Текст книги "Дом обезьян"

9

Бонзи с Лолой, которая крепко уцепилась за ее грудь, пригнулась к полу в темном углу. Она первой услышала позвякивание ключей и пронзительным криком дала сигнал остальным: люди вернулись.

Флуоресцентные лампы сначала раздражающе замигали, а потом загудели и приступили к работе.

В клетке напротив Бонзи и Лолы Сэм издал пронзительный вопль и начал наматывать круги в своем тесном узилище. Он остановился, чтобы жестами показать: «Плохие гости! Плохие гости!» – а потом прыгнул на решетку и начал яростно трясти прутья всеми четырьмя конечностями. Когда Сэм отпрыгнул назад, из его правого большого пальца сочилась кровь. Не обращая внимания на рану, он сел на корточки у входа в свою клетку и настороженно задрал голову, шерсть у него на загривке встала дыбом. Другие бонобо сидели, ждали, вели наблюдение.

Потом послышались человеческие шаги. Люди в ботинках на тяжелой подошве шли по бетонному полу. По мере их приближения Бонзи охватывала паника. У нее не было возможности увидеть их до тех пор, пока они не окажутся напротив ее клетки.

Джелани, Сэм и Макена сидели в клетках напротив клетки Бонзи, так что она их видела, но сами они из-за бетонных перегородок видеть друг друга не могли. И никто из них не видел Мбонго, хотя они и знали, что он рядом. Он был единственным в семье, кто находился вне поля зрения, и по его напряженным крикам было ясно, как тяжело ему находиться в подобном положении.

Звук шагов стал громче, и наконец появились люди. На этот раз их было двое. Бонзи узнала только одного, он приносил еду. Два раза в день этот человек проходил по коридорам, чтобы просунуть в специальные щели в клетках подносы с одинаковыми безвкусными шариками и пополнить из шланга запас воды. Он никогда не смотрел бонобо в глаза, никогда не разговаривал с ними, но всегда спорил и ругался с кем-то невидимым.

Второй был новеньким. У него были светлые волосы, серые глаза и кривая, безрадостная улыбка.

– Похожи на шимпанзе, – сказал он.

– Это вам они понадобились, – с грубым смешком отозвался тот, кто приносил еду.

Незнакомец перевел взгляд на него.

– Я хочу сказать, что можно было купить шимпанзе намного дешевле, – сказал разносчик еды и опустил глаза.

Альфа-самец подбоченился и сделал то, что не могла сделать Бонзи: он оглядел всех членов ее семьи и пересчитал их по головам.

– Они хоть едят? – спросил он.

– Вроде да.

«Горошек, – знаками показала Бонзи. – Хороший горошек. Принести горошек».

– Потому что мне надо, чтобы они выглядели здоровыми и ухоженными. – Альфа-самец присел на корточки перед клеткой Бонзи и посмотрел ей в глаза. – Это у них кто? Матриарх?

«Я – Бонзи, я – Бонзи, – жестикулировала бонобо. – Дай мне горошек. Яйца. Хорошие яйца. Сэм больно».

– Что это за чертовщина? Какое-то обезьянье вуду? У меня от этого мороз по коже, – сказал разносчик корма и отвел глаза.

Бонзи, удерживая взгляд альфа-самца, сжала левую руку в кулак и похлопала себя по уху, а потом разогнула указательный палец и выставила его перед собой.

– Заткнись, Рэй. Она пытается что-то сказать.

«Сэм больно, – настойчиво повторяла Бонзи. – Сэм больно. Надо хороший горошек».

– Какого черта она делает? – спросил младший в иерархии.

Альфа-самец продолжал следить за Бонзи, а она все настойчивее выражала свои требования.

– Она что-то нам говорит.

– Что?

– Не знаю.

«Бонзи выпусти. Дай ключ. Делай быстро».

Младший из мужчин повысил голос.

– Мне это не нравится. Так не должно быть. Разве это нормально? Их что, искусственно вывели? И вообще, разве они не должны постоянно сношаться? Как попали сюда, ни разу этим не занимались.

