Текст книги "Дочь хаоса"

– Ясно, – сказал Ник. – Я понял, в чем проблема. Надо было выразиться яснее. Я пришел предложить: давай вместе.

– Вместе? – эхом отозвался Харви. – Что?

В разговорах ни разу не упоминалось ничего, чем можно было бы владеть совместно. Разговор шел только об одном, точнее, только об одной. И она не была вещью.

Растерянность Харви озадачила Ника. А в глазах Харви разгоралась злость.

– Неужели ты… Ты хочешь сказать… встречаться с Сабриной обоим?

Харви сорвался на крик. Торопливо оглянулся по сторонам – не слышат ли ребята из футбольной команды? Вокруг не было ни единой живой души. Поначалу это успокоило, но потом Харви вспомнил, что магия вполне реальна. Возможно, звери умеют говорить.

И прямо сейчас Ника Скрэтча слушают маленькие наивные бельчата. Наверное, бельчата пришли в ужас.

Понятливость Харви порадовала Ника.

– Да!

– Знаешь что… – Харви закинул рюкзак за плечо. – Никогда больше со мной не заговаривай. Спасибо. Прощай навсегда.

Он встряхнул головой и зашагал прочь. Что за нелепая шутка. А он-то считал чудачками тетушек Сабрины. Знал бы он…

Наступили сумерки, снег стал серым, как пыль. Харви вернулся домой. В доме было холодно и темно. Отец еще не вернулся. И вряд ли вернется. Когда он злился, то подчеркнуто игнорировал сына. Может, в бар он и не пошел; скорее всего, отправился пострелять или остался в шахте еще на одну смену.

Когда умерла мама, они с Томми договорились, что будут поддерживать друг друга, потому что от отца помощи не дождешься. Придется действовать заодно. Они научились убирать кровать, чистить ванну, варить обед. Одиннадцатилетний Томми пообещал шестилетнему брату никогда не готовить брокколи и прочую гадость, поэтому оба в рот не брали овощей. Соседка, миссис Линк, твердила, что из-за этого они будут плохо расти. Через много лет Томми напомнил ей об этом, смеясь своим заразительным смехом, который люди так легко подхватывали. К тому времени оба брата были на голову выше своего отца, и Томми сказал: «Видите, мы замечательно выросли».

Харви приготовил лазанью, но потом решил, что поужинать вместе с отцом вряд ли суждено. На всякий случай посидел еще немного в кухне, в сгущающейся тьме. Когда ждать уже не было сил, решил уйти к себе в комнату и порисовать, как делал обычно, когда отец бесился.

Харви крикнул: «Спокойной ночи, Томми!», как говорил каждый вечер на протяжении шестнадцати лет. Потом вспомнил, что брата больше нет, сел за кухонный стол и спрятал лицо в ладонях.

Отец насмехался над тем, что Харви слишком легко давал волю слезам. Дразнил младенцем, сопливой девчонкой. А Харви мог заплакать над ошеломительно красивым закатом. В семь лет он плакал, соскучившись, когда тетушки увезли Сабрину в трехдневную поездку. Плакал, когда раненый птенчик, которого он спас, все-таки не выжил. Плакал, когда ушла в мир иной двоюродная тетушка, любившая леденцы больше детей. Рыдал на плече у Томми, когда умерла мама. Сердце разрывалось от горя, но в объятиях брата было тепло и уютно.

Но в тот раз Харви не плакал.

Он не плакал по Томми. Ни разу с того самого дня, как взял ружье и вошел туда, где на кровати лежала бесчувственная оболочка брата. Слезы не могли дать облегчения.

Когда начнется колдовство
27 декабря, день
Сабрина

Новое кафе привлекало своей необычностью, оно не имело ничего общего с вульгарным интерьером книжного магазина доктора Цербера. Кофейня «Дочь епископа» напоминала старинную чайную лавку с викторианским фарфором в синих узорах. На сверкающих латунных подносах-этажерках были разложены и современное печенье, и традиционные лепешки. Даже жители Гриндейла, обычно весьма недоверчивые к новизне, выстроились в очередь. Я заметила там таких неожиданных персонажей, как школьные хулиганы во главе с Билли Марлином и мистер Кинкл с друзьями-шахтерами.

Хозяйка магазина, валлийская вдова миссис Ферх-Гег, носила фартук в красный горошек и укладывала светлые волосы в такую высокую прическу, что та клонилась на сторону, как Пизанская башня. Она сказала, что своими руками испекла все те сотни эклеров, какие выставлены на витрине. Кофейня наполнилась оживленным гулом.

