Текст книги "Легкий флирт с тяжкими последствиями"

4

Бастер Макнайт стал настоящим боксером в тот день, вернее, вечер, когда кто-то плюнул на туфлю его брата Тони. Я запомнила это потому, что в тот же вечер Пинк Варско впервые поцеловал меня.

Это был День профсоюза горнорабочих, и наша компания решила пойти в парк Коламбия-Гарденз. Тони в тот вечер должен был сражаться на ринге и хотел, чтобы мы за него поболели. Думаю, уже тогда он был влюблен в Виппи Берд и стремился произвести на нее впечатление, хотя в то время он был ровно в два раза старше ее, и Виппи Берд говорила, что мистер Берд убил бы его, дотронься он до нее хоть пальцем. Мистер Берд действительно так и вел себя со всеми ее знакомыми мальчиками, ухажерами, и особенно с мужьями. Виппи Берд утверждала, что в тот вечер Тони просто хотел перед нами покрасоваться, а он, что греха таить, действительно любил это.

Вот уже года два, как сам Тони был профессиональным боксером. Начинал он как профсоюзный громила – по заданию своих боссов избивал шахтеров, которые осмеливались открыто выступать против профсоюза, а потом сам для себя организовал несколько публичных боев, чтобы посмотреть, можно ли этим заработать. У него не было особых спортивных данных, но он брал хитростью, нанося удар туда, куда противник не ожидал, так что побеждал все-таки чаще, чем проигрывал.

У него был старый драндулет, и он обещал сам отвезти нас, а наша компания – мы с Виппи Берд, Мэй-Анна, Пинк Варско и Бастер – не возражала. Виппи Берд сказала, чтобы не забыли позвать и Чика О'Рейли. Помню, внутри колымаги нам было тесно, словно сельдям в банке, и мне приходилось пихать в бок Пинка, который все время «случайно» клал руку мне на коленку.

В тот вечер парк кишел народом, впрочем, в нашем городе это было обычным делом. Порой даже в четыре часа ночи прохожих на тротуарах бывало так много, что приходилось идти по проезжей части улицы, а уж в День профсоюза горнорабочих развлекаться выходил весь Бьютт, салуны и пабы были переполнены. Гостиницы тоже были набиты битком, так как множество людей приезжало из других мест для участия в праздничном параде, и слава богу, что Тони решил подвезти нас, ведь муниципальный транспорт был страшно перегружен, а парк располагался на самом краю города.

Парк Коламбия-Гарденз, или просто Сады, как мы его обычно называли, был самым приятным местом во всем нашем городе. Там были «русские горки», карусели и маленький зоопарк с медведями и даже павлинами, которые иногда убегали из вольера и бродили по городу. Иногда мне приходил в голову вопрос: что будет, упади такой павлин в шахту? Шахтеры народ суеверный, и, обнаружив павлина под землей, они, несомненно, сочли бы это дьявольским предзнаменованием и решили, что их час пробил. Удивляюсь, почему никто никогда не попытался похитить одного из этих павлинов и притащить его в шахту шутки ради: в глухом подземелье забоя его скрипучий крик сошел бы за голос горного духа.

Но что мне больше всего нравилось в Садах, так это сами сады. Там было море цветов. Иногда садовники составляли надпись «Коламбия-Гарденз» из различных цветов, выращенных в парниках, и это было необыкновенно красиво. Там, кроме того, зеленели газоны и росло множество деревьев – вещи обычные, но, к сожалению, отсутствующие в Кентервилле и многих других районах Бьютта.

А запахи! Разве можно забыть разливающиеся над Садами запахи попкорна и жарящегося мяса! В остальных районах города все тонуло в серном чаде плавилен или бензиновой вони автомобилей, только на Медервилле из итальянских закусочных пахло чесноком и луком, а из китайских лавочек – острыми специями и травами. А Сады наполняло благоухание цветов. Они пахли сладко, словно духи. Розы, гиацинты и анютины глазки.

