Текст книги "Похвали меня"

Правило 12:
Массаж ног – это сексуально

Эмерсон

Моя ладонь чешется уже несколько дней. При первом удобном случае я смотрю на линии, которые тянутся от запястья к пальцам, и напряженно размышляю о том, что сказала Шарлотта.

Я предназначен для большой любви. Я смеялся над ее словами первые пару дней. А потом эта идея начала оседать в моей голове. После Марии, матери Бо, я списал идею любви со счетов. Хотя, если честно, я сделал это задолго до того момента. Да, у нас с Марией были веселые, яркие дни секса и молодости, когда вечность казалась возможной. А потом она забеременела, и нам пришлось столкнуться с реальностью рождения ребенка и взрослой жизни.

Трудно поверить, что с тех пор, как я вкладывал в любовь так много усилий, прошло целых двадцать лет. Это было давным-давно, и со временем идея отношений стала казаться мне вещью скорее хлопотной, нежели приятной.

В общем, что-то в хиромантии Шарлотты изменило ход моих мыслей. И теперь я не могу перестать думать о том, как она выглядела в те мгновения: в памяти стоят ее приоткрытые губы, широко распахнутые глаза. Надежда, страх, намек на волнение, сексуальное возбуждение – все это было написано на ее лице.

С тех пор, как Шарлотта начала здесь работать, она уже успела оказать на меня влияние. И не в лучшую сторону. Нельзя терять голову. По крайней мере, если я хочу вернуть сына и не лезть к ней в трусы. Хотя этот план с каждым днем все больше и больше разваливается. Чем она может быть мне полезна, если больше с ним не разговаривает?

Пока она обедает, я достаю телефон и снова набираю его номер. Неудивительно, что звонок тотчас же переходит на голосовую почту. Он снова отклонил мой звонок. И на этот раз я делаю то, чего еще не делал.

– Привет, сын. Я только что разговаривал с Шарлоттой… то есть… с Чарли, я имею в виду. Уверен, ты уже в курсе, что она работает на меня. Из нее получился отличный секретарь, и она много говорит о вас. От этого я еще сильнее скучаю по тебе. Надеюсь, у тебя все хорошо. Пожалуйста, позвони мне.

Я нажимаю красную кнопку и погружаюсь в молчание. Знаю: мой голос полон отчаяния. Он этого добивается? Чтобы я его умолял? Чтобы я выставил себя в его глазах круглым дураком и он потерял ко мне всякое уважение?

Миг спустя входная дверь открывается, и Шарлотта вносит пакет из соседнего гастронома.

– На улице было так красиво, что я решила прогуляться. Надеюсь, не опоздала.

– Да нет, – бормочу я, не поднимая головы. Когда же я наконец отрываю глаза от бумаг, замечаю, что ее щеки раскраснелись от прохладного зимнего ветра.

Минуточку. Она пешком ходила в магазин деликатесов? Это же почти полторы мили по холоду. Сейчас февраль, и на улице всего сорок пять градусов по Фаренгейту [7]7
  45 °F – это 7,2 °C. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Шарлотта, – сурово говорю я, вставая. – Почему ты не взяла машину?

Бросаюсь к ней, беру у нее пакеты и касаюсь ледяных рук. Невольно стискиваю зубы. Провожу большими пальцами по ее холодным щекам, и она вздрагивает.

– Со мной все в порядке! – Шарлотта отстраняется.

Выглянув в окно, я мельком вижу ее автомобиль, припаркованный рядом с моим, и тяжело вздыхаю.

– У тебя проблемы с машиной?

Она сглатывает, пытается обойти меня и нырнуть в кухню, но я преграждаю ей путь. Взяв Шарлотту за подбородок, приподнимаю ей голову и заставляю посмотреть на себя. Ее плечи опускаются, и она сдается.

– Думаю, это аккумулятор. Я могу вызвать механика, чтобы он ее завел. Извините, что она занимает место у вас на подъездной дорожке.

Я внутренне вздрагиваю, представив, как она, втянув от ветра голову в воротник пальто, бредет по холоду больше получаса. А все из-за того, что Шарлотта не хотела говорить мне, что ее машина не заводится.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Ничего страшного, – отвечает она с натянутой улыбкой.

