Текст книги "Похвали меня"

Правило 14:
Если сомневаетесь, танцуйте

Чарли

Эмерсон: Я заеду за тобой в восемь.

Чарли: Звучит неплохо. Спасибо.

Я собралась слишком рано. Наверно, просто была взволнована. Или снедаема нетерпением. Или что-то в этом роде. Но уже в семь сорок пять я стояла возле маминого дома в блестящем сапфирово-золотом платье в пол. Мы с мамой вместе сделали маникюр, а Софи помогла мне завить волосы. Не помню, когда в последний раз я так наряжалась, и не понимаю, почему в животе порхают бабочки.

Наблюдаю за тем, как подъезжает его машина с тонированными окнами, не дающими разглядеть лица Эмерсона. Немного удивлена, что он за рулем. Я думала, что владельцев миллионного бизнеса развозят лысые мускулистые водители в черных костюмах, или же я слишком начиталась книг, которыми увлекается Софи.

Дверь открывается, он выходит, обходит машину, чтобы открыть мне дверцу, и у меня едва не перехватывает дыхание. Эмерсон всегда хорош собой, но в этом синем атласном костюме он выглядит просто сногсшибательно. У меня даже болят глаза. Его темно-каштановые волосы зачесаны назад, бородка идеально подстрижена.

Я все время забываю, что он годится мне в отцы, особенно когда он так потрясающе выглядит.

Его взгляд задерживается на мне, а мой – на нем.

– Шарлотта, – тихо говорит Эмерсон, подходя ко мне.

– Привет, – неловко выдыхаю я.

– Ты сегодня… просто красавица.

Что-то в его голосе, в том, как он спотыкается о собственные слова, как будто недостаточно сказать, что я просто выгляжу красиво, – все это говорит мне о том, что он не просто раздает комплименты из вежливости. Его взгляд скользит по моему телу, и, похоже, Эмерсон сражен наповал.

– Спасибо, – бормочу я.

Он бросает взгляд на дом и вновь переводит его на меня.

– Мама сегодня работает в ночную смену, а Софи ночует у подружки, иначе я бы познакомила вас с семьей.

– У вас симпатичный дом, – отвечает он, и я хихикаю над его словами.

Это двухэтажное здание тридцатилетней давности. Траву нужно покосить, и даже отсюда мне видны немытые окна. Тем не менее приятно слышать, как он называет этот дом симпатичным, потому что для меня он именно такой. Хотя и не такой шикарный, как у него.

– Лично я живу в гостевом доме сзади.

Я указываю на боковую калитку, через которую прохожу к домику рядом с бассейном. Когда мы решали жить здесь, это казалось просто шикарно, и я почти уверена: отец считал себя крутым, потому что у него появился домик у бассейна.

– Готова? – Эмерсон открывает передо мной дверь и помогает мне сесть.

Как только мы остаемся одни в машине, я чувствую запах его одеколона, даже более пьянящий, чем обычно.

Пока мы едем, ощущаю его внутреннее напряжение: даже костяшки его пальцев, сжимающих руль, побелели.

– Нервничаете?

Эмерсон удивительно хорошо справляется со стрессом. Последние несколько недель он был весь в делах, но не выказал ни капли беспокойства по поводу открытия клуба.

– По поводу открытия?

– Да.

– Не совсем. У меня хорошая команда. Они отлично со всем справились.

– Вы отлично умеете делегировать обязанности, – отвечаю я, и этот комплимент, похоже, успокаивает его. Но если он беспокоится не об открытии, то в чем проблема?

Оставшуюся часть пути мы болтаем, а когда подъезжаем к зданию клуба, оказывается, что снаружи ни души, за исключением двух ожидающих нас парковщиков. Один из них открывает мне дверь, и я жду, когда Эмерсон обойдет машину и встанет рядом со мной. Он предлагает взять меня под руку, и я нервно смотрю на него.

– Не волнуйтесь, я защищу вас, – говорю я.

– Защитишь меня? – Морщинка между его бровями вернулась, как, впрочем, и его улыбка.

– От женщин. Вот для чего я здесь, помните?

– Верно. Я забыл. – Он наклоняется, и его губы касаются мочки моего уха. – Я думал, ты здесь как моя девушка.