– Идиот, они сидят в разных клетках.

Мужчина, который разносил корм, переступил с ноги на ногу и уныло посмотрел в конец коридора.

– Но подожди, – сказал альфа-самец, – мы совершим революцию. – Он придвинулся поближе к решетке и прошептал: – Да, девочка моя?

Бонзи не шелохнулась, для нее отрицательный ответ выражался обычным молчанием.

– Да, девочка моя? – повторил он, изо рта у него пахло чем-то невкусным.

Бонзи так и не пошевелилась.

– Скоро я увезу вас отсюда.

Альфа-самец встал на ноги и обратился к младшему:

– Ладно, пошли отсюда.

На обратном пути он дважды ударил открытой ладонью по клетке Сэма. Звук удара эхом разлетелся по бетонному коридору, и Сэм забился в угол.

10

Аманда взяла с собой так мало вещей, что, когда она отсортировала свои вещи от вещей Джона, оказалось, что их все можно уложить в рюкзак.

– Полагаю, ты еще не скоро вернешься в Филадельфию, – с грустью сказала она, складывая свою четвертую, и последнюю блузку.

– Не знаю, – отозвался Джон. – Все зависит от того, как будет раскручиваться эта история.

– Я не думала об одежде, когда решила лететь прямо отсюда. – Аманда застегнула молнию на рюкзаке и выпрямилась. – Наверное, придется попросить твою маму собрать для меня вещи, хотя меня совсем не греет мысль, что она будет рыться в ящике с моим бельем.

– Уж лучше моя, чем твоя, – фыркнул Джон.

Аманда хлопнула его по груди:

– Ха! Это точно.

Джон взглянул на часы.

– Что ж, думаю – нам пора.

* * *

По дороге в аэропорт они почти не разговаривали, а когда Джон припарковал взятую напрокат машину, совсем притихли. К тому времени, когда они подошли к линии безопасности, они не разговаривали уже несколько минут подряд. Держась за руки, они медленно-медленно приближались к той точке, где им предстояло расстаться. Аманда вдруг развернулась и прижалась к его груди. Он взял ее лицо в свои руки и поднял к себе. Он видел, что она старается сдержать слезы.

Джон вытер ее глаза большими пальцами.

– Ты уверена, что с тобой все будет хорошо?

Аманда шмыгнула носом и кивнула.

– Угу, со мной все будет прекрасно, – чересчур бодро ответила она, потом достала из сумочки бумажный платок и высморкалась. – Мы ведь не будем видеться каждую неделю, да?

Джон немного поколебался и покачал головой. Он бы все отдал за то, чтобы ответ был другим, но большую часть ночи он не спал и пытался проанализировать их финансовое положение. Пришлось признать, что они еле-еле сводят концы с концами на его жалованье. Даже без затрат на перелеты через всю страну им и так наверняка придется запустить руку в свои сбережения.

– Если только мы не выиграем в лотерею. Но мы будем каждый день разговаривать по телефону, да и свадьба Ариэль всего через каких-то две с половиной недели.

Аманда была уже второй в очереди.

– Все будет хорошо, – постарался приободрить ее Джон. – А я тем временем что-нибудь придумаю. Можем обмениваться визитами каждые две-три недели. Это не так плохо, если только это на время.

Аманда поднесла руки к лицу и провела пальцами ото лба до подбородка.

– Я правильно поступаю?

– Наверно, да, – сказал Джон. – Надеюсь, что да. В любом случае мы в этом деле вместе. Мы же одна команда, ты не забыла?

Мужчина, стоявший перед Амандой, прошел через контроль.

– Посадочный талон и удостоверение личности, – попросила женщина-офицер из Управления транспортной полиции.

Аманда передала ей документы и снова повернулась к Джону.

– Кажется, все. – Она поцеловала его. – До свидания.

– До свидания, малыш, – он крепко прижал ее к себе. – Как приедешь, сразу звони.

– Ладно.

Женщина-офицер сверилась с фотографией в правах Аманды, потом отметила что-то маркером в посадочном талоне и вернула документы. Аманда храбро улыбнулась в ответ и исчезла.

