Текст книги "Распутник"

– У меня есть свои источники.

Борн снова повернулся к окну, рассматривая далеко внизу Тоттенхема у стола для игры в пикет.

– Незамужние девицы Марбери только сегодня прибыли в город. Это дает мне несколько дней, чтобы закрепить интерес виконта.

– Значит, обед прошел успешно?

– Я жду просто горы приглашений.

Чейз расхохотался.

– Ты хоть понимаешь, что клуб принес тебе столько денег, сколько ты не сможешь потратить за всю жизнь, и что нет никаких причин самоутверждаться, добиваясь отмщения?

– Дело не в деньгах.

– Тогда в чем – в титуле? В том, как он его обесценил?

– Да плевать мне на титул.

– Вот уж нет. Ты такой же, как любой другой пэр, – поглощен магической властью титула, даже если и отрицаешь это. – Чейз помолчал. – Не то чтобы теперь это имело какое-то значение. Ты женился на девице и надежно встал на путь отмщения. И какие теперь у тебя планы?

– У меня нет никаких планов. Я сделаю то, что необходимо для уничтожения Лэнгфорда, а затем вернусь к своей жизни.

– Без нее?

– Без нее.

Но он ее хочет.

Впрочем, он и раньше обходился без того, чего хотел. И выжил.

– А как ты собираешься объяснить это леди?

– Я не нужен ей для того, чтобы вести ту жизнь, которая ей нравится. Она может жить там, где пожелает, и так, как пожелает, – на моей земле с моими деньгами. Я буду только счастлив отдать ей все это.

Он говорил это и раньше, причем не раз, но верить в это становилось все труднее.

– И как ты себе это представляешь? – лениво протянул Чейз. – Ты ведь женат.

– Она в любом случае может быть счастлива.

– И это то, чего ты хочешь? Ее счастья?

Борн задумался, отметив удивление в голосе Чейза. Совершенно определенно он начинал это путешествие без единой мысли о счастье Пенелопы. И более того (даже пусть он знал, что это делает его худшим из мужей), он был готов пожертвовать ее счастьем ради мести. Но ведь он не чудовище; если бы он мог, то сделал бы ее счастливой и уничтожил Лэнгфорда.

В доказательство он с уважением отнесся к ее просьбе не прикасаться к ней больше. Потому что точно знал – привычка ложиться в постель со своей безупречной целомудренной женой будет ошибкой, ведь она как раз из тех женщин, кому непременно потребуется больше. Гораздо больше, чем он готов дать.

Поэтому, черт возьми, он будет держаться от нее подальше.

Даже если вожделеет ее сильнее, чем может выразить словами.

– Я вынудил ее выйти за меня замуж ради клочка земли. Меньшее, что я могу для нее сделать, – это подумать, каким образом леди может стать довольной жизнью после того, как наш брак послужит своей цели. Я отошлю ее прочь сразу же, как только доказательства падения Лэнгфорда окажутся в моих руках.

– Почему?

Потому что она заслуживает большего.

Борн сделал вид, что интерес к разговору у него окончательно пропал.

– Я обещал ей свободу. И приключение. Она может делать все, что пожелает.

– Значит, если леди так решит, ты позволишь ей наставить тебе рога?

Борн понимал, что это наживка. Знал, что не следует на нее клевать, но кулаки его все равно сжались.

– Если будет осмотрительной, это не моя забота.

– А сам ты ее не хочешь?

– Нет.

Лжец.

– Стало быть, опыт неудачен? В таком случае пусть с ней разбирается кто-нибудь другой.

Борн с трудом удержался от порыва впечатать Чейза в стенку. Сама мысль о том, что другой мужчина будет к ней прикасаться, была ему ненавистна. Другой мужчина познает ее пыл, ее страстность, – искушение куда более сильное, чем карты, бильярд или рулетка. Она угрожала его самообладанию, его с трудом сдерживаемым желаниям, его давно забытой совести.

Он не сможет сделать ее счастливой.

А ему захочется, и очень скоро.

Дверь в номер владельцев открылась, и Темпл избавил Борна от продолжения этого тягостного разговора. Его массивный силуэт перекрыл свет. Был вечер субботы, и Чейз, Кросс и Темпл собирались играть в фараон.