– Шарлотта, – говорю я и беру ее за руку.

Я тотчас вынужден напомнить себе, что должен быть с ней нежнее, чем настаивают мои инстинкты. Мой внутренний «господин» хочет наказать ее за ложь. По идее я должен встряхнуть ее, сжать до боли или даже положить себе на колено лицом вниз…

Нет. Ей всего двадцать один год, и у нее есть мудак-папаша, не научивший ее, как завести машину, у которой сел аккумулятор.

Я ослабляю хватку, но не даю Шарлотте отойти.

– Никогда больше так не делай. Если твоя машина не заводится, просто скажи мне, а потом можешь взять мой автомобиль, понятно?

– Простите, – бормочет она, и мне больно видеть ее несчастное лицо.

Я не говорю, что она не сделала ничего такого, что требовало бы от нее извинений. Вместо этого я согреваю ее крошечные холодные ладошки, обхватив собственными большими и теплыми руками. Шарлотта вновь вздрагивает, когда я подношу ее пальцы ко рту и обдуваю кожу горячим дыханием.

Она избегает смотреть мне в глаза, и я понимаю, что вновь пересек запретную черту. После ее реакции на тот поцелуй на прошлой неделе я должен вести себя осторожнее. Тот инцидент был ошибкой. Тогда я позволил инстинктам взять надо мной верх. Быть рядом с ней и чувствовать себя комфортно – легко и просто, но если я так поступлю, то потом пожалею об этом.

Шарлотта прекрасна. Будь на ее месте другая, я бы, не раздумывая, отвел ее в свою спальню и довел до экстаза. Но она не просто какая-то девушка. Она в буквальном смысле встречалась с моим сыном, и я причиню больше вреда, чем пользы, если перейду эту черту.

– Пойдем обедать, – говорю я, отпуская ее руки и ведя в столовую.

Обычно я ем за своим столом, не отрываясь от работы, а она кушает здесь одна, однако сегодня я чувствую необходимость составить ей компанию.

– После работы я могу помочь тебе завести машину.

– От вас этого не требуется, – возражает она, кладя на стол покупки.

– Это легко, Шарлотта. Поверь, вызывать механика нет необходимости.

Она все еще выглядит неуверенной – без аппетита клюет свой сэндвич и жует скорее не его, а свою нижнюю губу. Мне приходит в голову, что ей неловко, когда кто-то другой делает что-то за нее.

– У тебя, должно быть, болят ноги.

Откусив кусочек сэндвича с пастромой [8]8
  Пастрома – это мясо, которое сначала маринуют в солевом растворе со специями, а затем запекают или коптят. – Примеч. ред.


[Закрыть], она смотрит на свои туфли.

– Хотите верьте, хотите нет, но я к ним привыкаю. Они даже довольно удобные.

Я опускаю взгляд на ее ноги: в черных туфлях на шпильках они кажутся покрасневшими и опухшими. Отодвигаю остатки своего сэндвича и поворачиваюсь к ней.

– Дай мне свои ноги.

– Что? – невнятно переспрашивает Шарлотта с полным ртом и вытирает губы салфеткой.

– Ты прошла в них полторы мили, чтобы купить мне ланч. Это самое малое, что я могу сделать.

Отодвинув стул, я постукиваю по коленям. Это слишком сексуально? Не уверен. Я просто собираюсь сделать ей массаж ног. Все еще разрываюсь между желанием наказать Шарлотту за ложь и заботой о ней за то, что она прошла через такое ради меня. Учитывая, что мне хочется сделать гораздо больше, нежели просто помассировать ей ноги, думаю, что это довольно невинное предложение.

– Серьезно? – спрашивает она, прежде чем завернуть свой сэндвич в гастрономическую бумагу.

– Серьезно.

Нервно сглотнув, Шарлотта смотрит мне в лицо и поднимает правую ногу. Я бережно снимаю черную туфлю и даже вздрагиваю, увидев ее сдавленные до красноты пальцы. На Шарлотте прозрачные черные чулки, поэтому я похлопываю ее по ноге и говорю:

– Снимай их.