Джон шел вдоль стеклянной стены, пока Аманда снова не попала в поле его зрения. Он наблюдал, как она сняла сапожки и положила их вместе с сумочкой и лэптопом в серые коробки на ленте конвейера. Потом – как ей сделали замечание, и она вытащила из коробок сапожки и сумочку и положила их прямо на ленту. Он смотрел, как она стоит босиком перед металлодетектором и ждет, когда ее пропустят дальше. А потом Аманда исчезла уже по-настоящему.

– До свидания, малышка, – тихо сказал Джон.

* * *

Мобильник зазвонил в тот момент, когда он парковался возле «Резиденс Инн». На долю секунды Джон позволил себе вообразить, что рейс Аманды отменили или хотя бы отложили. Даже если бы это подарило им последний ужин вдвоем…

– Алло?

– Привет, это Элизабет.

– Привет, – отозвался Джон, стараясь, чтобы она не почувствовала в его голосе разочарование. – Ты получила поправки?

– Да. Слушай, надо, чтобы ты вернулся в Филадельфию. Как скоро ты сможешь это провернуть?

– Зачем? Почему?

– Я хочу, чтобы ты тут кое над чем поработал.

– Я уже и так кое над чем работаю.

– Да, но эта история с обезьянами стала вроде как материалом Кэт…

– Черта с два!

– …и в любом случае вам, кажется, не очень хорошо работается вместе…

– Что она тебе наговорила?

– Это не важно. Ты нужен мне здесь.

– Что… она… тебе… сказала?

– Это не важно. Честно говоря, у меня так и так нет денег, чтобы держать там вас обоих, а Кэт более чем способная. И потом, мне нужен человек для другой колонки. Так что возвращайся как можно скорее.

Элизабет повесила трубку.

Джон захлопнул мобильник и швырнул его на сиденье. Припарковав машину, он вцепился в руль обеими руками и, стиснув челюсти, тупо уставился на контейнер для собачьих какашек, который стоял прямо у входа в гостиницу.

«Более чем способная».

А вы, сэр, нет. Джону хотелось кого-нибудь прибить. Еще никогда в жизни он не был так близок к совершению акта насилия. Это была его серия репортажей, его материал, а Кэт ловко присвоила его себе, как какой-нибудь фигляр, который сдергивает скатерть с накрытого стола в День благодарения.

Вуаля!

* * *

На подъездной дорожке машины Тима и Фрэн не было, но они могли просто отправиться за покупками. В то, что они уехали совсем, Джон поверил только после того, как заглянул в комнату для гостей.

Свидетельства визита Фрэн были повсюду: кружевные салфетки; устланные бумагой полки; по-новому переставленные выдвижные ящики; по-новому сложенные полотенца и простыни. И все выглажено. Джону показалось забавным, что она выгладила его джинсы и нижние рубашки, но, когда он обнаружил, что она, кроме всего прочего, выгладила еще и его трусы, веселья у него поубавилось.

Стол был накрыт новой скатертью, так что Джон прихватил ужин «Хангри Мэн», сел на диван и закинул ноги на стол. Отправив в рот ложку с липким картофелем, он не мог не вспомнить о версии этого блюда в исполнении Аманды – пюре, щедро сдобренное сливочным маслом. А еще Джон вспомнил о чудесной еде, которую она приготовила для него и которая теперь гнила в мусорном контейнере за «Резиденс Инн». То, что он ее выбросил в мусорку, было сравнимо с предательством, он испытывал настоящую боль, чуть ли не на физическом уровне. Но вот уж черта с два он предложил бы Кэт то, что приготовила Аманда. Если бы Кэт тонула, он бы ей и соломинки не протянул. И так он относился к ней еще до того, как увидел фотографию. Если и надо что-то сделать, так это вычислить Сесила, бедняга наверняка уже не один год не пробовал домашней еды. Но об этом варианте Джон вспомнил, только когда оказался в самолете.

