Текст книги "Среди тысячи лиц"

Глава 8

21 июня 1996 года

– Это тебе, – объявил Кэйд, стоя на пороге моей квартиры.

– Они прекрасны, – выдохнула я, принимая огромный букет с рынка на Пайк-плейс. Тюльпаны, гортензии и левкои были завернуты в белую бумагу. Я уткнулась носом в цветок оттенка лаванды, напомнивший мне о доме. Левкои всегда были любимыми бабушкиными цветами, в ее саду всегда росли белые и розовые сорта. Теплым летним утром их нежный аромат вплывал в окно моей спальни.

– Красивая квартира, – оценил Кэйд, оглядываясь по сторонам.

– Она слишком маленькая, – ответила я. – Но отсюда великолепный вид, и Трэйси отличная соседка. У нас обеих сверхъестественное чутье, и мы сразу понимаем, когда другому необходимо личное пространство. Сегодня она у своего бойфренда.

Я улыбнулась.

– Есть хочешь?

– Просто умираю с голоду, – признался Кэйд.

– Это хорошо. – Я бросила взгляд на настенные часы. – Ужин будет готов примерно в пять минут восьмого. Надеюсь, ты продержишься до этого времени.

Кэйд весело улыбнулся.

– В чем дело?

– Мне нравится то, как ты говоришь.

– То, как я говорю?

Его улыбка стала еще шире.

– Пять минут восьмого. Никто никогда так не говорит.

– О! – Я тоже улыбнулась. – Когда тебя воспитывают бабушка и дедушка, то именно так ты и говоришь. Мы обязательно ужинали по расписанию, и у нас в комнате стоял диван-кровать. – Я рассмеялась. – Я могу продолжать бесконечно.

– Забавно, – заметил Кэйд.

– Ну, – я заглянула в духовку, – это не так забавно, когда в шестом классе на игровой площадке ты произносишь: «Какой вздор!» – и потом вся школа до конца учебного года над тобой потешается.

У Кэйда на лице появилось удивленное выражение:

– «Какой вздор!», значит?

– Ага.

Он снял куртку, повесил ее на крючок возле двери и уселся на стул. Я взяла несколько листочков базилика из холодильника и вдруг почувствовала, что совершенно не готова к приходу гостя. Что, если я пересолила мясо? И не слишком ли вялым был салат?

Я сообразила, что забыла налить нам вина, и взяла бутылку бордо.

– Не знаю наверняка, насколько оно качественное. Мне его подарили.

Кэйд внимательно изучил этикетку:

– Думаю, мы сейчас это выясним.

Я нашла штопор и постаралась как можно аккуратнее ввернуть его в пробку. Но стоило мне потянуть штопор вверх, как пробка треснула и сломалась.

– Проклятье! – зашипела я, делая шаг назад. – По-моему, я все испортила.

– Сейчас мы это исправим, – успокоил меня Кэйд. – Зубочистка у тебя найдется?

– Зубочистка?

– Да. Моя тетя научила меня одному фокусу, который помогает при любых неудачах с винными пробками.

Я улыбнулась, порылась в ящике со столовыми приборами и нашла баночку с зубочистками, оставшимися после провалившейся попытки Трэйси приготовить мясные мини-шарики на шпажках для вечеринки в прошлом месяце. Я протянула зубочистки Кэйду.

– Отлично, – одобрил он, принимаясь за работу. – Вот смотри, как это делается: пока пробка еще в бутылке, втыкаешь в нее зубочистку под углом сорок пять градусов. – Руки Кэйда двигались ловко и уверенно. – Очень осторожно вытаскиваешь пробку и… – он вытащил абсолютно не раскрошившуюся пробку из бутылки, – вуаля!

– Потрясающе. – Я улыбнулась, налила два бокала и передала один ему.

Кэйд поднес бокал к уху.

– Это хорошее вино.

– Ты его слушаешь? – уточнила я, несколько сконфуженная.

– Точно, – ответил он. – Я ничего не знаю о вине. Но один из моих друзей, который работает в этой отрасли, объяснил мне, что хорошее вино, особенно французское красное, будет немного потрескивать после того, как его налили в бокал.

Я поднесла бокал к уху и улыбнулась.

– А знаешь, я действительно слышу треск, – сказала я. – Никогда в жизни ни о чем подобном не слышала.

– Хруст, треск, щелканье… «Гренаш-блан».

