Текст книги "Морская ведьма"

5

Я не верю в русалок. Совсем. Они всего лишь чудища из древних легенд – вроде тех, что выдумывала тетушка Ханса, чтобы уберечь детишек от опасных и глупых шалостей. Если дотронешься до горячего котелка… если съешь целый пирог… если возьмешь конфету… приплывут русалки и украдут тебя. Мы, жители побережья, очень суеверные, но не наивные.

Русалок не существует.

С другой стороны, я знаю, что я видела. Точнее, кого я видела.

Ник, напротив, почти ничего не помнит. Друг считает, что это я его спасла. Думает, будто я ему пела.

Прошло уже больше суток, а я все еще не сказала Нику, что его версия событий – фантазии умалишенного. Но я стараюсь не упоминать об этом происшествии, потому что не могу объяснить, как все было на самом деле. Пазл не складывается.

Нет, я не верю в русалок.

Но я верю в крепкую дружбу. Сильнее, чем во что бы то ни было.

Анна помогла мне поверить в нее.

И Ник.

Икер – не могу пока ничего сказать про Икера. Хотя вот он стоит, прямо передо мной, на королевской пристани. А за ним местные матросы готовят взятый им в долг корабль к отплытию.

– Поплыли – море зовет. – Икер убирает назад несколько прядей моих волос. Чтобы я услышала древний голос моря, парень складывает ладонь рупором у моего уха. Икер наклоняется, щетиной касаясь моей щеки. Я кожей чувствую его теплые губы, пока он шепчет:

– Эвелииииин.

Мне передается его задор. Мне очень жаль, что я не могу уехать с ним. Однако этим же утром в море уходит мой отец. И он не вынесет мысли о том, что я нахожусь на борту другого корабля, пока сам находится в плавании. Отец до крайности суеверен – даже если речь идет о короткой поездке в Ютландию и возвращении домой накануне Дня святого Ганса[4]4
  Так датчане называют Иоанна Крестителя. Этот праздник – датский аналог Дня Ивана Купалы. Считается, что в этот день нечистая сила свободно ходит по земле, а ведьмы собираются на вершине горы Броккен. В старину люди разводили костры, ловили и жгли ведьм. Впоследствии стали сжигать чучела.


[Закрыть] и начала празднования Литасблота. Икер одержим идеей поймать огромного кита – такого, чтобы в Ригеби Бэй его мясо можно было есть и продавать неделями. Мне это не нравится, но я понимаю: Икеру нужно ехать. Судоходный сезон недолог. Он не станет ждать никого – даже принца.

– Прости, что не могу составить компанию, – с тоской произношу я. Мне и правда жаль. Время, проведенное с Икером в этот его приезд, кажется мне волшебным. Хотя мы только и делали, что сидели с Ником и развлекали кронпринца историями, чтобы ему скорее стало лучше.

– Ты опоздала с извинениями. Море уже успело разочароваться в тебе. Во время шторма ты показала класс. Ты моряк, место которого среди волн. – Глаза его светятся ярким огнем. И, несмотря на ухмылку на лице, Икер говорит серьезно. Мне даже кажется, что он уязвлен – как бы странно это ни звучало. Но я не могу – я не должна – позволить себе думать, что я нужна не морю, а ему. Так бывает только в сказках.

– Морю придется подождать.

– И мне тоже. – Затем парень склоняется, чтобы поцеловать меня. Хотя это второй наш поцелуй, он стал полной неожиданностью – как будто меня с головой окунули в ледяную воду.

– Тебе не обязательно уезжать, – говорю я, когда он отстраняется. Голос мой звучит тихо. Я проглатываю звуки.

– Что-что? – Икер притворяется, что не расслышал. – Тебе не обязательно оставаться?

Он зажимает мою руку в своих ладонях и увлекает за собой на корабль. Команда матросов тем временем ожидает дальнейших распоряжений принца-моряка.

– Превосходно, в путь! Ты становись у штурвала. Я буду попивать портвейн и следить за тем, чтобы мы не пропустили кита.

Я смеюсь и позволяю Икеру затащить меня чуть выше по трапу, чем следовало бы. Глубоко внутри я не верю в суеверия отца. Но у меня есть свои собственные. Ник еще не до конца оправился после шторма. Я не могу уехать. Что, если другу станет хуже, пока меня не будет рядом?