Джон переключал каналы, автоматически перепрыгивая через спортивные, как будто Аманда была дома и могла запротестовать. Боже, как он хотел, чтобы она была дома! Их дом без нее казался пустым и огромным. По телефону она посочувствовала ему по поводу его нового задания, но ему хотелось обнять ее, найти успокоение в ее физическом присутствии.

Элизабет вызвала Джона в Филадельфию, чтобы он взял на себя еженедельную колонку «Урбанистический воин». Настоящий «Урбанистический воин» уже имел близнецов, которые, по всей видимости, оказались маленькими монстрами, от которых любого хватит кондрашка. В результате Элизабет замучила бессонница, и она взяла отпуск. На взгляд Джона – поступок, недостойный настоящего воина. Прилепи по малышу к каждой сиське на этой похожей на рогатку штуковине и иди себе дальше, измеряй собственные изъяны. И это не притворное равнодушие. В этом заключалась суть его задания. Очерки о свихнувшемся парне, который запатентовал устройство для измерения и сравнения выбоин по всему городу, о выпускнике самой проблемной средней школы, швейцаре – любимчике Филадельфии. Подсчет брошенных на автостраде машин. Обследование самых замусоренных улиц. На этой неделе он должен был задумать и провести операцию против собачников, которые не убирают за своими псинами в Файрмаунт-парке и на Риттенхаус-сквер.

А потом выплыла фотография. Джон зашел на сайт «Инки» взглянуть на предыдущие версии «Урбанистического воина» и обнаружил над первым репортажем Кэт фотографию катастрофически пострадавшей Исабель Дункан. Ему стало дурно. Джон даже не узнал Исабель, только прочитав подпись, он понял, на кого смотрит. Джон внимательно изучил фотографию, но из-за огромного количества бинтов так и не смог понять, насколько она в действительности пострадала. Он мог сделать только один вывод – Исабель ни за что не дала бы разрешение на эту фотографию.

Джон не знал, когда и как именно, но нисколько не сомневался – когда-нибудь карма поквитается с Кэт.

11

– Готова? – Питер поцеловал Исабель в лоб и подал ей стопку одежды.

Исабель кивнула и уставилась на разноцветные вещи. Сверху лежала какая-то незнакомая лыжная шапка с еще не оторванным ценником. Исабель отлепила ценник, скатала его в трубочку и положила на край прикроватного столика.

– Наденешь на голову, – сказал Питер.

При других обстоятельствах эта реплика позабавила бы Исабель, но сейчас она не была уверена, что вообще когда-нибудь сможет смеяться. Шестнадцать дней назад Питер вошел в палату и сообщил, что бонобо увезли… продали, как тостеры или снегоочистители, как старые бытовые приборы на распродаже. Это был настоящий удар, Исабель была настолько убита, что ее снова начали обкалывать успокоительными, и она подозревала, что это «успокоение» длилось несколько дней. Исабель была в ярости, она злилась на Питера, который обещал, что присмотрит за обезьянами; на университет, предавший их сразу и не раздумывая; на весь мир, относящийся к этим живым существам, как к собственности. Питер выстоял – он успокаивал Исабель, когда она ему это позволяла, и клялся, что постарается разузнать, куда увезли бонобо. Но поиски привели в бюрократический тупик. Одним из условий сделки была анонимность покупателя, и ради безопасности университета (и, уж конечно, из уважения к закону) университетский адвокат ни в какую не соглашался нарушать договор.

– Еще у нас есть замечательные шарфы, – сказал Питер, пока Исабель ощупывала шапочку. – Только подъезжая сюда, я вспомнил, что тебе нужно что-то надеть, чтобы доехать до дома. Так что заскочил в первый попавшийся магазин – это все, что они смогли предложить.

Исабель была уверена, что вполне способна передвигаться самостоятельно, но Бьюла этой уверенности не разделяла, в итоге Исабель вывезли из палаты на кресле-каталке и покатили мимо стула, на котором еще совсем недавно сидел полицейский, в холл. Полицейского приставили к Исабель после инцидента с Кэт Дуглас, хотя, насколько ей было известно, единственным человеком, который пытался ее увидеть, была Селия, которую по распоряжению Питера заворачивали на подходе к палате.