– Ты забавный.

Кэйд подмигнул:

– Держись меня, детка, и будешь хохотать так, что живот надорвешь.

Я усмехнулась, достала из шкафчика две обеденные тарелки. Одна моя часть думала: «Кто этот парень или, если говорить точнее, за кого он себя принимает?» А другая часть гадала: где он был всю мою жизнь?

Кэйд сделал глоток вина и подошел к окну.

– Мне никогда не надоедает смотреть на паромы, – призналась я. – Знаешь, у каждого из них свой характер.

Он повернулся ко мне:

– В самом деле?

– Да. – Я указала на посудину, плывшую со скоростью улитки. – Это «Берта». Она любит командовать.

Кэйд фыркнул.

– Неужели?

– «Мэйв» – лапочка, – продолжала я, прищуриваясь, чтобы рассмотреть еще один паром вдалеке. – А вот «Элинор» просто нахалка.

Кэйд посмотрел на меня так, как будто я сказала что-то странное или очень смешное или то и другое одновременно.

Мне захотелось признаться ему в своих пристрастиях.

– Я люблю Пьюджет-Саунд, соленую воду, чаек, острова.

– Я тоже, – ответил Кэйд. – Не знаю, смог ли я быть счастлив без моря.

– И я тоже.

– Давай как-нибудь съездим на остров.

– А ты хочешь?

– Конечно, – сказал Кэйд. – Давай устроим путешествие. Паром, пляж, ужин, все такое.

– Ладно. – Я улыбнулась и снова наполнила наши бокалы. Потом включила радио. Играла какая-то неизвестная мне группа.

Кэйд округлил глаза.

– Soulstreet Underground[26]26
  Такой группы на самом деле не существует.


[Закрыть], – сказал он. – Мы подписали с ними контракт два года назад. Они оказались самыми трудными для работы среди всех, с кем мы имели дело.

Он потер лоб.

– Почему?

– Автобус для тура оказался недостаточно вместительным. Их альбом пришлось ставить в ротацию одиннадцать тысяч раз, чтобы все получилось. Фронтмен отказывался петь, если перед концертом в гримерку ему не ставили особую бутилированную воду из Франции. Ну и все в таком роде.

Я покачала головой:

– Ты серьезно?

Он пожал плечами:

– Это плохо. Но потом мы выяснили, что кое-кто из «Субботнего вечера в прямом эфире» фанат этой группы. И мы уже были близки к тому, чтобы группу выпустили в эфир на одном из шоу весной. Но тут фронтмен заявил, что ненавидит это шоу, поэтому ничего не получилось.

Я всплеснула руками:

– Кто может ненавидеть «Субботний вечер в прямом эфире»?

– Вот именно. В любом случае в музыкальном бизнесе полно таких личностей, – продолжал Кэйд. – Такое я не люблю. Меня привлекает музыка, а не скандалы.

Он отпил большой глоток вина.

– Как правило, всей этой суетой занимается Джеймс. Он более спокоен.

– То есть ты ищешь таланты, а он ими занимается?

– Полагаю, можно сказать и так, – согласился Кэйд. – Когда-нибудь я тебя с ним познакомлю.

– Я была бы рада, – улыбнулась я, и в ту же секунду запищал сигнал – датчик дыма на потолке. Я метнулась к духовке, из дверцы которой вырывался дымок. – О нет!

Кэйд подпрыгнул и попытался отключить датчик, но ему это не удалось, датчик продолжал громко пищать.

– Проклятье, эта штука не отключается.

– Можешь ее заткнуть? – попросила я, взяла рукавицу и вытащила превратившийся в угли ужин.

– Ты серьезно? – со смехом спросил Кэйд.

– Сделай хоть что-нибудь, чтобы этот писк прекратился. – Я открыла окно, чтобы хоть немного разогнать дым.

– Ладно, как скажешь. – Одним движением Кэйд вырвал датчик дыма из потолка, так что остались только свисающие оттуда провода. Мы переглянулись и захохотали.

– Прости, – извинилась я.

– И при этом ты называешь себя кулинаром, – пошутил он.

– Должно было получиться вкусно, – попыталась оправдаться я. – Это были баклажаны.

Кэйд закрыл глаза и с серьезным видом прижал руку к груди:

– Не мучай меня рассказами о том, что это должно было быть.

Датчик дыма, лежавший на кухонном столе, вдруг пискнул.