Мои губы приоткрываются, и я снова смотрю на него. После пресловутого массажа ног пару недель назад между нами не было больше никаких подобных ситуаций, и, признаюсь, это мучительно. Каждый день я прихожу на работу в надежде, что он коснется моей поясницы или, читая, наклонится через плечо, чтобы я могла шеей чувствовать его дыхание. Мое мягкое любопытство и тайная влюбленность переросли во всепоглощающую страсть, и я несколько недель с нетерпением ждала этого вечера.

Мы идем к двери, и я сжимаю его руку. Перед тем как открыть дверь, Эмерсон с лукавой улыбкой добавляет:

– Кроме того, в этом платье ты сама будешь нуждаться в защите.

Румянец заливает щеки, и я еще крепче стискиваю его руку.

Снаружи очень тихо, но как только мы проходим через парадные двери, все меняется.

В темном вестибюле над стойкой регистрации мигают туманные красные огни, а по всему зданию разносится громкая музыка. У стен комнаты толпятся гости, дамы в вечерних платьях, мужчины в смокингах. Гул голосов тотчас замолкает, как только они узнают Эмерсона, и я прижимаюсь к нему еще крепче, как будто действительно могу защитить от любого, кто захочет украсть его у меня. Он кивает женщине за стойкой, и она тепло приветствует его:

– Добрый вечер, мистер Грант.

Я улыбаюсь ей, когда мы проходим мимо. Вестибюль отделяет от главного зала тяжелый черный занавес, и Эмерсон придерживает его для меня. Здесь не так многолюдно, как я ожидала, но, наверное, для такого эксклюзивного клуба это нормально.

– Боже мой, Эмерсон… это потрясающе, – говорю я, поднося руку к губам.

Вокруг бара толпа гостей, а перед залом на сцене за пультом стоит диджей. Вокруг шестов крутятся танцовщицы, и посреди танцпола тоже довольно много людей. Все приватные комнаты открыты, и я невольно задаюсь вопросом, будут ли гости сегодня вечером заниматься там сексом. Это вообще законно? Я имею в виду… это ничем не отличается от гостиничного номера, верно?

Сзади находится коридор, где я нашла тронный зал, но у двери стоит вышибала, а проход перегораживает красный канат. Это выглядит довольно зловеще, нет никакой вывески, которая бы сообщала, что находится дальше по коридору, хотя я уверена: там комнаты с окнами и множеством возможностей воплотить в жизнь самые дерзкие фантазии.

– Эмерсон! – раздается голос из бара. Мы оба поворачиваем головы и видим шагающего к нам Гаррета. Когда его взгляд падает на меня, он делает большие глаза. Даже пожимая руку Эмерсону, он продолжает смотреть мне в лицо.

Затем указывает на меня и спрашивает:

– Шарлотта?

– Неужели я такая неузнаваемая в платье?

– Ты шикарно выглядишь, – говорит он, беря мою руку и поднося ее к губам.

– Довольно, – рычит Эмерсон и оттаскивает меня. Мы с Гарретом смеемся в унисон.

– Хочешь выпить? – интересуется Гаррет, когда мимо проходит официант с шампанским.

Взяв три бокала, он вручает нам по одному. Пока я потягиваю напиток, мужчины болтают об открытии. Я как будто отключаю их голоса. Мой взгляд блуждает по темной комнате. Поначалу все кажется нормальным, но по мере того, как мои глаза привыкают к темноте, я начинаю замечать некоторые интересные вещи.

Вот, например, женщина держит поводок, привязанный к шее голого по пояс мужчины рядом с ней.

Гости рассматривают открытые комнаты, как будто выбирают те, что им нравятся больше всего. За одним из столиков сидит группа очень богатых мужчин, и кто-то раздает карты.

Мой взгляд цепляется за девушку, стоящую на коленях рядом с одним из мужчин за карточным столом. Глядя на карты в руке, он гладит ей волосы. Она производит впечатление человека, довольного своей жизнью: прижимается щекой к его ноге, и на ее лице играет ленивая улыбка.

Я не могу оторвать от нее глаз и вспоминаю тот день в кабинете Эмерсона, когда он велел мне встать на колени. Это то, что он делает со своими девушками? Он гладит их по голове, как собак?

