Текст книги "Застенчивость в квадрате"

Глава седьмая

– Я знаю, что мы должны сделать с поместьем!

– Превратить в приют для животных, – машинально отвечает Уэсли, потягивая кофе. Я подкараулила его на кухне в семь утра – на час раньше, чем обычно встаю. Не хочу думать, что он специально встает так рано, просто чтобы не столкнуться со мной, но скептик внутри меня с третьим глазом тут же прищуривается.

Он с любопытством разглядывает пончики, которые я испекла в разгар безумного планирования в четыре утра – специально, чтобы умаслить его. Он тянется к тарелке. Открываю рот, и единственное слово вылетает точно пузырик:

– Отель.

Уэсли отдергивает руку. Вижу, как он тут же настораживается, точно вся охрана поднимается на защиту замка. Вот так, сто́ит не поспать, и сравнения так и сыплются.

– Ты понимаешь? – Я уже все порчу. – Хочу снова сделать из дома отель, как в той газете, которую ты нашел.

– Не я нашел ту газету, а ты.

Выдать свою идею за его, чтобы он стал более восприимчивым, – затея сложная. Для этого нужна прямо-таки логическая гимнастика. Складываю пальцы на столе, как моя воображаемая лучшая подруга бизнес-леди.

– «Отель «Падающие звезды», версия два-ноль. Отличная идея.

– Отель, – повторяет он.

– Да.

Он смотрит мне в глаза, и я неожиданно ощущаю всю тяжесть этого внимательного, пронзительного взгляда, направленного не как обычно сквозь, а именно на меня. У него длинные ресницы, темные у самых век и светлые на кончиках. Веснушки на щеках, золотистые вихры, торчащие в разные стороны, густые брови, сейчас строго сведенные – все эти детали объединяются в один чрезвычайно будоражащий портрет, и если я не буду бороться с течением изо всех сил, бурлящий поток меня просто снесет.

– Нет, – лишенным эмоций голосом просто говорит он. Уэсли совершенно безразлично, нравится он кому-то или нет. Сомневаюсь, что мое мнение могло бы иметь значение. Условия диктуют те, кому больше до лампочки.

Я всего-то и хотела – просто нравиться, всегда хотела нравиться абсолютно всем, с кем сталкиваюсь, и неважно, насколько краткими и ни к чему не приводящими эти встречи были. Эта движущая сила доминирует и одновременно ослабляет меня, из-за чего я вынуждена придерживать свои желания и потребности, чтобы стать сносной и покладистой. Вся суть Мэйбелл Пэрриш – болезненная чувствительность, только коснись – и она уже отступает, сдаваясь. Хорошо это или плохо (а ведь я определенно пыталась быть кем угодно, только не собой) – я просто дрожащий белый флаг.

«Нет». Вот просто «нет», и все.

Обычно я бы со словами «ну ладно» быстренько закруглилась и исчезла с дороги, постаравшись стать как можно незаметнее, ненавязчивой настолько, чтобы и темы этой больше не поднимать. Но хотя идея пришла мне в голову пару часов назад, она, точно огненный демон, пылает внутри. Я хочу этого. И никто мне этого не даст, только я сама.

Наклоняюсь вперед, копируя его уверенное выражение, удивляющее нас обоих:

– Да.

– Ты предлагаешь мне не жить в доме самому, а пустить туда кучку незнакомцев. Не представляю, как ты сможешь меня уговорить.

– Позволь попробовать.

Он принимает вызов, жестом предлагая приступать. Меня неожиданно накрывает паникой: он и не представляет, скольких сил мне стоило это возражение, и как теперь все внутри искрит от избыточной энергии, которую организм просто не привык вырабатывать. Приходится схватиться за сиденье стула, чтобы не дергаться и не прыгать. У меня получится держать себя в руках.

Коммерческая презентация, которую я все утро репетировала, растворяется в воздухе. В голове одна только белая бескрайняя пустота.

– Мне действительно это очень, очень нужно, – умоляю я, с трудом сглатывая.

Прямо вижу, как мой поток силы меняет направление прямо в полете. Уэсли выкачивает ее из меня, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди – загорелые красивые руки. В мозгу происходит замыкание. Ох, эти предплечья.