– Я думал, мы его доконали, – удивился Кэйд.

Мы оба склонились над датчиком, который вел себя так, будто у него был мозг.

– В нем даже батарейки нет, – заметила я.

Кэйд кивнул:

– Должно быть, это пришелец.

Датчик пискнул снова, и мы оба засмеялись.

– Может быть, это из той серии, когда кто-то теряет конечность, но продолжает чувствовать боль.

– Фантомные боли, – вспомнил Кэйд.

– Фантомный писк, – кивнула я.

Он фыркнул:

– Ты смешная.

– Как бы нам от него избавиться?

Кэйд огляделся по сторонам.

– Мы можем засунуть его под диванные подушки.

– Или вынести в коридор, – предложила я.

Мы снова рассмеялись. Я помолчала, сожалея о неудавшемся ужине, потом покачала головой.

– Поверь, я действительно умею готовить.

Он оглядел сгоревшие баклажаны на противне.

– Конечно же, умеешь, – насмешливо сказал Кэйд и взял меня за руку. – А сейчас давай просто пойдем в тайский ресторан.

– Согласна, – со смехом ответила я.

Пока я надевала свитер и искала сумочку, Кэйд накинул куртку и взял попискивающий датчик дыма.

– Мы найдем для тебя отличный дом, дружок, – приговаривал он. – И этот дом называется мусорным баком.

Двадцать минут спустя мы уже сидели за угловым столиком в тайском ресторане в двух кварталах от моего дома и усердно работали вилками.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что сказали бы твои родители о тебе сейчас, когда ты стала взрослой? – спросил Кэйд.

– Да, – ответила я, в третий раз пытаясь накрутить на вилку непокорную лапшу. – Я думала о том, гордились бы они мной или нет.

– Я тоже об этом думал, – признался он. – Мне же почти тридцать, но в каком-то смысле я все еще чувствую себя ребенком, который ждет одобрения родителей.

Я кивнула:

– Я тоже все еще чувствую себя ребенком.

– Думаешь, так будет всегда?

– Не знаю. Возможно. Может быть, некоторые люди всю жизнь остаются в душе детьми.

– Надеюсь, я из их числа.

– По-моему, так и есть, – сказала я, наблюдая за парочкой тинейджеров, проходящих мимо по тротуару. Девушка остановилась, чтобы ее парень зажег ей сигарету. Она глубоко затянулась, перебросила волосы через плечо так, как это делает каждая девушка, когда ей шестнадцать.

– Ты когда-нибудь курил? – спросила я.

– Не-а, – ответил он. – Но я пробовал. Разве мы все этого не делали?

Я усмехнулась:

– Первый раз я выкурила…

Кэйд удержал меня за руку.

– Подожди, дай я угадаю…

– Гвоздичную сигарету, – выпалили мы хором и расхохотались.

Он потянулся еще за одним спринг-роллом, и вдруг его глаза стали серьезными.

– Забавно думать, что наши родители делали все то же самое. Курили гвоздичные сигареты. Попадали в неприятности. Чувствовали себя потерянными.

– Ага, – согласилась я. – Разве не это великое открытие взросления?

Кэйд кивнул:

– Вот именно. Наши родители об этом не думали, и мы не думаем. Может быть, никто об этом не думает.

– Согласна. Я до сих пор не могу поверить, что мои статьи появляются в газете.

Он усмехнулся:

– И кто бы мог подумать, что мальчишка, отказавшийся учиться играть на фортепиано и с трудом подбирающий несколько нот на бас-гитаре, окажется во главе продюсерской компании?

– Родители гордились бы тобой, – уверенно сказала я, – очень бы гордились.

Кэйд отвел глаза, и я подумала, что мои слова коснулись его сердца. Он на мгновение поджал губы, потом снова посмотрел на меня:

– Как познакомились твои родители?

– Они встретились в Биг-Суре, – сказала я.

– В Биг-Суре?

– Ну да, они же были хиппи. Мама и ее лучшая подруга ехали по автостраде номер один в автобусе «Фольксваген», а отец с приятелем голосовали на дороге.

– Не может быть! – воскликнул Кэйд.

– Они сразу же влюбились друг в друга и провели уик-энд в Биг-Суре в каком-то палаточном лагере с видом на океан. Для меня эта история всегда казалась волшебной, во всяком случае, в том варианте, в каком я слышала ее от бабушки.