Следом за Темплом вошел Кросс, тасуя колоду карт, и спросил с удивлением в голосе:

– Борн тоже играет?

Борн подавил вспыхнувший при этих словах соблазн. Он хотел играть. Хотел забыться в простых, незамысловатых правилах игры. Хотел притвориться, что в жизни нет ничего, кроме удачи.

Но понимал, что нельзя.

Удача давно не была на его стороне.

– Я не играю.

Эта троица и не ждала, что он к ним присоединится, но они все равно всегда спрашивали. Чейз поймал его взгляд.

– Ну, останься и хотя бы выпей с нами.

Если он останется, Чейз будет изводить его и дальше. Задавать новые вопросы.

Но если уйдет, его мыслями завладеет Пенелопа, заставив чувствовать себя, как дюжина дураков.

Он остался.

Остальные расселись за столом, который использовали только для этой игры с единственными игроками – Чейзом, Кроссом и Темплом. Борн занял четвертый стул – всегда за столом, но никогда в игре.

Темпл перетасовал колоду. Майкл смотрел, как карты дважды раскрылись веером между его толстыми пальцами, как полетели по столу. Ритмичный шорох гладкой бумаги по толстому сукну сам по себе был искушением.

Они молча сыграли две партии, а затем Чейз задал очередной вопрос, прямой и откровенный:

– А если она захочет детей?

Темпл и Кросс, рассматривавшие свои карты, слегка растерялись. Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что они не сдержали интерес. Первым заговорил Кросс:

– Когда кто захочет детей?

Чейз откинулся на спинку стула.

– Пенелопа.

Дети… Им потребуется больше, чем отец в Лондоне и мать в деревне. Им потребуется больше, чем детство, проведенное в тени игорного ада. А если это будут девочки, им потребуется больше, чем отец с грязной репутацией. Отец, губящий все, к чему прикасается.

В том числе их мать.

Дьявольщина.

– А она их захочет, – настаивал Чейз. – Она как раз из тех женщин.

– Да ты-то откуда знаешь? – спросил Борн, раздраженный уже тем, что эту тему вообще подняли.

– Я много чего знаю об этой леди.

Темпл и Кросс обратили свое внимание на Чейза.

– В самом деле? – спросил Темпл с недоверием в голосе.

– И что, у нее лошадиное лицо? – поинтересовался Кросс. – Борн утверждает, что нет, но мне кажется, он только по этой причине и торчит тут с нами, а не сидит дома и не показывает ей, какими увлекательными могут быть ночные забавы маркизы Борн.

Раздражение усилилось.

Чейз сбросил карту.

– Нет, у нее не лошадиное лицо.

Борн стиснул зубы. Нет. Ничего подобного.

Кросс подался вперед.

– Она занудная?

– Насколько мне известно, нет, – ответил Чейз и повернулся к Борну. – Она занудная?

В голове вспыхнула картинка – Пенелопа глухой ночью пробирается сквозь снег с фонарем в руке, а потом заявляет, что вышла на поиски сухопутных пиратов. И следующая – она, обнаженная, распростерлась на его меховом покрывале. Он поерзал на стуле.

– Она никоим образом не занудная. С чего вы взяли?

Темпл взял карту.

– Тогда что с тобой такое?

Повисла пауза. Борн переводил взгляд с одного партнера на другого, и у каждого глаза были как блюдца.

– Честное слово, вы похожи на сплетниц, обожающих скандалы.

Чейз вскинул бровь.

– Раз так, я сам им объясню. – Еще одна пауза, Кросс и Темпл выжидательно подались вперед. – С ним вот что такое – он решил, что отошлет леди от себя.

Темпл вскинул глаза.

– И надолго?

– Навсегда.

Кросс поджал губы и повернулся к Борну.

– Потому что она девственница? Ну в самом деле, Борн. Ты не можешь винить ее за это. В смысле – бог знает почему, но все эти аристократические сливки общества очень высоко ценят эту особенность. Дай леди время. Она научится.

Борн еще сильнее стиснул зубы.

– Если ей и не понравилось, все нормально, старина, – утешил его Темпл. – Можешь попытаться еще разок.

– Ей понравилось, – негромко и напряженно произнес Борн. Ему казалось, что он убьет следующего, кто заговорит.

– Если она захочет детей, кому-нибудь придется этим заняться.