«Ну-ка, – упрекаю я себя. – Не сейчас».

– Ты представляешь, что это будет за предприятие? – спокойно уточняет он.

И я вдруг оказываюсь на собеседовании без предупреждения. На самом важном собеседовании за всю мою жизнь. А на мне толстовка с Сонни и Шер со сломанной молнией, и еще и мука в волосах. А должен быть проектор с презентацией с диаграммами и больше пяти часов сна перед этим.

– Вообще-то да. У меня есть опыт в гостиничном бизнесе.

Толика моей силы возвращается обратно.

– Я была координатором мероприятий в отеле. Одном из крупнейших в Пиджен-Фордже, в спа-комплексе «У горы». – Он не сможет отрицать, что я действительно там работала. Больше ни у кого на свете нет такого количества товаров с их брендом – вот и все, что я могу продемонстрировать после десяти лет тяжелой работы. Ну и еще сообщение от Пола, пришедшее полчаса назад: «Ты уволена». Я этого и ожидала. Вообще-то удивительно, что он так долго терпел. Но я ведь паинька до глубины души, горжусь своим профессиональным отношением к работе, и от этого сообщения меня бросило в пот. И мне все еще нехорошо, а желудок играет завтраком в бадминтон.

Уэсли потирает подбородок, взгляд становится каким-то оценивающим.

– И какие мероприятия ты координировала?

Оооооох. Хороший вопрос. Хороший вопрос, который меня ничуть не пугает.

Натягиваю обаятельную улыбку, скрывая, как сильно мне нужно его согласие.

– Всякие. Осенний фестиваль в сентябре. Очень масштабный. – И технически это правда. Я действительно планировала осенний фестиваль с пугалами, дым-машинами, горячим шоколадом и сидром. С конкурсами, где нужно было ловить яблоки ртом, а потом украшать их карамелью, шоколадом и конфетами. С катанием на грузовиках с сеном. С придумыванием хэллоуинских костюмов и вырезанием тыкв. Уютные занятия для всей семьи и всех возрастов. Две недели бессонных ночей, и я смогла все рассчитать, найти местных поставщиков и подготовить безупречное предложение. Я выпрашивала скидки, торговалась, уже падая от изнеможения на клавиатуру, обнаружив в процессе, что больше шансов убедить собеседника у меня через сообщения, а не звонками, особенно если изменить подпись на гендерно-нейтральную «М. Пэрриш».

Проект не преодолел и первое препятствие, то есть не получил одобрения от Кристин, моей начальницы. Весь ланч я проплакала в машине, ненавидя себя за это. Зловредная Кристин, наверное, никогда не плакала после отказа. Скорее всего, просто протыкала отказавшим шины гвоздем, и ей становилось лучше.

В собственном отеле я смогу организовать любой проект, какой захочу. И никакое начальство не будет говорить, что мои идеи слишком масштабные или непрактичные, что я идеалистка или что за деталями не вижу главного…

Сейчас мне эти мрачные размышления ни к чему. Выключаю их из сознания вместе со звучащими в голове снисходительными голосами.

– Что ж, значит, какой-то опыт у тебя есть, – нехотя снисходит до признания Уэсли.

– Угу. – Врать у меня получается с трудом, да и с совестью сладить не так-то просто, но я надеюсь, что прозвучало достаточно невинно.

Подталкиваю тарелку с пончиками ближе к Уэсли. Моя решимость непоколебима. На сытый желудок он станет дружелюбнее, а ворчать за пончиками с джемом не получится ни у кого. Это просто биология.

Он берет с тарелки один пончик. Съедает в три укуса.

– А вкусно.

Еще бы, учитывая, сколько крови, пота и слез я потратила, улучшая рецепт.

– Люблю готовить пончики. Думаю, они почти такие же чудесные, как у Вайолет. – Чувствую, что начинаю светиться от гордости, и умеряю пыл. Женщин, которые хвастаются своими достижениями, называют неприятными. – У нее они получались просто сказочные.

– Вайолет раньше пекла? – Он смотрит на сиреневый лист на обоях в гостиной, затем снова на меня, и в глазах у него появляется какой-то странный блеск.