– Я там никогда не бывал, – сказал Кэйд.

– А мне всегда хотелось туда поехать, – призналась я, – чтобы пройти по следам любовной истории моих родителей.

Я на мгновение замолчала, вспоминая то, что рассказывала мне бабушка о чудесном времени в жизни моих родителей. Мама была красавицей с золотыми волосами, оливковой кожей и глазами цвета моря. Папа всегда был хорош собой, и особенно в 1971 году: сильные руки, теплая улыбка и темные волосы, завязанные сзади в конский хвост. Он поразил маму своей страстью к жизни, мечтами о будущем и игрой на гитаре. Судя по всему, он сыграл по просьбе мамы ее любимую песню Джоан Баэз и при этом знал все слова.

– Они были родственными душами, – продолжала я с легкой завистью. – Если ты веришь в подобные вещи.

Кэйд пожал плечами.

– Не знаю, верю ли я, – сказал он. – То есть я хочу верить, что в жизни каждого человека обязательно бывает одна настоящая любовь, когда он встречает того, кто его дополняет. – Он покачал головой. – Но так ли это на самом деле?

– Тебе когда-нибудь разбивали сердце? – спросила я, не отвечая на его вопрос.

– Да, – просто ответил он.

Я не стала расспрашивать его, но мне стало интересно, какая девушка бросила его. Была ли она красива? Была ли она из мира музыки? Или она до сих пор присутствует в его жизни? И хотя я сама оплакивала потерянную любовь в колледже куда дольше, чем в этом признавалась, едва ли я могла бы сказать, что мне разбили сердце в общепринятом смысле этого выражения. Да, мне было больно. Но сердце мое не разбилось по-настоящему.

– Что ты носишь в этом медальоне? – спросил Кэйд, пока официантка доливала воду в наши стаканы.

Я мгновенно поднесла руку к шее и посмотрела на крошечное украшение, которое носила все эти годы. Я так редко его открывала, что, честно говоря, не могла вспомнить, когда же я это делала в последний раз. Но мне показалось совершенно естественным сделать это перед Кэйдом, поэтому я нажала на замочек. Медальон раскрылся, и крошечный кусочек раковины оттенка молочного нефрита упал мне на ладонь. Я протянула его Кэйду.

– Дедушка нашел эту раковину на пляже в Нормандии во время войны, – объяснила я. – Раковина разбилась, но я всегда ношу с собой ее маленький осколок на счастье.

– Мне нравится. – Глаза Кэйда сверкнули. – Я был в Нормандии.

– Правда?

Он кивнул:

– Моя мама всегда хотела увидеть север Франции. Ей так и не удалось там побывать, поэтому моя тетя повезла туда меня. И хотя ей это было не по карману, она взяла кредит, и мы полетели в Париж.

Кэйд надолго замолчал.

– А потом я увидел, как она плачет на берегу. – Он вздохнул.

– Ты возвращался туда?

– Нет. С тех пор я там не бывал. Но мне бы хотелось поехать. – Кэйд улыбнулся. – Может быть, мы сможем съездить туда вместе и найти для тебя еще одну раковину.

От этих слов мне стало тепло на душе.

– Как ты посмотришь на то, чтобы мы заключили с тобой соглашение? – продолжал Кэйд. – Мы поедем туда вместе ради воспоминаний. – Он легко коснулся моей руки. – Что скажешь?

– Я скажу «да».

Глава 9

16 ноября 2008 года

– Привет, – сказала я Райану, кладя ключи на кухонный столик.

– Привет, – откликнулся он и поцеловал меня в щеку. – Как продвигается твое расследование?

– Хорошо, – рассеянно ответила я.

– Просвети меня. Расскажи мне что-нибудь о нашем городе, чего я еще не знаю. Чтобы я удивился.

– Я это сделаю за ужином, обещаю. Сейчас мои мысли в полном беспорядке. – Я не солгала.

Райан долго смотрел на меня. Я избегала его взгляда.

– Надеюсь, наши дети унаследуют твой нос, – сказал он. – Он чертовски милый.

Я прикусила губу.

– Райан, я не уверена, что я…

– Знаю, знаю. – Его улыбка растаяла. – Ты не знаешь, готова ли ты к созданию семьи. Я понял. Я буду терпелив. Обещаю.

Я кивнула, благодарная ему за то, что мы снова избежали разговора на эту тему. Я не была готова ее обсуждать. Пока не готова.