Из всех цветов мне больше всего нравились анютины глазки, в Садах ими был засеян почти целый акр. Садовники разрешали маленьким детям минут на десять заходить на эту плантацию и рвать их сколько душе угодно. Иногда, когда мне не спится, я вспоминаю себя босоногой малышкой среди анютиных глазок, и мне кажется, что райское блаженство на земле вполне реально, если ты можешь рвать цветы столько, сколько тебе хочется.

Наша компания, конечно, не намеревалась рвать цветы, хотя Пинк и слямзил для меня одну розу из цветочной гирлянды. Вечер был чудесный, ажурные ограды и легкие столбы украшали гирлянды цветов, и вдоль аллей были развешаны китайские фонарики. Виппи Берд утверждает, что аллеи в Садах никогда не украшали китайскими фонариками, но так как эту историю пишу я, то я и буду рассказывать ее так, как помню сама.

До начала матча у нас было достаточно времени для того, чтобы погулять и покататься на аттракционах. Пинк пригласил меня прокатиться на «русской горке» и сказал, что будет крепко держать меня, если мне станет страшно, а я обозвала его болваном. Если бы я боялась, я бы просто не пошла. И я вовсе не хотела, чтобы он за меня цеплялся, а если бы я сама хотела вывалиться, никто бы меня не остановил. Мэй-Анна пыталась втолковать мне, что надо давать мужчине возможность почувствовать себя твоим защитником, даже если ты не нуждаешься в его помощи. У нее самой это получалось отлично, а у меня никак, и, наверное, поэтому она, а не я, дружила с Робертом Тейлором.

Так или иначе, мы гуляли по парку, нюхали цветы, катались на каруселях, поедали хот-доги и сладкую вату – все, кроме Тони. Перед матчем он ничего не ел, чтобы его потом не стошнило прямо на ринге, а Бастер ничего не ел за компанию с ним. Это, по-видимому, была форма моральной поддержки. Нужно сказать, Бастер и Тони вообще всегда поддерживали друг друга.

Мы стояли у палатки с прохладительными напитками, и Тони как раз объявил, что ему уже пора переодеваться для матча, когда этот парень плюнул ему на ногу. Разумеется, не нарочно. Он только что сделал большой глоток из некоей емкости, завернутой в коричневую бумагу. Вкус напитка, должно быть, оказался отвратительным, потому что он со страшной гримасой тотчас же выплюнул его, и плевок случайно попал на ногу Тони. Тони был в отличных новых двуцветных туфлях из тонкой замши, без шнурков и с белым верхом, и плевок оставил на белой замше коричневое пятно.

Тони тут же вскипел, ведь он просто лез из кожи, чтобы выглядеть шикарно, и тратил на шмотки большую часть своих доходов. Возможно, он также счел, что это унижение в глазах Виппи Берд, во всяком случае, он схватил того типа за галстук и просипел: «А ну-ка вытри, приятель…»

Если бы Тони просто потребовал извинений, его обидчик, скорее всего, не стал бы возражать, но стирать плевок с ботинка – это было уж чересчур, тем более для такого перепившегося тупого осла.

«Вытри сам, ты, корнуоллская тряпка», – бормотнул он Тони в лицо, обдавая его перегаром, хотя я бы не сказала, что Тони похож на корнуолльца – слишком высок ростом.

– Хочешь драться, болван? – спросил Тони, поднимая кулаки.

Прежде, чем кто-нибудь из нас успел моргнуть, и, главное, прежде, чем успел моргнуть сам Тони, пьяный детина треснул его по лбу, так что он едва не полетел навзничь. Тони все же устоял, и не надо объяснять, что этого было больше чем достаточно, чтобы заставить Тони действовать. Он был растерян и ошеломлен тем, как это он, профессиональный боец, пропустил удар и не успел вовремя приготовиться к защите, но уже в следующую секунду собрался и ответил противнику левой в живот, так что тот сморщился и сник, подобно листу мятой оберточной бумаги, которую держал в руках.

Однако шум заварухи в конце концов привлек друзей этого пьяницы, которые неподалеку попивали виски и потому до сих пор не обращали внимания на происходящее. Они с угрожающим видом со всех сторон обступили Тони, но большой драки не случилось, потому что, откуда ни возьмись, появились два копа. Покосившись на человека, корчившегося на земле, старший спросил, кто начал драку. Друзья пьяницы единодушно указали на Тони, и копы мгновенно надели на него наручники.