«Если она захочет детей, этим займусь я. Какого черта они суются, куда их не просят?»

Кросс сбросил карту.

– Если ты уверен, что она не уродина, я буду счастлив…

Он не закончил предложение. Борн метнулся к нему, и оба покатились по полу, сопровождаемые треском ломающихся стульев, хохотом и звуками ударов.

Темпл вздохнул и швырнул карты на стол.

– Эти игры никогда не заканчиваются так, как обещают карты.

– Мне кажется, хорошая карточная игра и должна закончиться потасовкой, – отозвался Чейз.

Кросс и Борн наткнулись на стул и перевернули его. В этот миг в номер вошел Джастин. Очкарик, не обращая никакого внимания на катающихся по полу Борна и Кросса, подошел к столу и прошептал что-то Темплу и Чейзу. Темпл тут же вмешался в драку, получил кулаком по щеке, грязно выругался и оттащил Кросса от Борна. Вытащив носовой платок, Кросс промокнул кровь с рассеченной брови и смерил Борна долгим, понимающим взглядом.

– Если ты так напряжен в первую же неделю супружества, тебе нужно либо срочно затащить жену в постель, либо выставить из дома.

Борн провел рукой по раздувшейся губе. Разумеется, партнер прав.

– Она мне нужна. Без нее я не достану Лэнгфорда.

«А если прикоснусь к ней еще раз, боюсь, что уже никогда не отпущу».

А потом он погубит ее, как уже погубил все, что имел.

Один глаз Кросса стремительно заплывал, но все равно они блестели, словно он подслушал мысли Борна.

– В таком случае это сужает твои возможности.

– Борн, – привлек его внимание Джастин, – тебе пришла записка от Уорт.

Взламывая печать «Адского дома», Борн ощутил беспокойство. С недоверием прочитав несколько строчек, торопливо нацарапанных на клочке бумаги, он пришел в бешенство.

Томми Оллес в его доме! С его женой!

Он убьет его, если тот прикоснется к его жене.

А может быть, в любом случае убьет.

Грязно выругавшись, Борн вскочил на ноги, метнулся к двери и уже был на полпути, когда Чейз сказал:

– Говорят, у стола с рулеткой возникла проблема.

– Да чтоб ваша рулетка провалилась к чертям собачьим! – прорычал Борн, рывком распахивая дверь.

– Ну, если учесть, что возле нее стоит твоя жена, Кросс, пожалуй, расстроится, но…

Борн застыл, глядя на ухмылки своих партнеров. От недоверия и ужаса все в животе скрутилось в тугой узел. С трудом сохраняя самообладание, он подошел к окну, посмотрел вниз и мгновенно заметил фигуру в плаще, стоявшую у колеса рулетки. Протянув изящную ручку, она как раз положила золотую монету на пронумерованное поле сукна.

– Похоже, леди решила ввязаться в обещанное тобой приключение, – сухо произнес Чейз.

Это не может быть она. Она не сделала бы ничего настолько глупого.

Не стала бы рисковать будущим своих сестер.

Не стала бы рисковать собой.

Там, внизу, в этом гадюшнике, может случиться все, что угодно, – в окружении мужчин, пьющих слишком много и ставящих на кон слишком много… мужчин, у которых от выигрыша кружится голова, которые пытаются доказать, что в состоянии управлять хоть чем-то, даже если это не их кошелек.

Он выругался, мрачно и грязно, и бегом пустился к двери. За спиной послышался негромкий свист и слова Кросса:

– Если она хотя бы вполовину так же хороша лицом, как отважна, я с радостью избавлю тебя от нее.

«Только через мой труп!»

Глава 13

«Дорогой М.!

Ну, маркизе Нидэм и Долби сегодня есть чем гордиться. Свершился мой дебют, представление при дворе, разрешение посещать «Олмак» и все такое, и нет никаких сомнений, что я имею шумный успех.

В этом нет ничего удивительного – я уже почти две недели официально нахожусь на брачной ярмарке, но до сих пор мне не довелось поддержать ни одного интересного разговора. Ни единого, можешь в это поверить? Мама нацелилась на герцога, но пока непохоже, чтобы под рукой был избыток молодых и готовых к супружеству герцогов.

