Текст книги "Эвермор. Время истины"

2

Меня охватывает паника. Повсюду дым.

Вдалеке над тупыми краями крыш Крофтона расцветает огонь. Я бегу через поля к дымящемуся сердцу города, не обращая внимания на то, что спотыкаюсь о камни и бугорки свежевспаханной земли. Мне нужно найти Амму. В голове возникает картинка приземистой лавки мясника, где она снимает мясо с костей, рыночный прилавок, где они с Алией проводят дни.

* * *

Легкие вот-вот лопнут, ноги уже болят, но я толкаю себя вперед, перепрыгивая через разрушенную стену, отделяющую сам Крофтон от прилегающих ферм. Добираюсь до главной дороги, а потом несусь к группке зданий, едва замечая толпы людей, текущие в противоположном направлении. Меня могут узнать, но это сейчас неважно. Оранжевый свет мерцает на боках бледных домов, яркий, как направленная к земле молния. Густой дым закрывает небо.

«Колдунья, помоги мне найти Амму», – в отчаянии думаю я. Но Колдунья больше не благословение, а смертельное проклятие.

Вскоре мне приходится притормозить, жар обжигает лицо, глаза. Вокруг дымятся деревянные здания. Находящаяся внизу по дороге школа стала грудой головешек. Дымящиеся обломки загромоздили улицы – остатки мебели и рыночных прилавков. То тут, то там мне приходится перепрыгивать через горящие обломки. Дорога узкая, пламя близко, и я уже успела подпалить волосы. В нос бьет странный запах – резко поднимаю голову и вижу, что всего в нескольких шагах от меня горит лавка ростовщика времени. Клянусь, я слышу, как, плавясь, булькает кровавое железо.

В голове всплывает воспоминание: вечеринка в саду Эверлесса, целую жизнь назад. Огонь в центре, в бронзовой подставке, подпитываемый кровавым железом, часами, днями и годами, не гаснет даже зимой. Меня охватывает паника.

Как долго будет гореть это пламя?

– Помогите! – кричу я, хотя не вижу никого, кто мог бы меня услышать. – Амма!

Ни одного голоса в ответ на мой крик, но огонь внезапно дергается, словно по улицам пронесся ветерок, и искорки падают мне на рукав. Я дергаю рукой…

И замираю. В пламени есть что-то странное, страннее, чем если бы оно просто подпитывалось кровавым железом. Его языки, извивающиеся, желтые и красные, сжимаются и растут с ритмом, ровным, как дыхание.

Треск за спиной вырывает меня из размышлений, и я разворачиваюсь. Из дома в нескольких ярдах впереди только что выскочил мужчина. Искры летят из двери позади него.

Он несется ко мне, пламя преследует его, выливаясь из здания. Оно не распространяется так, как обычный огонь, но течет по следам человека, словно что-то живое, лижет его пятки, двигаясь по улице маленькими дикими прыжками. Когда мужчина приближается с пламенем позади, я вспоминаю стаю койотов, которую однажды видела во время охоты в лесу – полдюжины зверей преследовали раненого оленя, с лаем, в котором слышалась радость, постепенно замыкая кольцо вокруг бедного животного.

– Что ты делаешь? Беги! – мужчина хватает меня за руку, проносясь мимо, тянет к дороге, в сторону фермы Аммы. Пламя будто отшатывается от него, когда я оказываюсь рядом с ним. Но времени на обдумывание, что все это значит, у меня нет.

– Что случилось? – спрашиваю я на бегу хриплым от дыма и ужаса голосом.

– Тенбурн… – кричит мужчина, но его слова прерывает кашель.

Другой рукой он прижимает что-то к груди: маленькую медную статуэтку Колдуньи, которая должна приносить удачу. Мужчина продолжает:

– Что-то неестественное. Огонь не затухает. Жена побежала на ферму Ридисов, ручей… – Он сжимает статуэтку в руке – молчаливая просьба о помощи.

Неестественное, думаю я, а потом вспоминаю Каро. Это ее рук дело. Несомненно.

Статуя Колдуньи в руке мужчины не обожжена, она идеальна. Смеется надо мной.

Я упираюсь ногами в землю и стараюсь вырвать руку из его хватки.