– Тебя что-то беспокоит, детка? – спросил Райан, словно был ясновидящим, и накрыл мою руку своей.

– Нет-нет.

Ложь.

– Надеюсь, вы с Трэйси не поссорились?

– Нет.

– Ты в каком-то стрессе, я же вижу. Тебя тревожит будущее? Или какое-то из интервью прошло неудачно? Я же могу тебе помочь. Могу сделать несколько звонков…

– Нет, дело не в этом, – сказала я. – Я просто потрясена, только и всего.

– Ладно. – Райан прижался ко мне теснее. – Я тебя понял и сделаю то, что тебе нужно.

– Знаешь, ты замечательный, – прошептала я, когда он легко поцеловал меня в шею. Он именно таким и был, этот мужчина, за которого я собиралась выйти замуж летом. Он замечательный во всех отношениях, и я почувствовала укол вины в сердце.

– Эй. – Райан потянулся к старой коробке из-под кед «Конверс», стоявшей рядом с баром. – Мои родители приедут нас навестить в следующие выходные, поэтому я решил, что стоит привести гостевую комнату в порядок. И нашел вот это.

Я взяла у него из рук коробку, наполненную старыми открытками и письмами, которые я хранила долгие годы. Я собиралась разобрать их и выбросить ненужное точно так же, как собиралась внимательно и не торопясь просмотреть журналы со свадебными платьями. На дне коробки нашлось черно-белое фото, которое я давно считала потерянным. Я вытащила снимок, и волоски на моих руках встали дыбом.

– Вау, – протянул Райан, заглядывая через мое плечо, – я знаю, что ты не любишь фотографироваться, но мне бы хотелось, чтобы у меня было больше твоих фотографий. Ты роскошно выглядишь. Давай увеличим этот снимок и вставим в рамку. И, возможно, даже стоит повесить его над…

– Нет, – быстро переворачивая фотографию, ответила я. – Не стоит, мне бы этого не хотелось.

– О! – В голосе Райана послышалась обида. – Почему нет? С точки зрения композиции снимок безупречен.

Я заморгала, вспоминая, как стояла на палубе парома, прислонившись к зеленому металлическому ограждению. Ветер дул сбоку, подхватывая мои волосы. И все же я улыбалась. Я не чувствовала холода, я не замечала ветра. Кэйд стоял передо мной, щелкая фотоаппаратом. Я снова посмотрела на Райана: на лице выражение ожидания, глаза полны любви.

Он заправил выбившуюся прядку моих волос за левое ухо.

– Тебя фотографировали в Сиэтле?

Я кивнула.

– Ты почти ничего не рассказываешь об этом времени в твоей жизни, – огорченно заметил Райан.

– У меня такое ощущение, что это было не со мной. – Я подчеркнуто пожала плечами.

– Кайли, – он смотрел прямо в мои глаза, – я хочу в это верить. Правда хочу. Но иногда, в такие моменты, как этот, я чувствую, что в твоем сердце есть уголок, к которому у меня нет доступа. – Райан сжал мою руку. – Скажи мне, что пустишь меня в этот уголок. Потому что я…

– Я уже впустила тебя, – торопливо ответила я.

– Мне бы хотелось когда-нибудь познакомиться с этой девушкой с фотографии, – со вздохом произнес он и отправился на кухню, где принялся выгружать из посудомоечной машины стаканы и ставить их в шкафчик возле окна.

– Знаешь, Райан – редкий экземпляр, – сказала мне Трэйси, когда я только начала встречаться с ним четыре года назад. – Аномалия в море мужчин.

Она была права. Никому из моих знакомых женщин мужья или бойфренды не помогают по дому, а Райан настаивал на том, чтобы самому менять постельное белье, складывать выстиранные вещи и не оставлять в мойке грязную посуду.

– Я подумал, что, когда родители приедут к нам на выходные, мы могли бы отвезти их в отель «Фэрмонт», показать им бальный зал, где у нас будет свадебный прием.

– Разумеется, – ответила я, думая о другом.

– Маме определенно понравится, – продолжал Райан. – Она спрашивала меня, какого там цвета стены. – Он понимающе улыбнулся мне. – Ты же знаешь, как она любит правильно подбирать цвета.

Я выдавила из себя улыбку:

– Тогда давай так и сделаем.