Вот бы встреча с Роз прошла так же гладко, как шли дела в новом заведении. Обычно мы болтаем без умолку, но сегодня наш столик был единственным оазисом молчания. Роз выжидательно смотрела на меня, словно опасалась, что я вот-вот заколдую свой круассан.

– Как поживает малышка? – спросила наконец Роз.

В ночь, когда пришли тринадцать ведьм, моя тетя Зельда выкрала у первосвященника новорожденную дочку. В канун Йоля пришлось срочно вызвать Роз, чтобы она посидела с ребенком. Декабрь выдался насыщенным.

– Мы отдали Летицию лесной ведьме, – сказала я. – Ради ее же безопасности.

Роз в ужасе отпрянула:

– У ведьм так всегда делается с приемными детьми?

– Нет, это случай особый.

– Я не хотела никого осуждать, – торопливо добавила Роз. – Уверена, вы приняли верное решение. А я недавно была у Сьюзи. Она никак не придет в себя после того случая…

Роз с трудом подбирала слова. Вертела пустую чашку на блюдце, будто искала вдохновения в нежных фарфоровых глубинах.

– С йольским демоном, – подсказала я.

В праздник Йоля нашу подругу Сьюзи похитил демон. Это была целая история.

– Да. С этим, – натянуто рассмеялась Роз. – Говорит, вы с тетушками ей очень помогли. Это хорошо.

– Раз уж ты видела Сьюзи… – заговорила я. – Не слышала ли о Харви? Как у него дела?

Наступило молчание. Роз хмурилась, глядя в чашку. Ей было явно не по себе.

Видимо, когда от компании друзей откалываются двое, это получается неловко для всех. Мне все чудилось, что Роз подбирает слова, чтобы сказать: «Мы с Харви целыми днями вместе! Только и говорим о том, как он тебя ненавидит. И колдовство ненавидит. И ведьм. И тебя».

– Я не виделась с Харви, – буркнула наконец Роз. – Он позвонил, позвал погулять, но мы уже договорились пересечься с тобой. Я ему сказала, что мы можем встретиться завтра утром.

Я постаралась подавить ревность. Все на свете отдала бы, лишь бы Харви мне позвонил.

– Как тебе показался его голос по телефону?

Роз оторвалась от позолоченного ободка чашки и посмотрела на меня. Ее глаза, янтарные, как чай без молока, скрытые за стеклами очков, всегда были немного не сфокусированные и обычно очень теплые. Обычно, но не сегодня.

– Грустный. Очень грустный голос.

Я мучительно закашлялась.

– А как ты? Как у тебя со зрением?

– Не очень, – с трудом ответила Роз. – Послушай, Сабрина, представляешь, каково мне было узнать, что я теряю зрение оттого, что когда-то моего предка в шахте прокляла ведьма? Не знаю, говорить ли вообще об этом с тобой.

Я моргнула.

– Но мы же лучшие подруги. Мы должны говорить обо всем.

Роз нетерпеливо махнула рукой. То ли не рассчитала, то ли плохо видела и не понимала, где что стоит. Чашка звякнула о блюдце и чуть не упала со стола. Я быстро прошептала заклинание, и чашка с блюдцем выровнялись. Роз подскочила, будто услышала звон, которого не было.

К нам подлетела миссис Ферх-Гег, спасла свою посуду.

– Еще чашечку? – спросила она с музыкальным валлийским акцентом. – Или эклеров? Вижу, девочки, вы так увлеченно беседуете.

Губы Роз нервно задергались, потом успокоились.

– Вообще-то мне пора идти.

Хозяйка кивнула, качнув сложносочиненной прической, и пошла выписывать счет. Я провела ладонью по стеклянной столешнице и взяла Роз за руку.

– В том проклятии моей вины нет.

– Знаю, – прошептала Роз.

– Я найду способ снять его и помочь тебе, Роз. Честное слово, найду.

Но Роз уже собирала вещи.

– Сабрина, дай мне время.

Она торопливо натянула шапку и шарф. Я смотрела, как суетливо двигаются ее руки, и мое сердце разрывалось.

Когда мы вышли, Роз попыталась улыбнуться мне, но не смогла. Казалось, наша дружба упала на пол и разбилась вдребезги.

Я и так уже потеряла Харви. Не хочу терять всех своих друзей в людском мире. Я понимала, что не должна их торопить, но иначе не могла. Такая уж я есть. Или я тороплю их, или оставляю в покое. Я не могла придумать среднего пути и не хотела оставаться без них.

– Давай хоть провожу тебя домой.

– Не надо, Сабрина. Мне и вправду пора идти.