– Она очень любила печь. – Не могу поверить, что он не знал. – Разве она никогда не готовила тебе пончики, пока вы с ней жили?

Он качает головой. Постучав по тыльной стороне руки, поясняет:

– Из-за артрита ей сложно было что-либо делать на кухне. Готовил все время я, а если нужно было уехать по работе, Рут помогала.

– Вот как. – От сердца откалывается кусочек.

– Хотя ей нравилось смотреть кулинарные передачи про кондитеров по телевизору, – задумчиво добавляет он. – Особенно она любила праздничные выпуски.

Осознаю, что он отвлек меня от темы с отелем, и захожу с другой стороны. Я координатор мероприятий, уверенная в себе и способная. Я заслужила повышение до управляющей отелем после всей той тяжелой работы, которую мне так и не позволили организовать.

– Отель станет надежным источником дохода, – замечаю я. – Помни, что Вайолет больше не сможет платить тебе зарплату.

– Проекты ландшафтного дизайна для компаний приносят достаточно. Вайолет уже полгода мне не платила – спасибо магазинам на диване с их передачами о товарах для дома и каталогами, которые они без конца присылали. Врагов у меня немного, но попадись мне запустившая те шоу Лори Грайнер… – Его лицо мрачнеет.

Уф.

– Что ж. Тогда просто подумай о том, сколько ты сэкономишь на бензине, если тебе не придется ездить по всем этим заказам с дизайном. С этого момента тебя ждет безбедная жизнь. Никаких усилий, никакого участия в делах отеля – просто живи как хочешь и получай процент от прибыли. – Я ему целое королевство предлагаю, а он даже не ценит.

– Мне нравится то, что я делаю. Например, заказ для гольф-клуба. – Глотнув кофе, он будто бы невзначай продолжает: – С той женщиной, Джеммой, которая как-то связана с наличием фотографии со свадьбы моего брата в твоем телефоне. И ты так и не рассказала, как.

Я краснею, молясь всем скандинавским и паре греческих богов, чтобы он не смог прочесть мои мысли.

– Я не забыл, – бесстрастно добавляет он.

У меня выходит безукоризненная копия Уэсли, когда я, решив не обращать внимания на его слова, вместо ответа произношу:

– Кстати, хотела тебя поблагодарить за то, что нашел меня вчера вечером. – Слова я подкрепляю самой очаровательной улыбкой дамы-в-беде. – И не дал снежному человеку съесть меня.

– Йети живут на северо-западе, ближе к Тихому океану, и сидят на вегетарианской диете, – без эмоций отвечает он. – Как и я.

А?

Что?

– Ты – что?

– Я вегетарианец, – поясняет он тоном терпеливого воспитателя в детском саду. А потом берет себе еще пончик. Он что, смеется надо мной? Мне кажется, что да, но точно сказать не могу. Мой тип личности по тесту Майерс-Бриггс – «Идеалист». Мы слишком многим верим на слово.

– В любом случае, пожалуйста, – продолжает он. – Но будь добра не превращать это в привычку. Не хочу привлекать к дому медведей свободно разгуливающей по лесу едой.

– Это я – еда?

– Станешь, если продолжишь теряться в лесу. Там – их дом, а не наш.

И как у него получается постоянно менять тему?

– Дом большой. Места хватит и нам, и гостям.

– Я никогда на это не соглашусь.

– А я тогда никогда не соглашусь на приют для животных.

Шах и мат. Он сжимает челюсти, бровь приподнимается.

– Знаю, ты не учитывал мое мнение в своих планах, – продолжаю я, наблюдая, как он оценивает мое неизбежное влияние на его цели в жизни. – Но, приятель, я сонаследник. Так что без моего согласия никакого ремейка мультфильма «Паутина Шарлотты» у тебя не получится.

– Это… – Он будто задыхается. – Это несопоставимо.

Мы с Уэсли теперь оба наклоняемся вперед, почти нос к носу. Из его стиснутого кулака торчит смятая салфетка.

– Ты хочешь отель, что означает людей в моем жизненном пространстве. – Он даже не скрывает искреннего отвращения при этой мысли. – А животные в приюте на твою жизнь никак не повлияют. Они будут снаружи.

– Но мне придется это все нюхать.