Почему мне это так противно в теории? Но видеть, как он ласково, с обожанием гладит ее по волосам… это кажется почти романтичным.

Я ловлю на себе взгляд темных зловещих глаз, наблюдающих с другого конца зала, и это отвлекает меня от женщины на коленях. На меня смотрит пожилой мужчина, вероятно, лет под шестьдесят, и в нем есть нечто странно знакомое, но моя память никак не может определить, что именно. При мысли, что он может быть кем-то из моей обычной жизни, меня охватывает легкий страх…

– Можно пригласить тебя на танец? – шепчет Эмерсон, крепко обнимая меня за талию.

Его голос выводит меня из задумчивости. Я даже не заметила, что музыка сменилась на знойный бит медленного танца. На танцполе много трущихся друг о друга парочек. Я сглатываю и вопросительно смотрю на Эмерсона.

Должно быть, он чувствует мое опасение, потому что наклоняется и добавляет:

– Это не Электрик Слайд [9]9
  Электрик Слайд – коллективный танец, движения которого описывают квадрат. Придуман в 1976 году. – Примеч. пер.


[Закрыть], думаю, ты справишься.

С моих губ срывается смех. Черт, шампанское уже действует. Следующее, что я помню, – это то, как моя ладонь скользит в его руку и я позволяю ему вытащить себя на танцпол. На какой-то миг задаюсь вопросом: вдруг все смотрят на нас и думают, что он для меня слишком стар? Но затем понимаю: в этом месте нет ничего запретного или неприемлемого. Неудивительно, что люди чувствуют себя здесь комфортно. Это освобождает.

– Расслабься, Шарлотта, – шепчет Эмерсон, его глубокий голос проникает в мое тело, и я буквально таю в его объятиях.

Сильные руки мужчины обнимают меня, ладонь скользит по моим ягодицам, притягивая меня так близко, что я чувствую биение сердца в его груди. Такое ощущение, что таким образом Эмерсон оберегает меня, и, хотя опасности вокруг нет, мне все равно чертовски приятно.

Тела двигаются вместе под музыку. Каждый раз, когда я смотрю на него, наши лица оказываются так близко, что мы почти целуемся. Но как бы мне ни хотелось ощутить губы Эмерсона на своих, я не уверена, что он желает именно этого, поэтому я обвожу глазами зал и снова ловлю себя на том, что пялюсь на женщину, стоящую на коленях.

– Куда ты смотришь? – шепчет он прямо мне в ухо. Я закусываю губу и отворачиваюсь.

– Никуда.

– Лгунья, – дразнит он.

– Ну ладно. – Я поднимаю глаза на него. – Вот что вы делаете с другими вашими секретаршами? Гладите их, пока они стоят на коленях у ваших ног?

Мой взгляд скользит по стоящей на коленях женщине, и я вижу, как Эмерсон тоже смотрит в ее сторону. На его губах играет легкая улыбка.

– Иногда, – отвечает он, не раздумывая.

По моим венам пробегает трепет волнения. Это так странно – представлять Эмерсона в этой роли. Я не могу вообразить себе другую женщину у его ног, поэтому представляю, каково это – смотреть на него вот так, снизу вверх. Чувствовать, как он таким любящим жестом касается моей головы. Думать о нем, играющем доминирующую роль господина, которая, как он утверждает, вовсе не сексуальна по своей сути… Все это возбуждает меня.

Мы смотрим друг на друга, и я обдумываю, как сформулировать следующий вопрос.

– Хотели бы вы, чтобы у вас сейчас была такая секретарша?

Я же не могу спросить напрямую: «Ты хочешь, чтобы я была такой для тебя?» Потому что мы уже договорились, что это неуместно и исключено, как бы любопытно мне ни было. Но я беспокоюсь, вдруг он предпочтет такую девушку мне? Что я… что меня недостаточно для него. Эта мысль причиняет боль.

Он наклоняется, и я вынуждена закрыть глаза. Я ошеломлена тем, что он, похоже, собирается поцеловать меня. Или он пытается меня убить?

– На самом деле они не были моими секретаршами. Или, по крайней мере, были не очень хорошими. Не такими хорошими, как ты.

Я выдавливаю легкий смешок и пытаюсь сохранить самообладание.

– Жаль, что нельзя одновременно иметь лучшее из обоих миров. – Я многозначительно смотрю на него. – Хорошую секретаршу и хорошую «рабыню».