Пока Питер подгонял машину, Исабель тихо сидела в каталке на тротуаре и ловила на себе любопытные взгляды проходящих мимо людей. Она их не винила. Болезненно худая, в кровоподтеках, с жутким пластырем на переносице и в натянутой до бровей лыжной шапочке, которая только подчеркивала отсутствие волос, она, естественно, привлекала внимание.

Это был типичный для Канзаса зимний день – яркое небо, серая земля и холодный воздух, от которого щиплет в носу. Ринопластика была самой неприятной из операций, и даже не из-за боли, а из-за того, что, испытав облегчение после того, как ее наконец-то избавили от челюстных шин, Исабель тут же ощутила дискомфорт от марлевых тампонов в носу. Хирург позволил себе некоторую вольность и был весьма доволен результатом операции: небольшая горбинка исчезла, а кончик носа стал аккуратным, почти острым. «Нос, достойный Голливуда», – с явной гордостью констатировал он. Исабель предпочла бы, чтобы он просто восстановил носовую перегородку, но дело было сделано, и жаловаться не имело смысла.

Питер подъехал к тротуару, вышел и подошел к пассажирской двери. Бьюла подалась вперед и подняла педаль каталки в вертикальное положение.

– Наверно, ты хочешь поскорее оказаться дома, – сказала она.

– Даже не представляешь, как хочу.

Исабель ухватилась за подлокотники кресла-каталки и встала.

– О, мне кажется, представляю. Ну, теперь иди. Не желаю больше тебя здесь видеть, – Бьюла с деланой строгостью взмахнула рукой.

Исабель попыталась изобразить смех.

Бьюла подошла ближе и крепко ее обняла.

– Будь умницей, – сказала она и, отступив на шаг, ткнула пальцем в сторону Питера: – И вы тоже хорошенько за ней присматривайте.

– Присмотрю, можете не сомневаться, – сказал он.

Питер поддержал Исабель за локоть, пока она садилась в его «Вольво». Бьюла передала ему прозрачный полиэтиленовый пакет с личными вещами Исабель. Вещей было немного: кошелек, какие-то журналы и книжка «Речные войны», которую она прихватила в холле рентгенологического отделения. Она хотела отпустить книжку на волю, чтобы ее нашел какой-нибудь другой пациент, но как-то не случилось. Кроме больничных носков, никаких носильных вещей в пакете не было – все, что было на Исабель при поступлении в больницу, с нее сняли и отправили на экспертизу на предмет следов взрывчатого вещества.

– Хочешь чего-нибудь особенного? – спросил Питер, когда они отъехали от тротуара. – Если ты в настроении, можем проехаться по магазинам.

Исабель отрицательно помотала головой.

– Фильм какой-нибудь посмотреть не желаете? Можно заказать домой что-нибудь вкусное… мягкое, естественно. Чечевица карри? Панир сааг? Гулаб джамун? Можем устроить пикник в кровати…

– Мне все равно, – сказала Исабель. – Я просто хочу домой.

Питер положил руку ей на колено, она отвернулась и стала смотреть в окно.

Пока они поднимались на лифте, Питер держал ее за руку, но когда двери открылись, она высвободила руку. Исабель было важно пройти по коридору так, как она делала это всегда, ровно по центру, она надеялась, что привычный ритуал вернет ей внутреннее равновесие. Все в доме выглядело и пахло как прежде и все же иначе – как будто весь мир сдвинулся на несколько градусов.

Она отступила в сторону, Питер отпер дверь, толкнул ее от себя и пропустил Исабель вперед.

Исабель окинула взглядом комнату. Все ее растения высохли, сморщились, опали и цеплялись за горшки, словно надеялись заползти обратно и укрыться там от мучительной смерти. Коробка от пиццы, которую Исабель не выбросила утром в день взрыва, лежала на том же месте, как и усыпанное крошками бумажное полотенце, с которого она ела. Рядом стояла чайная чашка, содержимое испарилось, но на дне осталась высохшая молочная пенка, больше напоминающая корку на запеканке. Стюарт, бойцовая рыбка Исабель, превратился во взъерошенный бесцветный комочек, его пытался всосать водяной фильтр, сам фильтр чихал, героически пытаясь продолжить свою работу.