– Отпустите меня, пожалуйста, мне нужно вернуться. Моя подруга…

– Ларис! – Женщина бежит по дороге к нам. Даже с пятнами сажи на щеках я узнаю ее: Сюзана, местный кузнец, которая часто посещала наш коттедж, когда нуждалась в советах отца о кузнечном деле. Сначала ее полные страха глаза сосредоточены на Ларисе, потом взгляд падает на меня, и я вижу, как на ее лице застывает ужас. Она останавливается и пялится на меня, словно я сама создана из пламени.

– Змея, – выплевывает она. Выражения ее лица сложно не понять: ненависть. Мужчина, Ларис, отпускает мой локоть и отпрыгивает назад, обхватив себя руками, как будто защищаясь. Словно я могу броситься и укусить его, если появится шанс.

Прежде чем успеваю подумать, женщина оказывается передо мной, сжимая мое запястье словно тисками.

– Мой брат умер из-за тебя. Дом обвалился на него. Ты это на нас накликала, – она шипит, дрожа то ли от страха, то ли от ярости, бросая по сторонам быстрые взгляды. Ищет, кому еще сказать. – Убийца.

А потом толкает меня назад, в чрево пламени.

Я размахиваю руками, но ухватиться не за что. Споткнувшись о какие-то обломки, я падаю в огонь. Ослепляющая, всепоглощающая боль – и вот ее нет.

Когда красный туман перед глазами исчезает, вижу, что пламя отошло и снова сформировалось кольцом вокруг меня. Чувствую его жар, но угли подо мной холодные. Ларис и Сюзана стоят на улице, глядя на меня с открытыми ртами.

– Помогите! – внезапно кричит Сюзана. – Солдаты!

– Нет, пожалуйста, – начинаю я, но слова замирают в горле. Перед глазами пелена слез, и сейчас мне кажется, что я в одном из своих снов, представляю, как люди, с которыми я выросла, видят меня и кричат:

«Змея, ведьма, лгунья, как смеешь ты показать свое лицо здесь?!»

«Вы знаете меня, – хочется крикнуть мне. – Я просто Джулс Эмбер. Дочь Пера. Это мой дом».

Но это больше не обо мне. Истории Каро распространились по Семпере как облако яда. Я демон в обличье девушки, убившей Королеву и Роана Герлинга, враг Колдуньи, самой короны Семперы. Я не понимаю, что здесь устроила Каро, но знаю, что сделано это для меня.

Она убьет всех в стране, если это нужно, чтобы сломать меня.

Амма. Вместе с мыслью о ней в сердце словно врывается огонь.

Я упираюсь руками в землю и поднимаюсь, а Ларис и Сюзана чертыхаются и, повернувшись, несутся прочь, как от самого страшного кошмара. Но мне уже все равно. Как и в тот момент, когда я увидела, как Роан упал в очаг папы еще ребенком, не раздумываю. Просто не могу думать. Что-то взяло надо мной контроль, наполнив легкие воздухом, заставив ноги и руки двигаться.

Я поворачиваюсь и бросаюсь в пламя, пробираясь дальше сквозь горящий Крофтон.

Дым заполняет легкие как песок, жжет глаза, и становится сложно хоть что-то рассмотреть. Но огонь расступается и течет у моих ног, как речная вода – огибая камень. Он не касается меня, пока я несусь в центр города, к знакомому узкому проходу, ведущему к мясной лавке. Возможно, она уже покинула Крофтон и сейчас в безопасности, за городом, наблюдает, как он рушится, переживая за меня.

Треск и хруст горящего дерева наполняют воздух вокруг меня. Бельевая веревка горит, рубашки и одеяла на ней превратились в пылающие флаги и падают к моим ногам словно осенние листья. Кашляя и выкрикивая имя Аммы, я поворачиваю на улицу, где она проводит так много своих дней.

И замираю.

Бóльшая часть зданий здесь уже стала золой. Должно быть, именно отсюда начался пожар. И улица – лавка Аммы – дымящиеся руины, возвышающиеся над моей головой. Помещение просматривается насквозь, хранилища открыты, головешки слабо мерцают угольками.

Струйка дыма, похожая на стройную фигуру девушки, поднимается в небо. Мой обезумевший разум наделяет дым чертами человека: красивое лицо со зловещей улыбкой.