Признаюсь, я надеялась, что увижу тебя на балу, на званом обеде или еще каком-нибудь приеме на этой неделе, но ты исчез, и все, что мне осталось, – это дурацкий лист писчей бумаги.

Да уж. Действительно, глупо.

Без подписи.

Долби-Хаус, март 1820 года».

Письмо не отослано.

«Падший ангел» был великолепен.

Пенелопа в жизни своей не видела ничего более ошеломляющего, чем это место, это дивное, роскошное место, наполненное красками, залитое светом свечей, битком набитое людьми, громко выкрикивающими свои непристойные ставки, хохочущими в полный голос, целующими перед броском кости и проклинающими свою неудачу.

Она назвалась очень тихо, не желая вслух заявлять о себе, но понимая, что если не сказать свое имя людям, охранявшим вход, ее просто не впустят внутрь. Их глаза широко распахнулись, когда она сообщила, кто она, назвала имя мужа и отошла в тень у входа, дожидаясь, когда они ей поверят.

Один из двоих громил широко ухмыльнулся и дважды стукнул во внутреннюю дверь клуба кулаком величиной с окорок. Дверь едва приоткрылась.

– Борнова леди. Лучше ее впустить.

Борнова леди. Вот это титул!

Услышав это, Пенелопа насторожилась – она не желала, чтобы ее так называли, но и устоять не могла. В конце концов, она намеревалась воспользоваться своим положением, чтобы высказать мужу все, что о нем думает.

Тут дверь широко распахнулась, на нее обрушился настоящий карнавал звуков и красок, и она мгновенно забыла о своей первоначальной цели.

Пенелопа поплотнее закуталась в плащ, мысленно поблагодарив Уорт за совет и за большой капюшон, скрывавший ее лицо в тени, и осмотрелась. Вокруг играли в карты, бросали маленький шарик из слоновой кости на колесо рулетки, внимательно следили за тем, как по воле рока падают кости на богатое зеленое сукно.

Это было приключение в его изначальном, чистейшем виде.

И она уже обожала его.

Ничего удивительного, что Майкл проводит здесь столько времени – вот она, его богиня, его черноволосая красавица! И Пенелопа не могла его за это винить. Это и вправду потрясающая любовница. Мужчины в строгих черных сюртуках и безупречно отглаженных галстуках, лакеи с подносами, полными скотча и бренди, женщины в откровенных лифах, каждый следующий ярче предыдущего. Женщины накрашенные, нарядные, с вычурными прическами, и Пенелопа захотела стать одной из них. Хотя бы на один короткий миг понять, что это значит – держать судьбу в своих руках. Бросить кости и испытать восторг совершенного.

Но что особенно привлекло ее внимание, от чего просто захватило дух, это фреска витражного стекла, огромная и прекрасная. Большой, ошеломляющий портрет Люцифера – цепь, дважды обмотанная вокруг его ноги, тянет его в бездну, скипетр, сломанный пополам, все еще в его руке, корона в другой. Крылья больше не держат, и громадный ангел падает головой вперед в адское пламя.

Картина была одновременно прекрасной и гротескной – идеальный фон для логова порока.

Пенелопа опустила голову и двинулась сквозь толпу, с удовольствием чувствуя, как чужие тела увлекают ее за собой. Она позволила им вести себя и дала мысленное обещание, что остановится у первого же стола, который ей попадется.

Им оказалась рулетка, и сердце Пенелопы подпрыгнуло к самому горлу от радости и возбуждения. Эту игру она знала. Знала правила. Знала, что это чистая удача, и ничего больше. И хотела испытать свою.

Потому что внезапно она почувствовала себя по-настоящему удачливой.

Пенелопа встретилась взглядом с крупье. Тот вскинул бровь и помахал своей длинной лопаточкой над игровым полем.

– Джентльмены… леди, – серьезно произнес он, – делайте ваши ставки, пожалуйста.

Ее рука уже нырнула в карман, уже перебирала там монеты. Пенелопа вытащила блестящий золотой соверен и провела по нему большим пальцем, глядя, как остальные делают ставки. Монеты лежали на богатом зеленом сукне на всех номерах, а взгляд Пенелопы приковался к соблазнительному красному участку посреди стола.

Номер двадцать три.

– Мы ждем ставку леди.

Она посмотрела в глаза крупье и робко протянула руку, чтобы положить монету на сукно. Золото восхитительно сверкнуло в пламени свечи.