Питер, прихватив полиэтиленовый пакет, исчез в ванной. Когда он вернулся, Исабель сидела на диване.

– Принести что-нибудь? – спросил он, присев на край кофейного столика так, чтобы они оказались друг напротив друга. – Стакан воды?

– Нет, – Исабель отвернулась.

– С тобой все в порядке?

Она так устала и чувствовала себя такой опустошенной, что совсем не хотелось говорить. Но потом она снова посмотрела на мертвого Стюарта, и в ней вспыхнула злость.

– Нет, не в порядке, – сказала она, повернувшись к Питеру. – Я действительно любила эту рыбку, Питер. Я знаю, ты считаешь, что это глупости, но я его любила. Он жил у меня два года. Он на меня реагировал. Когда я подходила к аквариуму, он подплывал к стеклу, чтобы посмотреть…

Исабель заплакала.

Питер взглянул на рыбку и удивленно вытаращил глаза.

– О, пожалуйста, – Исабель была близка к истерике. – Только не говори, что ты не заметил, что он умер.

– Я его кормил. Клянусь, кормил.

– Ты кормил труп. Целых три недели.

– Никакие не три недели. Он был жив буквально… – Питер еще раз взглянул на мертвую рыбку. – Недавно.

– Ты даже не знаешь, когда он умер? И мои цветы. Знаешь что? Я их тоже любила. Ты должен мне араукарию. И норфолкскую сосну. И еще то, чем вот это когда-то было, – сказала Исабель, показывая на бесповоротно засохшее растение.

– Конечно. Естественно. Все, что скажешь, – Питер попытался коснуться ее плеча, но она уклонилась.

– Ты правда не понимаешь?

Питер не отвечал. Он смотрел Исабель в глаза. Она легко могла представить, какие ментальные кульбиты он выделывал, чтобы сорваться с крючка. Дипломы и степени по психологии даются не зря.

– Хватит на меня смотреть, – сказала она.

– Ты расстроена. Это можно понять. Ты прошла через ад.

– Ох, заткнись.

– Исабель…

– Ты обещал мне, Питер. Ты обещал!

– Прости за рыбку…

– Обезьяны, Питер. Обезьяны. Ты клялся, что присмотришь за ними.

Он взял ее за руки и понизил голос:

– Послушай. Это страшный удар. Я понимаю. Все, ради чего мы работали, все, чего мы достигли, все коту под хвост. Но мы можем начать сначала.

Исабель как будто оглушили.

– Что? – переспросила Исабель после паузы.

В голосе Питера зазвучали нотки отчаяния.

– Вместе. Мы достанем новых обезьян. Добьемся финансирования. Меня все это совсем не радует. Это будет нелегко. Я и не строю иллюзий на этот счет. Мне сорок восемь, к тому времени, когда мы вернемся на уровень прошлого месяца, я буду дряхлым стариком, и один бог знает, где нам взять детенышей бонобо. Но ты… для тебя все иначе. Ты молода. Ты можешь стать звездой. Ты подхватишь знамя…

Исабель в изумлении смотрела на Питера.

– Ты шутишь.

– Не шучу. Нет никаких причин, почему мы не могли бы это сделать. Мы прославимся. Черт с ним, твое имя может первым попасть в газеты.

– Мы не можем просто взять и заменить бонобо.

– Почему?

– Потому что это не хомячки! Мы говорим о Лоле, Сэме, Мбонго, Бонзи… Питер, это – семья! Я с ними уже восемь лет. Ты что, ничего не чувствуешь? Макена беременна. Беременна! А они сейчас, возможно, в какой-нибудь биомедицинской лаборатории, и бог знает, что с ними там делают.

– Конечно, чувствую. Я раздавлен. Но нам придется смириться, что их нет с нами. Ты знаешь, что мы полюбим новых бонобо. Разве может быть иначе?