Я смотрела, как Роз в спешке перебегает главную улицу, и на душе было тревожно, потому что она слишком быстро бежала по скользкому льду. Может, друзьям и впрямь будет лучше без меня.

Прежде чем ступить на мостовую, она посмотрела и направо, и налево. По другой стороне ехал белый фургон. Наверное, Роз не заметила его на фоне белого снега – выскочила на дорогу прямо перед ним.

Я похолодела. Фургон мчался прямо на нее. Дорога очень скользкая. С телепортацией не успеть. Я машинально прошептала заклинание.

– Этого ей нельзя увидать. Я ее место хочу занять!

Взметнулся вихрь, словно закружились снежинки на резком ветру, и я очутилась посреди улицы. Прямо на меня мчался фургон. Роз, целая и невредимая, стояла на другой стороне. На моих губах мелькнула довольная улыбка.

– Ох, не нравится мне тут. Дай немного повернуть! – прошептала я.

Колеса забуксовали на льду. Фургон совершил пируэт, и на боку стали видны большие черные буквы: «ОКОННОЕ СТЕКЛО». Неуправляемая машина неслась прямо на пожарный гидрант.

Задние двери распахнулись, и содержимое фургона посыпалось наружу. Сотни оконных стекол разбились одним махом, я очутилась в эпицентре стеклянного вихря. Искрящиеся осколки свистели в воздухе и блестящими грудами оседали у моих ног. Я находилась словно в самой середине гигантской люстры.

Я не боялась пораниться. Как-никак я ведьма, и тетя Хильда с тетей Зельдой никогда не выпускали меня из дома, не наложив защитных чар. Но в голове будто наяву гремел тетушкин голос: «Не разбивай стекол и зеркал, а то весь год будет разбит».

Роз помчалась ко мне через дорогу, из кафе высыпали посетители. Я обняла подругу, сказала, как я рада, что с ней ничего не случилось, и поскорей ушла, пока мне не начали задавать вопросы.

Второпях я наткнулась прямо на директора начальной школы, в которой когда-то училась.

– Смотри, куда бежишь, – проворчал мистер Пул. – Ах ты, ведьма этакая.

Я застыла. Не ослышалась ли? Так и торчала на дороге, пока он не растворился в толпе.

* * *

Еще не до конца оправившись от шока, я добралась наконец до Академии невиданных наук. В голове то и дело взрывалось стекло – сначала оглушительный грохот, потом нежный перезвон падающих осколков. С этим звоном в ушах я шла по длинным коридорам, и шаги по каменному полу отдавались эхом, будто меня кто-то преследовал.

Но не время тревожиться из-за ворчливого старика или плохих примет. Не хватало только опоздать в класс.

До первого официального сбора оставалось еще несколько дней, но школа для ведьм не закрывается на каникулы, как у людей. «Носители зла не должны знать покоя», – часто и сурово повторял отец Блэквуд. Мы прослушали несколько лекций, а на йольские каникулы получили задания. И одно из них надо было сдать как раз сегодня. Сестра Джексон, самая вредная учительница, задала нам огромный проект и предложила работать парами. Разумеется, никто добровольно не хотел сотрудничать с полукровкой. И я пару ночей перед Йолем провела без сна, работая над заданием в одиночку.

Я ворвалась в класс, и губы сестры Джексон задергались, как проволока, на которую подвесили слишком тяжелый груз.

– А, Сабрина, а вот и ты, – ядовито заговорила она. – Наконец-то. Надеюсь, ты принесла подробный трактат о скандале с антипапой Иоанном, его причинах и следствиях?

Я дерзко улыбнулась ей и расстегнула сумку.

– Конечно. А иначе разве я осмелилась бы появиться здесь?

– Кто тебя знает, – пожала плечами сестра Джексон. – Я не раз замечала, что ты принимаешь неразумные решения. И ты, и твои родичи из непокорного семейства Спеллман.

Я копалась в книгах. Куда же подевалась папка с трактатом? Я же помнила, что положила ее на самый верх сумки. Но теперь ее там не было.

Я оторвалась от книг, присела и внимательно осмотрела пол, перевела взгляд на студентов, столпившихся у меня за спиной. На эти лекции ходили и те, кто был на курс старше, и среди них я особо выделила троих. Прежде я бы, конечно, заподозрила Пруденс Найт и ее Вещих сестер, но в последнее время мы стали ладить немного лучше. Вряд ли работу выкрали и спрятали они. Я поискала глазами Пруденс. Вот она, стоит, как королева, с гордо поднятой головой, наблюдает за происходящим. В глазах легкий интерес, но ни капли злобного удовольствия, какое горело бы, если бы трактат стащила и спрятала она.