Его улыбка тускнеет. Он смотрит на меня, и его взгляд скользит от моих глаз к моему рту. Затем рука Эмерсона спускается по нижней части моей спины, и он еще ближе притягивает меня к своему крепкому телу.

– Да… действительно жаль.

Правило 15:
В секс-клубе можно пялиться

Чарли

Следующий час или около того я провожу рядом с Эмерсоном. Куда бы я ни направилась, он всегда рядом. Его крепкая ладонь лежит на моей талии, и он не упускает возможности представить меня гостям. Причем он представляет меня как свою девушку, а не как секретаршу, и на его лице читается гордость.

А после двух бокалов шампанского я сияю. Его взгляд то и дело на миг задерживается на мне. Он пристально смотрит, прежде чем притянуть ближе.

Разве это нормально, что он относится ко мне не просто как к секретарше, а как к своей девушке? Я уже не знаю, что нормально, а что нет.

Я снова замечаю строителя, того самого, который подкатывал ко мне на глазах у Эмерсона, отчего тот тогда сильно распсиховался. С трудом узнаю его в смокинге, но похотливая улыбочка выдает мужчину. Он флиртует с женщиной у барной стойки, и, похоже, эти двое в любой момент уединятся в одной из комнат.

Эмерсон представляет меня остальным владельцам. Хантер и его прекрасная жена Изабель. Я снова вижу Мэгги, но она, как мне кажется, не может расслабиться и суетится по поводу всего, и вскоре Гаррет и Эмерсон практически насильно вливают ей в горло шампанское.

Пока все говорят, я остаюсь рядом с Эмерсоном, и мой взгляд продолжает блуждать по комнате. Я не раз замечаю, как какие-то гости идут по темному коридору. Вышибала поднимает для них канат, и они исчезают в темноте. Там есть еще один черный занавес, за которым что-то скрывается.

Мое любопытство практически убивает меня. Поэтому, когда Эмерсон начинает говорить с каким-то богатым типом за покерным столом, уже без стоящей на коленях женщины, я извиняюсь и якобы иду в туалет. Исчезаю в толпе и небрежно прокладываю себе путь к коридору. Находиться вдали от Эмерсона – это одновременно освобождает и пугает. Я чувствую себя самозванкой в мире, к которому не принадлежу. Мне здесь не место, и это написано у меня на лице.

Взгляды задерживаются на мне, когда я прохожу мимо. Они явно видят, что я притворщица.

Когда я дохожу до красного каната и черного занавеса запретного коридора, вышибала безмолвно смотрит на меня.

– Э-э-э… – Здесь так шумно, что он, наверное, даже не слышит меня. – Дамская комната?

Я прекрасно знаю, что туалета здесь нет. Вышибала хмурит брови, и я почти умираю от смущения. Я уже готова заползти обратно в толпу и попытаться убедить свой мозг, что этого не произошло, как вдруг вышибала на секунду поднимает глаза и кивает кому-то, стоящему в другом конце комнаты. Мне едва хватает секунды, чтобы обернуться и посмотреть, когда работник поднимает красный канат, и от предвкушения кровь отливает от моего лица.

Мне кажется, что я уже больше часа стою, приоткрыв рот, и смотрю на него. Хотя на самом деле, наверное, всего миллисекунду. Прежде чем вышибала успевает передумать, я юркаю за занавес и вхожу в темный зловещий коридор.

Он кажется длиннее, чем я его помню, но, вероятно, это иллюзия от недостатка света. Здесь нет толпы, но вдоль стен стоят несколько человек, и, в отличие от главной комнаты, никто на меня не смотрит. Они заняты собой или друг другом, и ни одна голова не поворачивается в мою сторону. Из больших окон по обеим сторонам исходит мягкий свет, и мне требуется несколько мгновений, чтобы понять: люди в коридоре не смотрят на меня, потому что они заняты… друг другом.

Я не таращусь на них, чтобы понять, чем они заняты. Один мужчина прижимает женщину лицом к стеклу, а сам медленно трется об нее сзади.

Пытаясь сделаться как можно незаметнее, я украдкой перебираюсь в темные углы, стараясь не выглядеть извращенкой. Медленно двигаюсь по коридору, и сердце колотится в груди с такой силой, что я ощущаю его стук в ушах. Что я здесь делаю? Это безумие.