Исабель резко встала и направилась в кухню.

– Ты куда? – встрепенулся Питер.

– Выпить чего-нибудь покрепче, – отозвалась она. – Если только ты не умудрился убить мою водку.

Питер стоял в дверях и наблюдал, как Исабель достает из буфета бутылку водки и наливает в стакан на добрых два пальца.

– Ты уверена, что тебе это надо? – спросил он.

– Господи, Питер, ты что, собираешься меня осуждать?

Питер прислонился к косяку и молчал.

Исабель держала стакан, но не поднимала его со стойки.

– Как ты мог, Питер? Как ты мог позволить их увезти?

– Я не позволял, – тихо возразил Питер. – Я не имею к этому отношения.

– Но ты их не остановил.

Исабель взяла стакан. У нее дрожали руки.

– Исабель?

В глазах Питера сквозила такая озабоченность ее состоянием, что Исабель захотелось огреть его сковородкой, которая стояла в опасной близости от ее руки.

– Уходи, – сказала она.

– Ты устала. Давай я тебя уложу.

– Нет, я хочу, чтобы ты ушел. И я хочу, чтобы ты оставил ключ.

– Ключ у тебя в…

– Твой ключ. Твой ключ от моей квартиры. Я хочу, чтобы ты оставил свой ключ…

– Исабель…

– Я серьезно, Питер. Оставь ключ и уходи.

Какое-то время Питер смотрел ей в глаза, потом наконец решился уйти. Когда он скрылся за поворотом, Исабель вылила водку в раковину. И в тот момент, когда она поставила стакан обратно на стол, она услышала, как в комнате ключи ударились о стол и заскользили по столешнице. Она ждала, когда закроется входная дверь.

– Я серьезно! – крикнула она.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался характерный щелчок – дверь закрылась. Исабель тут же выбежала в коридор, закрыла дверь на задвижку и набросила цепочку.

* * *

Она перегнула палку. Как бы ей ни было тяжело, она это понимала. Она понимала, что надо, не откладывая, позвонить Питеру и попросить его вернуться. Не она одна прошла через ад. Первые дни Питер был рядом с ней в больнице и даже не знал – выживет она или нет. А потом, когда он помогал ей прийти в себя, ему сообщили, что бонобо продали. Питеру не повезло, именно ему пришлось донести до нее эту новость. Когда все это случилось, у Питера были все основания чувствовать себя пострадавшим, может быть, даже больше, чем она, в конце концов, все это время в отличие от нее он был в сознании. И если она действительно любила свою рыбку, то растения на самом деле ее мало трогали. Душевная боль и ощущение собственного бессилия нарастали с каждым днем с тех пор, как она узнала о том, что бонобо проданы. А когда произошел выброс, Питер оказался рядом. Исабель посмотрела на телефон в противоположном конце комнаты, мысленно она уже набирала номер Питера. Но она этого не сделала. Даже если ее гнев был неуместен, он был неподдельным.

Исабель пока не могла заняться Стюартом, но фильтр и подсветку в аквариуме отключила.

Голосовая почта «под завязку» была заполнена сообщениями, которые пришли непосредственно после взрыва в лаборатории.

«Привет, доктор Дункан. Это Кэт Дуглас. Мы встречались вчера. Я не расстаюсь с надеждой, что смогу…»

«Привет, Исабель. Это Джон Тигпен. Мы встречались… В общем, я уверен, вы помните. Я звонил в больницу, но там ничего мне не сказали. Надеюсь, вы в порядке. Мне так жаль. Даже представить себе не могу. Мы с женой остановились в…»

«Да уж, привет, меня зовут Филипп Андервуд. Я писатель и сотрудничаю с «Нью-Йорк таймс». Я был бы очень признателен…»

«Добрый день, мисс Дункан. Я звоню из офиса «Багби и Багби». Нас интересует, говорили ли вы с кем-нибудь о ваших телесных повреждениях. Адвокаты «Багби и Багби» имеют более чем двадцатилетний опыт по оказанию помощи людям, оказавшимся в вашем положении, в получении денег, которые…»

И ни одного сообщения от матери, от брата, от знакомых или соседей и даже от коллег… За исключением Селии, которой нашлось что сказать по поводу того, что ее не пускали в больницу. Она стерла всех.