Нет, я остаюсь.

Икер вернется. Он обещал.

И я ему верю.

Той ночью на пароходе что-то изменилось. И произошло это не в разгар праздника, а во время шторма. Мы с Икером увидели друг друга в своей стихии. Мы оба дети соленого моря. И, невзирая на мое решение остаться, я не расскажу об этом открытии Нику. Особенно о поцелуях. Я думаю, не так уж сложно будет помалкивать об этом при лучшем друге. В конце концов, вот уже шестнадцать лет мне удается сохранить свои магические способности в тайне от Ника.

Я спускаюсь с трапа на пристань. Икер машет руками и что-то кричит своей команде. Потом он отплывает, забирая с собой наш общий секрет, который я надежно спрячу и сохраню в своей памяти. Я наблюдаю за тем, как его корабль покидает гавань. Через некоторое время Икер оборачивается. Я машу ему рукой. Сегодня мне нужно попрощаться еще с одним человеком. А затем можно будет вернуться к своим ежедневным обязанностям, для выполнения которых у меня в кармане припасен аметист тетушки Хансы.

Нет, я не верю в русалок. Но хочу верить: когда я прикладываю аметист к носу отцовского корабля перед его плаванием, что-то происходит. Как и когда я читаю выдуманное мною из древних магических слов заклинание.

Я выполняю этот ритуал всего пару недель. Однако он работает – судя по тому, что улов уже сейчас гораздо больше прошлогоднего. На моем лице появляется улыбка, когда на пристани я вижу ликующих рыболовов. После четырех лет страданий из-за Засухи и полнейшего безрыбья, из-за которого число рыболовных судов в городе уменьшилось вдвое, искренняя радость в их голосах – настоящее благословение.

После трех лет Засухи король Асгер понял: молитв богам недостаточно. Хаунештаду требовалось найти иной способ выжить. Было решено строить королевский пароход. Всех мужчин, кто не ушел в море, привлекли к делу: они сооружали деревянный каркас и обшивали дымовую трубу листами металла. Строительство корабля длилось с конца лета и до первых морозов.

Но даже этот пароход, возведенный общими усилиями жителей славного города Хаунештада, не смог прокормить всех его обитателей. Это была единовременная мера. Даже корона не может позволить себе новый корабль каждый год.

Я должна была что-то предпринять.

Начиная с того лета, когда умерла Анна, я взяла себе в привычку пробираться в комнату тетушки Хансы. Каждую неделю она отлучалась в хижину госпожи Агнаты, чтобы сыграть партию в вист. В комнате тетушки всегда душно – огонь в камине горит ночи напролет даже летом. По периметру комнаты под потолком она развесила сотни сухих роз.

Этим тетя пытается продемонстрировать свою глубокую убежденность в том, что эти цветы с их ароматом и красотой во всем превосходят тюльпаны – очень популярные растения среди жителей королевств берегов Эресунна.

В противоположном от дымохода углу под связками роз затаился в тени матросский сундук. Он накрыт покрывалом, поросшим мхом. В недрах сундука скрываются все страхи Ольденбургов. Все то, что запрещено законом: драгоценные камни с пятнами от времени, книги и кобальтовые бутыльки, чьи горлышки запечатаны пробкой и воском. Все эти предметы пришлись тетушке Хансе очень кстати, когда Ник на руках вынес меня из моря четыре года назад. Анну так и не нашли. Когда я лежала в постели при смерти, тетушка Ханса поила меня с ложечки настойками. На вкус они оказались как застоявшиеся духи. И настойки действительно были старыми – втайне их веками передавали из поколения в поколение. Думаю, однажды они перейдут по наследству мне.

В свой первый визит я взяла фиолетовый камень. Он был небольшого размера. Я надеялась, что тетушка Ханса не заметит его исчезновения. Этого было достаточно, чтобы осуществить свой замысел. Еще я утащила одну из обветшалых книг с порванным корешком, выудив ее из-под брикета пчелиного воска и мраморной ступки с пестиком.