– Эй, я должен драться сегодня вечером, – сказал Тони полицейским.

– Ты уже это сделал, – ответил старший.

– Да не здесь, а на ринге, тупая башка!

Мы с Виппи Берд всегда придерживались мнения, что в возбужденном состоянии Тони совершенно не способен соображать. А в спокойном состоянии он не способен быстро соображать – так она говорит, но только все это ее обычные подначки.

– Кто это тупая башка, уж не я ли? – усмехнулся полицейский.

В тот момент Тони еще мог извиниться, и тогда Бастер закончил бы свои дни, как один из тысяч вышедших на пенсию шахтеров.

– Да ты, ты, ублюдок ты тупоголовый, – сказал Тони полицейскому.

Бастер был человеком более уравновешенным, и он попытался объяснить копам, что у его брата сегодня вечером назначен боксерский матч, но полицейские приказали ему заткнуться. «Пусть малость поостынет у нас в кутузке», – сказал старший.

Только тут до Тони наконец дошло, что он натворил, но было поздно – копы уже тащили его прочь. «Дерись вместо меня! – крикнул Бастеру удаляющийся Тони. Бастер застыл с открытым ртом, так, словно Тони ударил его под дых. – Давай-давай, – крикнул Тони через плечо, – не сомневайся, никто не заметит подмены!» И это было правдой, так как они были очень похожи, особенно когда Тони стал старше.

«Но я не могу!» – завопил Бастер, бросаясь ему вдогонку. «Ты можешь!» – крикнул Тони. К этому времени копы дотащили его почти до конца квартала: один спереди тянул за наручники, а другой сзади подталкивал дубинкой под ребра. Мы следовали за Бастером. «Послушай! – крикнул Тони умоляюще. – Если я не приду, у меня будут большие проблемы. Сделай это для меня».

Вот почему Бастер согласился драться в тот вечер, а до этого у него и мысли не было о боксерской карьере, ведь всегда считалось, что в их семье профессиональный боксер – это Тони. Бастер утверждал, что научился драться только для того, чтобы в случае необходимости постоять за себя, чему я никогда не верила: по моему мнению, главной его целью было понравиться Мэй-Анне. Но я знаю, что до этого вечера он действительно не думал становиться профессионалом.

Полицейский продолжал толкать Тони в спину дубинкой, и когда он попытался остановиться, коп ударил его по почкам. «Ступай-ступай, дружок!» – ласково произнес он. Это окончательно убедило Бастера.

«Не волнуйся! – крикнул Тони. – Просто выходи на ринг. Надо продержаться всего четыре раунда. И береги голову! У тебя получится!»

Бастер провожал Тони взглядом, пока тот не затерялся в толпе, затем повернулся к Пинку, словно ища поддержки. «Где его трусы?» – спросил Бастер.

Мы все дружно засмеялись, потому что ждали от него чего-то вроде заявлений, что ему страшно, или что он не может этого сделать, или похвальбы, что он дух вышибет из своего противника, – похвальбы, за которой прячется испуг. Но нет, он был, как всегда, спокоен – и на ринге, и вне его, и в этом была его сила. Когда он был еще никому не известным новичком, его противники надеялись вывести его из равновесия ругательствами и оскорблениями вроде пресловутой «тряпки», но на него это никогда не действовало.

Единственное, что выводило его из себя, так это напоминание о том, что его возлюбленная – проститутка. Но это вызывало эффект, обратный желаемому; то есть не смущало, а озлобляло его. Когда Кувалда Морри сказал ему: «Я убью тебя, а потом пойду на Аллею Любви трахать твою шлюшку», Бастер ничего ему не ответил, только шагнул вперед и ударом в челюсть послал в нокдаун. Бастер, как правило, вел себя по-джентльменски, некоторые журналисты так и называли его – «Джентльмен из Бьютта», но только не в тех случаях, когда дело касалось Мэй-Анны.