У нее на миг перехватывает дыхание. Подняв юбку на пару дюймов, Шарлотта отстегивает верх чулок от подвязки, и я мысленно молю: «трахни меня». Не знаю, чего я ожидал, но только не этого. Не могу отвести взгляд, когда она отстегивает другую сторону. Эти маленькие ремешки, спрятанные под ее одеждой, чертовски сексуальны, а я, в конце концов, всего лишь мужчина.

Член твердеет в брюках, и то, что начиналось как невинный массаж ступней, чтобы облегчить ее боль и мою совесть, превратилось в чувственный стриптиз. Завтра меня наверняка ждут посиневшие от неудовлетворенного желания яйца.

Я помогаю ей скатать с ног чулки и накинуть их на спинку стула. Шарлотта притихла и, закусив губу, наблюдает за моим лицом, когда я начинаю растирать ее бедные натруженные ноги.

Она издает невнятный звук, и я вынужден отодвинуть мой растущий в размерах член от ее лежащей у меня на коленях лодыжки.

– Тебе приятно? – спрашиваю я и морщусь, когда слышу, как эти слова срываются с моих губ. Я вообще знаю, что такое не думать о сексе? Очевидно, нет.

– Да, – тихо отвечает она.

Я смотрю, как она буквально тает в кресле, умиротворенная и расслабленная. Нежно надавливаю большими пальцами на своды ее стоп. Она блаженно откидывает голову назад, и я знаю, что выиграл. Это то самое удовольствие, какое я хотел увидеть и ничего не получить взамен для себя.

– С этого дня снимай обувь всякий раз, когда приходишь на работу. Не носи их весь день. Понятно?

– Хорошо, – со вздохом отвечает Шарлотта.

Я перехожу к другой ступне и делаю то же самое, и все идет прекрасно… пока ее правая нога не заходит слишком далеко и не задевает твердость в моих брюках. Шарлотта напрягается, ее глаза находят мои, и в этот момент я чувствую себя самым большим в мире уродом. Я делал это не для того, чтобы снять напряжение или, наоборот, завестись. Я делал это, потому что хотел, чтобы ей было хорошо, но даже сейчас это кажется мне хищным намерением. Я кошмар для любого персонала, ждущий своего часа.

Мгновение растягивается в вечность. Я держу ее ногу в руке, ожидая, когда она вырвется из кресла, одернет меня, уйдет или даст пощечину, потому что если кто-то другой коснется ее так, как в данный момент касаюсь ее я… ему просто несдобровать.

Но Шарлотта не делает ничего такого. Вместо этого, не сводя с меня глаз, она снова касается ногой моего члена. Или мне это показалось? Нет, она определенно делает это снова, на этот раз с чуть большей силой, и это чертовски приятно. Я продолжаю массировать ее ногу, в то время как другая упирается в мою ноющую эрекцию, и это определенно уже не так невинно.

– Шарлотта, – шепчу я, но даже не знаю, что собираюсь произнести. Я должен сказать ей, чтобы она прекратила и убрала ногу.

– Да? – Ее голос хриплый и манящий. Момент заряжен электричеством, сексуален и чертовски опасен.

Прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, раздается звонок лежащего на столе телефона. Я отвожу взгляд, стараясь не лезть не в свое дело, но успеваю узнать имя, и мои глаза тут же возвращаются к экрану.

Бо.

Шарлотта убирает ноги и замирает, держа руку над телефоном. Вопросительно смотрит на меня.

– Ответь, – слишком нетерпеливо командую я.

Когда она хватает телефон и нажимает зеленую кнопку, я застываю в неподвижности. Это из-за сообщения, которое я ему оставил. Я знал, что он свяжется с Шарлоттой, когда узнает, что она работает на меня. Что теперь?

– Привет, – шепчет она в трубку, отойдя в сторону, но не слишком далеко.

Мне не слышно, что он говорит на другом конце линии, но я слежу за языком ее тела. Пока она говорит, ее плечи поднимаются ближе к ушам, а другая рука обхватывает живот.