Иногда я завидовала Райану, у которого были любящие родители, интересовавшиеся жизнью своих детей. Хотя, если быть честной, то я завидую всем, у кого есть родители. Мне бы хотелось, чтобы родители Райана стали и моими родителями, когда мы поженимся. И все же в моих отношениях с будущими свекром и свекровью была какая-то натянутость. Беннет, отец Райана – банкир, проводивший почти все свободное время в загородном клубе, был достаточно милым. Но мне с трудом удавалось по-настоящему с ним общаться. Мать Райана, Мелинда, всегда появлялась с безупречным маникюром и прической, обязательно в невероятно дорогих дизайнерских нарядах, надеваемых только один раз на ланчи и премьеры, которыми было заполнено ее расписание. Дорогая женщина, в том смысле что не дешевая.

– Я знаю, что моих родителей порой бывает многовато, – добавил Райан, закрывая дверцу посудомоечной машины. – Но они приедут всего на несколько дней.

– Они всегда желанные гости в нашем доме, – заверила я его.

– Знаешь, родители тебя любят, – продолжал Райан. – Им всегда хотелось иметь дочь, а теперь они получат самую лучшую дочку на свете.

Я улыбнулась и достала с полки кастрюлю.

– Если помнишь, я обещала тебе ризотто. Ты голоден?

Райан пожал плечами:

– Не слишком. А ты?

– Не умираю с голода, но поесть все-таки стоит.

– Не стану возражать, – ответил он. – Ты же знаешь: что бы ты ни приготовила, я проглочу все.

– Только если это не слишком острое, – с улыбкой добавила я, заметив бутылочку с соусом «Табаско» в холодильнике. Хотя обычно необходимость приготовить что-то в последнюю минуту доставляла мне удовольствие, в этот вечер готовить мне совсем не хотелось.

– Знаешь, что-то я устала, – вздохнула я. – Может закажем что-нибудь на дом?

– Согласен, – ответил Райан. – Индийские блюда? Тайские? Что-то другое?

– Тайские… Звучит замечательно, – тихонько сказала я.

Райан кивнул и взялся за телефон.

– Сейчас закажу.

Я стояла в кухне, и у меня разрывалось сердце. Я любила этого мужчину, за которого собиралась замуж. Мне нравилось, как он расставлял стаканы для воды на полке в шкафчике и не сомневался, что я выгляжу как богиня с взъерошенными от ветра волосами, хотя я никогда себя не считала красавицей. Мне нравилось то, как он целовал меня по утрам и на ночь. Больше всего я любила то, как он любил меня, любил ни за что и во всех проявлениях.

В порыве вдохновения я включила духовку. Корица. Аромат счастливого дома. Я могу испечь для Райана рулетики для завтрака, и мы начнем все сначала. Я покажу ему, что обожаю его каждый день.

Вдруг запищал сигнал пожарной тревоги. Пару дней назад я собиралась отмыть духовку от оставшихся капель жира, но забыла об этом, и теперь мой план рухнул.

Райан вскочил.

– Я займусь этим. – Он потянулся к датчику дыма на потолке. – Готово, – объявил он, вытащив батарейки.

Я отключила нагрев, открыла кухонное окно, чтобы проветрить, и сразу снова оказалась в крошечной квартирке с видом на бухту Эллиотт. Рядом со мной стоял Кэйд. Тогда я сожгла наш ужин, и мы хохотали над писком датчика дыма, который, казалось, жил своей жизнью.

Но Кэйд ушел так давно. Он бросил меня, и я так и не поняла почему. А теперь со мной Райан. Он рядом и любит меня.

Резким движением я притянула его к себе. Прошлый вечер и утро этого дня были слишком напряженными. Да, я действительно хотела помочь Кэйду. Я хотела узнать, что с ним произошло. Но время не останавливается, и где-то по пути я должна была начать жить заново, и я сделала это. Сейчас я принадлежу Райану, а он принадлежит мне. Я снова и снова повторяла себе эти слова, пока они не отпечатались в моем сердце. Я принадлежу Райану, а он принадлежит мне.

– Знаешь, я люблю тебя, – шепнула я ему на ухо.

Он поцеловал меня, и я ощутила знакомое желание во всем теле.

– Отнеси меня наверх, – попросила я, проводя рукой по его груди. – Ты мне нужен.

Райан подхватил меня на руки.

На другое утро, когда я открыла глаза, я увидела Райана, который был уже одет и сидел возле меня на кровати. На нем был голубой галстук, подаренный мной ему в прошлом месяце.