Мы все пришли в радостное возбуждение от мысли, что Бастер сейчас будет драться. Пинк и Чик побежали к машине Тони за его боксерскими трусами и тапочками, которые оказались Бастеру малы. Из-за этого первые минуты на ринге он так смешно хромал и подпрыгивал, что присутствующий на матче спортивный репортер принял это за какую-то новую технику. Кроме того, репортеру и в голову не пришло, что перед ним не Тони Макнайт. Тони выступал под псевдонимом Кид Макнайт, и его настоящее имя никому не было известно. Два брата были так похожи друг на друга, что ни один человек, кроме нас, конечно, никогда не определил бы, кто из них сейчас на ринге.

Но это никого и не интересовало: болельщиков у Тони было совсем немного – все тот же Бастер, Чик, Пинк и несколько девчонок, которых он привлекал своей манерой одеваться. Кроме того, Тони не был самым сильным бойцом в Бьютте – именно поэтому он организовал в Садах показательный матч в четыре раунда одновременно с проходившим там кроссом и соревнованиями по борьбе. «Так ты делаешь себе рекламу», – сказали Тони в администрации Садов. Иными словами, это означало, что гонорара за выступление ему хватит лишь на то, чтобы угостить друзей двойным «Шоном О».

Не знаю, зачем Тони боксировал: то ли ему просто нужно было внимание, то ли он всерьез верил, что ему светит успех. Виппи Берд считала, что так он пытался избежать общей судьбы, то есть работы на шахте. Он ненавидел ходить в грязной одежде и с неумытым лицом и за это стяжал себе репутацию человека с изысканными манерами. Для Мэй-Анны он был высшим авторитетом в вопросах моды, а уж она знала, что говорила. Он мог бы быть барменом, или вышибалой в ресторане, или, на худой конец, контрабандистом, каковым он на самом-то деле и являлся. То есть ему не было необходимости становиться боксером. Возможно, самого Тони это не слишком волновало, он никогда не мешал Бастеру, никогда не делал вид, что Бастер присвоил себе что-то, принадлежащее ему. Полагаю, Тони понял, что для него выгоднее играть роль брата и менеджера Бастера, чем пытаться продолжать карьеру в качестве Кида Макнайта.

Бастер ушел в мужскую раздевалку облачаться в боксерскую форму и вскоре вернулся, сверкая пурпурным шелком спортивных трусов.

– О, Бастер, ты отлично выглядишь! – промурлыкала Мэй-Анна.

Я тогда в первый раз услышала это ее мурлыканье. Что же касается Бастера, то он в ответ напыжился, словно павлин в Коламбия-Гарденз.

Затем он начал прыгать, боксировать с воображаемым противником и разминаться, как это делал перед матчем Тони, хотя я не думаю, что от этого ему было много пользы. А вот что для него было всего полезней, так это присутствие Мэй-Анны. За секунду до того, как он отправился на ринг, она поцеловала его в губы и сказала: «Я горжусь тобой, Бастер. Я буду за тебя болеть». Старина Бастер спустился на ринг с таким видом, словно был уже чемпионом.

Чику досталась роль его тренера, и с ведром, полотенцем и губкой в руках он занял свое место в углу ринга, хотя не лучше нашего умел обращаться с этими предметами. Единственным из нас, кто хоть что-то понимал в боксе и его правилах, был сам Бастер, так как он помогал Тони тренироваться и поэтому проводил много времени в гимнастическом зале нашего квартала.

Настоящего имени его противника я так никогда и не узнала, а прозвище у него было Бьюттская Бомба. Нам он показался весьма грозным, но Бастер заявил, что на самом деле это полный хлам. Бьюттская Бомба был на целых полголовы выше Бастера, который отнюдь не был малышом, с расплющенным в схватках носом и разбитыми ушами, бесформенными, словно две тряпки, точь-в-точь как рисуют в комиксах про знаменитых боксеров и борцов. Он пролез между канатами на ринг, оскалился в сторону Бастера и произнес во всеуслышание: «Откуда только берутся такие молокососы?»

Как я уже сказала, Бастер даже в своем первом бою сохранял полное присутствие духа. Он стоял спокойно, как подобает джентльмену, пока Чик зашнуровывал ему перчатки.