Подняв коробку из-под пиццы, Исабель вспомнила, как в день взрыва сидела по-турецки перед кофейным столиком и давилась последним куском. Она закрыла коробку и запустила ее, как фризби, в сторону входной двери.

Боковым зрением Исабель заметила отсутствие симметрии, это изменило траекторию ее движения. Компьютер в отличие от коробки из-под пиццы находился не совсем в том положении, в каком она его оставила. Когда Исабель ставила стакан, он всегда оказывался точно по центру подставки. Когда она складывала полотенца или даже простыни, их края всегда строго прилегали один к одному. А когда она ставила лэптоп на стол, он всегда оказывался в двух дюймах от края и всегда строго параллельно ему. Исабель в нерешительности смотрела на серебристую крышку. Потом сделала несколько глубоких вдохов, села за стол и холодными как лед пальцами потянулась к компьютеру.

Судя по списку «недавних документов», кто-то заглядывал в ее почту, в папку с документами и в корзину.

Могли фэбээровцы проверить ее жесткий диск? Исабель еще раз осмотрела комнату. Разве в этом случае они не должны были перевернуть все вверх дном? Где выпотрошенные полки, сброшенные на пол подушки и вещи из шкафа?

Исабель открыла браузер и обнаружила, что кто-то добавил закладку. Закладка вела прямиком к ролику Лиги освобождения Земли. Исабель еще его не видела.

Когда запись подошла к концу и на экране остался финальный зловещий образ, она сидела, подавшись вперед, и не могла пошевелиться. Они побывали в ее квартире. Другого объяснения не могло быть. Закладка – их визитная карточка.

Через пару секунд Исабель резко обернулась и удостоверилась в том, что дверь на цепочке. Она прошла от окна к окну, опустила все жалюзи и задернула все шторы; потом прошла по всем комнатам, собрала все зажимы, заколки и булавки и трясущимися руками заколола шторы так, чтобы не осталось ни одной щелки. Выключила весь свет, кроме настольной лампы в углу гостиной, после чего забралась с ногами на диван и уперлась подбородком в колени.

Прошел час – она не двигалась с места.

Исабель подняла голову и сделала глубокий вдох, постепенно начиная приходить в себя.

Она оглядела комнату. Почти все горизонтальные поверхности были уставлены фотографиями бонобо. Мбонго собирает стеклянные шарики. Бонзи играет на синтезаторе с рок-звездой, и, когда ее вконец достал его антураж, она великолепно показала ему: «Сядь! Тихо! Ешь арахис!» Сэм играет в видеоигру «Пэк-Мэн». Исабель с Лолой гуляют по лесу, Лола сидит у нее на плечах и одной рукой держит Исабель за подбородок, а второй показывает, куда хочет пойти. Ричард Хьюз и Джелани сидят под деревом и от души спорят на языке жестов о сваренном вкрутую яйце. Макена целуется с Селией, они вытянули друг к другу губы и закрыли глаза. На последнюю Исабель смотрела особенно долго.

Громыхнул лифт, и Исабель замерла, глядя в сторону входной двери. В одну секунду она метнулась к лампе и выключила ее, едва не сбросив на пол, а потом свернулась калачиком на полу возле стола.

Послышался шорох полиэтиленовых пакетов. Закрылся лифт. Тишина. Наконец – шаги. Кто-то приблизился к ее двери, остановился и пошел дальше.

Исабель сидела в кромешной тьме и дышала так часто, что у нее закружилась голова. Она закрыла глаза, подняла голову и приказала себе успокоиться.

Спустя несколько минут Исабель села и снова включила настольную лампу. Потянулась к телефону, но рука зависла в воздухе. Какой номер набрать? Наконец решилась.

– Алло? – сказали на том конце провода.

– Селия? – прошептала Исабель в трубку. – Это я. Ты мне нужна. Пожалуйста, приезжай, если можешь.