Поздней ночью я пробралась на пляж. Не доходя до Хаунештадской Бухты, береговая линия сужается. Скалы подходят к самому морю. Из воды торчат их острые зубы. Глубина здесь больше – волны бьют сильнее. Но меж двух огромных утесов затаился небольшой пляж. Повинуясь воле Урды, море омывало склоны утесов тысячелетиями. В результате над песком сформировались великолепные каменные своды.

Насколько мне известно, у этого места нет названия. Я никогда не видела, чтобы кто-то сюда ходил. Его невозможно увидеть с пляжа, а камни укрывают место от волн. Я называю этот пляж Лагуна Греты – в честь моей матери. Ей бы тут понравилось. В глубине лагуны находится маленькая пещера. В нее не поместились бы и двое человек. Однако расселина прекрасно подходит для хранения баночек с красителями и чернилами, которые мне доверила тетушка Ханса.

Я сдвинула несколько небольших камней – их я использую, чтобы прикрывать вход. Затем зажгла свечу. В кулаке я сжимала аметист. Слабый свет свечи упал на страницы раскрытой книги. Слова были древними, но казались знакомыми. Они прославляли могущество Урды, повелевающей морем и сушей. И пока волны бились о скалы у края лагуны, я несколько раз перечитывала неразборчивые строки, вновь и вновь повторяя заклинания. Так прошло много времени. К исходу дня я наконец почувствовала, как магия наполняет мое нутро.

Я практиковалась три месяца, прежде чем впервые заговорить лодку отца.

Спустя три дня он вернулся домой и привез кита – впервые за последние пару лет. Кит был тощий, но это ничуть не омрачило нашей радости.

С тех пор заговор – обязательный пункт.

Просыпаясь каждое утро, я чувствую сильную потребность: хочется предпринять все от меня зависящее, чтобы отец был сыт и здоров. Сердце неспокойно, пока я не внесу небольшой вклад и не совершу свой ритуал.

Даже когда отец на несколько дней уходит в море, а я ничем не могу помочь, я прихожу на пристань и заговариваю любой пришвартованный пустой корабль. Рыболовы уже привыкли ежедневно видеть меня там. Кажется, они не считают странным то, что я постоянно брожу по причалу, прикладывая сомкнутую ладонь к побелевшим от соли, старым, но надежным корпусам кораблей.

Сегодня я внесла особый вклад в общее дело. Мне не приходится ждать благодарности за свои тайные ритуалы. Однако я придумала кое-что, что можно использовать в открытую. Кое-что, что жители Хаунештада, несомненно, оценят и не будут считать просто проявлением милости Урды.

– Эви, дочка! – отец поднимает ящик на борт своего китобойного судна. Оно тоже названо в честь моей матери – «Малышка Грета». Все снасти и припасы уже погружены на корабль. Хорошо, что я успела застать его.

– Я уже думал, ты не придешь.

Я смеюсь, крепко сжимая в ладони минерал.

– Я, конечно, очень хочу, чтобы ты остался. Но это же не значит, что я не пойду тебя провожать.

На лице отца заиграла хитрая ухмылка. Его лоб был весь в веснушках, а среди темных волос красовались выгоревшие на солнце пряди. Хоть и родился в Италии, отец был датчанином до мозга костей.

Мы вместе поднимаемся по трапу. Он бросает ящик в полуметре от новаторского изобретения. Я уверена, устройство облегчит жизнь рыболовам, которые промышляют в скупых морях. Это средство обеспечит полное выздоровление – то, чего я не смогла добиться с помощью магии. Мое гарпунное ружье красуется на грот-мачте: оно представляет собой автоматический карабин, заряженный копьем на длинной веревке. Оружие блестит на солнце и выглядит просто великолепно – как я и предполагала.

Отец обнимает меня за плечи.

– Моя Эвелин – изобретатель.

– Пустяки, – отвечаю я. Хотя мы оба знаем, что это лукавство. Всю зиму я провела в попытках собрать эту штуковину из старого карабина и переделанного рыболовного багра. И при условии, что мои расчеты верны, гарпун с тросом, оснащенный взрывающимся наконечником, сильно сократит шансы кита на спасение. И если в первом плавании все пройдет гладко – мы, возможно, навсегда изменим традиции китовой охоты Хаунештада.

– Не скромничай. Он произведет революцию.