– Что?

Шарлотта оглядывается на меня как раз в тот момент, когда – я уверен – понимает, что я ему все рассказал.

– Да. Почему? – Она закусывает губу и съеживается еще сильнее. – Потому что мне нужна была работа и она оплачивается лучше, чем на катке.

Напряженная пауза, и я слышу в трубке его приглушенный голос.

– Дело не в тебе, – говорит она чуть громче. – Нет! Я не… Бо!

Я напрягаюсь. Она выглядит заметно взволнованной, и с каждой секундой это волнение нарастает.

– Нет, я не уволюсь. Мне нужна эта работа, а тебе какое дело?

Затем она делает судорожный вдох и поворачивается ко мне.

– Ты ошибаешься, – тихо бормочет Шарлотта, все еще глядя мне в лицо. Не в силах наблюдать за этим дальше, я вскакиваю с кресла. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вырываю у нее телефон и подношу к уху.

– Бо?

Услышав мой голос, Бо умолкает, а затем отвечает всего тремя словами:

– Да пошел ты…

И линия обрывается.

Правило 13:
Не бойтесь перемен. Перемены – это хорошо

Чарли

Пока я неловко жду у своей машины, он методично расстегивает рубашку. Я не могу оторвать глаз от мужских пальцев, которые ловко просовывают каждую крошечную пуговицу в прорезь. Под рубашкой у Эмерсона белая хлопчатобумажная футболка. Она сидит на нем так плотно, что я могу разглядеть очертания грудных мышц и выступающие соски.

Господи, Чарли. Его соски? Ты смотришь на мужские…

– Открой для меня капот, – говорит он, и у меня пересыхает во рту.

– Что-что?

– Капот, Шарлотта. Мне нужно добраться до аккумулятора.

– Понятно, – лепечу я и бросаюсь к водительскому сиденью, чтобы найти защелку.

Ее показала мне Софи в прошлый раз, когда нам пришлось делать то же самое. Она щелкает, и когда я смотрю в окно, то вижу, что Эмерсон полностью снял рубашку с длинными рукавами и закинул ее на крышу своей машины. Я не свожу глаз с его мощных плеч, поражаясь тому, какой он мускулистый. Он поднимает капот и закрывает мне обзор.

Он такой… прошу прощения за клише… крутой чувак. Не совсем ровесник отца, но все же настолько старше меня, что мне странно даже смотреть на него так. И подумать только, я ведь целовала его!

А пару часов назад терлась ногой о его впечатляющую эрекцию, пока он массировал мои ступни. Боже, что происходит? Все выходит из-под контроля, но я почти не хочу, чтобы это прекращалось.

Мне приходится встать, чтобы снова его увидеть, и я знаю: он чувствует, что я смотрю на него. Мое любопытство становится моей самой большой слабостью, оно заставляет меня хотеть делать то, что я точно делать не должна. Но как я могу сопротивляться? Он всего лишь оживляет мой аккумулятор. Это не слишком-то тяжелый физический труд, но, наблюдая за тем, как Эмерсон прикрепляет зажимы к клеммам аккумулятора моей машины, я чувствую, как повышается мой пульс. Представляю, как провожу руками по его груди и животу, и по низу моего собственного живота разливается тепло.

– Хорошо, включай зажигание! – командует он, стоя перед машиной, и я поворачиваю ключ. Двигатель пару мгновений заикается, что уже гораздо лучше, чем было сегодня утром. И еще миг спустя оживает и начинает приятно мурлыкать.

– Ура! – кричу я и радостно вскидываю руки. Эмерсон вопросительно выгибает бровь, отсоединяет от аккумулятора провода и закрывает капот.

Когда я делаю шаг, чтобы поблагодарить его, он преграждает мне путь и протягивает черную кредитную карту.

– Тебе нужен новый аккумулятор. И еще тебе нужно найти платье для вечеринки открытия на следующей неделе. Что-то в тон моему синему смокингу.

Я, приоткрыв рот, смотрю на кредитную карту.

– Я не могу ее взять.

– А придется, – отвечает он так, как будто у меня и правда нет выбора.