– Ставок больше нет.

Колесо закрутилось, шарик запрыгал, и стук слоновой кости о сталь сам по себе стал искушением. Пенелопа подалась вперед, чтобы никто не закрывал ей обзор. Она задыхалась от волнения.

– Говорят, рулетка – игра Люцифера, – произнес кто-то у нее над плечом. Она не удержалась и обернулась на голос, но на всякий случай натянула капюшон еще ниже на лицо. – Очень подходит, правда?

Незнакомец положил руку на край стола, настолько близко, что их руки соприкоснулись, и не торопился убирать. Вряд ли это было случайностью. Пенелопа резко отдернула руку – ощущение чужой ласки было весьма неприятным.

– Захватывающе, – сказала она, незаметно отодвигаясь от нежелательного собеседника в надежде, что этого хватит для завершения разговора, и снова уставилась на колесо. Оно вращалось с такой скоростью, что черное и красное сливались воедино.

– Существует история про одного француза, который так увлекся игрой, так соблазнился колесом, что продал душу дьяволу, лишь бы вызнать его секрет.

Колесо замедляло бег, и Пенелопа снова подалась вперед, отлично понимая искушение несчастного француза. Мужчина провел пальцем по ее руке, привлекая к себе ее внимание. Пенелопу передернуло от отвращения.

– А что склонит продать душу вас?

Она не успела ни ответить, ни сказать соседу, чтобы он убрал подальше руки. Внезапно кто-то выдернул нахала с его места и швырнул на пол. Пенелопа обернулась и увидела Майкла, надвигающегося на бедолагу, а тот, как краб, отползал назад, на ноги людей, остановившихся в центре казино, чтобы понаблюдать за развертывающейся драмой.

Ее муж наклонился и схватил распростертого на полу человека за галстук, закрыв от нее своим крупным телом его лицо.

– Ты больше никогда в жизни не прикоснешься к этой леди! – прорычал муж, грозно поднимая кулак.

– Черт тебя побери, Борн, – задушенным голосом ответил тот, схватив Майкла за запястья. – Прекрати! Она всего лишь…

Рука Майкла стиснула горло наглеца.

– Закончи фразу, Денсмор, и доставь мне удовольствие перекрыть тебе кислород, – произнес он негромко, низко склонившись над своей жертвой. – Если я увижу или услышу, что ты притронулся хоть к одной женщине в этом клубе, ты потеряешь не только членство. Ты меня понял?

– Да.

– Повтори. – Судя по его виду, он и впрямь был готов убить, и Пенелопа вспомнила рассказ Уорт.

– Да. Да, я понял!

Майкл снова швырнул его на пол и повернулся к Пенелопе. Та инстинктивно запахнула плащ. Он схватил жену за руку, затащил в нишу, освещенную слишком плохо, чтобы кто-нибудь ее разглядел, и встал перед ней, закрывая от любопытных глаз.

– А ты? – прошипел он, не скрывая бешенства. – Какого черта ты тут делаешь?

Она решительно ответила на его взгляд. Он ее не запугает! Пора сыграть свою роль – маркизы, вышедшей на поиски приключений.

– Я отлично проводила время, пока ты не появился и не устроил сцену.

На его щеке дернулся мускул, пальцы стиснули запястья.

– Я устроил сцену? Да в этом зале находится половина Лондона, и ты думаешь, твой дурацкий шелковый плащ скроет тебя от них?

Пенелопа попыталась вырвать руки, но он ее не отпускал.

– Никто меня не заметил! – Борн толкнул ее ближе к стене, дальше в темноту. – И никто меня не узнал. Теперь, конечно, все гадают, кто я такая.

– Скорее всего они и так знают. – Он жестко рассмеялся. – Я узнал тебя сразу же, как только увидел, глупая ты женщина.

Узнал? Пенелопа подавила всплеск удовольствия и расправила плечи, отказываясь отступать. Около ниши появился рулеточный крупье.

– Борн.

Майкл кинул через плечо взгляд, который мог бы остановить целую армию.

– Не сейчас!

– Ну, допустим, я оказалась на виду у половины Лондона, как ты поспешил отметить, а что еще плохого могло случиться? – спросила она.