Мы с Виппи Берд обливались от волнения потом, а Мэй-Анна тоже сохраняла присутствие духа и только приветливо улыбалась Бастеру, словно Мадонна с картинки, – голова высоко поднята, руки сложены на груди в молитвенном жесте. Тогда я впервые заметила, что шея у Мэй-Анны длинная, словно у гуся. Наверно, уже тогда она начала упражняться в актерских приемах.

Пинк сидел на скамье со мной рядом, лицо его покрылось капельками пота. В зале было, как обычно, жарко, но Пинк взмок не только от жары: он услыхал, что Бьюттская Бомба в последнем матче отделал своего противника почти до смерти, и он имел глупость передать это нам, но Виппи Берд пообещала сама убить его, если он расскажет это Бастеру. Мэй-Анна тем не менее не испугалась.

– Увидите, Бастер расправится с Бьюттской Бомбой, – сказала она.

Мы не были в этом так же уверены, как она. Наконец Бастер спокойно вышел из своего угла, он не выглядел ни испуганным, ни самоуверенным. Он ни разу даже не взглянул в нашу сторону, но я была уверена, что он знает, где сидит Мэй-Анна. Когда прозвучал гонг, он несколько минут танцевал вокруг Бомбы в своих слишком тесных тапочках. Между тем мы молились про себя, чтобы он смог просто выдержать эти четыре раунда и остаться в живых.

После того, как он так протанцевал, казалось, целый час, Бомба пошел в атаку. Бастер начал увертываться, и они снова разошлись. Настоящая схватка все никак не начиналась, они по-прежнему двигались один вокруг другого, делая легкие выпады и уходя от них. На мгновение они сцепились, Бомба послал Бастера в нокдаун, но через пару секунд Бастер снова был на ногах. Потом он объяснил нам, что единственной причиной его падения были слишком тесные тапочки. Наши ребята сказали, что начало матча какое-то скучное, а они разбирались в этом лучше, чем мы с Виппи Берд. В конце второго раунда зрители начали шикать и свистеть.

Видимо, реакция зала расшевелила Бастера. До сих пор он только пытался продержаться, но толпа кричала: «Пошевеливайся, Кид Макнайт!», а он нес ответственность за честь Кида Макнайта. Надо было что-то делать, и, когда Бастер после окончания второго раунда сел в своем углу ринга, он прошептал на ухо Чику: «Время пришло, сейчас я его вырублю. Смотри внимательно». Чик передал его слова нам и добавил, что Бастер не был ни капельки возбужден, просто сказал это, как говорят: «Я хочу еще кружку пива» или: «Я хочу еще сигарету». Бастер, однако, не шутил, и, когда начался третий раунд, на ринге был уже настоящий боец.

Сначала это было не очень заметно – Бастер все так же нелепо ковылял в своих тесных тапочках и не проявлял особой активности. Затем Бомба слегка попробовал его правой, и Бастер, шагнув в сторону противника, обрушил на него град ударов: сначала левой, потом правой, потом снова левой, и наконец долбанул Бомбу правой так сильно, что тот отключился на целых пять минут. Это был самый мощный удар правой, который за всю свою историю видели Сады. Когда рефери поднял руку Бастера, объявив его победителем, мы повскакали с мест, визжа и вопя, а Мэй-Анна кричала громче всех, гораздо громче, чем подобало бы Мисс Очарование широкого экрана. Мы хлопали в ладоши, свистели, обнимались, и тут Пинк Варско поцеловал меня, и с этого момента между нами начались серьезные отношения.

Мэй-Анна подбежала к Бастеру, когда тот выбирался с ринга, пролезая между канатами, и тоже его поцеловала. А потом Чик поцеловал Виппи Берд. В общем, в тот вечер поцелуев было больше, чем в ином фильме с участием Марион Стрит.

Оказалось, что Тони тоже был в зале и наблюдал за схваткой. Собираясь покинуть зал после матча, мы заметили, что он стоит у стены позади всех, сложив руки на груди. Он уговорил-таки копов отпустить его, но на матч все равно опоздал, и, когда появился в зале, первый раунд уже начался. Но не думайте, что Тони тоже дал волю чувствам, – он был спокоен и собран, подобно Бастеру.