– Доброе утро, – сказал он, легко касаясь моего плеча. У меня по коже побежали мурашки, и я притянула его к себе.

– Не могу, – шепнул Райан, – я опоздаю на поезд.

– Ну да, верно. – Я совершенно забыла о его деловой поездке в Портленд. Именно это дело попадало в зону «без обсуждений», которую мы установили вокруг потенциального конфликта интересов. Для продвижения реконструкции площади Пионеров в Сиэтле Райан предполагал заключить партнерское соглашение с фирмой из Портленда, которая занималась реконструкцией Судебной площади в этом городе. Его успех означал перенос приюта для бездомных и разочарование – личное и профессиональное – для меня.

– Этому этапу проекта я должен посвятить два рабочих дня, – объяснил Райан. – Восьмая студия новостного канала «Кей-Джи-Дабл Ю» должна открыться на площади в следующем году. А это – возможность развивать поддерживающий бизнес вокруг и привлечь освещение прессы. Наша группа активна в обоих городах, но в Портленде мы продвинулись намного дальше. Чтобы обеспечить надежное финансирование, наши инвесторы были вынуждены пойти на перекрестное обеспечение займа под сделку в Сиэтле и займа под сделку в Портленде. Это рискованно: если одна стройка пойдет ко дну, а другая не наберет обороты, то провалятся обе. Но все же это лучший способ сбалансировать риски. Если я смогу договориться об окончательных условиях, то завтра вечером уже буду дома.

Я кивнула и сонно натянула одеяло до самого подбородка.

– Удачи, – пожелала я, пытаясь выразить поддержку. Я знала, насколько важна для Райана эта сделка, даже если мне ее успех ничего хорошего не сулил.

– Спасибо, детка. – Он легко поцеловал меня в губы. – Вечером позвоню тебе из гостиницы.

Райан подхватил чемодан, и я услышала, как он спустился по лестнице, вышел в прихожую, открыл дверь, а потом закрыл ее за собой. В замке повернулся ключ, и я почувствовала себя в безопасности, любимой и окруженной заботой, – все сразу.

Я уставилась в потолок. Перед моим мысленным взором появилось лицо Кэйда, грязное, заросшее бородой. Провалившиеся глаза, заостренные скулы. Я услышала голос бабушки, ее слова эхом отдавались в моей голове. Кэйд спас тебе жизнь. Теперь твоя очередь спасти его.

Я снова и снова прокручивала ее слова, потом взяла телефон и набрала номер редактора.

– Джен, это Кайли, – сказала я.

– Я только что закончила разговор с Мелиссой из миссии «Евангелие надежды». Она говорит, что пожертвования текут рекой. Реакция на твою первую статью просто невероятная. Около тысячи читателей оставили отклики «за» и «против» онлайн, развернулось горячее обсуждение судьбы площади Пионеров. Такая активность приводит рекламодателей в восторг. Теперь нужно не сбавлять темп, следующая статья должна ударить еще сильнее…

Этого момента я давно ждала, но теперь едва слушала Джен.

– Мне нужен один свободный день, – прервала я ее.

– Ты слышала меня, Кайли? Нам необходима следующая статья. Можешь показать мне сырой материал?

– Кое-что произошло. – Я сделала глубокий вдох. – И мне надо с этим разобраться.

– Ладно. – Голос Джен мгновенно смягчился, в нем появились заботливые нотки. – Надеюсь, ты не заболела?

– Нет, – ответила я. – Мне просто… нужен один день.

Я припарковала машину на улице перед рестораном «Ле Марше» и вышла. Еще не было десяти часов, и я была рада, что из-за облаков выглянуло солнце. Оглядев тротуар и заглянув в ближайший переулок, как я делала это накануне, – Кэйда там не оказалось, – я решила зайти в «Старбакс», чтобы выпить американо, и уже потом отправиться на поиски.

Очередь оказалась длинной. Люди выстроились вдоль стойки с выпечкой. Две женщины передо мной были похожи на секретарш, вышедших купить кофе для своего босса. Одна из них перебросила через плечо блестящие черные волосы и сказала, что в банановом хлебе невероятное количество калорий. Ее подруга что-то ответила, и они засмеялись.