Скрипнув зубами, теперь он испепеляющим взглядом прожигает потолок.

Может, я и грязно играю, но нечестно, что все решения принимает он.

– Отлично. Отель тоже никак на твою жизнь не повлияет. На первом этаже достаточно места для кучи комнат – это, как мы договорились, мое пространство. Можешь занять весь второй этаж и ненавидеть людей сколько захочешь.

Уэсли снова откидывается на спинку стула, уголки губ опускаются в гримасе. Пытается придумать, какие доводы привести, но также не хочет, чтобы я мешала его мечте – наполнить наш двор стареющими козлами. Так, наверное, выглядит грязный шантаж в офисах белых воротничков.

– То есть ты превратишь лоджию в спальню, – проницательно замечает он.

– Не знаю. Наверное.

Он только сильнее хмурится, будто пытается решить заковыристое уравнение.

– Я хочу забрать лоджию.

– Почему?

– Потому что хочу.

Это же рычаг давления! Мне нравится.

– Забирай лоджию в обмен на коттедж.

– Почему это? – упирается Уэсли.

С этим коттеджем столько всего можно сделать. Если я найму еще одного управляющего, он или она сможет здесь жить. Или можно сделать из него номер для новобрачных – из «Падающих звезд» получится отличное место для свадьбы. Но если сказать Уэсли, что я собираюсь устраивать в его доме свадьбы, он и стол перевернуть может.

– Потому что я хочу, – повторяю его слова я. Он поджимает губы, я копирую и это движение тоже, чувствуя, что близка к развязке – близка к победе.

Он пытается уговорить меня сдаться, объявив бойкот. Почти срабатывает, но длинные паузы всегда вызывают у меня чувство неловкости и странную реакцию, поэтому я удивляю нас обоих и подмигиваю.

Он таращится на меня квадратными глазами, будто у меня вторая голова выросла.

– Какого черта это было?

– Подмигивание?

– Подмигивать очень странно.

– Сам ты странный.

– Что за чудачество, закрывать один глаз в сторону кого-то.

– Может быть сексуально, наверное, – пожимаю плечами я.

Уэсли явно некомфортно, но подмигивание сработало.

– Ладно, договорились. У меня будет приют, а у тебя отель. Идея, кстати, кошмарная. – С этими словами он поднимается и уходит.

– А вот и не-е-е-ет! – пою я в сторону его удаляющейся спины, считая оставшиеся пончики. Не хватает трех. Сочту это за еще одну победу.

С момента нашего соглашения прошло три дня, и с тех пор мы ни в чем не сошлись во мнениях. А еще особняк пытается меня убить. Я же просто хочу любить его, а он отвечает дождем из штукатурки и прячет веник и совок так, что их никогда не найти там, где их оставили. Стоит мне открыть окно в попытке избавиться от висящего прямо на уровне носа запаха лимонного «универсального чистящего средства от пыли и всего-всего» и отвернуться, как раздается дребезжание, и створка снова опускается. Прямо на мне каким-то образом растворились две пары резиновых перчаток, но, к счастью, запасы пополняются сами собой: на каминной полке в гостиной появляются новые пары. Вместе с мазью, вылечившей мне волдыри на руках от той дурацкой лопаты.

Уэсли методично обходит одну комнату за другой на втором этаже, избавляясь сначала от всего сломанного, проржавевшего, просроченного, поврежденного водой и так далее. Только когда заканчивается явный мусор, он переходит к остальному. Я же решила делать все и сразу, что в итоге привело к миллиону кучек поменьше, в которых почти невозможно разобраться. Мы постоянно сталкиваемся в дверях, в саду, с полными охапками вещей, и если что-то падает, никто не предлагает помочь другому. Пытаюсь разглядеть, что он выбрасывает в контейнер, но если еще и его половину дома проверять, уборка у меня займет годы.

Каждый раз, проходя мимо Уэсли, я как наяву вижу ту картинку из сна, где он стоит под аркой у входа в поместье и смотрит мне в глаза так, будто я могу ответить на давно заданный вопрос. Или вспоминаю, как он шел рядом тем вечером из леса, такой надежный защитник, и это раздражает. Не хочу связывать нежные чувства с человеком, который днями напролет только и делает, что хмурится мне в ответ.