– Зачем вы хотите купить мне новый аккумулятор?

– У меня есть соблазн купить тебе новую машину.

– Эмерсон… – говорю я, сердито глядя на него.

– Я должен всегда быть уверен, что ты приедешь на работу, а это значит, что тебе нужен надежный автомобиль. И платье тоже за счет компании, так что бери. Лимита расходов нет.

– Эмерсон!

Он прислоняется к дверце моей машины, и я смотрю на него. Судя по его лицу, он хотел бы поставить меня на место за то, что я накричала на него. В голову закрадываются грязные мысли, и я позволяю им немного поблуждать, задаваясь вопросом, на что именно было бы похоже его наказание.

Что-то в этой кредитке наводит меня на мысль, что она связана со звонком Бо. Как будто это его способ извиниться или загладить свою вину передо мной, поскольку он, должно быть, рассказал Бо, что я здесь работаю.

Я не должна ее брать. Я до сих пор не понимаю, почему его сын не разговаривает с ним. Впрочем, это меня не касается, и я не осмеливаюсь спросить, опасаясь расстроить Эмерсона еще больше. И, если честно, после того как Бо отчитал меня за то, что я устроилась на работу к его отцу, и буквально обвинил в том, что я с ним сплю, я и так после обеда хожу в кислом настроении. Не говоря уже о том, что этот болван прервал чертовски приятный массаж ног, которым я в тот момент наслаждалась.

– Ты с ним трахаешься? Он трахает своих секретарш, Чарли. Ты думаешь, что знаешь его, но у тебя нет ни малейшего понятия, какой он человек. Он извращенец.

Я должна была убедиться, что Эмерсон не услышал последнюю часть. Я хотела сказать Бо, что знаю все о компании и об истории отношений его отца с секретаршами, но было слишком странно пытаться рассказать об этом Эмерсону.

Я медленно сжимаю в руке карточку.

– Вы уверены? Я могу позволить себе починить аккумулятор.

– Я тоже.

Поджимаю губы, но карточку все равно беру. Какое-то время мы стоим в тишине, а затем я тихо шепчу:

– Извините за звонок от Бо. Я не ожидала, что он так разозлится.

– Ничего страшного. Просто ты ему небезразлична. И если эта работа тебя не устраивает…

Я резко вскидываю голову и потрясенно смотрю на Эмерсона.

– Она меня полностью устраивает. Я не уйду из-за Бо.

Ладно, возможно, мне не стоило так говорить, но бросать такую хорошо оплачиваемую работу в нравящейся мне обстановке – это было бы просто смешно. Я злюсь при одной только мысли об этом.

– Хорошо.

Взгляд Эмерсона расфокусирован, он смотрит куда-то вдаль, явно что-то обдумывая.

– Надеюсь, вам комфортно здесь со мной?

Он молчит, и мое сердце замирает. Его глаза чуть прищурены, и я могу сказать, что он медлит с ответом по какой-то причине. Ему некомфортно.

Черт.

– Не из-за Бо, нет.

Что это значит? Это значит, что я причиняю ему дискомфорт, но только не по отношению к его сыну?

– Тебе некомфортно здесь со мной? – спрашивает он, повторяя мне мой же вопрос.

Внезапно между нами, словно гигантский слон, встает та сцена, которую мы оба игнорируем. Похоже, Эмерсон спрашивает, не означает ли его возбуждение или влечение ко мне то, что он переходит черту.

– Нет, – не задумываясь, отвечаю я. И это правда.

Мне тотчас хочется узнать гораздо больше. Например, хотел ли он, чтобы массаж ног стал сексуальным, или действительно ли желает меня так же сильно, как я его.

Прежде чем я успеваю задать еще один вопрос, он говорит:

– Веди машину осторожно, Шарлотта.

Смотрю, как он уходит: белая футболка плотно натянута на его мускулистой спине. Без него мне становится чуть холоднее.

* * *

– Что мы сегодня покупаем? – интересуется Софи, когда мы входим в двери торгового центра.

– Мне нужно бальное платье для открытия клуба на следующей неделе.

– Что за клуб?