Я склоняю голову и поднимаю бровь.

– Он и на следующей неделе может произвести революцию.

Отец сердится, когда я затрагиваю эту больную тему. Он не единственный рыбак, уходящий в плавание накануне Литасблота. Но большинство решили подождать окончания праздника, воодушевленные своей недавно обретенной – не без моей помощи – удачей. Но остальные меня не интересуют. Как и короля Асгера, потому что отец – королевский рыболов.

– Это не последний Литасблот, Эвелин. Однажды закидав кого-нибудь хлебом, ты понимаешь: все эти игры одинаковые.

– Но…

Он не дает договорить, хватая меня за подбородок своими грубыми пальцами.

– Никаких «но». Пока есть шанс, нужно хватать удачу за хвост. Кожа на большом пальце отца вся в морщинах и угольной пыли. Он прижимает палец к моей нижней губе.

– Я вернусь домой к балу в честь окончания фестиваля.

Несмотря на печаль от очередного прощания, я натянуто улыбаюсь его словам.

– Однажды увидев меня в моем нарядном платье, ты понимаешь, что оно у меня всего одно.

Отец наклоняется и быстро целует меня в щеку. Я ощущаю прикосновение его жесткой и в то же время мягкой бороды.

– Позаботься о Хансе, дорогая.

Я прижимаю его к груди и вдыхаю сладковатый запах трубки и табака.

– Если она мне позволит, я обязательно позабочусь.

Сжав мое запястье, он отпускает меня. Я иду к трапу, в последний раз окидывая взглядом отца и заодно свою первую попытку улучшения китобойного промысла. Когда я ступаю на иссушенные солнцем доски причала, то слышу: отец отдает команду поднять трап и якорь.

За несколько мгновений до отплытия матросы заняты последними приготовлениями. Я же пользуюсь случаем и прижимаю свой маленький камень к корме корабля – прямо под тем местом, где печатными буквами выведено имя моей матери. Я закрываю глаза и нашептываю заклинание легкому бризу с пролива Эресунн.

6

Идеальная ночь, чтобы жечь ведьм.

Вот чем по своей сути является канун Дня святого Ганса. Праздник, посвященный избавлению от таких, как я. Сожжение, утопление, изгнание – все эти способы использовались в разное время.

Сегодня, к счастью, жгут всего лишь чучела ведьм. С этого действа традиционно начинается Литасблот в Хаунештаде. На берегах Эресунна мы первые начинаем его праздновать. Торжества длятся дольше, чем в других королевствах, – целых пять дней. Люди со всей округи собираются, чтобы посмотреть на игры, петь прославляющие Урду песни и отведать tvøst og spik: темное мясо кита с розовым салом и жареной картошкой. Даже во времена Засухи жители Хаунештада без сожаления делились своими скудными запасами провизии, чтобы отдать дань уважения богине.

Костер разгорается. Языки пламени поднимаются высоко в желтовато-розовое небо. Праздник начинается. Король Асгер произносит речь о любви и искусстве игры.

Затем Ник говорит о любви и искусстве игры.

Ведь несмотря на шторм, заставивший принца висеть на волосок от смерти, он, хвала небесам, все-таки стал совершеннолетним. Согласно традиции, Ник теперь должен взять руководство фестивалем в свои руки. Тот факт, что он чуть не утонул, не освобождает кронпринца от этой обязанности.

Едва восстановив свои силы, Ник проводил много времени в уединении. Он измерял шагами дворцовые залы и заучивал речь своего отца. Я дважды видела, как друг произносил ее полностью – до дня рождения и после. Оба раза он был великолепен. Может, спешил совсем немного. Но только от того, что все это было для него в новинку. Я знаю: принц выступит замечательно.

Но кронпринц Асгер Николас Брюньюльф Ольденбург Третий, прямой наследник престола независимого королевства Хаунештад, не разделяет моего мнения.

На нервной почве он стал бледным. Длинные пальцы юноши трясутся, когда он приглаживает волосы. Этот день сам по себе сложный для нас: сегодня исполняется четыре года с того момента, как утонула Анна. Добавить к этому волнение по поводу публичного выступления – и Ник выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок.