Слышу ее голос в своей голове:

«Я разобью тебе сердце, Джулс».

Замираю, не в силах двигаться, думать, дышать. Каро не могла знать, что Амма – моя подруга. Или могла?

Прилив адреналина наполняет тело, и я бегу вперед – через жар и густой дым, наполняющий все, разрастающийся с порывами ветра, обжигающий горло и кожу, кусающий нос и глаза. Пробираюсь через то, что когда-то было мясной лавкой: поломанные деревянные балки и расколотые столы, обуглившиеся остатки подсобного помещения, где я часами работала, обмениваясь слухами и историями с Аммой. Занавеска, съеденная пламенем, половина разбитого чайника, его керамическая поверхность обожжена. Никаких следов людей. Возможно, Амма сумела спастись.

Вдруг с ужасающим треском с потолка падает балка. В пробитой ею дыре в стене вижу то, что заставляет мое сердце остановиться.

Амма сидит, привалившись к рухнувшему бревну, ее остекленевшие глаза широко открыты.

– Амма, – выдыхаю я.

И бегу к ней, падаю на колени, нежно беру за плечи. Ее грудь неподвижна. На коже нет следов ожогов, а бок перепачкан кровью. Мой взгляд выхватывает темно-фиолетовую полоску, виднеющуюся на грязном красно-черном платье. Определенно это краска из мавы, оставленная оружием королевского солдата, и…

Из ее спины торчит рукоять кинжала. Хотя полированное серебро в крови, я мгновенно узнаю его: он принадлежит Айвану Тенбурну, командиру стражи Эверлесса.

Каро уже начала выполнять свое обещание.

Гнев растет во мне, а вместе с ним – и сила. Я вскидываю руки, хватая нити времени, умоляя его не только остановиться, но и повернуть вспять, как в тот день, когда в детстве я спасла Роана Герлинга. В голове крутится лишь одна мысль: помочь Амме.

Вокруг меня дым медленно начинает двигаться внутрь и исчезает в земле. Серое облако бурлит, кружа совсем не от ветра. Кажется, что вдалеке вижу, как мерцают и умирают языки пламени. Лужа крови словно уменьшается, втекая обратно в тело Аммы.

Внезапно мною овладевает тошнотворное ощущение неестественности происходящего, отчего колени слабеют. Тело дрожит: так быстро силы покидают его – и, не успев понять, что происходит, я падаю на пол, сотрясаясь от всхлипов, и черные от золы слезы текут по лицу.

Остается только кричать: от горя, досады, ярости.

Разрушенные стены мясной лавки обваливаются, погребая половину тела Аммы под обломками. Моему взгляду открывается переулок, в котором стоит дюжина мужчин в королевской фиолетовой униформе. Их лица закрывают маски из ткани.

– Схватить ее! – кричит один из них.

Все силы меня покинули. Я едва замечаю, как что-то серебряное мерцает возле моей руки: мясницкий нож блестит рядом с разжавшимся кулаком Аммы. Я хватаю его и успеваю спрятать в рукаве, прежде чем подходят солдаты в масках.

Они вытаскивают меня из Крофтона. Алхимик из легенды, опустошенный горем. Носки ботинок волочатся по земле и оставляют следы в грязном мусоре. Вокруг все плывет, словно я во сне, и слова солдат доносятся как будто из-за стекла. Единственное, что я точно понимаю: меня везут во дворец Береговой Гавани, к Каро.

Слабый голос в голове шепчет:

«Сражайся с ними».

Если бы я постаралась овладеть магией в моих венах, призвать Алхимика, то могла бы остановить время на достаточный срок, чтобы ускользнуть из их хватки и сбежать.

Но я бездействую, хотя по тому, как обернута цепями: трижды вокруг рук и талии, словно во мне сила десяти мужчин, – понимаю, что солдаты меня боятся и не обыскивают, так что нож все еще при мне. Их страх успокаивает мой разум, даже когда они бросают меня в карету с металлическими стенами и закрывают. Посмертная маска Аммы навсегда останется в моей памяти.

Каро убила ее, даже если не сама держала кинжал. Она сровняла Крофтон с землей, превратила мой дом в гору пепла.

Теперь мой черед войти в ее жилище.

«Лови момент», – шепчет Амма мне на ухо.