– Зачем тебе лоджия? – в какой-то момент не могу удержаться от вопроса я, натыкаясь на него в холле.

– Почему у тебя в телефоне моя фотография? – парирует он так быстро, будто сейчас как раз об этом думал.

Ворча, пробираюсь мимо, а он поднимается по лестнице. Как же я рада, что оставила себе первый этаж: даже не представляю, что станет с его икрами от всего этого беганья туда-сюда по ступенькам.

Кстати…

Бросаю взгляд украдкой, но он двигается слишком быстро.

В следующий раз мы сталкиваемся, потому что он разобрал гардероб и теперь не может протиснуться с ним в дверь. Я могла бы помочь, но когда я боролась с ковром, пытаясь его скрутить, он-то мне не помог, а просто стоял и смотрел. Так что я прислоняюсь к стене в непринужденной позе и наблюдаю.

– М-м-м… Какие-то проблемы, партнер?

Он только фыркает, толкая сильнее.

– Пожалуйста, постарайся не поцарапать косяк.

– Почему это? – закатывает глаза он. – Все равно нужно покупать новый.

– Ну что ж, тогда если поцарапаешь, сам и будешь ставить новый. – Не знаю, почему мне сегодня так хочется спорить.

– О себе лучше подумай, – предлагает он. – Ты так неэффективно все делаешь, смотреть больно.

– Я просто тщательно подхожу к вопросу. Что бы Вайолет сказала, увидь она, как ты обращаешься с ее вещами? Так бессердечно.

Мне казалось, упоминание Вайолет заденет больную точку, но ему все равно.

– Я сам ей четко объяснил, что собираюсь делать с ее вещами. Причем несколько раз – после того, как она сказала, что все перейдет ко мне. В любом случае, я ее здесь не вижу. И это уже не ей разбираться с этим бардаком, а нам. – Он украдкой бросает взгляд на потолок, но я все равно замечаю: будто дух Вайолет Ханнобар крутится где-то там наверху, присматривая за нами. Может, это она заставила его споткнуться на лестнице, когда я завопила, что обнаружила его маленький секрет (остатки сэндвича с беконом, на что он, побагровев, огрызнулся, что это вегетарианский бекон; я попробовала и тут же выплюнула – и правда).

С гардеробом он возится уже целую вечность. Время от времени даже останавливается, раскрасневшийся и взмокший так, что рубашка местами потемнела.

– Тебе помочь? – спрашиваю. Я просто ангел.

– Нет.

Господи, вот же упрямец.

– Да я и так не собиралась.

– Знаю. Жду не дождусь, когда же ты в одиночку будешь вытаскивать бильярдный стол.

Задираю нос повыше. Он и так-то был достаточно задран, потому что мне приходится запрокидывать голову как можно дальше, чтобы только посмотреть ему в глаза (как грубо, что он даже чуточку не сутулится), но сейчас мне нужно стать настолько выше, насколько возможно. Равной.

– Я оставлю бильярдный стол.

– Да ну? Со всей живностью, что там поселилась?

– Какой живно…

Тут до меня доходит, и я морщусь, а он почти усмехается – я вижу, как уголки губ собираются приподняться, но он им не дает. Дверцы гардероба распахиваются, и оттуда вываливаются еще вещи.

– О! – восклицаю я, подбирая коробку. – Я же видела такой в рекламе! – Вытаскиваю проволочный массажер для головы и внимательно изучаю. Похоже на сломанный венчик, но если запустить в волосы, это… – О-о-о, как приятно…

Уэсли с изумлением наблюдает, как моя прическа превращается в перекати-поле.

– Это со второго этажа, – напоминает он. – Ты не можешь брать мой мусор.

Мой внутренний енот тут же сердито надувается.

– А ты тогда не можешь пользоваться моей кухней.

– На втором этаже есть мини-кухня. И вообще-то она в куда лучшем состоянии, чем твоя.

В ответ я только давлю на гардероб всем весом, чтобы он стал еще тяжелее. Уэсли уворачивается от меня и, наконец найдя правильный угол, протискивается вместе со строптивой мебелью наружу.