Я уже сказала, что схватки как таковой не получилось. Мы радовались как сумасшедшие, но публика была разочарована, ведь она ждала драки и крови, а кто именно победит, им было безразлично. Зрители не предполагали, что перед ними была перевернута новая страница в истории бокса. Вспоминая тот вечер, мы с Виппи Берд удивляемся, что даже не догадывались о важности происходящего. Я готова биться об заклад, что журнал «Лайф» заплатил бы миллион долларов за фотографию Мэй-Анны, целующей Бастера спустя секунду после этой победы.

Единственный, кто, как оказалось, что-то предчувствовал, был тот репортер из отдела спортивных новостей газеты «Монтана стандард». На следующий день он посвятил Бастеру целых две колонки, в которых сообщал, что Тони Макнайт добился нового успеха, блестяще нокаутировав Бьюттскую Бомбу молниеносной правой, что любителям бокса стоит обратить внимание на Кида Макнайта и что в недалеком будущем он проявит себя на крупных турнирах в Солт-Лейк-Сити или даже в Спокане.

«Ну вот, я выиграл», – сказал Бастер Тони, когда они встретились у выхода. Бастер еще не снял пурпурных шелковых трусов, и Мэй-Анна все еще висела у него на шее. Несмотря на все его самообладание, было видно, что он очень горд победой и очень хочет, чтобы Тони тоже гордился им.

Тони кивнул, но ничего не сказал, и можно было даже подумать, что он завидует. Или, как мы и думали позднее, что он уже в тот момент был озабочен будущим Бастера. Я должна сказать, что и то, и другое правильно, но Виппи Берд уверена, что в голове у Тони Макнайта была еще и третья мысль.

Как мы теперь предполагаем, в тот вечер Тони должен был проиграть, вот почему он попросил Бастера выйти вместо себя и посоветовал ему просто держаться и тянуть время. Тони не посоветовал Бастеру нападать и никак не проинструктировал его на этот счет, ведь ему и в голову не пришло, что Бастер может победить. Целью Тони было показать себя публике, просто не дать себя забыть, но, кроме этого, возможно, было еще кое-что, о чем мы с Виппи Берд могли только догадываться: не исключено, что ему вперед заплатили за поражение, может быть, это сделали его приятели-контрабандисты, чтобы сорвать куш на ставках. Так что теперь Тони имел все причины беспокоиться, как бы его дружки не пристрелили его за двойной обман.

Когда я поделилась с Виппи Берд этой догадкой, она возразила, что, если Тони собирался разыграть поражение, ему незачем было звать всех нас на него смотреть. Ее возражение было не лишено смысла, и я призадумалась. Потом я вспомнила, как она всегда плакала и размягчалась при виде чужих страданий – так, может быть, Тони рассчитывал таким образом добиться ее благосклонности, ведь тогда она еще не встречалась с Чиком. Виппи Берд, в свою очередь, объявила, что и мое замечание кажется ей не лишенным смысла. Но мы с ней сошлись в одном: главная причина ухода Тони Макнайта с ринга заключалась в том, что он уже просто больше не решался на него выходить.

Конечно, к тому времени, как мы сумели все это понять, было уже поздно расспрашивать самого Тони. К тому же сделать это следовало Виппи Берд, а не мне, но ей, по-моему, этого не хотелось.

Даже если наша догадка о причине его беспокойства оказалась правильной, мы наверняка знаем, что тогда он думал еще кое о чем – ведь ум его никогда не дремал, постоянно планировал какие-то аферы. Сейчас он обдумывал, как извлечь лишний доллар из Бастера.

Они долго смотрели друг на друга, Бастер хотел, чтобы Тони похвалил его за хорошую работу, ведь после Мэй-Анны Бастер больше всего восхищался Тони. Тот знал это, и через две или три минуты игры в молчанку он широко улыбнулся, и они с Бастером обнялись и стали хлопать друг друга по спине.

«Переодевайся, и айда на Медервилль праздновать твою победу – я угощаю». Мы всей компанией набились в колымагу Тони и поехали в кафе «Скалистые горы» чествовать новоиспеченного победителя.