Я не стану сражаться. Еще не время. Подожду, пока солдаты привезут меня в Береговую Гавань.

3

В двери кареты есть маленькое прямоугольное отверстие, разделенное ржавыми железными прутьями. Следующие несколько дней оно становится моим окном в мир. Солдаты везут меня через Семперу – избегая городов, держась лесов и долин. Я представляю толпу, готовую броситься на тюремную карету, перевозящую убийцу Королевы.

Конвоиры просовывают еду и воду через отверстие, но у меня нет аппетита. Во мне нет ничего, кроме злости и тихого, постоянного страха. Еще с каждым днем нарастает чувство, будто Алхимик внутри меня по мере нашего продвижения на восток набирается сил и все больше хочет оказаться во дворце на берегу.

После двух рассветов, в туманной солнечной дымке я замечаю, как изменился окружающий ландшафт: леса и долины уступили место низким песчаным холмам, по которым тут и там растут кусты. Дороги стали шире и ровнее. На перекрестках встречается больше крытых телег с яблоками или испуганной скотиной, следующих в том же направлении, что и мы. Даже воздух здесь другой: пропитан запахом соли, тяжелым и бурлящим какой-то непонятной силой.

Мы близки к Береговой Гавани, к Колдунье.

Мысли о моих вещах, – особенно журнале в кожаном переплете, – подпрыгивающих в солдатской сумке, нервируют меня. Хотя солдаты стараются говорить тихо, иногда я слышу их разговоры через металлические стены кареты.

– Мне это не нравится, – звучит женский голос. – Привезти девчонку в Береговую Гавань во время коронации. Дворец будет кишеть глупыми аристократами, желающими взглянуть на нее…

– Мы почти приехали, – вставляет мужской. – Еще один день – и она станет проблемой Королевы, мы сбудем ее с рук. – Он мрачно смеется. – Мне нужно кровавое железо. Моя жена на днях должна родить маленького.

Я прислушиваюсь до тех пор, пока их слова не теряют для меня всякий смысл. Часы тянутся. Когда компания останавливается, чтобы выпустить меня по нужде, полдюжины женщин-солдат с клинками и ружьями наготове следуют за мной по пятам. Их большие глаза и дрожащие руки доставляют мне слабое, извращенное удовольствие.

Все они правы, что боятся меня, даже если не по тем причинам, по которым думают.

Неприятное ощущение расцветает во мне от этой мысли. С каких это пор я наслаждаюсь страхами других?

На третью ночь после пожара в Крофтоне, после смерти Аммы, когда безлунная тьма перетекает в рассвет и начинает казаться, что я вот-вот взорвусь от ярости, кипящей в моих венах, слышу его: звук волн, разбивающихся об утесы. Подтягиваюсь к окну, игнорируя иголки, пронзившие мои ноги, и выглядываю, как раз когда карета катится по узкому деревянному мосту, связывающему два наклонных утеса.

В сотне футов вниз раскинулся прекрасный бесконечный океан: черный и спокойный – вдали, белый и пенистый – возле берега. Из-за него у меня перехватывает дыхание – я всегда чувствовала, что вокруг Семперы стена, отделяющая нас от других стран, о которых я читала лишь в книгах.

Судя по карте Лиама и утесам, разрезающим бурные воды, я знаю, что это бухта, а не сам океан. Я не могу не глядеть – сначала на воду, потом на силуэт, виднеющийся в конце дороги. Береговая Гавань, дворец Семперы, возвышается над утесами, затмевая блеском Луну.

Замок из бледного камня струится светом. Никогда раньше мне не доводилось видеть дворец. Но, когда мой взгляд скользит по сотням светящихся окон, подсвеченных канделябрами, я понимаю, что это не совсем так. Я узнаю его. Внезапно на поверхность всплывают виденные ранее картинки, словно неожиданно знакомый запах погружает меня в детские воспоминания. Я уже бывала здесь, в Береговой Гавани, в образе Алхимика.

Картинки, звуки, чувства проносятся в голове: Каро поймала меня, держала узницей в замковых подземельях. Тогда, как и сейчас, она пыталась меня сломать. Помню лезвия, огонь, боль. Я натягиваю воротник на лицо, чтобы солдаты не услышали полувздох-полувсхлип, который я не могу подавить.