– Спасибо! – уже оттуда щебечет он. Я корчу рожицу в ответ – и вот оно, снова эта почти улыбка. Он борется с ней и выигрывает. Наверное, его кто-то заколдовал, и если он засмеется, то умрет. А что, вполне разумное объяснение. Дело не в том, что он не рад моему обществу, а что он в прямом смысле умрет.

Глава восьмая

В кофейне Мэйбелл из параллельной вселенной затхло, вдоль стен выстроились мешки с мусором.

– Что тут происходит? – спрашивает Джек, вальсируя ко мне.

– Делаю ремонт.

Он кивает, осматриваясь.

– Как будто просторнее.

– Решила отодвинуть стены, выиграть пару лишних метров. Думаю добавить к кафе отель. Что скажешь?

– Скажу, что это лучшая идея из всех, что я слышал. – Он убирает прядь волос мне за ухо. – Но так и должно быть. Твои идеи всегда меня изумляют. – Тут он понижает голос на целую октаву. – Итак, о прекрасный гений, когда ты позволишь пригласить тебя в Венецию на моем частном самолете?

Вздыхаю. По какой-то причине Джек сегодня на меня не действует, и его присутствие скорее раздражает.

– Как-нибудь в другой раз? – предлагаю я, и его радостная улыбка тускнеет. Конечно, Джек безутешен. Он бегает за мной вот уже несколько месяцев.

На телефоне загорается красный огонек: «Реальность вызывает Мэйбелл».

– Все равно сейчас слишком много всего навалилось, – говорю я, поворачиваясь проверить яблочные оладьи в духовке. – Давай попробуем потом…

Вот же дурацкий огонек, все мигает. Перенаправляю звонок на голосовую почту.

– Мэйбелл! – вырывается из динамиков рассерженный голос.

– Уф, ладно, я все равно собиралась уходить! Дай мне минутку все убрать… черт! – Яблочные оладьи сгорели. И где – в моей волшебной кофейне, где всегда все идеально! Я резко оборачиваюсь и взмахом руки стираю кафе из действительности. В дверь спальни стучит Уэсли.

– Ты там? – спрашивает он. И довольно грубо.

Выпрыгиваю из кровати с такой скоростью, что перед глазами мелькают черно-белые помехи. Каждое такое вмешательство в мои мечтания – досадное напоминание, что я снова потеряла связь с реальностью. Конечно, ничего, кроме раздражения, они не вызывают.

– Ну что? – кричу я в ответ.

– Ах, извини, что побеспокоил, – задиристо отзывается Уэсли. Да он от любого слова вспыхивает. Что ж, если понадобится зажигалка, буду знать, где искать. – За мусором приедут через полчаса, нужно убедиться, что выкинули все, что можно.

– Я свою часть убрала.

– Ты уверена? Кажется, там еще куча хлама осталась.

Распахиваю дверь, и Уэсли отступает на два шага.

– Это не хлам, – любезно поясняю я. – Эти вещи я либо оставлю, либо отдам на благотворительность.

– Та красно-фиолетовая кушетка явно знавала лучшие дни. Ну, то есть там вообще-то пружины торчат, и… – Его взгляд опускается на уровень моей груди, и он замолкает. Точнее, смотрит он не на грудь, а на цепочку. Кровь разницы не замечает и тут же приливает к вышеуказанной области.

Я надела кулон Вайолет, который нашла под кроватью вместе с клубками пыли и цветным карандашом. На нем выбита цифра «51», в честь то ли пятьдесят первого дня рождения Вайолет, то ли годовщины свадьбы. Я и цепочку к нему нашла – чтобы дорогая Вайолет вещь была всегда у сердца.

На одну секунду на лице Уэсли, растерявшем всю хмурость и напряжение, читается подлинное горе, но тут же исчезает.

– Ладно. Полчаса, – откашливается он и добавляет, покосившись на мой наряд: – Никогда не поздно выкинуть что-нибудь еще.

Сообщение получено и проигнорировано. На мне сейчас жемчужины моего улова: ковбойские сапоги, бирюзовый галстук-боло, блузка в крестьянском стиле со стразами и золотые кюлоты. Поверить не могу, что можно было бы выкинуть такие необычные предметы гардероба. Все, что я когда-либо слышала о чувстве стиля, – неправильно. Меньше – совсем не лучше. Лучше, когда больше.