Но мое любопытство слишком велико, и я зашла слишком далеко. Крадучись продвигаюсь дальше. Первое окно открывается в комнату, в которой слишком темно, и я ничего не вижу. Здесь горит тусклый синий свет, и я вдруг замечаю движение – быстрое, ритмичное движение, как будто кого-то… трахают.

Мое горло сжимается. Я отвожу взгляд, а затем снова смотрю.

И в животе разливается тепло.

Но я не останавливаюсь и поворачиваю голову в другую сторону, где какую-то женщину трахают у окна. Я слышу тихий гул мужского голоса, когда он шепчет ей на ухо. Я могу лишь догадываться, что он говорит… и от грязных мыслей мне становится еще жарче. По ту сторону окна что-то похожее на красную комнату, в которой никого нет. Вся стена увешана разными штуковинами, многим из которых я даже не могу дать названия. Какие-то кнуты, трости, наручники… и тому подобное.

Не в моем вкусе, поэтому я иду дальше. Я прохожу мимо стоящей посреди комнаты пары: они хихикают, пока наслаждаются видом. Женщина улыбается мне, а мужчина здоровается так, что я лишь вежливо киваю и иду дальше чуть быстрее.

Комната с противоположной стороны загорожена черным занавесом, сквозь который пробиваются лучи света. Значит, люди, которые хотят воспользоваться комнатами, не будучи эксгибиционистами, могут это сделать. Это даже слегка разочаровывает.

Серьезно, кто я?

Дойдя до тронного зала, где я когда-то сидела, прежде чем он был готов, я останавливаюсь. Внутри есть люди. Трое, если я никого не упустила. Зал тускло освещен изнутри. Я могу разглядеть смутные фигуры и движения, но света недостаточно, чтобы распознать лица. И тут до меня доходит: мы можем их видеть, но они нас – нет.

Мой взгляд все еще перескакивает с темного коридора на людей в комнате, потому что, хотя я знаю, что он создан для того, чтобы наблюдать, мне кажется странным и неправильным подглядывать за тем, что там происходит.

Кроме того, возникает неловкое ощущение возбуждения… на публике.

Мои тонкие хлопчатобумажные трусики уже насквозь промокли, и каждое легкое трение, когда я иду, как будто посылает вверх по моему позвоночнику искры. Меня так и тянет потрогать себя, чего я явно не собираюсь делать. Не потому, что это было бы здесь неуместно… достаточно оглянуться вокруг. Но я просто не могу. И не смогла бы. Нет. Это слишком странно.

Тем не менее я останавливаюсь у тронного зала и заставляю себя посмотреть. Не знаю, что делать с руками, пока я стою здесь, поэтому сцепляю их на талии.

На гигантском троне сидит женщина, а перед ней на коленях стоит мужчина. Он определенно делает то, что я думаю, зарывшись лицом между ее ног.

У меня пересыхает во рту. Мне неловко смотреть на все это, но я не могу отвести взгляд.

Рядом с троном стоит еще один мужчина, который просто гладит женщину в кресле по плечам и голове. Она то и дело закрывает лицо или хихикает так громко, что даже сквозь звуки музыки в главной комнате я могу разобрать ее смех. Она как будто под кайфом, сплошные улыбки и стоны, то смущение, то удовольствие.

Напряжение между ног делается болезненным, и я чувствую, что покрываюсь потом. Плотно сжимаю ноги и на миг задаюсь вопросом, смогу ли заставить себя кончить, вообще не прикасаясь к себе. Мои бедра слегка трутся друг о друга, и это похоже на попытку унять зуд через три слоя шерсти.

– Развлекаешься?

Я испуганно вздрагиваю и пытаюсь отпрыгнуть, но сильная рука обнимает меня за талию и прижимает к крепкому телу.

– Расслабься, Шарлотта, – шепчет Эмерсон прямо мне на ухо.

– Вы меня напугали.

– По-моему, ты немного нервничаешь, – отвечает он с хитрой улыбкой. Я чувствую себя так, будто меня застукали за мастурбацией или просмотром порно. Стыд накатывает на меня, словно ведро ледяной воды.