Запах дыма из Крофтона все еще цепляется за мою одежду, даже после всех дней в пути. Он удерживает меня в этом моменте, напоминает, что я должна сделать. Амма мертва, Роан мертв, папа мертв, но все еще есть живые люди, которых Каро может убить, чтобы добраться до меня.

– Она – проблема Королевы, – говорит солдат. Перед глазами появляется лицо Ины, такой, какой я видела ее в последний раз: улыбающейся и счастливой, – прежде чем я узнала правду о Каро и Королеве. И о нас: что мы вместе родились у женщины по имени Наоми в городе под названием Брайарсмур, посреди огня и криков. Узнала, что она – моя двойняшка, как раз тогда, когда все распалось на кусочки. Моя сестра, должно быть, теперь считает меня убийцей.

Только вот поверит ли она так, как это сделала Амма?

Могли бы мы вместе уничтожить Каро, низвергнуть ее невидимое правление?

Когда мы приближаемся, перед глазами появляется главная дорога, запруженная каретами, ползущими как блестящие черные жучки. Процессия подсвечивается масляными лампами, висящими на высоких столбах вдоль дороги. Должно быть, это дворяне Семперы, прибывающие на коронацию Ины. Лиам тоже где-то среди них?

Мгновение я представляю его лицо: темные как полночь глаза, приоткрытые губы, когда он выдыхает «Алхимик».

Имя заставляет меня вздрогнуть. Потому что даже в моих грезах он произносит именно его, а не «Джулс». Если бы никто из нас так и не узнал правду и я была просто еще одной фермерской дочерью из Крофтона, узнал бы он вообще мое имя?

Я отталкиваю эту мысль. Неважно. Не может быть важно сейчас, когда Каро охотится за всеми, кто мне дорог. Вместо этого я представляю Ину: умные глаза на бледном веснушчатом лице, обрамленном подстриженными темными волосами, знакомом мне еще до того, как я поняла, почему. Это ее мне нужно найти, если смогу спастись от стражи.

Вместо того чтобы присоединиться к блестящему параду карет, втекающих через главные ворота, наша резко поворачивает на одну из более узких дорог, расходящихся от главной, словно спицы на колесе. Я стою у зарешеченного окна, обхватив пальцами холодные прутья.

Сторона дворца, выходящая на сушу, окружена сплошной стеной цвета жемчуга – обманчиво низкой, но гладкой и однородной, словно металл. Сверху через стекло вижу золотой свет, цветочные балконы подсвечены цепочками фонарей. Внизу огромные волны разбиваются об основание утесов, их брызги почти достигают самых нижних окон, усеявших боковые стены дворца. Океанская вода оставляет камень влажным.

Я повторяю, что мне нужно, чтобы оставаться спокойной, когда за каретой вырастает дворец. Так или иначе, узница или свободная, я должна найти Ину, остановить Каро.

Я касаюсь ножа, все еще спрятанного в рукаве, словно могу почерпнуть из него силы.

Маленькие темные фигуры стражников ходят вдоль верхушки стены, в основном глядя на главные ворота. Даже за шумом волн слышу смех и веселый хор звучных, мелодичных голосов. Слева гладкие стены дворца уходят вниз вместе с землей, так что между дворцом и океаном нет ничего, кроме отвесного обрыва высотой по меньшей мере тридцать-сорок шагов. Внизу огромные острые валуны предательски торчат из волн, словно серые зубы морского монстра, зияющая пасть, готовая поглотить дворец целиком.

Страх охватывает меня, когда мы проезжаем через узкие ворота в северной стене. Они со стоном закрываются за нами, заглушая шум волн. Наступает тишина, нарушаемая лишь звучанием далекой музыки и шелестом ветра в деревьях.

Я думаю о сожженной мясной лавке Аммы, одиноком силуэте ее тела. Злость и горе охватывают меня, выталкивая страх, пока мы въезжаем в освещенный луной сад.

Открываются двери, проливая на меня лунный свет, такой же густой, как кровь. Руки в кожаных перчатках тянутся внутрь. Я вылезаю, прежде чем солдаты успевают схватить меня, подавляю всхлип, когда ноги сводит и охватывает дрожь. Я падаю на холодную траву. За встревоженными стражниками, окружающими меня, – сад с зарослями цветов и стройными деревьями. Я смотрю вверх, оглядывая блестящие ряды окон, надеясь увидеть хоть намек на то, где может находиться Ина.