– Что? – сладким голоском спрашиваю я, добавляя к своему костюму шляпу от солнца с вишнями и вуалью. – Я же говорила, что эти вещи еще могут пригодиться. А ты сказал, что никто их никогда не наденет. Ха!

Он моргает.

– На тебя даже смотреть больно.

– Из-за тебя я спалила яблочные оладьи, так что мы квиты.

– Это когда? – встрепенувшись, удивляется он. – Ты приготовила яблочные оладьи?

– Держи. – Протягиваю ему шляпу. Он рассматривает ее так, будто я предлагаю ему дохлого скунса, даже не думая брать в руки. Пытаюсь надеть свою находку ему на голову, но он слишком высокий. Какое-то время приходится играть в «подковки», пытаясь забросить головной убор на недосягаемую высоту – очень забавная игра для одного из нас.

На восьмую попытку у меня получается.

– Это надо заснять. – Лезу за телефоном.

– Еще фотография в коллекцию? – Кажется, он не злится, но шляпу снимает и телефон мой отталкивает. – Я не люблю, когда меня фотографируют.

– Почему?

– Просто не надо.

– Ты что, в программе защиты свидетелей?

– И как тебе это в голову пришло? – Он качает головой и уходит. Прошло даже меньше трех минут, а мой лимит внимания исчерпан.

Выхожу за ним, как всегда пытаясь догнать, но так и не поспевая за его шагом. Он будто пытается сбежать от чего-то. Доказательств в пользу моей теории все больше.

Я налетаю на него уже на кухне, которая снова начала походить на кухню. Уэсли всего наполовину скрыт баками и коробками, восемьдесят процентов которых – с половниками и шпателями. У меня не хватило духу выбросить хорошую новую посуду. Как и розовые кухонные полотенца, немного погрызенные молью, но все же полезные – вдруг придется отчищать машинное масло. Не смогла я избавиться и от нескольких разбитых чашек – вдруг их ждет вторая жизнь в какой-нибудь моей рукодельной затее. Научусь делать мозаику.

– Что это такое? – тыкаю я в его термос со сладким чаем.

– Яд, – бормочет он. – Так что не пей.

– Не собираюсь я пить твой чай. Только представь, пришлось бы касаться губами чьего-то чужого термоса. – Смотрю на крышку и представляю. – Успокойся.

– Если ты знала, что там чай, зачем спрашивать? – Он делает пару шагов назад, опирается о столешницу. Прямо за ним – окно, и в ярком свете он теперь просто темный силуэт, и на лице ничего не разобрать.

– Больше здесь не с кем поговорить. Не понимаю, как у тебя получается так много времени проводить в тишине и либо молчать, либо спорить. Ты самый большой спорщик и молчун из всех, кто мне доставался в соседи.

Он не отвечает, только поднимает голову выше. Кажется, подтверждает мою точку зрения. И, судя по ощущениям, рассматривает меня: кровь приливает к щекам, кожу покалывает.

Не нравится мне это напряженное затишье. В таких случаях я обычно предполагаю, что про меня думают что-то плохое, и тогда мне обязательно надо нейтрализовать отрицательный поток, направить его в другое русло какой-нибудь беседой. Вот где я прекрасный во всех отношениях собеседник и потенциальный друг.

– Я же ничего о тебе не знаю, ну правда, – безо всякой связи вдруг выдаю я. – Очень странно, тебе не кажется? Если нам предстоит тут жить вместе до… – Вообще я даже не думала, сколько придется жить вместе. Если от «Падающих звезд» не откажется ни один из нас, через какое-то время по поместью будут шататься два старых хрыча. Он уже тот еще ворчун, хоть и молодой – даже представить не могу, что нам светит, когда ему стукнет девяносто.

Никакого ответа.

– Опять бойкот? – перехожу в оборонительную позицию я, скрестив руки на груди. – Так по-взрослому. – Мне кажется, он знает, что с окном за спиной сам он весь в тени, а весь свет попадает на меня. Сразу подкрадывается неуверенность и чувство уязвимости.