Без лишнего стеснения я беру его руку. Наши пальцы переплетаются. Каким-то образом волнение Ника заставляет меня забыть собственные страхи – успешно ли пройдет испытание отцом моего изобретения; приедет ли Икер. Я сжимаю ладонь Ника.

– Единственное, чем ты занимался последние пару недель – это репетировал речь. Все будет хорошо.

– Но это совершенно не мое, Эви.

– Как же не твое? Ты потомок Ольденбургов. Королевской династии с тысячелетней историей. – Я подхожу к другу вплотную. Мое лицо в нескольких сантиметрах от его. Заглядываю в глаза. – Эта речь у тебя в крови.

Ник краснеет и отводит взгляд.

– Боюсь, я пролил эту кровь, когда разбил ногу о камень в десять лет.

Я сдерживаю себя, чтобы не рассмеяться: вспомнилось, как Ник потерял сознание от вида собственной крови. Это случилось прямо посреди тропы к перевалу Лиль Бьерг. Нам с Анной пришлось снять свои чулки, чтобы перевязать глубокий порез над голенью – прежде чем подхватить Ника под руки и помочь ему медленно спуститься с горы.

– Вспомни свой день рождения. Ты не смущался, когда пел песни, сидя на скамейке с лимонами в волосах.

– Тогда на меня не смотрело все королевство, как сегодня.

– Ну и что? Еще несколько пар глаз?

Ник величественно фыркнул.

– С каких это пор «несколько» означает «в сотни раз больше»? И не думаешь, что вспоминать мой провальный день рождения – не лучший способ меня успокоить?

– Ой, не драматизируй.

Ник вскидывает бровь.

– Ой, а ты не драматизируешь, когда выходишь на пристань, чтобы проглядеть все глаза в ожидании некоего мореплавателя из Ригеби Бэй?

Я ничего не отвечаю. Все мои остроумные реплики провалились камнем на дно желудка. Против воли я краем глаза взглянула на море, всем сердцем желая увидеть лодку Икера. Но на горизонте никого не было. Все корабли гостей и свободных от работы китобоев уже стояли в порту.

Ник вздыхает. Я понимаю: он пожалел о своем саркастическом выпаде. Как же хорошо, что Ник не знает о наших поцелуях с Икером. Он притягивает меня к себе. Я чувствую, как нервная дрожь утихает.

– Он приедет. Икер живет по своим правилам. Но он никогда не нарушает своего слова.

Это последнее, что Ник успел сказать мне, прежде чем королева Шарлотта потребовала его к себе для генеральной репетиции речи. Я опускаюсь на песок. На моих коленях лежит маленькая куколка в черно-белых одеждах. Под цвет пепла. Я с трудом могу себя заставить участвовать в этом обряде. И в этом году мне придется пройти через это одной – без Ника под боком.

Наверное, я могла бы присоединиться к придворным из замка. Мы знакомы с детства. Но, по правде говоря, они не считают меня «своей». Что же другие девушки моего возраста? Ну, они недвусмысленно дали мне понять за эти годы: о дружбе с ними я могу и не мечтать.

Возможно, изгнание не такой уж плохой вариант. Пока народ сжигает куколок-ведьм, я могла бы сотворить какое-нибудь волшебство у всех на виду и наконец покинуть этот город. Но это значит, что мне пришлось бы покинуть и Ника. И скомпрометировать всю свою семью.

И вот я сижу в одиночестве – ведьма, скрывающая свои способности; подруга принца, не способная найти себе места.

Пока Ник готовится к выступлению, я сажусь так, чтобы ему было хорошо меня видно. На случай если мужество покинет друга – как тогда на пути к перевалу Лиль Бьерг. Но я нахожу место с краю, чтобы, повернув голову, суметь беспрепятственно смотреть на море.

Он приедет.

Он обещал.

Какая тебе вообще разница?

Я снова взглянула на королевскую семью. И на языки пламени. Еще до дебюта Ника мне придется пройти эту пытку.

Перед началом «праздничного» обряда также принято произносить речь. И хотя король сложил все свои полномочия и передал их Нику, королева Шарлотта ни за что не упустит возможности поговорить об ужасном колдовстве.

