа Урукагины мы находим несколько правил, которые, будучи верно переведены и трактованы, представляют немалое значение для истории права. Там сказано, что особый упор делался в шумерских судах на необходимость оформления всех дел в письменной форме с указанием вины, за которую человек понес наказание. Так, вора и двумужнюю женщину следовало побивать камнями, на которых было написано об их злом умысле; женщине, согрешившей тем, что сказала мужу что-то такое, чего не должна была говорить (текст ее слов, к сожалению, неразборчив), следовало выбить зубы об обожженный кирпич, на котором, предположительно, была изложена ее провинность.

Как явствует из текста реформ Урукагины, издание законов и правовая регуляция со стороны правителей шумерских государств было обычным явлением в 2400 г. до н. э., а возможно, и значительно раньше. Есть основания полагать поэтому, что в течение трех последующих столетий не одному полномочному судье, или дворцовому архивариусу, или профессору эдуббы приходила в голову мысль о том, чтобы записать текущие и прошлые правовые нормы или прецеденты, либо с целью ссылок на них, а возможно, для обучения. Но на сегодняшний день таких компиляций не обнаружено за весь период, начиная с правления Урукагины до Ур-Намму, основателя Третьей династии Ура, пришедшего к власти приблизительно в 2050 г. до н. э.

Правовой кодекс Ур-Намму был первоначально, вне всякого сомнения, выбит на каменной стеле, подобно той, на которой тремя столетиями позже был начертан аккадский правовой кодекс Хаммурапи. Но сегодня найдена не оригинальная стела и даже не современная ее копия, а очень плохо сохранившаяся глиняная табличка, изготовленная несколько веков спустя. Эта табличка была поделена древним писцом на восемь колонок, четыре на лицевой стороне и четыре на оборотной. Каждая колонка содержала около сорока пяти небольших регулярных абзацев, из которых поддаются прочтению менее половины. Оборотная сторона содержит длинный пролог, понятный только частично, так как весь текст покрыт многочисленными трещинами. То, что поддается восстановлению, можно коротко передать следующим образом.

После сотворения мира и после того, как была решена судьба Шумера и города Ура, два главных божества шумерского пантеона, Ан и Энлиль, назначили бога луны Нанну царем Ура. Как-то раз Ур-Намму был избран богами в качестве их земного представителя, чтобы править Шумером и Уром. Первые указы нового царя касались политической и военной безопасности Ура и Шумера. В частности, он счел необходимым выйти на битву с соседним городом-государством Лагашем, расширившим свою территорию за счет Ура. Он нанес ему поражение и предал смерти его правителя Намхани, а затем «властью Нанны, царя города», восстановил Ур в его прежних границах.

Настало время обратиться к внутренним делам и провести социальные и моральные реформы. Он отменил резаки и садовые ножи, или, как сказано в самом коде, «захватные устройства» волов, овец и ослов горожан. Далее он установил и отрегулировал честные и неизменные меры и веса. Он следил за тем, чтобы «сироте не пришлось просить у богатого», «вдове не пришлось просить у власть имущего», «человеку с одним шекелем не пришлось просить у человека с одной миной (шестьдесят шекелей)». И хотя соответствующий абзац поврежден, на этой стороне таблички, несомненно, содержится утверждение, что Ур-Намму огласил следующие законы во имя торжества справедливости в стране и благоденствия ее граждан.

Сами законы, вероятно, были изложены на обратной стороне таблички, но текст так сильно поврежден, что можно восстановить только пять из них, и то лишь с определенной степенью достоверности. В одном из них сказано о вине колдовства, что предполагает подтверждающее испытание водой; в другом речь идет о возвращении раба хозяину. Но следующие три закона, также сохранившиеся только частично и весьма неразборчивые, представляют особую ценность для истории социального и духовного развития человека: они указывают на то, что уже до 2000 г. до н. э. принципы «око за око» и «зуб за зуб» уступили место гораздо более гуманному подходу, когда в качестве наказания взимался денежный штраф. Эти три закона звучат так:

«Если человек отсек… инструментом стопу другого человека, чей (чье?)…, он платит 10 шекелей серебром.

Если человек оружием повредил кости другого человека, чей (?)…, он платит одну мину серебром.

Если человек отсек гешиу-инструментом нос другого человека, он платит ²/₃ мины серебром».

На сегодняшний день не найден ни один правовой свод каких-либо других правителей Третьей династии Ура, основанной Ур-Намму. Но от тридцативосьмилетнего периода, начиная с тридцать второго года правления Шульги, сына и наследника Ур-Намму, и кончая третьим годом трагического и патетического правления Ибби-Сина, до нас дошло более трехсот судебных записей, красноречиво свидетельствующих о правовой практике и судебной процедуре шумерских городов-государств, а также их социальном и экономическом устройстве. Конечно, все эти записи относятся ко времени заката шумерской истории, но нет сомнения в том, что они в какой-то степени отражают обычаи и нормы более ранних времен.

Огромное множество этих судебных архивов были раскопаны в Лагаше, скопированы, опубликованы и частично переведены французскими учеными, особенно Шарлем Виролло и Анри де Женуйяком. В 1956 г. Адам Фалькенштейн опубликовал новые переводы и переводы всех этих судебных документов с подробным комментарием и обсуждением – это был его новый важный вклад в шумерологию в дополнение к предыдущим заслугам. Приведенный ниже обзор правовых процедур шумерского города-государства почти полностью основан на публикации Фалькенштейна.