– Давай подумаем, – ответил он голосом, полным сарказма. – Тебя могли похитить, жестоко с тобой обращаться, разоблачить…

Пенелопа застыла.

– И чем это отличается от того, как со мной обращаешься ты? – прошипела она так тихо, что ее мог услышать только он, и понимая, что он уже на грани.

Его глаза вспыхнули гневом.

– Это совершенно другое дело. И если ты не понимаешь…

– О, прошу тебя. Не делай вид, что ты хоть чуть-чуть беспокоишься обо мне или моем счастье. Это была бы та же самая камера, только с другим тюремщиком.

Он стиснул зубы.

– Три минуты наедине с этой свиньей Денсмором, и ты бы поняла, что по сравнению с прочими негодяями я практически святой. Я тебе говорил, чтобы ты тут не появлялась. Без меня.

– Мне надоело слушать, что делать можно, а чего нельзя.

Пенелопа сделала глубокий вдох, не понимая, откуда вдруг взялась такая храбрость, но надеясь, что она ее не подведет, потому что Майкл выглядел очень, очень взбешенным.

И очень растрепанным. Галстук весь помялся, сюртук сидел криво, одна манжета спряталась под рукавом.

Это ненормально. Во всяком случае, для Майкла.

– Что с тобой случилось? – спросила она.

– Борн.

Когда крупье в третий раз назвал его по имени, Майкл резко обернулся.

– Черт вас всех возьми! Что еще такое?

– Леди.

– И что с ней?

Пенелопа выглянула из-под его руки, натянув пониже капюшон, чтобы остаться неузнанной. Крупье приподнял брови, неуверенно улыбнувшись им обоим.

– Она выиграла.

Короткая пауза, затем Борн спросил:

– Что ты сказал?

Крупье не сумел скрыть своего удивления.

– Номер двадцать три. Выигрыш на номер.

Взгляд Майкла метнулся к столу и к колесу.

– Выиграла?

У Пенелопы округлились глаза.

– Я выиграла?

Крупье глуповато улыбнулся ей:

– Да.

– Отправь ее выигрыш наверх, в наш люкс. – Не теряя больше ни секунды, Майкл провел ее в хорошо охраняемую дверь рядом.

Пока они поднимались по длинной темной лестнице, Пенелопа собирала все свое мужество, готовясь дать ему отпор. Но для начала требовалось не отстать. Он крепко держал ее за руку и даже не собирался отпускать, протащил по длинному коридору и, наконец, втащил в большую комнату. Тут было бы совсем темно, если бы не свет главного зала казино, лившийся сквозь стену из витражного стекла в дальнем конце помещения. Он окрашивал комнату в мозаику разных цветов.

– Это великолепно, – прошептала Пенелопа, не замечая, что Борн запер двери. – Снизу вообще непонятно, что за стеклом что-то есть.

Он скрестил руки на могучей груди. Ткань сюртука на мускулистых руках натянулась.

– Я уволю кучера, который привез тебя сюда.

– Это невозможно. Я приехала в наемном экипаже. – Пенелопа не сумела скрыть ликование в голосе.

– Если тебе помог Томми, я получу огромное удовольствие, уничтожая его.

Пенелопа вздернула подбородок.

– Вот мы и пришли к чему нужно.

– Ты больше не будешь с ним видеться.

На этот раз она не обратила внимания на то, что он нависает над ней в темноте и явно разозлен. Она и сама на него злилась.

– Я совсем не уверена, что выполню этот приказ.

– Выполнишь. – Он подтолкнул Пенелопу к двери. – Увидишься с ним еще раз, и я его погублю. И пусть это будет на твоей совести.

Именно этого Пенелопа и ждала.

– Мне было сказано, что ты в любом случае намерен его погубить. – Борн не стал отрицать, и ее охватило страшное разочарование. Она покачала головой. – Поразительно, что я по-прежнему верю в то хорошее, что сохранилось в тебе, хотя ты изо всех сил доказываешь мне обратное. – Она вывернулась из его рук, снова подошла к окну и уставилась вниз. – Ты бессердечен.

– Лучше тебе понять это сейчас, пока наш брак еще не слишком затянулся.

Пенелопа резко повернулась к нему, придя в бешенство от того, как бесчувственно он говорит об их жизни. О ее жизни.

– Возможно, наш бутафорский брак в любом случае не будет долгим.