– Мне вряд ли следует быть здесь, – шепчу я, не поворачиваясь к нему. Он удерживает меня на месте, так что мы оба наблюдаем за сексом втроем в тронном зале.

– Тебя бы не пустили, если бы на то не было разрешения. Я надеялся, что ты найдешь эту часть клуба.

Значит, это он сделал знак вышибале, чтобы тот впустил меня. Я так и поняла, но мне любопытно, почему. В прошлый раз, когда мы были здесь, Эмерсон не хотел подпускать меня сюда даже на пушечный выстрел, но теперь он как будто нарочно подталкивает меня.

– На это так странно смотреть, – шепчу я.

– Они хотят, чтобы ты смотрела. – Его низкий бархатистый голос вновь согревает меня. Пару мгновений мы стоим в тишине, наблюдая за действом в тронном зале, и мое тело все еще гудит от возбуждения.

– Здесь тебя никто не увидит, Шарлотта. Разве это не подлинная свобода? Знать, что ты можешь делать все, что захочешь.

Мои губы приоткрываются, и я пытаюсь сделать вдох, хотя ощущение такое, будто моя грудь весит тонну. Тело превратилось в бомбу замедленного действия, готовую взорваться. Физическая потребность такая острая, что мне хочется кричать.

Эмерсон плотно прижимается ко мне: он все еще держит меня за талию. Я отворачиваюсь, пытаюсь отвести взгляд. Но сильная рука нежно держит меня за подбородок и поворачивает голову к окну.

– Понаблюдай за ними. Ты знаешь, чего хочешь.

Я очень хочу. Но боль между ног почти невыносима. Мои колени подгибаются, и Эмерсон крепче прижимает меня к себе.

– Что не так? – шепчет он мне на ухо.

– Ничего, – запинаюсь я, заставляя свой голос оставаться ровным.

– Ты можешь потрогать себя здесь, Шарлотта. Тебя никто не увидит.

– Нет, – отрезаю я. – Не могу.

Мои бедра двигаются, и я чувствую у поясницы что-то твердое. Я трусь по всей его длине, и он стонет и сжимает меня сильнее.

Я делаю резкий вдох, мое зрение расплывается. Он такой твердый.

Эмерсон трется об меня своим возбужденным членом.

– Ты это чувствуешь? – шепчет он. – Вот что ты делаешь со мной.

Я? Разве не демонстрация секса вокруг нас? Крики оргазма и звуки ударов тел друг о друга?

Решив проверить, какой эффект я на него произвожу, я чуть-чуть отодвигаю бедра назад. Ответом мне становится рычание в ухо.

Это не кажется какой-то ошибкой. Наверно, потому что темно, или же потому, что это его бизнес, но я чувствую это… правильным. Мы не переходим черту… просто делимся опытом. Это естественно и нормально, и мне не стыдно.

Его рука скользит вниз по моей. Наконец он ловит мои пальцы, и я не могу понять, что он делает, но потом другая рука подхватывает мое платье и поднимает его вверх, обнажая мое тело. Он направляет мою руку к трусикам, и я едва могу дышать или думать.

– Потрогай себя, Шарлотта.

С моих губ срывается стон. Я сопротивляюсь, пытаюсь вырвать руку, но он не отпускает меня. Когда пальцы достигают клитора, даже через ткань стрингов я ощущаю удовольствие. В этот момент я не смогла бы их оторвать, даже если бы попыталась.

– Все хорошо. Не стыдись.

Его губы касаются моего уха, и я расслабляюсь, прижимаясь к нему, и откидываю голову ему на плечо. Между тем он оттягивает в сторону мои трусики и крепче прижимает мои пальцы к клитору. Я даже не пытаюсь больше сопротивляться.

Один из мужчин в тронном зале вошел в женщину и теперь в ровном ритме врезается в нее. Их стоны и крики теперь слышны, и это лишь подталкивает меня все глубже и глубже в этом неумолимом потоке к моей собственной кульминации.

– Вот так, Шарлотта. Хорошая девочка.

Его слова подстегивают меня, посылая сквозь тело электрические заряды. Пальцы быстрыми круговыми движениями массируют клитор, и это приносит приятное облегчение. Рука Эмерсона лежит на моей, но он не касается меня там. Вместо этого он сжимает мне бедро и трется своим членом о мои ягодицы.