«Здравствуй, Джулс», – говорит кто-то, и я леденею.

Крик замирает в моем горле.

Каро стоит чуть дальше в саду, неподвижная, словно статуя. Ее лицо в тени, но я узнáю ее где угодно по тому, как она держится и как ее темные волосы развеваются на ветру. Мне хочется отойти назад, но мое тело словно замерзло, воздух в моих легких обратился в лед.

Она машет рукой, и солдаты выходят из ворот, через которые мы въехали, так же быстро и тихо, как мыши, пытающиеся избежать поимки. Один перед уходом передает ей мою сумку. Она открывает ее и достает журнал, небрежно взглянув на обложку, прежде чем кинуть его в траву. Во мне расцветает злость, но я остаюсь неподвижна. Папа умер ради этого журнала.

– Джулс, – говорит она, ее тихие слова повисают между нами, окутывая меня, словно она шепчет мне на ухо, – рада тебя видеть. – Она делает шаг вперед, останавливаясь в нескольких футах от меня, и достает из-за пояса длинный кинжал. По коже пробегает дрожь, я приготовилась к атаке.

Но Каро не наносит удара. Хуже – она лениво и показушно улыбается, и это движение будто растягивает секунды в минуты, как дворянин пьет кровавое железо из горячей кружки.

Она протягивает мне нож рукояткой вперед, ее пальцы нежно касаются лезвия.

Лунный свет падает ей на лицо, такое знакомое из моих немногочисленных дней в Эверлессе – и где-то в глубинах разума, из столетий выгравированных воспоминаний. Она улыбается, словно мы школьные друзья, воссоединившиеся после нескольких дней разлуки. Ее зубы светятся во тьме.

Я поднимаюсь на ноги так уверенно, как могу, и достаю нож Аммы из рукава, вместо того чтобы взять предложенный ею. Она пожимает плечами и поворачивает его в руке, пальцы легко смыкаются на рукоятке.

Она меня не боится.

Но я все равно выставляю нож между нами, надеясь, что Каро не видит, как дрожит моя рука, сжимающая его. Не клинка стоит бояться Каро. Я обращаюсь ко времени в моей крови, желая, чтобы оно ответило, и потом ахаю от боли, когда оно вырывается из меня – большее количество временной магии, чем я когда-либо использовала раньше, заставляя дрожать землю под моими ногами.

И все же ничто не замирает. Воздух в саду словно сотрясается, но время не останавливается. Кровь дрожит в моих венах. Что-то меня удерживает, мешая мне задержать или хотя бы замедлить момент.

Каро не реагирует никак, кроме как вздохом:

– О Джулс.

– Как ты это делаешь? – яростно вырывается у меня.

Ее смех возносится, словно колокольчики в ночи, смешиваясь с едва слышной мелодией из недр дворца, окружающей нас, постоянной, как дождь. Каро делает еще один шаг ко мне и оказывается достаточно близко, чтобы я могла протянуть руку и дотронуться до нее.

– Ты оставила несколько годовых монет в Эверлессе. Не стоит так беспечно поступать со своей кровью.

Меня внезапно охватывает дрожь. Я совсем забыла, что оставила монеты в ту ужасную ночь, когда она состряпала обвинения в воровстве из хранилища Герлингов и вынудила меня продать время ради нее. Когда я попыталась скормить ей свое кровавое железо, она не смогла его проглотить. Вот как она наконец поняла, что я, а не Ина, Алхимик.

Каро как будто читает воспоминание на моем лице.

– Я нашла способ заглотнуть его, что имело интересный эффект, должна сказать, – говорит она, и на ее лице появляется улыбка. – Ты проглотила мое сердце, Джулс. И уж точно не пожалеешь для меня немного своей…

– Хватит, – рычу я. Рукоятка ножа твердая, холодная и грубая под моими побелевшими пальцами: напоминание о том, что я забыла, почему я здесь. В одно мгновение оставляю попытку подчинить время и бросаюсь на Каро с ножом, широко замахнувшись.

Но сразу же жалею об этом, когда та уворачивается, и ее собственный нож проносится в воздухе. Не грубый и обожженный, как нож Аммы, а украшенный драгоценными камнями, сверкающий и ужасно острый.