Так что вряд ли тут замешана Пруденс. Но это не меняло того факта, что трактат исчез. Сестра Джексон ухмылялась с голодным злорадством, и помощи ждать было неоткуда.

И вдруг от дверей послышался голос:

– Мы с Сабриной делали это задание вместе, – сквозь зубы проговорил Ник Скрэтч.

Я кое-как повернулась на пятках, постаравшись придать своей позе хоть каплю достоинства, и увидела Ника. Он сверкнул ослепительной, но странной улыбкой, которая одновременно и обезоруживала, и тревожила. Достал стопку листов, переплетенных в алую тисненую кожу, и широким жестом вручил сестре Джексон.

Та, сразу поникнув, буркнула, что мы с Ником опоздали на занятия.

– Одно дело – грех, Николас, и совсем другое – медлительность. Садитесь на свои места.

– Я грешил и так увлекся, что потерял счет времени, – промурлыкал Ник, указывая на соседний стул.

Он размотал длинный черный шарф и скинул куртку. На черных волосах и на плечах таяли снежинки, поблескивая, как звезды, исчезающие поутру. Я села рядом с ним.

Ручку я, кажется, тоже забыла, но бледный парень, сидевший через проход, одолжил мне карандаш.

Когда лекция закончилась, я торопливо встала и уголком рта шепнула Нику:

– Ты не обязан был меня спасать.

– А мне захотелось, – отозвался он.

Остальные студенты мало-помалу разбрелись. Я в расстроенных чувствах прижала сумку к груди, Ник закинул рюкзак на спину и вышел вместе со мной в коридор. Там притормозил, как будто ему некуда было торопиться.

– Ник, честное слово, я сделала этот проект.

– Я и не сомневаюсь. По-моему, ты не из тех, кто забивает на школьные задания.

– Конечно, я не из трудных подростков, – сообщила я, и Ник улыбнулся.

Не той ослепительной улыбкой, которая предназначалась для учителей. А еле заметно, тепло, между нами.

– Разумеется. Не нарушаешь правил по мелочам, верно, Спеллман? Ты бунтовщица крупного размаха. Похищать запретные книги, воскрешать мертвых – вот твой достойный масштаб. Кстати, новый цвет волос смотрится очень сексуально.

Я только хмыкнула.

Как-то даже никогда не задумывалась, сексуальна моя новая прическа или нет. И вообще понятия не имею, сексуальна ли я. В целом, надеюсь, да.

Ник – вот он точно такой. Но я ни за что этого не скажу.

– Спасибо, наверное. Не знаю, оставлю ли я его. Может, лучше перекрасить, как было?

Когда я продала свою душу Сатане, мои волосы побелели, как свежий снег. Меня это не то чтобы раздражало, просто было непривычно. Мне всегда нравилось, что мои волосы имеют тот же оттенок, что и мамины на сохранившихся у меня фотографиях. В праздник Йоль я вызвала призрак мамы. Прелестная златовласая девушка, хрупкая и нежная. Не то что я.

Чтобы соответствовать новым волосам, я старалась одеваться, как Вещие сестры, но это было как-то неправильно. Пыталась вызывать маму, но это тоже было неправильно. Скорей бы уж выяснить, какой я должна быть в новой ипостаси.

Когда Харви впервые увидел меня, то удивленно распахнул глаза. Он сто раз рисовал меня с золотыми волосами – подмечая мельчайшие детали, с любовью. А в таком виде он меня, наверное, и рисовать-то не захочет.

Выгнув бровь, я посмотрела на Ника. Уж ему-то, кажется, моя новая прическа нравилась.

– Разочаруешься?

Он покачал головой:

– Ты и так, и так сексуальна.

Вот оно, опять это слово. Может, я и хотела быть сексуальной, только не знала, как заговорить об этом. А потому закашлялась.

– Нет, ну не может быть, чтобы я оставила трактат дома, – пролепетала я. – Обычно я не страдаю забывчивостью.

Может, он остался на столе в кофейне? Но я готова была поклясться, что там даже не открывала сумку. Может, и впрямь забыла? Я сосредоточенно нахмурилась. Рабочий беспорядок явно не в моих привычках.

– Такое с каждым случается. Не повезло, вот и все.

Не повезло.

Я воззрилась на Ника, как громом пораженная, и увидела в его глазах отблески битого стекла.

– Что с тобой?

Я собралась с мыслями.

– Ничего. Все в порядке. Отлично. Просто «зашибись – не обломись», как говорит тетушка Хильда. Кстати, поздравляю с возвращением с каникул на Грешной Земле!

Ник прислонился к стене и заговорил тихим ласковым голосом:

– Скучала по мне?

Я неуверенно смолкла.