В двадцать лет жизнь намного проще, особенно если речь идет о любви. Ты знакомишься с людьми, выбираешь их, они выбирают тебя. Вместе вам по силам завоевать мир, переехать в Париж, завести ораву ребятишек или стать фермерами и начать выращивать овощи. Все то, о чем ты писала в дневнике и о чем мечтала, ты проживаешь в ярких, сверкающих красках. Жизнь принадлежит тебе, ты берешь ее за рога и живешь. И вот вы вместе. Ты без остатка посвящаешь свою жизнь кому-то, а все остальное – уже история.

Но когда это не срабатывает, когда у истории несчастливый конец, как это случилось со мной в двадцать с небольшим, в твоем сердце что-то меняется. Ты превращаешься из девушки с дневником и мечтами в девушку, для которой главное – работа, чья страсть к социальной справедливости становится основой для газетных статей. Тебе тридцать или тридцать пять, и тебе давно ясно, что облаков куда больше, чем радуг, и что ты можешь положиться только на саму себя. Мечта умерла. Ты потеряла дневник. Нет, ты сожгла его.

А потом ты встречаешь мужчину, который ничем и ни в чем не похож на твоего бывшего, и раздумываешь, сможешь ли полюбить его так, как любила много лет назад. Ты не уверена в этом, но ты пытаешься, и, когда ты заставляешь себя сдвинуться с места, ты понимаешь, что твое сердце, спавшее так долго, постепенно просыпается, словно медведь, выходящий из зимней спячки. Ты попеременно испытываешь голод, ворчишь, чувствуешь себя сбитой с толку или потерянной. Ты невероятно удивлена, когда снова ощущаешь искру любви. И хотя пламя горит, возможно, не так ярко, как много лет назад, как оно горело с тем мужчиной, который любил тебя, когда тебе было двадцать пять и ты смотрела на мир широко открытыми глазами, но оно горит ровно. Оно тебя согревает. И однажды ты снова видишь радугу. Она сияет за твоим окном в офисе, появляется в небе, когда ты выходишь из магазина с продуктами. Двойная радуга захватывает все небо, когда ты потягиваешь бокал вина после трудного рабочего дня. И в этот момент ты понимаешь, что твое сердце, окаменевшее, придавленное грузом печали и тоски, готово попробовать еще раз. И ты пробуешь.

Я смахнула набежавшие слезы, заказала двойной американо и кусок бананового хлеба с четырнадцатью миллиардами калорий, и это в данный момент не имело для меня ни малейшего значения. Я знала, что где-то во мне все еще живет та двадцатипятилетняя девушка, и сейчас она сжимала мое сердце так, как не делала уже давно.

– Иди и найди его, – прошептала она мне. – Кэйд рядом. Ты нужна ему.

В глубине души я знала, что она права. И неважно, что меня ждет впереди – хорошее или плохое.

Я прислонилась к кирпичному фасаду «Ле Марше» и ждала уже целый час, не появится ли Кэйд. Я остановила бездомного и спросила, не знает ли он Митчелла. Он не знал. Женщина в намотанных на ступни целлофановых пакетах и с магазинной тележкой, в которой были сложены все ее пожитки, тоже не знала, но сообщила мне, что у нее нет денег на еду. Я дала ей десять долларов.

Я ждала и смотрела по сторонам. Допив последнюю каплю кофе, я бросила стакан в ближайшую урну и направилась обратно к торговому центру Уэстлейк, где накануне Кэйд пропал из виду.

Я дошла до скамейки, села, наблюдая, как голуби сражаются из-за хлебных крошек, а малыш, кормивший их хлебом, взвизгивает от восторга. Его мать с гордостью смотрела на него. Откуда-то из-за угла донесся звук невидимого саксофона. Поначалу я не уловила мелодию, потом сообразила: A Kiss to Build a Dream On[27]27
  «Поцелуй, чтобы можно было помечтать» (англ.).


[Закрыть] Луи Армстронга, которую всегда любила моя бабушка. И я тоже.

В толпе было достаточно просветов, чтобы я видела противоположную сторону площади. Дети наблюдали, как мужчина с клоунским носом жонглировал теннисными мячиками. Юная пара пылко и демонстративно целовалась на скамейке. И тут мои глаза остановились на пятне цвета хаки в отдалении. Я встала, чтобы разглядеть лучше. Это действительно был мужчина в армейской куртке. Он сидел у стены универмага «Мейсис» и смотрел в землю. Мне не удалось разглядеть его лицо, но сердце забилось чаще.