– Я думала, ты уже закончила попытки сражаться со мной, Джулс, потерпев неудачу во всех жизнях. Почему ты думаешь, что теперь тебе повезет?

«Потому что Амма сказала мне, что я сильная», – отчаянно думаю я – но правда слов Каро режет меня, заставляя почувствовать себя невозможно маленькой рядом с возвышающимися башнями Береговой Гавани. От Каро волнами исходит сила. Я стараюсь не выказывать страха:

– Я украла твое сердце, разве не так?

Мне приятно, что она сжимает в ярости челюсти.

– Даже лишившись его, я легко тебя побеждаю, – рычит она. – И когда я тебя сломаю, заберу то, что от него осталось, хотя ты потратила его на… – Она делает паузу, подняв взгляд на темно-синее небо, словно вспоминая одиннадцать жалких жизней. – Я не стану убивать тебя сейчас, Джулс. Но ты не должна вести себя так смело со мной, учитывая, что у тебя осталась всего одна жизнь. – Она фыркает. – Вместо этого я опустошу тебя и сделаю своей марионеткой, как поступила с бедной погибшей Королевой. Вся Семпера увидит, что я могу делать со временем, пока окончательно не разобью твое сердце. Тогда я избавлюсь от Ины, и Семпера увидит, что может сделать Королева, достойная своего трона. Что я могу привязать к их крови, Алхимик?

От этих слов холод бежит по спине. Привязать что-то другое к крови? Что она имеет в виду? Что еще можно забрать из наших вен? Страх делает меня медленной. Когда Каро яростно бросается на меня, я едва уворачиваюсь от ее клинка.

– Но я надеялась, что сначала мы немного поговорим, – беззаботно говорит она. – Я по тебе скучала. И нам не стоит беспокоить гостей коронации.

– Ты убила мою подругу, – шиплю я, и во мне поднимается прилив ярости, выталкивающей слова. – Ты сожгла мой дом.

– Мне же нужно было привезти тебя сюда? Я не могла позволить тебе и дальше прятаться в тени. – Каро фыркает, но в ее глазах блестит что-то, похожее на боль. А потом боль сменяется блаженной улыбкой, освещающей ее лицо. – Ты была там? Ты это видела?

– Видела, – резко отвечаю я и снова делаю выпад ножом. Пытаюсь вспомнить уроки фехтования, преподанные мне Роаном в детстве, но это лишь вызывает волну ярости. Каро уворачивается от моего взмаха, не отрывая от меня взгляда.

– Вместе мы можем творить волшебные вещи, если соединим свои силы, Джулс.

Ее слова горят внутри меня. Я пытаюсь их игнорировать, оттолкнуть, потому что какая разница, что случилось пять столетий назад, если теперь я стою перед ней и в наших руках ножи?

– Амма не сделала ничего плохого, – шиплю я. – Тебе не стоило вмешивать ее и всех в Крофтоне.

– Они не имеют значения, – ее голос безумен и снова радостен. – Они муравьи рядом с нами, Джулс. Все они.

Смесь ярости и ужаса заставляет ответ застрять в горле. Я снова бросаюсь на Каро, высоко подняв нож.

Она уворачивается от меня. Ее собственный нож – вспышка серебра в воздухе.

– Я знаю тебя лучше чем кто-либо, – она почти поет. – Ты такая же импульсивная, как всегда.

Произнося эти слова, она уворачивается от моих ударов, ее движения быстрые, грациозные и эффективные. Она вроде не пытается ранить меня, но я понимаю, что мы ближе, чем раньше. Каро подманивает меня к себе – как она и заманила меня сюда, горько думаю я. Буря досады кристаллизуется в мгновение, и я бросаюсь вперед со вздохом – и падаю на колени, когда Каро ускользает с моего пути.

– Ина зовет его каждую ночь в слезах, – шепчет она, злоба звучит в ее голосе. – Он не стоит и дневного железа, и все же она плачет из-за этого неверного парня Герлинга.

Воспоминания о крови Роана, распластанном теле Аммы, папиной смерти ранят меня – внезапный хор призраков в моей голове. Секунду горе кажется невыносимым, словно оно вот-вот прорвется через мою кожу. Я прыгаю вперед, с губ срывается бессловесный рык…

И погружаю нож Каро в бок.