Королева – воплощение красоты, со своей изящной фигурой и лебединой грацией. Ее волосы завиты и уложены в высокую прическу. Светлым ореолом они красуются вокруг короны из сапфиров и бриллиантов. Она делает шаг вперед. Свет костра освещает женщину – она словно сошла с картины.

В ее руках одетая в кроваво-красное платье кукла. Она первая совершит обряд.

Как будто бы в смерти каждого датчанина, ушедшего из жизни за последние шестьсот лет, были виноваты ведьмы.

Как будто бы Ольденбурги не казнили сотни женщин, не имея серьезных доказательств их вины.

Как будто бы король Кристиан IV, известный как «Охотник на ведьм», не кичился своей репутацией и количеством жизней, которые загубил.

– Добрый вечер, мои дорогие, – королева Шарлотта приветствует толпу улыбкой, напоминающей трещащий под давлением лед. – Этой ночью мы празднуем не только начало Литасблота в Хаунештаде, но и вспоминаем тяжелые испытания, выпавшие на долю наших предков.

Костяшки моих пальцев белеют, когда я сжимаю лежащую на коленях куклу. Слушать королеву даже хуже, чем бросать олицетворяющую меня фигурку в огонь.

– Мы, обитатели королевств на берегах Эресунна, живем в гармонии и безопасности благодаря храбрости короля Кристиана IV. Мы живем в гармонии и безопасности благодаря установленным им законам. Колдовству место в глубинах ада.

Королева резко поднимает красную куклу над головой. С головы маленькой ведьмы слетает колпак и исчезает в языках пламени.

– Если на наших берегах еще остались дьявольские отродья, пускай знают: им нет места на нашей земле и на этом свете.

Клянусь, она смотрит на меня, когда произносит эти слова.

– Свет одержит победу. Пламя поглотит вас, и вы вернетесь к своему рогатому прародителю.

Толпа взрывается гулом аплодисментов. Королева Шарлотта разворачивается на полоборота и кидает ведьму в огонь, властным движением уничтожая нас – ведь наша сила представляет для нее угрозу.

Теперь мы должны выстроиться в очередь вокруг костра. Однако я не могу этого сделать. Я не стану. Вместо этого я швыряю куклу через головы впереди стоящих. Им не терпится придать огню маленькие деревянные чучела, символизирующие меня. Мою мать. Мою тетю. Семью моего отца.

Я смотрю на Ника. Тот с улыбкой на лице следует примеру матери. Откуда-то доносится смех тетушки Хансы. Я отчетливо слышу ее грубый хохот. Я знаю: это уловка, призванная защитить нас. Но я не могу понять, как тетушке удается притворяться, будто ей все это безумно нравится. Более того, у нее самая нарядная кукла. Ханса смешивала краски и пасты – пока не получились цвета, сделавшие кукольные одежды самыми яркими на пляже. В этом году платье кислотно-оранжевое. Все благодаря одному из пациентов, который, к несказанному удовольствию тетушки, оплатил ее услуги куркумой.

Какая ирония: те же горожане, что приходят к тете лечить ожоги и превозносят ее изготовленные по старинным рецептам лекарства, год за годом превращают чучела наших предков в пепел. А она смеется им в лицо – как будто это ничего не значит. Пока сотни людей пытаются пробраться к костру, я сажусь на песок и вытираю руки о подол платья. На них всего лишь пот. Но кажется, будто они в крови.

Когда все ведьмы сожжены, толпа отступает. Ник оставляет родителей и выходит вперед – на место оратора. Костер полыхает у него за спиной. Даже в красно-желтом свете пламени кожа кронпринца кажется неестественно бледной. Я не отрываю от него сосредоточенного взгляда. Даже не моргаю, пока не ловлю его взгляд. Я улыбаюсь и киваю Нику.

Ты все сделаешь превосходно.

Уголки его губ ползут вверх. Принц делает глубокий вдох и прочищает горло.

– Славные жители Хаунештада, приветствую вас сегодня, в первую ночь Литасблота, когда мы прославляем Урду и благодарим ее за милость и дары, принесенные нам морем или землей.