– Ты бы видела сейчас свое лицо, – через какое-то время задумчиво тянет он. Голос какой-то другой. Привлекательнее. Громкость не изменилась, но теперь слова звучат близко-близко, будто мы стоим в тесном чуланчике бок о бок, а не на расстоянии нескольких шагов, и его губы почти касаются моего уха. По спине пробегают мурашки. Даже думать не хочу, как мое лицо выглядит теперь.

Ответить мне нечего, так что я разворачиваюсь и ухожу. Может, я ошибаюсь, но мне явно послышался мрачный смешок.

Я изголодалась по человеческому вниманию, а Уэсли – прямая противоположность понимающего друга, поэтому звоню матери. Она не отвечает, так что я нахожу телефон Рут в календаре Вайолет, который все еще висит на холодильнике в коттедже. В клеточке двадцать восьмого апреля что-то нацарапано неровным почерком, в итоге залезшим на двадцать девятое: «Док. Портер 1:45».

Интересно, отменил ли кто запись Вайолет к доктору Портеру. Мысленно вижу, как она стоит здесь, отмечает в календаре планы на апрель, которым никогда не суждено сбыться, и сердце сжимается.

– Привет, это Мэйбелл, – тренируюсь я, слушая гудки в трубке. – Решила позвонить, узнать, все ли в порядке! – Понятия не имею, зачем мне узнавать, как там сиделка моей покойной бабушки, и нужно ли ей это, но уже поздно, гудки идут.

Никто не подходит. Меня накрывает одновременно разочарованием и облегчением.

Один за другим открываю ящики и шкафчики в коттедже. Складываю вещи для стирки. Поправляю гору безделушек на полке в своей комнате. Это просто смешно: Уэсли думал, что нужно выкинуть стеклянные шары со снегом, раз вся вода вылилась – но ведь теперь они выглядят как волшебные хрустальные шарики.

Беру старую открытку, которую привезла с собой: она от Вайолет, один из ее редких ответов на мои новогодние поздравления. «Я так рада получить от тебя весточку! Надеюсь, у тебя все хорошо, и ты наслаждаешься каникулами. С любовью, Вайолет». Эта записка доказывает, что я – не полное разочарование. Она любила меня. Или, может, просто так говорила… может, просто из вежливости. Но она оставила мне дом, поэтому, наверное, в самом деле любила… вот только она оставила его и Уэсли тоже…

Я все еще хожу с открыткой в руке, потерявшись в своих мыслях, поэтому когда из-за плеча неожиданно раздается голос Уэсли, я вскрикиваю.

– О-о-ой!

– Боже. – Он тут же отшатывается.

– Перестань подкрадываться вот так! Ради всего святого!

– Я не подкрадывался! Уже пять минут тут стою. Ты что, не слышала, как пикнула микроволновка?

Судя по всему, я на кухне. Уэсли доедает остатки пиццы, пока та не остыла.

– О.

– Я только сказал, что это я написал, – кивает на записку он.

– Ты – что? – Кручу кусочек картона в руках, будто там сзади может быть что-то еще.

– Я написал открытку по просьбе Вайолет. Подумал, что это для одной из ее старых подруг, из-за имени «Мэйбелл», – пожимает плечами он.

– Что не так с именем Мэйбелл?

– А я и не говорил, что с ним что-то не так, – безразлично отвечает он. – Ладно, я тут нашел пару грузовиков, они отвезут мебель и дорогостоящие вещи на аукцион. Вайолет была тем еще запасливым хомяком, но, к счастью для нас, тут еще осталось и кое-что полезное. За драгоценности точно должны дать неплохую цену, и если не транжирить, сможем всю выручку потратить на ремонт.

– Хочу дать рекламу о распродаже вещей из поместья, – сообщаю я. – Тех, что ты счел неуместными для аукциона в Мэривилле. – Пытаюсь убрать из голоса обвиняющие нотки, но это больное место. Такое ощущение, что в Уэсли вечно борются желание и необходимость: сам он хочет быть обоями, а приходится быть центральной композицией. Он берет инициативу в свои руки даже в тех ситуациях, когда сам не хочет, а я хочу. Дайте мне быть центральной композицией! Дайте шанс проявить себя!

– Столько покупок все еще в коробках, совершенно новые, было бы глупо не попытаться продать их.