Любые мысли о том, что это неуместно, покидают меня. Они уже где-то далеко, вне этого момента и темного коридора. Потому что прямо сейчас я хочу только одного – кончить. Мне уже все равно, что это произойдет публично.

– Ты такая красивая. Заставь себя кончить, детка.

Он продолжает говорить, и его слова, словно река похвалы, несут меня вниз, прямо к обрыву. Мои глаза ни на секунду не отрываются от тронного зала, и, когда оргазм обрушивается на меня, я едва не падаю на пол. Моя свободная рука сжимает ткань костюма Эмерсона, а он заключает меня в объятия.

– Ты само совершенство.

Его губы касаются моего уха, щеки и скользят по шее. Я уже ничего не слышу – в ушах звенит, кожа гудит. Оргазм продолжает сбивать меня с ног, волна за волной. Его рука снова находит мою, и я чувствую, как пальцы Эмерсона нежно касаются моей чувствительной кожи. Но он не останавливается, глубже проникая пальцами в мои трусики. Его рука нащупывает признаки моего оргазма, и я напрягаюсь.

Он глухо стонет мне в ухо. Вытаскивает мокрый палец и подносит его ко рту. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, как раз в тот момент, когда он проводит им по губам, слизывая с него мое возбуждение.

– Эмерсон, – шепчу я, и наши взгляды встречаются. Это долгий, тяжелый момент, когда мы позволяем всему, что только что произошло, зависнуть в напряжении между нами. Может, он корит себя за то, что перешел эту черту? А я?

Я точно нет. Все жду, когда на меня накатит стыд или раскаяние, но этого не происходит. Вместо этого я… взволнована. Чувствую, что стою на краю чего-то большого и не хочу уходить отсюда.

Секс втроем в тронном зале подошел к концу, и, когда я снова смотрю в окно, женщина стоит прямо по ту сторону стекла. Ее взгляд словно на мгновение ловит мой, и я гляжу на нее, приоткрыв рот. Есть в ней нечто странно знакомое, как будто я уже где-то ее видела. Она слегка подмигивает и, лукаво улыбнувшись, задергивает занавеску.

Как только Эмерсон выводит меня из темного коридора греха, я бегу в туалет. Внезапно эта тускло освещенная комната кажется мне чертовски яркой. Меня не отпускает ощущение, что все видят, что я только что сделала. Они знают, что я только что публично мастурбировала, подглядывая, как другие занимаются сексом.

Туалет, как я сказала, тускло освещен, что для меня сродни благословению. Я боялась, что здесь будут яркие люминесцентные лампы. Он сверкает роскошными золотыми зеркалами и блестящими черными каменными столешницами.

Ополаскивая руки в раковине, смотрю на женщину в зеркале. Неужели я произвожу впечатление счастливой?

Счастливее, чем была с Бо, конечно. Но чего-то не хватает. Чего именно, я не знаю.

В этот момент из кабинки выходит женщина и занимает место у раковины рядом со мной. Подняв взгляд, я замираю на месте, понимая, что это та самая женщина из тронного зала. Внезапно я осознаю, почему она показалась мне такой знакомой. Это Мадам Кинк.

Она почти неузнаваема без черной кожаной одежды и хлыста, но это определенно та самая брюнетка-доминатрикс из блога, которая рассказала мне все, что нужно было знать об Эмерсоне Гранте и КРИ. Более того, она до сих пор учит меня всему, связанному с этой сферой. Ее веб-сайт получил больше кликов с моего браузера, чем любой другой.

На данный момент она для меня что-то вроде знаменитости, а я только что мастурбировала, пока она занималась сексом.

Она замечает меня, и ее глаза скользят по моему телу. Женщина смотрит мне в лицо и улыбается.

– Ты потрясающе выглядишь, – говорит она.

У меня отвисает челюсть. Кто? Я? Эта женщина, эта… богиня говорит мне, что я потрясающе выгляжу?

– Спасибо, – лепечу я, почти утратив дар речи.

Вытирая руки, она не сводит с меня глаз. И я знаю, что должна уйти, но не могу пошевелиться. Она широко улыбается.

– Согласись, это удивительное место.