Даже после всего съеденного в Садах мы нагуляли аппетит, пока болели за Бастера, так что заказали каждому полный обед, ожидая которого попивали «Шон О», – все, кроме Бастера, ведь он почти никогда не пил. Бастер заплатил за спиртное, разменял призовую сумму на серебряные доллары, пошел к игровым автоматам и бросил в щель несколько монет. Почти сразу же раздался резкий звонок, и ему в пригоршню высыпался выигрыш – пятьдесят долларов. Сегодня был его вечер, удача просто не хотела отпускать его и дарила ему победы одну за другой – мы с Виппи Берд так и сказали Мэй-Анне, когда узнали, что они с Бастером расстались лишь в пять утра. Наши родители убили бы нас, если бы мы осмелились вернуться домой в такой час, но я не думаю, что миссис Ковакс имела хоть малейшее понятие, когда возвращается Мэй-Анна.

– Бастер, – сказал ему Чик, – я никогда не видел такого удара, как у тебя. Теперь ты – новая Бьюттская Бомба!

– Да какая, к черту, Бьюттская Бомба, – сказал Пинк, – ты – новый Джек Демпси!

Ребята лезли из кожи вон, чтобы польстить Бастеру.

– Не надо его ни с кем сравнивать, – сказала Мэй-Анна. – Он сам по себе и лучше всех остальных.

– Он чемпион, – сказал Чик.

– Вовсе нет, – возразил Тони. – Он выиграл всего один бой, да и тот – против чучела огородного.

Этими словами Тони словно вылил ушат холодной воды на разгоряченную голову Бастера, и нам это совсем не понравилось. Было видно, что и Бастер тоже ошеломлен.

– Ты выиграл всего раз в жизни, – повторил Тони, словно наслаждаясь звучанием собственного голоса: по-видимому, расставшись с мыслью стать боксером, он решил попробовать себя в качестве оратора. – Но, – добавил он, выдержав эффектную паузу, и мы все навострили уши, – ты мог бы стать чемпионом.

Мы все дружно завизжали – сказалось действие «Шона О». Ну и, конечно, нам всем ужасно хотелось, чтобы Бастер стал настоящим чемпионом.

– Я кое-что понимаю в боксе, – сказал Тони и снова выдержал паузу, ожидая одобрительных возгласов типа: «Еще бы, старина!», но возгласов не последовало, поэтому он продолжил: – И, скажу по правде, я только сегодня понял: такой правой, как твоя, я никогда в жизни не видел.

Чик с размаху стукнул Бастера кулаком по спине, а Пинк хлопнул меня ладонью по коленке и сказал: «Ну еще бы!»

– И если ты согласен выполнять указания, которые я буду давать тебе в качестве твоего менеджера, и тренироваться по моей методике, я думаю, ты сможешь стать настоящим боксером.

И Тони с важным видом откинулся на спинку стула.

Пинк заказал всем еще по одному «Шону О» и заплатил за коктейль монетами из кучи, которую Бастер высыпал посреди стола.

Теперь Тони стал серьезен. Не обращая больше внимания на нас, он обращался к Бастеру:

– Малыш, я же понимаю, что как у профессионального боксера перспектив у меня никаких. Все, что я могу, – это срубить забавы ради несколько долларов. Потому что у меня нет силы, а у тебя она есть. У тебя холодная голова, что тоже немаловажно и чего у меня тоже нет. Но чего я до сих пор не знаю, так это того, хочешь ли ты сам стать настоящим боксером и будешь ли ты тренироваться.

Бастер молча смотрел на собственные ладони. Братья Макнайт забыли о нас, а мы притворялись, будто шепчемся между собой и не слушаем их, хотя на самом деле не пропустили ни слова.

– Что ж, а почему, собственно, нет? – ответил Бастер. – Чего я вообще могу ждать от жизни в этом убогом городишке? Как все, зарыться в землю на всю оставшуюся жизнь? А ты правда думаешь, что я смогу стать боксером? Кроме шуток?