– И что это значит?

Пенелопа коротко безрадостно рассмеялась.

– Только то, что тебя он нисколько не заботит.

– Твой драгоценный Томми предложил тебе бежать с ним, верно? – На этот раз промолчала Пенелопа. Пусть думает что хочет. Он подошел ближе. – И ты собралась уехать, Пенелопа? Разрушить наш брак и свою репутацию, и репутацию сестер одним-единственным эгоистичным поступком?

Она не сдержалась.

– Это я эгоистична? – Пенелопа засмеялась и прошла мимо него к двери. – Забавно, что это сказал ты – эгоист до такой степени, что готов погубить своего друга и заставить собственную жену служить своим личным целям.

Она взялась за дверную ручку, но ахнула, потому что из темноты метнулась его рука и сомкнулась у нее на запястье.

– Ты не уйдешь, пока мы не договорим. Пока не дашь мне слово, что будешь держаться подальше от Томми Оллеса.

Разумеется, она не собиралась уезжать с Томми, но решила, что не доставит Борну такого удовольствия и не признается в этом.

– Почему? Разве тебе не станет легче, если я с ним уеду? Сможешь отомстить и получить свободу одним махом.

– Ты моя.

– Ты психически неустойчив! – вспылила она.

– Возможно. Но при этом я твой муж, и лучше бы тебе об этом помнить. И о том, что ты обещала повиноваться мне.

Пенелопа снова горько усмехнулась:

– Всякий раз, как ты прикасаешься ко мне, когда проявляешь хоть малейший интерес, это только ради твоей выгоды. Твоей цели. Твоей мести, участницей которой я быть не желаю. И никогда ради меня.

– Нет? – Вопрос сочился сарказмом. – А мне показалось, тебе нравятся мои прикосновения.

– Конечно, нравятся. Ты сделал все возможное, чтобы в эти мгновения я последовала за тобой сквозь пламя. Ты использовал свою очевидную… – она помолчала, махнув рукой в его сторону… – удаль в постели, чтобы способствовать своим целям. – Теперь слова срывались с ее губ быстро и яростно. – И получилось просто замечательно. Признаюсь, я впечатлена. И твоей умной стратегией, и безупречным исполнением. Но наслаждение скоротечно, лорд Борн, – настолько скоротечно, что не стоит боли от понимания, что тебя используют. – Она снова взялась за дверную ручку, стремясь скорее покинуть комнату. И его. – Прости, если мне больше не хочется бросить все и вспоминать мои обеты после того, как ты так злоупотребил своими.

– Ты думаешь, это заставит меня поступить по-другому с твоим драгоценным Томми?

– Я не позволю тебе сделать ему больно!

– У тебя нет выбора. Твой дорогой Томми будет уничтожен вместе с отцом. Я поклялся отомстить девять лет назад, и никто не встанет у меня на пути. А ты будешь благодарить Господа за то, что не вышла за него, иначе я бы сровнял с землей и тебя.

Пенелопа прищурилась.

– Если ты погубишь Томми, клянусь, я буду жалеть о каждой минуте нашего с тобой супружества.

Он рассмеялся, но в этом смехе не слышалось веселья.

– Полагаю, ты уже на этом пути, милая.

Пенелопа покачала головой:

– Послушай меня. Эта твоя бессмысленная вендетта – если ты доведешь ее до конца, – она докажет, что все, чем ты когда-то был, все хорошее в тебе… оно исчезло.

Он не шелохнулся. Даже не показал, что услышал ее. Ему наплевать. И на Томми, и на нее, и на их прошлое, и открывшаяся Пенелопе истина заставила заныть сердце. Она уже не могла сдержаться.

– Ты бросил меня. – Она толкнула его в грудь изо всех сил, вложив в толчок весь свой гнев. – А мне так тебя не хватало! И до сих пор не хватает, будь ты проклят.

Пенелопа ждала там, в темноте, что он скажет что-нибудь. Хоть что-то.

Попросит прощения.

Скажет, что тоже по ней скучал.

Прошла минута. Две. Больше.

Поняв, что он ничего не собирается говорить, Пенелопа кинулась к двери, распахнула ее раньше, чем он успел шевельнуться, но его рука метнулась вперед, схватила ее за плечо, и дверь снова захлопнулась. Она дергала ручку, но он удерживал дверь одной своей широкой ладонью.