– Э-э-э… типа танцевальный клуб, – смущенно отвечаю я, пока мы идем в нужный отдел.

Меня уже обескуражил выбор: здесь нет ничего, кроме расшитых пайетками выпускных платьев и нарядов для матери невесты. Совсем не то, что я хочу.

– Типа танцевальный клуб или настоящий танцевальный клуб?

– Хватит задавать вопросы.

Она идет за мной в рваных джинсах и черно-желтой футболке с надписью «Нирвана». Обычно пятничные вечера мы проводим на роллердроме, и я очень не хочу упускать шанс пообщаться с ней, поэтому решила, что она составит мне компанию в хождении по магазинам.

– Но у меня их так много! Например, где ты нашла эту новую работу? Почему она требует от тебя одеваться как дорогая эскортница? И с каких это пор ты ходишь по танцевальным клубам?

– С тех пор, как мне начали платить. И я нашла работу через Бо, и от меня не требуется одеваться так, как я одеваюсь. Это мой собственный выбор.

– Раньше ты этого не делала, вот мне и стало любопытно…

Она не смотрит мне в глаза, и я чувствую, как от нее волнами исходит нечто большее, чем осуждение. По-моему, это озабоченность.

Я практически потеряла надежду найти здесь хоть что-нибудь подходящее, поэтому поворачиваюсь к Софи и спрашиваю то, что мне так хотелось узнать за последние три недели.

– Я кажусь счастливой?

Она спросила меня о том же два года назад, когда открылась мне, раскрыв свой секрет и все свои сомнения. Тогда она казалась какой угодно, только не счастливой, и я знала: что-то не так, и это заставило меня искать информацию. Когда-то давно мы заключили договор. Всякий раз, когда нам нужно поболтать, мы спрашиваем: «Я кажусь счастливой?»

И вторая из нас должна быть честной.

Когда ей прокололи уши, она спросила меня.

Когда я начала встречаться с Бо, я спросила ее.

Когда она покрасила волосы в синий цвет и в первый раз накрасилась, то спросила меня тоже.

Похоже, Софи удивляет мой вопрос, и она, возможно, думает, что я спрашиваю из-за Бо, а не из-за новой работы. Пару секунд она осматривает меня с ног до головы, как будто ищет во мне признаки.

– Да, но…

– Что «но»?

Ее лицо слегка грустнеет, и она отводит глаза.

– Ты меняешься, вот и все.

Я? Меняюсь? Я не чувствую, что стала другой. Кроме одежды нет ничего, что было бы не таким, как раньше. И тут я снова вспоминаю тронный зал. И что сказал Эмерсон о желаниях и насколько они нормальны. И поцелуй, и массаж ступней. Я вдруг понимаю: мои мысли, то, как я думала всю свою жизнь, изменились. Мне не очень удобно говорить об этом с младшей сестрой, но, похоже, я нахожусь в процессе серьезной трансформации. Я как будто превращаюсь в ту, кем мне всегда хотелось быть, но стать которой не хватало уверенности.

Привлекательной. Сексуальной.

Мне кажется, будто я стою у руля собственной жизни. Будто я могу дотянуться до всего, отчего мне хорошо, не испытывая при этом стыд или смущение. С Бо я никогда не чувствовала себя так. Секс с ним бывал хорош, но всегда на его условиях. С тех пор я даже не прикасалась к мужчине, не считая того поцелуя, и мне кажется, что все изменилось.

Просто я не понимала, что это проявляется и внешне.

– Эй, перемены – это хорошо, – говорю я, с улыбкой наклоняя к ней голову.

– Перемены пугают, – отвечает Софи, глядя на свои туфли.

Мое сердце болезненно сжимается.

– О, мой маленький Смурфик, – обнимаю ее и целую в макушку.

Я знаю, о чем она думает: наш отец ушел, потому что не мог справиться с переменами. Что вся ее жизнь меняется каждый день, и она боится потерять меня, свою сестру. Но эта перемена во мне не пугает, по крайней мере, меня саму. Наоборот, это так увлекательно. Я чувствую, что стою на пороге чего-то грандиозного, и мне не терпится увидеть, что же это будет.