– Да, я так думаю, но тебе придется много работать над собой. Каждый день. Как – я тебе объясню. И покажу кое-какие приемы, хотя, надо сказать, я сам не слишком серьезно этим занимался. Но если ты не намерен посвятить этому всю свою жизнь, скажи «нет» сейчас, чтобы я не тратил время зря. А если согласишься, я сделаю из тебя чемпиона.

– Он согласен, – ответила Мэй-Анна за Бастера, кладя свою маленькую белую ручку на его огромный кулак.

Вот так внезапно дела приобрели серьезный оборот. Всего несколько часов тому назад мы приехали в Сады на показательный бой Кида Макнайта, а теперь присутствовали при том, как Бастер принимает решение стать чемпионом мира. Мы все были растеряны и не знали, что сказать. Между тем официантка принесла нам нашу еду, и мы заказали еще пару бутылок вина вдобавок к выпитым коктейлям «Шон О». В наше время вино пьют одни педерасты, но тогда, во времена сухого закона, медервилльское вино было крепче виски, так что к концу вечера мы были изрядно навеселе. Для нас с Виппи Берд и Мэй-Анны это была первая вечеринка с таким количеством спиртного, хотя нам было всего по шестнадцать и мы еще не кончили школы. Сейчас я понимаю, что мы были слишком молоды для того, чтобы так пить, даже если бы спиртное не было под запретом, но кто тогда об этом думал? Сухой закон запрещал употребление спиртного всем, независимо от возраста и пола.

И вот, пока мы так сидели вокруг братьев Макнайт, проникшись серьезностью происходящего, Пинк Варско, представьте себе, попытался снова поцеловать меня. Но я вовсе этого не хотела и поэтому сказала:

– Пинк, я думаю, тебе сейчас следует произнести тост.

Пинк поднял стакан и воскликнул:

– За «несвятую Троицу»! – имея в виду нас с Виппи Берд и Мэй-Анну.

– Ах ты, бестолочь! – сказала я ему. – Не за нас, за Бастера!

– За нового Кида Макнайта! – поправился Пинк. – Пьем до дна!

– Кид Макнайт – это Тони, – покачал головой Бастер.

– Бери это имя себе, – предложил Тони. – Джек Демпси взял имя своего брата, а ты возьми мое.

Бастер ответил, что нет, Кид Макнайт – это Тони, и, если Тони решил уйти из бокса, пусть его имя уходит вместе с ним, а ему, Бастеру, нужно свое имя.

Запивая вином спагетти, мы снова серьезно задумались, на этот раз о псевдониме для нашего будущего чемпиона. «Пусть он будет Кентервилльским Кидом или Бьюттским Убийцей», – предложили мы с Виппи Берд. «А что, если он будет Бастер Нокаут?» – спросил Чик. «А как насчет Кида Долбани Сильней?» – предложил Пинк. Все, включая самого Бастера, засмеялись, но, немного подумав, он сказал, что это слишком манерно, а ему нужно нечто характерное и запоминающееся, как собственное лицо. Такое, например, как «Шахтер из Монтаны» или «Доблесть Горняка». Тогда Чик предложил «Бастера Шахтера», но Бастер не был шахтером, и это предложение отпало.

Бастер обещал обдумать наши предложения, но было очевидно, что всем им чего-то не хватает. Мэй-Анна заявила, что все эти прозвища недостаточно стильные, а Бастер всегда прислушивался к тому, что говорит Мэй-Анна.

Мы продолжали обсуждать эту проблему, как вдруг Виппи Берд, взглянув на часы, подскочила на месте и закричала:

– О господи, Бастер, уже полночь! Пора нам выбираться из этого места!

Никто из нас до сих пор ни разу не вспомнил о времени, и теперь дома нас с Виппи Берд ждали неприятности.

Мы все, кроме Мэй-Анны, дружно вскочили со стульев и заторопились к выходу. Она же сидела по-прежнему неподвижно и тихо, словно статуя, и мечтательная улыбка блуждала по ее лицу. Вдруг она протянула к нему свою маленькую бледную руку жестом, который мог заставить любого забыть обо всем и обратить свое внимание на нее одну, какие бы шум и веселье ни царили вокруг. Мы остановились и обернулись.