Я киваю, не совсем зная, что ответить, и Мадам Кинк продолжает:

– Я имею в виду, здесь мы можем просто быть сами собой, наслаждаться тем, чем мы хотим наслаждаться, не чувствуя себя при этом дурно и не подвергаясь осуждению.

– Да, – отвечаю я, чувствуя себя круглой дурой, потому что буквально не в состоянии придумать ни одной умной вещи, которую можно было бы сказать. Она делает шаг ко мне, проводит пальцами вниз по моей руке к запястью и берет мою ладонь в свою.

– Эмерсон Грант – настоящий бог, и он весь вечер был одержим тобой. Не понимаю, почему ты нервничаешь.

Когда я слышу, как его имя слетает с ее губ, по моему позвоночнику пробегает холодок. Она говорит о нем так, будто знает его или хочет. Моего Эмерсона.

– Я не нервничаю, – лгу я.

Если бы это было правдой! Как бы я хотела быть такой же сексуальной, уверенной в себе женщиной, как она. Такой, какой хочет видеть меня Эмерсон.

– Хорошо. Не переживай. Просто будь собой. В этом красота такого места. Эмерсон дал нам возможность наконец-то ощутить себя свободными.

– Нам? – спрашиваю я.

– Да… ты же не думаешь, что это место только для мужчин?

Я не отвечаю, мысленно возвращаясь ко всему, что я видела и что пережила этим вечером. И я понимаю… она права.

* * *

В машине по пути домой Эмерсон молчит, что очень неловко, учитывая все, что произошло сегодня вечером. Пока он ведет автомобиль, я на мгновение смотрю на него. Внезапно замечаю, как сильно он изменился в моем восприятии с тех пор, как мы встретились. Я больше не вижу человека, который держит дистанцию. Нет, я вижу мужчину, подарившего мне чувство собственного достоинства, в котором, оказывается, я так остро нуждалась и не знала, что я этого достойна.

И я думаю о том, что сказала та женщина в дамской комнате. Неужели на Эмерсона и вправду смотрят как на бога? И правда ли то, что он был одержим мной всю ночь?

Месяц назад я сказала бы, что она неправа. Что она спутала меня с девушкой другого типа, той, которая может сделать приятно такому мужчине, как Эмерсон.

Но я изменилась, и теперь мне так не кажется.

Эмерсон перехватывает мой взгляд.

– Ну как, тебе понравилось сегодня вечером?

– Да, – отвечаю я.

Не уверена, имеет ли он в виду вечер вообще или конкретно время, которое мы провели в коридоре. Ответ относится и к тому, и к другому.

– Если ты захочешь вернуться, членские взносы не взимаются. Однако тебе придется пройти через процесс регистрации. Предоставить чистые результаты анализов, подписать несколько отказов…

– Я не хочу возвращаться без вас.

Наши взгляды на мгновение встречаются. Интересно, о чем он думает? Что я слишком навязчивая? Что я жду слишком многого? Или же он чувствует то же самое? Я хочу от Эмерсона нечто такое, чего сама толком не понимаю. Нечто такое, чего я не ожидала. И это не секс, хотя я бы не отказалась от секса.

Больше всего на свете мечтаю о его внимании. Я хочу жить с ним в этом мире и хочу, чтобы он был моим проводником – и не на одну ночь. Я желаю быть единственной женщиной в его руках… быть его. Скорее всего, он разобьет мне сердце, и я это прекрасно понимаю.

Мы с Эмерсоном пребываем в этом странном подвешенном состоянии: мы не пересекаем границ, но и не отказываем себе в мелких удовольствиях. Я не знаю, кто мы, и я все еще не совсем уверена, что мне нужно. Мне точно известно одно: когда он смотрит на меня так, как сейчас, я хочу все, что могу получить.

Машина подъезжает к моему дому, и он выходит, чтобы открыть дверь.

– Спасибо, что взяли меня с собой, – говорю я ему и, прежде чем уйти, встаю на цыпочки и прижимаюсь губами к его щеке.

Мне хотелось бы поблагодарить его за то время в коридоре, но я стесняюсь произнести: «Спасибо, что заставили меня прикоснуться к себе», хотя мне кажется важным, чтобы он знал, насколько важным был для меня этот момент. Сегодняшний вечер стал поворотным, хотя Эмерсон, возможно, даже не догадывается об этом.