Она не кричит, но ахает, словно я ударила ее. Кровь льется из раны. Триумф, шок и отвращение проносятся сквозь меня. Я отпускаю нож и отхожу, учащенно дыша. Мир расплывается вокруг меня, но одно остается в фокусе: грубая рукоять ножа Аммы, торчащая из кружевной ткани платья Каро.

Каро все еще сжимает свой нож, но рука падает набок, бесполезная и обмякшая. Здесь слишком темно, чтобы увидеть многое – но кровь блестит как масло в лунном свете, окрашивая лезвие. Я не могу оторвать от него глаз.

– Джулс, – шепчет Каро, касаясь раны рукой. Ее улыбка исчезла, голос тихий, уязвимый и заставляет сердце в груди сжаться от боли.

А потом Колдунья падает на колени с мягким, жалким стуком.

Я извиваюсь, инстинкт говорит мне пойти к ней, помочь, но я креплюсь. Нет, нет, нет. Умная служанка, с которой я подружилась в Эверлессе, была лишь изобретением, маской. Каро – Колдунья. Она убила Роана Герлинга. Убила Амму. Уничтожила Крофтон. Этого не изменят ее отрывистое дыхание, кровь, текущая по пальцам, и болезненный изгиб губ.

Внезапно что-то в ее лице слегка меняется при свете луны. Я подхожу ближе. По ее подбородку, щекам, лбу ползут линии. Глаза погружаются в глазницы, окутываются лиловыми тенями, кожа становится бледнее, чем обычно, приобретая цвет пергамента, даже кости.

Застыв от ужаса, я наблюдаю, как струящаяся вниз дорожка окрашивает ее черную косу в серебряный цвет. Она издает протяжный стон и обхватывает себя руками.

Что-то заставляет меня в два быстрых шага сократить расстояние между нами. Сама не понимая, почему, я опускаю руку и прижимаю к ее груди, над сердцем.

Или там, где должно быть ее сердце. Потому что в этом, по крайней мере, истории правдивы.

Ее кожа обжигает через ткань платья, словно внутри нее погребен кусок льда, посылающий вместо биения волны холода, которые мгновенно начинают замораживать мою ладонь. Он проходит сквозь меня, в кончики моих пальцев, которые соприкасаются с кожей на груди Каро, дрожь поднимается по руке, и я клянусь, что чувствую, как ледяная хватка касается моих ребер и медленно окружает сердце, словно смерть. Я ахаю, а потом выдыхаю морозное облако. Оно висит в воздухе между нами, тонкое, как вуаль.

Хотя я и слышала историю о сердце Колдуньи несчетное количество раз, теперь я это чувствую. На своей коже. В моих костях. В груди. Я несу сердце Колдуньи.

Мгновение мой пульс толкает меня ближе к ней, словно сердце, заключенное за моими ребрами, стремится оказаться на своем месте.

– Я это помню, – слабо говорит она, скорее самой себе, чем мне. Ее рука, шершавая как кость, смыкается на моей.

Я в ужасе смотрю на ее лицо. Оно все еще меняется на моих глазах: нежные линии появляются в уголках ее глаз и рта – тонкие на фоне глубоких морщин, вырезанных на ее лбу, которые становятся все глубже и глубже с каждой минутой.

А потом…

Я закрываю глаза и слышу, как мир вокруг меня меняется. Вижу свет даже сквозь прикрытые веки.

И запах: мокрый кедр, дым благовоний, привкус крови.

Еще даже не открыв глаза, я понимаю, что больше не нахожусь на территории дворца. Я где-то… где-то в другом месте.

Пол под моими ногами влажный, твердый. Луну тоже поглотило, и ее заменила слабая свеча. Каро в моих руках, ее рот открыт в крике. Этот звук невыносим.

Только вот это крик не Каро – а мой. Свеча, стены вокруг меня, фигура Каро – все замерло во времени. Я замечаю ее грязно-голубое платье, которое вспорол мой нож.

А потом голова снова кружится. Еще один вздох – и я опять оказываюсь во дворе Береговой Гавани.

Каро на моих руках, ее глаза закрыты. Но кровь, пролившаяся на ткань ее платья, возвращается назад в рану, седина покидает черные волосы.