– Ты бесчеловечен. Выпусти меня!

– Нет. Нет, пока мы не покончим с этим. Я больше не тот мальчик.

Она коротко безрадостно засмеялась.

– Догадываюсь.

– И не Томми.

– Это я тоже знаю.

Он притронулся к ее шее, провел пальцами по напрягшимся мышцам, и Пенелопа знала, что он чувствует, как лихорадочно бьется ее пульс.

– Думаешь, я по тебе не скучал? – Она застыла, услышав это, и прерывисто задышала, отчаянно желая, чтобы он продолжал. – Думаешь, не скучал по всему, связанному с тобой? По всему, что ты олицетворяла?

Он прижался к ней, тепло задышал в висок. Пенелопа закрыла глаза. Как они обрели себя тут, в этой комнате, где он так мрачен и так сломлен?

– Думаешь, не хотел вернуться домой? – Голос его был хриплым от обуревавших его чувств. – Но у меня не было дома, куда я мог вернуться. Там никого не осталось.

– Ты ошибаешься, – возразила Пенелопа. – Там была я. Я была там… и я была… – Одинока. Она сглотнула. – Я там была.

– Нет. – Слово упало жестко и скрипуче. – Лэнгфорд отнял все. И того мальчика… того, которого тебе не хватало… он отнял и его.

– Может быть, но Томми этого не делал. Разве ты не видишь, Майкл? Он всего лишь пешка в твоей игре… в точности как и я… как и мои сестры. Ты женился на мне; ты выдашь замуж их. Но если ты погубишь его… то никогда не простишь себя. Я это знаю.

– Ошибаешься, – ответил он. – Я буду спать спокойно. Лучше, чем мне удавалось все эти десять лет.

Она покачала головой:

– Это не так. Думаешь, твоя месть не ранит? Думаешь, тебе не будет больно? От понимания, что ты уничтожил еще одного человека так же методично, так же ужасно, как уничтожил тебя Лэнгфорд?

– Томми был случайной жертвой в этой войне. Но после сегодняшнего случая, после его попытки увезти тебя я не уверен, что он не заслуживает задуманного наказания.

– Я готова сделать ставку. – Слова вырвались раньше, чем она успела подумать. – Назови игру и свою цену. Я буду играть. Ради тайны Томми.

Он замер.

– У тебя нет ничего, что мне нужно.

Пенелопа возненавидела его за то, что он сказал. У нее была она сама. Их брак. Их будущее, но все это не представляло для него никакой цены.

– Хочешь уйти? – спросил он хрипло.

«Нет. Я хочу, чтобы ты захотел, чтобы я осталась».

Почему? Почему он так на нее действует? Пенелопа сделала глубокий вдох.

– Да.

Борн убрал руку от двери, отступил назад, и ей мгновенно стало не хватать его тепла.

– Иди.

Она не стала колебаться. И сразу выскочила в коридор, не в силах избавиться от мысли, что между ними что-то произошло. Что-то, чего нельзя отыграть обратно. Пенелопа остановилась и прислонилась к стене, глубоко дыша, закутавшись в темноту и приглушенный шум из казино.

Она крепко обхватила себя руками и зажмурилась, борясь с этой мыслью, прячась от слов, которыми они только что обменялись, пытаясь избавиться от понимания того, что восемь лет ждала супружества, которое могло бы дать ей больше, чем она уже имела или олицетворяла, ради которого была воспитана – и только для того, чтобы выйти замуж за мужчину, вовсе ее не ценившего.

Право же, судьба очень жестока.

– Леди Борн?

Пенелопа вздрогнула, услышав свое имя, и прижалась к стене, увидев очень высокого мужчину, материализовавшегося из тьмы. Он был тощим, как тростник, с сильной квадратной челюстью и непонятным выражением глаз – сочетанием сочувствия и чего-то еще, что она не могла определить, но сразу поняла, что это скорее друг, чем враг.

Он коротко, едва заметно поклонился.

– Я Кросс. У меня ваш выигрыш.

Он протянул ей темный кошель, и Пенелопе потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что это такое, – вспомнить, что сегодня она пришла сюда ради волнующего приключения и удовольствия, а уходит с горьким разочарованием.