– Конечно. Как оно там, на Грешной Земле? Здорово? Я там никогда не была, но слышала, что в Мертвом Красном море водятся русалки. Мне бы очень хотелось посмотреть. Наверное, они обворожительные. Я прочитала о них много книг. «Я слышал, как поют они, русалки, друг для дружки. Не думаю, что мне споют оне»[1]1
  Эллиот Т. С. «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока». Пер. В. Топорова.


[Закрыть].

Я закончила цитату еще одним приступом кашля. Вряд ли людская поэзия часто читается под малопочтенными сводами академии.

– А вот мне русалки пели, – заявил Ник. – Надо только их немного очаровать.

– Прямо так уж и немного?

Ник был слишком уж очарователен – рядом с ним мне трудно было сохранить душевное спокойствие. Хотя он скорее обаятельный дьявол, нежели прекрасный принц. Впрочем, это не важно.

– Если хочешь посмотреть на русалок Грешной Земли, я телепортирую тебя туда прямо сейчас. – Он протянул мне руку. – Пойдем со мной, Сабрина.

– Серьезно? – фыркнула я.

– Конечно, – ответил Ник. – Хочу, чтобы наше первое свидание стало незабываемым.

– Гм…

Его улыбка была такой зовущей, губы изгибались, в глазах плясали искры. Если я дам ему руку, он закружит меня в вихре пурпурных огней и фейерверков. Соблазн был велик, но поддаваться соблазну опасно.

Что я знала о романтической любви? Только руки Харви, загрубевшие от работы на открытом воздухе, с мозолями от карандашей и угольков, но с бесконечной нежностью в прикосновениях. Он относился ко мне с почтением, словно я святыня и величайшая драгоценность. Он никогда не давал повода сомневаться в этом. Харви не назовешь пленительным незнакомцем, но я охотно променяю любые приключения на постоянство истинной любви. Даже сейчас, если мне тревожно или страшно, хочется с разбегу упасть в доброе тепло объятий Харви. Ведьмам из академии этого не понять.

Для Ника Скрэтча нет ничего святого.

А в Харви я ошибалась. Я выросла с мыслью, что настоящая любовь – это когда вы вместе противостоите любым трудностям и никогда не откажетесь друг от друга. Если бы он любил меня по-настоящему, то не бросил бы. Настоящая любовь в итоге оказалась не настоящей.

Но это не значит, что я его разлюбила. Даже не знаю, кем бы я была, если б отреклась от любви к Харви. Если у тебя в жизни была одна-единственная любовь и она оказалась ненастоящей, во что же тогда верить?

В ту ночь, когда пришли тринадцать ведьм, я продала душу Сатане. В обмен я получила достаточно сил, чтобы спасти свой город от адского огня. Кроме меня, на это способны еще только три ведьмы. Да, Харви предлагал снова начать встречаться, но как я смогу подойти к нему, если у меня на руках горит адское пламя? Он этого не выдержит, а мне не хотелось бы опять увидеть, как Харви уходит.

Я не знаю, кем теперь стала, но твердо намереваюсь понять.

Ник подошел ко мне, когда Харви отказался. Может, я недооценила его. Он хороший друг. Возможно, способен и на большее.

Моя рука дернулась и чуть приподнялась. Ник внимательно следил за моими движениями. Хитроватая улыбка вспыхнула неожиданной яркостью, словно он предвкушал долгожданный подарок.

– Можем искупаться голышом в Мертвом Красном море, – вкрадчиво протянул он.

Я уронила руку.

Ник не способен ни на какую любовь, хоть чуть-чуть напоминающую человеческую. Он сам мне об этом говорил. Просто на этой неделе он избрал своей новой игрушкой меня, вот и все. И нет смысла собирать воедино осколки моего разбитого сердца и вручать ему. Хватит мне ударов, полученных от Харви. Не надо уничтожать меня до конца.

Я весело, хоть и слегка вымученно, рассмеялась и хлопнула Ника по плечу – точно так же, как хлопнула бы Сьюзи или Роз. Жест, который говорит: добрый приятель, старый друг.

– Ник, хватит болтать глупости.

Его лицо слегка омрачилось. Но в следующий миг он снова улыбался со своей привычной беззаботностью, и я поняла, что поступила правильно.

Но сейчас не время думать ни о Нике, ни о Харви. Дело ведь не в том, что я оставила дома школьный проект. Дело в том, что накануне Нового года я разбила стекло.

– Ладно, на Мертвое Красное море махнем как-нибудь в другой раз, – сказала я Нику. – А сейчас мне надо отыскать братца.

И выяснить у него, много ли несчастий я накликала.