Ник делает запланированную паузу. За ним весело потрескивает костер. Высокие языки пламени щекочут звезды. Хоть пляж и переполнен людьми, слышны только этот треск и шум прибоя. Все присутствующие знают эту речь наизусть. Мы могли бы говорить вместе с Ником, если бы позволяли приличия. В обычные дни он один из нас. Просто Ник. Но сегодня он наш кронпринц. И мы, как его подданные, забываем о фамильярности.

И ждем, не издавая ни звука.

Ник смотрит на толпу и снова встречается со мной взглядом. Я еще раз киваю, чтобы друг продолжал – хотя на его щеки вернулся естественный румянец.

– Следующие четыре дня мы будем праздновать. Мы устроим игры, забеги, песни и пиршества в честь нашей богини. Давайте не будем забывать, что все это – ради нее. Нам смешно. Нам весело. Но это торжество имеет одну-единственную причину. И причина эта – Урда.

Толпа громко ахает – Ник отступил от традиционной кальки. Он говорит от сердца. Меня переполняет чувство гордости за друга.

– На этой неделе мы будем делать то же, что делали в прошлом году, – Ник продолжает. Его голос набирает силу. – Мы одаривали хлебом голодных. Мы пели хвалу Урде. Мы наблюдали, как я ношу тяжеленный камень по пляжу.

Тут принц играет бицепсом и ослепительно улыбается – волнение сменилось бравадой. Пара человек в толпе сдавленно смеются. Отчетливо гремит одинокий взрыв хохота тетушки Хансы. Он доносится с дальнего края стола – там сидит старое поколение горожан.

В ответ на лице Ника появляется довольная усмешка. Затем он хмурит лоб. Его голос вновь становится серьезным.

– Да, я в курсе, что попытки щуплого принца прослыть силачом уморительны. Но над этим можно потешаться в любой день. – Он снова ухмыляется. – И не для этого мы собираемся каждый год. Мы делаем это для Урды. Бывали годы, когда она хотела преподать нам урок и напомнить о своем могуществе.

Ник делает паузу. В воздухе висит гнетущая тишина. Даже костер не смеет прерывать ее.

– Мой отец стоял на этом самом месте год назад и произносил ту же речь, что и на протяжении предыдущих тридцати лет. Ту же речь, что произносил его отец на протяжении тридцати лет до этого. И тем не менее нас с вами не минула Засуха. Продолжается она уже третий год. Отступила ли Засуха, когда мы собрались и пели песни Урде, пока наши голоса не охрипли, а пальцы не стерлись о струны гитар? Нет. Отступила ли она, когда я победил вас, слабаков, в беге с камнями? Нет.

В этот раз лишь тетушка Ханса осмеливается усмехнуться. Но никто не обращает на нее внимания. Все взгляды устремлены на кронпринца. Даже король с королевой ловят каждое его слово.

– Запомним же раз и навсегда: несмотря на то что мы устраиваем праздник в честь Урды, она не обязана быть к нам милостивой. Как волны во время прилива и отлива у нашего берега – ее волны, ее берега, – Урда может отнимать так же легко, как и одаривать.

Ник останавливается, устремляя взор своих угольно-черных глаз поверх голов – на волны гавани. Я понимаю: его слова относятся и к Анне. Урда решила забрать ее себе, а море исполнило волю богини.

– Давайте же будем в течение этой недели воспевать Урду. Но не просто прославлять ее имя, а искренне чествовать ее. Урда наша королева – прости меня, матушка. Она земля, что приносит нам урожай. Она море, что дарует нам пищу к ужину и товар для торговли. Урда больше, чем богиня. Она и есть мы. Хаунештад. Все его жители. Без нее мы ничто. Колдовством ее не проведешь. Словами Урду не обманешь. Ее воля непоколебима. Урда – королева, а мы всего лишь ее подданные.

Ник прерывает свою речь. Взгляд поверх толпы направлен на волны. Он стоит прямо, высоко подняв голову, – настоящий правитель.

Потрясенные оригинальностью и искренностью оратора, хаунештадцы не сразу улавливают окончание речи. Я поднимаюсь на ноги, начинаю аплодировать и кричать «ура!». Ник смотрит на меня. Прежде чем мне закрывают обзор, я замечаю выражение облегчения на его лице. Все до одного вскакивают, гудят, свистят и самозабвенно хлопают в ладоши. И мне начинает казаться, будто Ник очень далеко от меня.